Жена самурая

Марина Крамер, 2012

Жизнь Александры Гельман проста и понятна. Любимый муж, очаровательная дочка, интересная работа. Темное криминальное прошлое осталось далеко позади. Даже ее супруг Акела, в прошлом правая рука и телохранитель известного авторитета Ефима Клеща, теперь занимается только домом и своими любимыми девочками – женой и дочкой. Лишь увлечение восточными боевыми искусствами и жизнь по кодексу японского самурая напоминают об экзотическом прошлом Акелы. Именно из-за этого хобби он снова попадает за решетку – в городе стали находить трупы бомжей с отсеченными головами. Убийца профессионально орудует самурайским мечом, а из голов убитых делает «бундори» – своеобразный трофей воинской силы. Как верная жена настоящего самурая, Александра должна спасти супруга от подозрений, и сделать это можно одним лишь способом…

Александра

Папа в последнее время сильно сдал. Возраст, да и годы, проведенные в местах заключения, все чаще давали о себе знать. Иногда, приехав в гости, я заставала его у камина с алюминиевой кружкой, с неизменной «беломориной» в пальцах. Он смотрел на огонь и думал о чем-то. Пару раз я попыталась выяснить, о чем именно, но папа только отмахивался:

— Да перестань ты, Санька! Тебе мое грузило зачем?

Подспудно я догадывалась о причинах плохого настроения папеньки. Его внезапно стало глодать то, как он в свое время поступил с ближайшим другом и «соратником» Бесо. Дядя Бесо, вернее, его внебрачный сын и племянник жены, оказались замешаны в серии покушений на членов нашей семьи. От их рук погибли мои братья, а отец и муж едва не отправились на тот свет, прихватив было заодно и меня. Дядя Бесо не был в курсе делишек Рамзеса и Реваза, но папа считал иначе, а потому решил вопрос жестко, заставив Бесо переписать все имущество на свое имя, а потом вынудив уехать из города. Тайком от папы я все это время перезванивалась с ним — Бесо был для меня почти отец, как и второй папин компаньон дядя Моня. Старый грузин не осуждал моего папу, так и говорил — мол, на его месте я бы еще хуже поступил, это ж моя кровь, как они могли, и я в ответе теперь, так что все, мол, правильно. Мне, конечно, это было непонятно, вот это их уголовное братство и «кровничество», но спорить я не решалась. Папа же как отрезал — никогда не говорил о Бесо вслух, будто его и не было вовсе. Даже с дядей Моней они это не обсуждали. Но, заставая папу в одной и той же позе у камина, я догадывалась, что он переживает и явно корит себя за крутость нрава.

Вот и сегодня, когда мы с Соней приехали с утра в поселок к отцу, он уже был в каминной с неизменным чифирем и «беломориной». Соня, не потрудившись даже сбросить лыжный комбинезон, надетый специально для катания с горки, забралась к нему на колени, сунула было палец в кружку, обожглась, смешно сморщилась и звонким голосом спросила:

— Деда, что ты пьешь такое… страшное?

Папа крякнул, отставил кружку на каминную полку и обнял Соню:

— Все-то тебе надо знать, коза! Сильно палец прижгла?

— Нет, — беспечно отозвалась она, развязывая шапку. — Ты поедешь с нами на горку?

— Хочешь, чтобы деда потом по костям собирали? — хохотнул папа, помогая ей раздеться. — Я же старый уже, Сонюшка, разок скачусь — и рассыплюсь.

Соня округлила глаза:

— Рассыплешься? Как Кощей Бессмертный?

— Ну, вроде того, — кивнул папа.

Сонька рассмеялась, чмокнула его в щеку и сообщила:

— Я пойду к бабе Гале! — и практически мгновенно исчезла.

Мы переглянулись, без слов понимая друг друга. Домработница Галя, как и мой отец, постоянно баловала Соню, но на свой лад — кормила пирожками, булочками и прочими сладостями, а также непременно держала в кармане фартука огромную конфету «Гулливер», которые девочка любила больше остальных вкусностей.

— Садись, Саня, — пригласил папа, указывая на кресло, стоявшее напротив него.

— Ты чего такой? — поинтересовалась я, опускаясь в кресло.

— Волосы, смотрю, совсем длинные стали, — игнорируя мой вопрос, заметил отец. — Так-то лучше, а то совсем пацан-сорванец.

— Пап, ты не увиливай — случилось что?

— А должно?

Н-да, несмотря на то что мы не были родственниками по крови, кое-какие привычки совпадали до мелочей. Манеру вот так уводить разговор в сторону я переняла у отца, и он по этому поводу страшно сердился.

— Вроде нет, — я пожала плечами и вытащила сигарету. — Но вид у тебя какой-то…

— Сегодня день рождения Бесо, — вдруг сказал папа и отвернулся к камину, снова уставился на лижущие поленья языки пламени.

