Египетские хроники. Кольцо огня

Мара Вульф, 2022

Я Нефертари, лучшая охотница за сокровищами. И на этот раз я осталась ни с чем. Мне удалось вернуть Скипетр света бессмертным, как желал Азраэль, но Ангел смерти не сдержал обещания. Все, чего я хотела, согласившись на эту рискованную сделку, – спасти жизнь своего брата Малакая. Азраэль же мечтал вернуться в Атлантиду и жестоко обманул меня во имя этой цели. Мое доверие не стоило для него ни гроша. Теперь брат мертв, а мое сердце разбито. Знай, ангел, я отомщу! Боги угрожают, что изгонят душу Малакая из рая, если я не разыщу для них новую реликвию, Кольцо огня. Выбора нет, я снова ввяжусь в игру. Но с чего мне начать в этот раз и кому теперь я могу довериться?

Тарис

Кимми вылетает из дома, едва Сет останавливает машину. Кузина распахивает дверцу автомобиля и после того, как я выхожу, сжимает меня в объятиях.

— Надо сообщить Гору, что ты добралась нормально.

— С чего бы его это волновало, — огрызаюсь я. — Наверняка он до сих пор занят с лучшей подружкой Адрианы.

Кимми вздрагивает, словно я ее ударила.

— Он тебе не рассказал, чем они занимались, когда я пришла?

Я не позволю этому богу причинить кузине такую же боль, какую Азраэль причинил мне. Пусть знает об его развлечениях.

Она медленно качает головой.

— Забудь о нем, — советую я. — Лучше сотри его номер из памяти телефона, а его самого — из своей памяти.

Я в таком отчаянии и бешенстве, как никогда в жизни.

— Так чем они занимались?

Судя по виду, на самом деле кузина не хочет знать ответ. Между ней и Гором ничего не было, пусть я и уверена, что причина подобной сдержанности не в Кимми. Но Гор, во всяком случае, не давал ей надежд, как Азраэль — мне.

Хотя что значит «надежд»? Он ничего такого мне не обещал. Конечно, он говорил, что поедет со мной в Пикстон-Парк, но, скорее всего, никогда не относился всерьез к своим словам.

— Ничем, — тихо произношу, внезапно ощущая дикую усталость. Кажется, адреналин, который держал меня на ногах, резко исчез. — Просто убивали время.

Кимми кивает, явно ничего не поняв, но не переспрашивает.

— Сет был очень любезен и привез меня сюда. Можешь распорядиться, чтобы его разместили в одной из гостевых комнат? — прошу уже более сдержанным тоном. — Я жутко вымоталась. — Поворачиваюсь к Сету. — Ты останешься или сразу поедешь обратно?

— С радостью воспользуюсь твоим гостеприимством, если не возражаешь.

— Конечно, нет. Дом огромный.

Едва переставляя ноги, я тащусь к входу.

— Тебе что-нибудь нужно? — Идущая рядом Кимми встревоженно поглядывает на меня. — Ты голодна?

— Я просто хочу к Малакаю.

— Мы поместили гроб с его телом в малой гостиной. Для завтрашней поминальной службы. Надеюсь, ты не возражаешь.

В первое мгновение я не нахожусь с ответом, но этого следовало ожидать. Сердце горит огнем.

— Конечно. Я сама должна была позаботиться об этом. Это моя обязанность.

Теперь все официально. Малакай мертв, и от осознания этого факта на секунду я забываю, как дышать.

— Все в порядке, — негромко отмахивается кузина. — Не пропадай так больше, никому ничего не сказав. Мама очень переживала.

— Я оставила записку. — С очень неадекватным объяснением, и сама это понимаю.

Кимми и Сет сворачивают в гостевое крыло. Прежде чем идти к Малакаю, мне нужно принять душ и переодеться во что-то теплое. Гарольд велел завесить все зеркала в коридорах черной тканью. Никто не встречается мне на пути, потому что он, видимо, отправил бо́льшую часть персонала по домам. Кажется, все помещения излучают безутешное горе, от которого у меня сжимается горло. Почти выбившись из сил, я добираюсь до своей комнаты, раздеваюсь и встаю под душ. Включаю такую горячую воду, какую получается вытерпеть, и сползаю вниз по стене, скорчившись под обжигающими струями.

