Любимая учительница

Мария Зайцева, 2022

Я преподаватель, у меня отличное место работы и карьера в перспективе. Я молода, красива, активна. Голоса моих любовников удаляются все дальше, и я знаю, куда они идут. На занятия по русской литературе, которые веду у них я. И как я так попала?

Глава 4

Я задержалась на кафедре, накидывая конспекты лекций на следующую неделю.

На улице вовсю гулял сентябрь, готовясь к бабьему лету, настроение было совсем нерабочее. Да и сложно поймать настрой, прекрасно зная, что, по сути, твоя подготовка, поиск каких-то интересных фактов, фишек, чтоб зацепить студентов новой темой — это просто…

Да, это просто бисер перед свиньями.

После трех недель работы я начала понимать, почему физкультурников никто не хотел брать. Бисер перед свиньями — это для новичков или равнодушных. А на кафедре, как я успела понять, были в основном люди, увлеченные своей работой, двое из преподавателей, серьезная и строгая Виолетта Федоровна и веселая пышка Антонина Васильевна, даже выходили со своими программами на город и страну. Правда, титулов не завоевали, но и то, что участвовали — огромная честь.

Сам университет был по большей своей части гуманитарной направленности. Филологи, журналисты, историки, географы, ну и, конечно, экономисты и менеджеры разных мастей, куда ж без них?

Физкультурники появились в здании недавно. Буквально пять лет назад. Но успели потеснить гуманитариев, и значительно.

Руководство университета очень быстро смекнуло, насколько полезны для имиджа и повышения платежеспособности могут быть спортсмены, и теперь активно набирало все новые и новые группы. Правда, на выходе ничего, кроме различных видов тренеров, учителей физкультуры и тому подобное, предложить не могло, но даже этого хватало.

Юрка был прав: мало кто из выпускников шел на тренерскую или в школу. В основном, всем нужны были корочки о высшем образовании, а не знания. Само собой, что, если физиологию, анатомию, и тому подобные профильные предметы приходилось учить, то с гуманитарными никто не считался, полагая их еще одной досадной нагрузкой к диплому.

Мне очень повезло, короче говоря.

На лекциях студенты спали, играли в игры, развлекались с телефонами, не особо вслушиваясь в мой лепет.

Я расстраивалась.

Коллеги, кстати довольно быстро проиникшиеся ко мне и переставшие косить настороженными взглядами, дружелюбно советовали не обращать внимания, просто оттарабанивать материал и уходить, но я так не хотела. Свой предмет я любила, на курсе всегда была самой первой, той, у кого всегда списывали, той, кого перед экзаменами окружала толпа желающих получить краткий пересказ невыученного билета.

Я обожала Чехова, Бунина и Булгакова, плакала над лирикой Маяковского и Северянина, могла часами рассуждать о Достоевском. Мне ужасно хотелось поделиться своими эмоциями со студентами, в мечтах я видела их горящие глаза, активно обсуждала спорные моменты в классике, заставляя задуматься над вечными темами, что поднимает русская литература.

Несмотря на всю свою практичность, амбициозность и бытовой цинизм, я обожала выбранную профессию и мечтала получить признание именно в ней.

И казалось, что для начала надо набраться опыта в несложной аудитории, потому что к филологам я, честно говоря, заходить опасалась. Они представлялись мне придирчивыми, очень умными, думалось, что непременно начнуть испытывать на прочность мои знания, ставить под сомнение мою компетентность. И уроки превратятся в борьбу, испытание. Столица же. Да и я — блатная. И вид не особо серьезный. Почему-то я решила, что с неискушенной аудиторией мне будет легче. По крайней мере, на первых порах. А потом освоюсь, осмотрюсь, наберусь опыта, и тогда уж…

Но реальность оказалась ужасной.

Хотя, нет. Не ужасной.

Серой, вымораживающе равнодушной и грубой.

Лучше бы я каждый день боролась с филологами, чем билась об асфальт с физкультурниками.

Первый курс физкультурного отделения заполняли вчерашние школьники, буйные и дикие, в основном парни, которые искренне недоумевали, зачем опять изучать те книги, что они должны были читать, но, конечно же, не читали в школе.

Я очень сильно переоценила свой преподавательский талант, рассчитывая на то, что меня полюбят и будут слушать.

Вполне возможно, что меня полюбили, но не так, как мне бы хотелось.

Меня, конечно, не обижали.

Кое-кто даже посматривал влюбленно.

Но и не слушали. Совсем.

Мой тихий голосок мало кого впечатлял, кричать я не умела и не любила, да и смысла не было. Короче говоря, лекции проходили в невозможном шуме, а пару раз даже драки призодилось разнимать.

