Мифолоджемы

Мария Еремина, 2022

Мифологема – мифологические сюжеты, сцены, образы, характеризующиеся глобальностью, универсальностью и имеющие широкое распространение в культурах народов мира. Например, мировое древо – это мифологема. И, как говорят нам энциклопедии, – и что самое крутое, на самом деле – мифологема – это и мифологический материал, и почва для образования нового материала. Это сборник о мифах: древних и современных. О языческих богах и нежити, о разумных роботах и попаданчестве, о городских легендах и легендах полузабытых.

Нож

— Оленька, где твой Зайка? Быстрее найди его, мы уходим, — прошелестел над ухом голос матери. Девочка тут же бросилась на кухню, тихо-тихо, как всегда учила мама. Потрепанный плюшевый заяц сидел на подоконнике, Оля сама его туда посадила. Под окном распустилась яблоня — красиво, Зайка любил всё красивое.

Раздался тихий скрип, в комнате мама выдвинула верхний ящик комода. Оля хорошо знала этот звук, старый, тягучий, неприятный. А еще Оля хорошо знала, что в верхнем ящике хранятся важные взрослые вещи. «Документы», как сказала ей мама. Зачем они нужны, Оля не очень хорошо понимала, но знала, что их нельзя трогать и тем более на них нельзя рисовать, а еще, что их доставали, когда приходили доктора и еще один человек, в серо-зеленой одежде.

На этот раз доктора и второго не было. Была только небольшая сумка в коридоре.

Громкий шорох заставил девочку вздрогнуть и сильнее обнять зайца. Может быть, у нее и были проблемы с завязыванием шнурков, но вот шорохи Оля различала просто отлично. И этот был не мамин. К шороху добавилось недовольное сонное ворчание. Оля вжалась в игрушку лицом и закрыла глаза.

— Куда это ты собралась? — раскатисто прокатился по небольшой квартире громкий голос, — Куда собралась, я спрашиваю?!

Мама попыталась что-то ответить, но её заглушил крик:

— Кто он? К кому ты уходишь, дрянь? Рассказывай!

Послышался звук. Этот звук значил, что у мамы будет новый синяк.

— Что значит, ни к кому? Так я и поверил! Ты ж одна не выживешь! Дура безрукая!

Звук повторился. Заяц намок от беззвучных слез.

— Еще и ребенка за собой потащила! Ты вали на все стороны, мразь неблагодарная! А дочь — моя!

Мама что-то прошептала сквозь звуки. В ответ раздался настоящий рев:

–Развод?!

И мама тоже закричала.

Стало страшно. Не так, как всегда, привычно-страшно, а по-настоящему. Совсем страшно. Страшно, что мама снова не сможет встать несколько дней. Страшно, что снова не сможет рассказать сказку, только хрипеть сорванным голосом. Страшно, что её снова заберут врач и второй. Страшно, что на этот раз они ее не вернут.

Зайка не помогал. Тогда Оля посадила Зайку на подоконник. Лицом к стеклу, пусть смотрит на цветы под окном, пусть смотрит туда, там лучше.

Оля приставила к столу табурет — тихо, подняв все четыре ножки. И с табурета осторожно дотянулась до покрытого хлебными крошками ножа. Мама не раз говорила, что Оле ни в коем случае нельзя трогать ножи, потому что можно порезаться и будет больно и много крови. А еще мама показывала, как ножи легко режут мясо, и хлеб, и овощи. Всё-всё-всё режут. И Оля была послушной девочкой и никогда-никогда не трогала ни один из ножей. Не потому что боялась порезаться, а потому что не хотела, чтобы мама волновалась. Сегодня она тоже не боялась порезаться.

До комнаты — обогнуть стену, из одного дверного проема в прихожую и обратно в дверной проем. А мама уже свернулась на полу и только голову закрывает. И Оля начинает кричать. Она бежит и кричит. И заносит нож над головой.

Словно рыцарь из фильма, концовки которого она так и не узнала. Рыцарь спасал принцессу. И Оля сказала маме, что мама — принцесса. Мама тогда засмеялась и сказала, что тогда уж королева. Ведь мамы могут быть только королевами. А принцесса — Оленька. Но мама ошибалась. Иногда даже мамы ошибаются.

Фильм они так и не досмотрели. В тот вечер от отца снова неприятно пахло и его шатало, а это всегда значило, что нужно выключить телевизор и замолчать.