Ярость, горе, страх и ненависть переплетаются, рождая безумный поток мыслей в голове, и я чувствую себя зомби. Хочется наказать кого-нибудь за свои страдания, но при этом у меня не осталось сил, даже чтобы поднять лист бумаги. Когда погибли родители, я грустила, но у меня оставался Малакай. А теперь мне предстоит жить без него. Испытывая желание последовать за ним, я смотрю на свои запястья. Где-то в сумке лежит складной нож. Впервые понимаю людей, которые добровольно выбирают смерть. Жизнь чудовищно сложна, и сейчас я просто не способна представить, как однажды смогу обрести счастье. Но я поклялась отомстить Азраэлю, и это вполне подходящая цель, ради которой стоит жить.

Выключив кран, вытираюсь и натягиваю леггинсы и свитер. На минуту сажусь на кровать и смотрю на фотографию на тумбочке. На ней родители, Малакай и я на базаре в Луксоре. Мне примерно шесть лет, и между зубов видны дырки. Мама повернулась к папе, и от любви в ее глазах у меня наворачиваются слезы. О подобной любви я мечтала для Малакая и для себя. Его ладони, словно защищая, лежат у меня на плечах. Это моя семья, и, даже невзирая на то, что никого из них уже нет со мной, они достойны того, чтобы я за них боролась. Чтобы я боролась за то, что нас связывало. Если и я тоже умру, кто тогда будет о них помнить? Я провожу подушечкой пальца по их лицам.

— Это так тяжело, но я справлюсь, — шепчу им. — Можете на меня положиться.

Прижав фотографию к груди, я ложусь в постель. Надо немножко передохнуть.

Когда в какой-то момент я вновь открываю глаза, на моей кровати сидит Кимми и разглядывает снимок. В голове пульсирует боль, а во рту пересохло. Дождь закончился, но в комнате не особенно посветлело.

— Который час?

— Одиннадцать. Ты долго спала. Приходило много народа: соседи и жители деревни. Они спрашивали о тебе, передавали открытки и цветы.

— Малакая очень любили. Он всем нравился.

— Скоро должны приехать друзья из Лондона. Мама разговаривала со священником. Похороны назначили на послезавтра. Надеюсь, ты согласна. Гроб перенесут в склеп в фамильной часовне.

Я прижимаю кулаки к глазам. Проснулась всего пять минут назад, а в мозгах уже все перемешалось.

— Он хотел вернуться в Египет. Хотел, чтобы его прах развеяли в пустыне, как мы сделали с мамой и папой. — Кимми молчит. Хотя что она скажет? — Я не могла пообещать этого, — помедлив, добавляю я и опираюсь на предплечья. Мне и вправду пора вставать. — И до сих пор не знаю, можно ли сделать это сейчас. Мы с Азраэлем заключили сделку. Он обещал не забирать душу Малакая, если я найду скипетр. Но не сдержал свое слово.

— Знаю, Гор мне рассказал. — Она не осуждает меня за то, что за спиной брата я действовала своевольно. Вместо этого кузина берет меня за руку. — Если таким было желание Малакая, то подумай об этом.

Естественно, Кимми не сердится из-за того, что прошлой ночью я вела себя с ней несправедливо, и от этого меня лишь сильнее мучает совесть. Не следовало вымещать на ней злость. Если она желает продолжать общение с Гором, то это ее право. Бог не виноват в грехах Азраэля, хотя они с Данте знали о нашей сделке и не предупредили меня. Только вот с чего бы им это делать? Регалии нужны им не меньше, чем ангелу. Поверить не могу, что я ему угрожала. Застонав, я падаю обратно на кровать.

— Когда маму с папой кремировали, это казалось мне ужасным. Но если его гроб пока будет стоять в склепе, я всегда смогу принять решение позже, верно?

— Конечно. Все поймут, если тебе требуется время. Только, Тари… — кузина ждет, пока я посмотрю на нее, — я знаю, как много для тебя значил Малакай, но мы тоже твоя семья. Желаешь ты того или нет, но мы тебя любим. Даже Константин приехал сразу. Это удивительно, учитывая, что он постоянно нужен где-то еще и, как правило, практически не вспоминает о нас. — Она издает тихий смешок. — Когда дело касается чего-то по-настоящему важного, на него можно положиться. Он — опора для мамы с папой. Так что тебе от нас не избавиться, как бы ты ни грубила.

Несмотря на заполонившее душу горе, последние слова все же заставляют меня улыбнуться.