Юрка утешал, убеждал, что никому нет никакого дела до того, насколько будут успевать мои студенты, потому что предмет не профильный, и для галочки, потому что высшее образование, и вообще, не стоит обращать внимания, и пошли лучше в клуб сегодня, развлечешься…

Но я не утешалась.

Придумывала каждый раз что-то новое, чтоб заинтересовать, заставить задуматься, затронуть хоть какие-то струны души… Но, похоже, душа у моих студентов-первокурсников была не там, где я рассчитывала.

Еще хуже дело обстояло с последним курсом. В первую очередь потому, что там, в отличие от малолеток, были люди сплошь серьезные и деловые.

Моих пар в первом семестре им наставили от души, потому что, как оказалось, в прошлые годы чего-то просмотрели и недодали. Не хватало часов для диплома.

И теперь я с ними виделась три раза в неделю по паре.

В деканате остроумно ставили мой предмет по вечерам, после основных тренировок, и на занятия ко мне студенты приходили распаренные, мокрые после душа и абсолютно не способные воспринимать материал.

Аудитория моментально наполнялась разнообразными запахами, которые только может издавать здоровое, молодое, изрядно физически потрудившееся тело.

Короче говоря, я обычно стояла у кафедры с наветренной стороны и окошко открывала.

Но бог с ними, с запахами!

Больше всего раздражали взгляды!

В этой группе мальчишек опять-таки было больше, чем девчонок, в основном, крепкие, здоровенные парни. И смотрели они на меня, скажем так, очень неоднозначно.

Вернее, абсолютно однозначно.

Раздевали глазами, проще говоря.

Здесь занятия проходили в абсолютной тишине.

Так, иногда всхрапнет кто-то на задней парте.

Но я не будила, разницы между студентом спящим и студентом бодрствующим лично для меня не было.

Спящий даже лучше, хоть не пялится, прикидывая, какого цвета мои трусики.

Особенно тяжело приходилось, когда на занятиях оказывались эти двое парней, что приглашали меня подвезти в первые мои рабочие дни.

Глеб Шатров и Давид Дзагоев.

Я уже кое-что знала про них, Юрка — всезнайка рассказал.

Я не ошиблась в определении возраста, они и в самом деле были старше остальных студентов из потока.

Даже старше меня.

Оказывается, они оба отслужили в армии срочную, остались на контракт еще на два года, а затем поступили сюда.

Взяли их, надо сказать, с огромным удовольствием, потому что Шатров — мастер спорта по дзюдо, чемпион, еще со школы занимающий первые места на различных региональных соревнованиях, а Дзагоев — тоже мастер спорта, только по вольной борьбе. И тоже какой-то там чемпион.

Парни, поступив, сразу стали ездить на соревнования от института, что-то там завоевывали, и их здесь за это радостно целовали в попу.

К тому же Шатров был коренным москвичом с кучей родствеников и самыми разными связями, а Дзагоев — тоже непростой парень, с небедными родителями, обеспечивающими ему хорошую такую подушку безопасности в столице.

Так, по крайней мере, говорили.

Я только головой покачала.

Да уж, мажор на мажоре.

Конечно, зачем им меня слушать?

Какой им Достоевский с Буниным?

Они еще в первую нашу встречу меня раздели, разложили, поимели всеми способами и обратно одели.

Я для них кукла говорящая.

Игрушка.

После полученной информации, в которой, кстати, кое-что настораживало, но я не могла пока понять, что, отношение мое к развеселой парочке только ухудшилось.

А, учитывая, что и в целом ситуация была не особо хорошая, думаю, вполне понятно, что лекции в физкультурном отделении превратились в испытание.

Я даже малодушно подумывала плюнуть на все и вернуться обратно, в свой родной институт, в родное теплое болото, где все жабы и мухи знакомы, но пока что перебарывала себя. Уговаривала.

Это мой шанс. Я не должна его упустить. А испытание… Ну что ж, это только закалит характер.

Хотя, куда уж больше.

Я отвлеклась от конспекта занятий, посмотрела в окно на разгулявшуюся осень, но мысленно опять улетела на час назад, на последнюю вечернюю пару у выпускников физотделения.

Поежилась. Все же, несмотря на мое отношение, царапали меня эти взгляды.

Особенно ИХ взгляды.

Они были совершенно разные.