Я поняла, что момент удачный, и, быстро набрав номер мобильного телефона Бесо, протянула трубку отцу:

— Прекрати. Поговори с ним.

Глаза отца бешено сверкнули, и я поняла, что сейчас телефон мой полетит в камин, однако в этот момент раздался мягкий голос Бесо с его неповторимым акцентом, и папа вдруг, схватив трубку, заорал:

— Бесо? Генацвали, с днем рождения! Это я, Фима!

Я бросила сигарету в камин и вышла, чтобы дать отцу возможность спокойно поговорить. Мне пришло в голову, что, возможно, мое присутствие будет стеснять его — папа поклялся никогда не общаться с Бесо, но я же видела, как ему трудно, все-таки такая давняя дружба обязывает, да и пару раз они крепко выручали друг друга. Честно сказать, я изначально была очень против этого разрыва, считала, что Бесо не должен отвечать за своих родственников, но кто меня-то спрашивал… Акела же коротко и ясно дал понять, что вмешиваться я не имею права, а спорить с мужем — это совсем не то же самое, что спорить с папой.

Вспомнив, что дочь моя где-то опасно притихла, я направилась в полуподвальную кухню и, естественно, обнаружила там и Соню, и Галю. Дочь сидела за кухонным столом в фартуке, с руками, запорошенными мукой, как снегом, а Галя укладывала на противень только что слепленные пирожки. Следующая партия готовых лепешек дожидалась начинки на столе.

— Вот вы где! — Я чмокнула Соню в макушку, и дочь проворно выскочила из-за стола и обхватила меня за талию.

— Погоди, оглашенная! — охнула Галя, сунув противень в духовку и устремляясь ко мне с полотенцем. — Все брюки матери извозюкала!

— Баба Галя, да ты что, они ведь кожановые! — с серьезным лицом пояснила Соня, и мы с Галей так и покатились со смеху.

— Соня — кожаные, ко-жа-ны-е, поняла? — по слогам пояснила я сквозь смех.

Соня надулась — она терпеть не могла критики и считала свои словечки единственно правильными.

— Галя, как у папы здоровье? — усаживаясь за стол, спросила я.

— Да как, Санюшка… Он разве скажет когда? Врача вот позавчера вызывали, сердце опять.

— А мне почему не позвонили?

— Ефим Иосифович запретил, сказал — тебе своего хватает.

— Так, Галя, чтобы больше таких разговоров не было! — отрезала я. — Он мой отец, я имею право знать.

Галя промокнула вмиг заслезившиеся глаза уголком фартука, сунулась в духовку — вроде как пирожки посмотреть, передвинула что-то на рабочей поверхности:

— Эвон как… а все говорят «кровь, кровь»… вот ты не кровь никакая, а лучше родной ему.

— А, ты вон о чем… — Я указала глазами на замершую у стола Соню.

Галя спохватилась:

— Да, что это я… кошелка старая, раскудахталась…

— Баба Галя, кошелка — это такая сумка для продуктов, мне папа сказал, — наставительно произнесла моя дочь с серьезным видом. — Значит, она не может кудахтать. А ты — женщина, а не сумка. Вот.

Мы снова рассмеялись, с облегчением констатировав, что неприятный момент позади.

Я не говорила Соне, что мой отец — вовсе не родной мне. Так решил Акела, хотя я собиралась сразу об этом рассказать, думая, что так девочке будет легче принять тот факт, что и она — приемная. Но Саша решил, что всему свое время, да и Соня очень быстро забыла, что не всегда жила в нашем доме, и считала нас своими родителями. Отцом она отчаянно гордилась, рассказывала о нем в детском саду такие сказки, что воспитательница руками разводила, а про мою работу говорила только самым близким подружкам по секрету — «моя мама знает, как люди внутри устроены и из чего сделаны». Никому в голову не приходило, что девочка взята нами из детского дома всего два года назад.

В кухню спустился отец, и Соня мгновенно повисла на нем. Я же отметила, что его глаза как-то влажно поблескивают, а мой телефон он сжимает в руке.

— Поговорил? — невинным тоном осведомилась я.

— Да. Спасибо, Саня, — вывернул папа, протягивая мне телефон.

— Ну, как там Бесо?

— Нормально. Младшая дочь к нему переехала, зять погиб.

Это я знала, но все-таки сделала вид, что удивилась.

— Но теперь хотя бы Бесо не будет так одиноко — все-таки трое внуков, да?

— Внуки — это хорошо, — подхватив Соню на руки, изрек папа. — Да, Сонюшка?

— Да, деда! — с комичной серьезностью подтвердила она, снова вызвав у нас приступ веселья.