Игрок. Ставка на любовь

Марина Вуд (2024)

Роман, который погружает читателя в мир азартных игр, интриг и сильных чувств. Главная героиня, амбициозная и независимая девушка, оказывается втянута в захватывающую игру, где ставки не только денежные, но и эмоциональные. В центре сюжета — ее встреча с харизматичным и загадочным игроком, который обжигает ее сердце и заставляет забыть о привычных правилах жизни. Между ними возникает напряженная игра, полная страсти, противоречий и неожиданных поворотов. Каждый шаг на этом пути становится не только испытанием на прочность их чувств, но и шансом открыть в себе новые грани. «Игрок. Ставка на любовь» — это не просто история о романтических отношениях, это ода смелости, решимости и стремлению следовать за своим сердцем, даже когда на кону стоит всё. Читатели окажутся в вихре эмоций, готовых отправиться в незабываемое приключение, полное неожиданностей и страсти.

3.

Костя

В тысячный раз я пытаюсь сложить единый пазл из отрывков своей памяти. Торговый центр. Кофе. Стоянка. Четверо возле моей машины. Какой-то глупый вопрос. Удар по голове. Темнота. Звон в ушах. Боль в кулаке. От удара кожа лопает на костяшках. Удар в живот. Снова боль в кулаке. Асфальт. Чья-то нога на лице. Тупая боль в грудине. Снова удары. На земле уже мужик. Машина. Трасса. Свет фар. Тепло. Приятный женский голос. Все.

Я лежу на кровати с закрытыми глазами, из раза в раз прогоняя через себя эти чертовы воспоминания.

— Ну, парень, я вижу тебе уже немного легче. Рассказывай, кто тебя так расписал. И главное за что? — глядя на меня тяжёлым взглядом, Иван Степаныч берет стул и с грохотом ставит у моей кровати.

Вредный старик. Вечно всем недовольный. Три дня я здесь. И все эти три дня он ходит за Алиной по пятам, и беспрестанно ворчит: сделала не так; поставила не туда; насыпала много; налила мало; выдохнула не в ту сторону; и вообще не правильно вдохнула. Удивительно то, что девчонка ему в ответ ничего не говорит. Не спорит и не огрызается, а просто молча продолжает делать по-своему. Вот это выдержка! Позавидовать можно. Странно то, что он меня пока не трогает. Хотя, мне кажется, что я тоже его раздражаю своим присутствием.

— Не умею я тормозить на кураже, отец, — смотрю на сбитые костяшки, на которых засохла кровь. Виски разрываются от боли. Внутри все ноет. Рот с трудом открывается. Думать больно, не то, что говорить. Но не отвечать, не могу.

— Как это? — рявкает дед, а мне хочется самого себя сожрать и собой же проблеваться. Как можно было вляпаться в это дерьмо?! Да ещё и так по-тупому.

— Остановится вовремя не могу. Особенно когда вхожу в азарт.

Азарт, он фигня такая… трудно контролируемая. А в покере, так подавно. Это некая адреналиновая игла, с которой слезть очень трудно. Я бы сказал — невозможно. Жить без неё неинтересно и скучно. Быть на пике остроты ощущений вот апогей. Вышка. Это сравнимо только с оргазмом.

— О-о-о! Так ты картёжник. Тебя за долги избили, — Степаныч безнадёжно машет рукой, видимо радуется своему умозаключению.

— Не совсем так. Во-первых — я профессиональный игрок, а не картёжник, — старик молча смотрит на меня с каким-то недоверием в глазах. — Самый лучший из тех, кого знаю. А нас не так много. Я не проиграл ни одного турнира в своей жизни, — здесь уместно добавить — пока, не проиграл.

Слышу шорох со стороны кухни и замолкаю — Алина что-то готовит. Мне нравится еда приготовлена ее руками.

Вероника не умеет так. Ах, да! Есть же ещё Вероника. Я как-то совсем забыл о ней. Она ведь тоже не в курсе где я и что со мной. Думаю, что в данной ситуации, это даже к лучшему. Пусть не знает.

— Во-вторых — это не главная моя заслуга. Я гениальный математик. У меня своя IT-компания, — согласен, со стороны выглядит так, будто бы я цену себе набиваю, но надо же чём-то крыть свои слабости перед дедом. Да и перед девушкой надо чём-то блеснуть. Я ведь понимаю, что она сейчас нас слышит.

— Что у тебя? — Степаныч вскидывает брови.

— Фирма у меня своя, которая деньги зарабатывает, — понимаю, что нет никаких сил объяснять деду про нанотехнологии. Он далёк от всего этого. Не стоит грузить его ненужной инфой.