Порез выглядит страшно, кровь расползается по затертой ткани.

— Ах ты, мелкая дрянь, — последнее, что слышит девочка прежде, чем чувствует удар по голове, словно эхом с двух сторон — от кулака и об стену. Во рту тут же становится солено, а в глазах мутно. Руки холодеют, но пальцы правой все так же крепко сжимают окровавленный нож для хлеба.

Солнце бьет в глаза. Она лежит на мягком зеленом лугу и не знает, как сюда забрела. Нужно скорее вернуться домой, чтобы не расстраивать маму.

— Как твоё имя, дитя? — над ней склоняется высокая, очень высокая светловолосая женщина в блестящей одежде.

— Оля, — почти мямлит Оля и тут же поправляется, говорит гордо, — Ольга.

— Приветствую тебя, Ольга, — тут же откликается женщина, и имя звенит, когда она его произносит.

— Я заблудилась, — признается Оля, — Вы поможете мне вернуться к маме?

Женщина только печально улыбается. К ним подходит еще одна — тоже светловолосая, высокая и блестящая, затем еще и еще. И Оля понимает. Это ангелы.

Бабушка рассказывала о них. Говорила, что ангелы очень светлые. Что все они прекрасные. Так и говорила: пре-крас-ные-е. А еще, что ангелы живут на Небесах, и что, если попадешь на Небеса, значит ты умер. А потом бабушка умерла. Наверное, она тоже попала на Небеса.

Бабушка говорила, что на Небесах хорошо. Оля оглядывается вокруг. Здесь и правда хорошо. По небу медленно плывут белые пушистые облака. А луг с редкими холмиками, покрытыми мелкими цветочками, кажется бескрайним. Совсем не похожим на вытоптанную траву во дворе её дома. Оля думает, что могла бы весь день играть здесь, а когда устанет, легла бы и придумывала, на что похоже очередное облако.

Вот только она скучает по маме. Вот только, если это Небеса, домой она уже не вернется. Может быть, Оля еле-еле читает по слогам, но она совсем не глупая. Уж такие-то вещи она понимает.

— Вы ведете меня к Богу? — спрашивает девочка окруживших ее блестящих женщин. Те переглядываются и со смешками перешептываются.

— Да, — отвечает самая первая и звонкая.

— Хорошо, — важно кивает девочка. Бабушка говорила, что это хорошо. Бабушка всё об этом знала. Бабушка водила ее в большой дворец, где можно было попросить что-нибудь у Бога. Оля просила, чтобы папа больше не пил, а мама больше не плакала. Но, наверное, нужно было просить лучше. Громче. Чаще.

Ангелы ведут её вперед по полю. Оля думает, что ей придется почти бежать, чтобы успеть за такими высокими женщинами, но, наоборот, — они подстраиваются под её шаг.

Дворец появляется перед ними внезапно, и девочка чуть не спотыкается о порог. Во дворце всего один зал, весь уставленный столами, окутанными запахом жаренного мяса. Оля сглатывает, от голода крутит живот. Сидящие за столами с удивлением смотрят на ребенка. Звуки пира становятся всё тише, пока в зале не повисает тишина.

В глубине зала на троне сидит Бог. Он старый, седой и бородатый, такой, каким и должен быть.

Бог смотрит немного удивленно, а потом его единственный глаз заволакивает доброта. «Добр и милосерден», — говорила бабушка.

— Так мала, — тихо произносит Бог.

Голос Бога звучит ласково, но девочка сжимается от страха. Если Бог не хочет оставить её на Небесах, куда же она попадет? Неужели к чертям? Всё потому, что она была непослушной и взяла нож? Непослушных детей черти утаскивают в Ад, это уже говорила не бабушка, а воспитательница, и ей Оля верила чуть меньше, но вдруг.

— Условия соблюдены, — тут же откликается первая женщина-ангел. Она подходит к трону и отдает Богу нож для хлеба.

Бог легко усмехается, поднимается с трона и, словно пушинку, подхватывает девочку на руки. Оле не нравится, когда ее берет на руки кто-то, кроме мамы. Но Богу, наверное, можно.

— Она здесь по праву, — громогласно объявляет Бог, и зал снова наполняется шумом, — Поприветствуйте воительницу Ольгу!

Ангелы за столами кричат, но от этого крика Оле не страшно.