Наглый, хитрый, все понимающий и ПРИГЛАШАЮЩИЙ взгляд Глеба. Он любил ошеломлять внезапностью. Вроде сидит, глазеет в окно, а затем — РАЗ — и уже серые пронзительные глаза встречаются с моими, вспыхивают, прищуриваются, чуть ли не подмигивают, с полным осознанием своей силы, власти, намерения. Уверенности. В том, что, стоит ему лишь захотеть, и я побегу за ним, роняя туфли и размахивая трусами, как белым флагом.

Эта уверенность бесила. Раздражала ужасно. Так и хотелось остановить лекцию и крикнуть ему:"Да что ты о себе думаешь?"

Ну и остальные слова, не относящиеся к великому русскому.

Хуже его взгляда был только обволакивающий, гипнотизирующий, черный до ужаса взгляд его друга, Давида.

В отличие от Глеба, тот не прятался за мнимыми посторонними раздражителями, приходил на занятие, садился на заднюю парту и смотрел в упор. И всю лекцию его черный дикий взгляд мучил меня, заставлял покрываться испариной и нервной дрожью.

Здесь можно было бы предположить, что это я такая ненормальная, так реагирую, а парни, вполне вероятно, просто смотрят и ни о чем таком не думают…

Но, черт возьми, в группе было еще два полтора десятка парней, и их взгляды, порой жадные, пошлые, развязные, меня никак не задевали вообще.

Как я уже сказала, я научилась воспринимать их как необходимое зло, определенный этап взросления молодого человека.

Ну что поделать, если я по возрасту и по внешности больше похожа на их однокурсницу, чем на преподавателя?

Только если однокурсница села за парту, и не видно ее, то я — вот, прямо перед ними, все девяносто минут маячу, несу какой-то, с их точки зрения, заунывный бред.

Вот и разглядывают, пуговицы на блузке пересчитывают в сотый раз.

Это нормально.

Это естественно.

А взгляды Шатрова и Дзагоева — это уже за гранью. Это уже… Я не знаю, как секс виртуальный.

Или, может, я озабоченная. Парня давно не было.

Мои первые и последние отношения закончились еще на четвертом курсе института, да и сложно назвать отношениями полгода невнятных встречаний, неинтересных разговоров и унылой возни под одеялом.

Юрка все время подшучивал надо мной:

— Ты такая правильная, Танюш. Все у тебя, как надо, все по плану. И парень тоже по плану.

Я пожимала плечами, что в этом плохого?

Но через полгода Антон внезапно устроил мне истерику на пустом месте, смешав в кучу все на свете: мою холодность, дружбу с Юркой, про ориентацию которого он был не в курсе, и, оказывается, ревновал. А я и не заметила. Проанализировав его претензии, я поняла, что вообще мало что замечала вокруг.

И что Антон, в самом деле, просто парень по плану.

Ну вот надо, время пришло.

Я не особо видная, он спокойный и дружелюбный. Обратил на меня внимание, пригласил на свидание.

Почему бы и нет?

И так стало противно от этого осознания.

А я еще как раз"Белые ночи"Достоевского перечитывала, ну и наложилось одно на другое.

С Антоном я порвала, погрузилась еще больше в учебу и работу, даже Юрика нафиг послала.

Он, кстати, возбудился невозможно как.

Прыгал вокруг меня пару месяцев, пока я не пришла в себя и не решила, что хватит плыть по накатанной и реагировать на обстоятельства, вместо того, чтоб их менять.

Ну вот и поменяла. Молодец.

Отлично получилось.

Поняв, что поработать мне сегодня уже не светит, я засобиралась домой.

Возле раздевалок спортзала на первом этаже споткнулась и выронила сумку, ручки и карандаши раскатились по всему полу.

Одна упала аж к дверям, разделяющим предбанник спортзала и вестибюль.

Нагнулась поднять и услышала разговор на повышенных тонах. Двое парней о чем-то горячо спорили, ругались даже.

Помимо воли, прислушалась.

— Дав, ты, блин, или говори уже окончательно, или заткнись и не мешай мне.

— Я тебе уже все сказал.

О как! Да это же мои друзья из физкультурного отделения! Их голоса я узнаю из всех остальных легко.

Тихий, злой и агрессивный, такой же, как и его хозяин, с акцентированными окончаниями, словно, как в спорте, четко завершает движение. Добивает. Это Глеб Шатров.

Низкий, рычащий, с легким, едва уловимым акцентом, растягивающим гласные, и от этого кажущийся невозможно опасным, тягучий и тяжелый. Это Давид Дзагоев.

— Что ты мне сказал, чурка ты с глазами!

О Боже, да они же подерутся сейчас! Из-за чего? Что не поделили?

— Не груби.