— А-а-а… ну так бы сразу и сказал, — потирает свою бороду старик.

— И в третьих — должен не я, а мне, — от этого начинаю практически закипать внутри.

— И что же тебе должны?

— Банк, — вижу как у деда начинают округляться глаза.

Этот Хабаров конечно урод редкостный. Вместо того чтобы подписать документы о передаче прав на свой банк, он устраивает мне разборки в стиле а-ля девяностые. Замазывая туда ментов. Не понимая, что даже нулевые уже давно закончились. Сейчас действуют совершенно другими методами. Уже не надо подбрасываться наркотики в карман, чтобы закрыть человека. На него можно нарыть компромат. Что я собственно и сделал. Но этот придурок решил, что лучше всего будет меня просто убрать. По принципу: нет человека — нет проблем.

— Как же это так? Цельный банк? — Иван Степаныч резко всплескивает руками. Смотрит недоверчиво, с прищуром. Будто сканирует меня на вранье. Детектор лжи, епта…

— Совершенно верно, — спокойно отвечаю. — Целый банк. И еще все его дочерние предприятия.

Цвет его лицо меняется с желтоватого на багровый. Наверное, от услышанного у старика давление поднимается.

— Ну-у-у… За такое и убить можно.

— Можно. Но не нужно, — я иронично вскидываю брови и смотрю деду прямо в глаза. Ему по всей видимости становится немного неловко от своих слов.

Ну что сказать? Тролль высшего левела. Даже я так не умею.

Он несколько секунд мнется, откашливается, а затем выдает: «Прости меня старика. Ляпнул с дуру».

— Ничего. На правду не обижаются, — по большому счету я сам виноват. Надо было тогда Громова послушать. Но, я ведь самый умный. Самый расчётливый. И конечно же самоуверенный. А не мешало бы иногда попускаться и прислушиваться к старым товарищам. Тем более, что Егор не чужой человек нашей семье.

Я всегда жил как-то неправильно. Ничем и никем не дорожил. Сам с собою воевал. Сам с собою горевал. Ни с кем особо не дружил. Всё кому-то, что-то доказывал. Отцу. Матери. Учителям. Преподавателям. Соперникам за карточным столом. Пнулся, карабкаясь вверх. Падал. Разбивался. Снова лез. Стоял на пьедестале со всепоглощающей пустотой внутри. Я всегда был один. Всегда и везде. Я никогда не любил по-настоящему. Никого не пускал себе в душу. Всех близких давным-давно прогнал и отрезал пути назад. Я превратился в лед. Меня не волнуют мелочные проблемы. У меня все и всегда по делу. В девушках меня интересует только секс. Даже с Вероникой у нас все по договоренности. Она не выносит мне мозги, у меня регулярный секс, красивая картинка перед глазами и домашняя пища. Я в свою очередь, закрываю все ее финансовые вопросы.

— Хватит болтать! — из кухни доносится тонкий, женский голос. — Обедать пора.

Этот голос вызывает во мне странное, приятное тепло. Я не помню, чтобы кто-то еще заботился обо мне так, как она. Даже моя мать никогда особо не напрягалась. У меня всегда были няньки. Злые и противные тетки, напоминающие Фрекен бок.

— Ты нас за стол приглашаешь, стрекоза? — Степаныч встает со стула и скрипя по полу деревянными ножками, отставляет его в сторону.

— Тебя да, — девушка отодвигает в сторону голубую занавеску, которая висит там, где должна быть дверь и заходит в комнату. В руках она держит тарелку с супом и ложку. — А вот, гость наш будет есть по старинке.

Уловив вкусные ароматы еды, мой желудок требовательно забастовал.

Алина садится на край кровати. Держа одной рукой тарелку, второй она разворачивает передо мной ленную салфетку.

— Ты меня опять кормить будешь? — спрашиваю и снимаю с себя салфетку.

Нет. Мне безумно нравится ее внимание. Но… из-за своей временной недееспособности я чувствую себя ущербным. Я не хочу, чтобы она жалела меня. Это унижает мое ЭГО. Мне бы ее сейчас в самый крутой ресторан сводить, или ночной клуб. А не это вот все…

— А ты можешь есть сам? — ведет бровью. Она хочет еще что-то сказать, но не успевает. Потому как Степаныч перебивает ее своим рыком: «Алина! Зараза такая! Ты мне опять в сервиз насыпала?! Я же говорил, чтобы в железную миску… Бабка, твоя покойница, можно сказать, всю жизнь его берегла, а ты за неделю угробить решила.

