19
Мои лингвистические изыскания не вызывали у Чмутова интереса, зато байки имели успех. Чмутов таял, поощрял и нахваливал: «Тебе надо писать, Иринушка, надо писать!» Сам он тоже много рассказывал — жирным, сочным голосом, я хранила этот голос, как пластинку, мысленно ставила где-нибудь в детской поликлинике, в безрадостной очереди: «Але, Ирина…» — и мне становилось хорошо.
Думала ли я о близких отношениях? Смотря как понимать сам вопрос. Я думала, что они невозможны. На это было множество причин. Отбросим ту несущественную, что я была замужем и любила мужа, что Чмутов был женат и, по слухам, любил жену. Кого и когда это останавливало? Три дочери, уже теплее, я не хотела бы перед ними краснеть. И еще я берегла свое сердце, боялась его разбить, ведь все романы когда-то кончаются. Знала, что Чмутов — бабник и трепло и что он рассказывает про своих женщин по всему городу.
— Так почему не стреляли?
— Сир, во-первых, не было пороху…
— Другие причины можно не называть.
Я назвала другие причины, теперь скажу, почему не было пороху. Когда муж в окопах, развлекаться нечестно. Лёня ушел в политику, и я стала чувствовать себя женой солдата. Наводила уют в блиндаже, а какой в блиндаже уют? Мы с девчонками строим теремок: лечим бабушку, находим сбежавшего Диггера, покупаем туфли для Маши. Живем в горшке иль рукавице.
— Я — муха-горюха.
— Я — лягушка-квакушка! А ты кто? Иди с нами жить!
Приходит Лёня, Лёня хочет быть с нами. Валит на крышу свои неприятности, залезает внутрь, как медведь, и все сыплется, падает, трещит, разрушается наш уютный домик. Все сразу кажется ни к чему: наши ссоры и перемирия, наши поделки, супы и пятерки. А он заваливается на ночлег туча тучей, с утра всех целует и вновь уходит в свой лес.