По ощущениям, Давид сейчас просто протянет мощную лапу и ухватит напрыгивающего на него, как пес, Глеба за шею. И сдавит. Но это, конечно, если поймает верткого парня.

Я замерла, словно наяву увидев эту сцену, и не зная, что мне делать.

Может, на помощь позвать?

Вмешиваться глупо, разотрут, как пылинку, между собой.

И не заметят.

— Да я еще и не начинал! Ты чего хочешь, Дава? Чего?

— Того же, чего и ты. Сам знаешь.

Каждое слово, как камень. Тяжелое, увесистое. Наверно, руки показательно опустил. Чтоб безобидней казаться. Хотя, конечно, этот медведь не может выглядеть безобидно. Иллюзия все. Обман.

— Но я же первый ее увидел! Дав! Не по-братски, а?

— И что? Ты сделал хоть что-то?

— Но я же…

— Пока ты соберешься, она замуж выйдет и ребенка родит.

— Нихера!

— Ты мотаешься, как говно, играешь все. А время уходит. Я долго ждал.

— Дава! Не лезь, слышишь! Не лезь! Только попробуй!

— И что будет?

— Дав. Ты же брат мне. Ты мне жизнь спас. А я тебе. Помнишь?

Молчание.

Я неловко пошевелила затекшей от неудобного положения ногой. Надо бы уйти. Они явно делят женщину, выясняют отношения. Глупо будет, если меня застукают за подслушиванием.

Я тихонько подобрала ручку, поднялась.

Надо же, значит друзьям понравилась одна и та же девушка!

Кто же их так зацепил?

Интересно было бы поглядеть…

— Да, — наконец, веско уронил Давид, — мы — братья. Мы не будем ругаться из-за женщины. Но решать надо. И с этим ее мужиком мажористым тоже надо решать.

— Да, это точно… — тихо протянул Глеб, и голос его резанул, как нож по железу, опасно и остро, — как представлю, что он ее трахает… Так бы и затолкал ему очки эти его пидорские в жопу.

— Жаль, что он у нас не ведет ничего.

— Жаль.

Я замерла возле двери, застыла, осознавая. Отказываясь верить, принимать очевидное. Очки, преподаватель, жених.

Они что, МЕНЯ делят??? МЕНЯ???

— Слышь, Дав, а давай игру. Кто первым забьет, тот и забирает.

Молчание, сопение.

— До трех попаданий.

— Идет. Пошли.

Голоса удалялись по направлению к спортзалу, а я все еще стояла столбом, отказываясь верить в услышанное.

Только что, практически прямо на моих глазах, меня обсуждали и делили двое моих студентов. Причем, делили, как нечто неодушевленное.

Складывалось полное ощущение, что от моего желания здесь вообще ничего не зависело. Что не важны мои обстоятельства, наличие жениха, предполагаемая многими скорая свадьба (тьфу-тьфу, упаси Господи), или еще что-либо.

Словно я… Ну, не знаю… Кобыла племенная.

Спорили, выясняли, решали.

И в итоге просто подкинули монету.

Ну, или, как в их случае, разыграли партию в баскетбол.

Я повернулась и пошла на улицу, не желая досматривать отвратительную сцену до конца и дожидаться, кто же выиграет меня.

Цинизм происходящего зашкаливал.

Уж на что я спокойная и прагматичная, но эта ситуация…

Я на автомате вызвала такси, не имея сил ехать на метро, бухнулась на заднее сиденье, бездумно уставилась в окно.

Да, неприятно быть вещью. Пусть и достаточно ценной, но все же.

Захотелось почему-то заплакать. Мысленно набила себя по щекам за такую слабость.

Плакала я в последний раз в детском доме, в десять лет, глядя, как моя мать, навещавшая меня раз в год, на Восьмое марта почему-то, уходит под ручку со своим потасканным кавалером, которого она приводила знакомить со мной, изображая из себя любящую родительницу.

Я тогда смотрела ей вслед, слезы текли по щекам, но рыданий не было. В тот раз я отчетливо поняла ситуацию. Раз и навсегда. Проводила взглядом пошатывающуюся парочку, вытерла мокрые щеки и пошла читать Максима Горького, которого нам задали по литературе. И все.

И теперь, почувствовав давно уже забытое ощущение рези в глазах, я яростно проморгалась и выдохнула.

Нет уж.

Вообще, моя реакция непонятна.

Ну кто-то там что-то себе воображает.

Делят они меня.

Смешно!

Думают, я кукла с глазами?

Только помани — и побегу?

Ну что же, значит, будет им сюрприз.

Большой такой сюрприз.

Неприятный.