— И зря! — я вижу, как она со всей силы закусывает нижнюю губу.

Не в тему, конечно, но мне хочется сделать то же самое с ее губками. И именно сейчас. А еще лучше сгрести ее в охапку и забрать от сюда. Желательно куда-то подальше. Можно на Мальдивы. Или на Сейшелы. Я даже на секунду представил ее в соломенной шляпе и черном купальнике, на фоне розового заката над океаном. Псих, короче. Нашел момент.

— Что зря? — отзывается Иван Степаныч.

— Берегла, говорю, зря! — дергается ее голос. — Есть надо из красивой посуды. А из той миски пусть твой Шарик ест.

— Ты что? Мою миску псу отдала? — раздается в праведном гневе старик.

— Еще позавчера. А ты только заметил? — вжимает голову в плечи, ожидая еще одного раската в свой адрес.

— Ой-йой! Понаехали тут! Порядки она тут свои устанавливает…

Стук. Бряк. Хлопок двери. Мы синхронно поворачиваем головы в сторону недвусмысленных звуков.

— Проверять пошел, — облегчённо выдыхает девушка.

— А ты, правда, собаке его миску отдала? — свой взгляд снова перевожу на Алину.

— Нет. Я ее просто спрятала, — полуулыбка мелькает на ее лице. — Она такая страшная была. Старая. Погнутая. Как старуха Изергиль.

— Странное сравнение.

— Обычное, — подсовывается ближе, набирает ложкой суп и…

— Не надо, — успеваю перехватить ее руку в этот момент и медленно скольжу пальцами вверх поглаживая нежную кожу.

От чего Алина вздрагивает словно от удара током. Мне не совсем понятна ее реакция. Это должно было быть приятно.

— Я сам, — опускаюсь вниз и забираю столовый прибор из ее рук. — Не хочу казаться беспомощным перед тобой.

Несколько секунд она наблюдает за моей ладонью. Затем замирает. Я, черт знает почему, но сейчас боюсь дышать.

— Я не считаю тебя беспомощным. Ты только больше не бери меня так за руку. Хорошо? — в глаза мне не смотрит.

— Понял, — хотя, если честно, то я ничего не понял. Что я такого плохого сделал?

— Алинка! А ну иди сюда! — дед кричит с порога так, что она практически подпрыгивает на стуле.

— Чего? — повышает голос в ответ.

— Я тебе в детстве язык перцем мазал, за вранье? Мазал. У меня и сейчас рука не вздрогнет. Ты зачем мне соврала? Я тебе что, шестнадцатка, так бегать?

Алина сникает еще больше: «Дед, совесть имей. Что я такого сделала? Просто хочу, чтобы ты ел с красивой посуды. Зачем ее хранить? Жить надо каждый день, а не отживать. Я тоже скучаю по бабушке, но…»

— Много ты понимаешь! Поживешь с моё, тогда поговорим, — слышу, как он снимает сапоги и бросает их в сторону.

— Миска в тумбочке, внизу, — она шмыгает носом, а ее глаза начинают блестеть от появившейся в них влаги. — Ешь ты из чего хочешь. Хоть, вон из кастрюли половником хлебай.

— Алин, ну ты чего? — снова беру ее за руку. — Не плач.

— Я не плачу, — дрожит ее подбородок.

— Я же вижу. Вон, твои слезы в суп мой катятся. Я не хочу есть пересоленный, — в ответ девушка смотрит на меня непонимающе. — Глупая шутка, согласен. Поставь куда-нибудь эту тарелку и иди сюда, кудрявая, — она отставляет ее в сторону. Я тяну Алину на себя и осторожно обнимаю.

Господи, какой же это кайф! Как вкусно она пахнет. Кажется, персиком. Прикрыв глаза, нюхаю ее волосы. Хочу впитать в себя весь ее аромат. Главное, чтобы Алина сейчас ничего не заметила и не подумала, что я какой-то ненормальный.

— Ты же взрослая, и должна понимать, что у Степаныча возраст. Нервы. Все дела, — хрипло шепчу где-то в районе виска и провожу рукой по темным волнистым локонам. Параллельно давлю в себе желание запустить свои пальцы в ее волосы, и собрать их на затылке. Чтобы они не мешали брать в плен ее ротик.

— У меня тоже может быть нервы, — она расслабляется и кладет голову мне на грудь.

Боже, дай мне сил!

— Конечно… — своими губами легко касаюсь кромки ее ушка и понимаю, что сейчас просто спущу, как подросток на карты с голыми бабами.