— Я знаю и вовсе не хочу от вас избавиться. Прости за вчерашний вечер. Мне не стоило так на тебя рычать.

— Не стоило, но на тебя столько всего навалилось. Я принимаю извинения. — Кимми улыбается. — Константин сказал, что у тебя просто панический страх пустить кого-то в свое сердце, потому что потом ты можешь его потерять.

— Наш знаменитый детский хирург заодно получил степень по психологии? — ворчу я.

— Наверное. Ты же его знаешь. Нет ничего, в чем бы он ни разбирался.

— Я впустила в свое сердце Азраэля. — Звучит как-то чересчур драматично и напыщенно. — И только теперь узнала, что в Атлантиде его ждет женщина, которую он любит с самого затопления.

Кимми широко распахивает глаза.

— Что, прости?

— Нейт еще жива. Она не умерла. Видимо, он оставил ее там раненую. Все это он делает лишь для того, чтобы вернуться к ней.

Лишь произнесенные вслух, эти слова становятся реальностью. Я влюбилась в Азраэля, а теперь придется жить с болью от того, что мое чувство безответно.

— Не представляю, как ты все это выдерживаешь. — По щекам кузины катятся слезы. — Как Азраэль мог так с тобой поступить?

— А я не знаю, выдерживаю ли. На этот раз не знаю, — честно отвечаю я. — Больше всего мне хочется остаться в постели и больше никогда не вставать.

Кимми тянется к моей ладони и сжимает ее.

— А мне хочется, чтобы ты не пыталась разобраться со всем в одиночку. И Малакай никогда бы не хотел, чтобы ты заключала такое соглашение с бессмертным.

— Он уже не сможет меня за это отругать.

— Тут ты права. Поэтому придется мне взять эту роль на себя. Принести тебе чего-нибудь поесть или попить? — Она встает. — Сегодня ты еще не обязана быть сильной, а те, кто этого ожидает, пусть поцелуют нас в задницу.

— Я бы не отказалась от чая и пары тостов или овсянки. — Понятия не имею, получится ли впихнуть в себя хоть немного еды. — Дай мне еще час, а потом я приду.

— Хоть все время в мире.

Кузина выпрямляется и разглаживает свое черное платье.

— Спасибо, — говорю я. — За все.

— Поблагодаришь еще, после того как я обмажу этого ангела смолой и выщипаю ему все перья. — У нее такое кровожадное выражение лица, что мне становится страшно.

На то, чтобы прийти в себя, уходит два часа. Мысль о том, что нужно встречаться с другими людьми и слушать их соболезнования, ужасает. Я нечасто бывала на похоронах, но отлично помню церемонию в память о родителях. Меня поразило, как быстро гости перешли к насущным темам и заговорили о собственных делах. Для них жизнь продолжалась, в то время как моя рухнула. Впрочем, это все равно лучше, чем лежать в постели и думать. Ведь так мои мысли возвращаются к Азраэлю и нашей вчерашней встрече. Он все еще любит Нейт и хочет обратно к ней. Для достижения этой цели он использует любые средства, не обращая внимания ни на что. Включая меня.

Я принимаю душ, сушу волосы и надеваю черное платье. Видимо, его когда-то купил Гарольд. Все эти действия совершаю на автомате. Скоро я встану перед гробом своего любимого старшего брата. Смотрюсь в зеркало в ванной. Почему у меня такая судьба? Чем я ее заслужила? Глаза покраснели и опухли, щеки запали, но это по-прежнему я. Хочется мне или нет, придется спуститься вниз и окунуться в эту жизнь.

Гроб Малакая стоит на столе в гостиной. В комнате расставлены вазы с цветами, которые принесли соседи, и от густого запаха я едва не прощаюсь с парой ложек каши, которые чуть раньше с трудом запихнула в себя.

Возле меня появляется Гарольд и протягивает стакан воды. Я с благодарностью его принимаю. Взгляд падает на прислоненную к противоположной стене крышку гроба.

— Это ты устроил? — Приблизившись, я осторожно провожу кончиками пальцев по замысловатым рисункам и иероглифам, которые покрывают внутреннюю часть гроба.

— Сам Малакай, — тихо отвечает дворецкий. — Он догадывался, что ты не позволишь кремировать его тело, и хотел подготовиться к переходу.

— Это его Книга мертвых. — Я видела бесчисленное множество подобных предметов, но этот, безусловно, выполнен искуснее всех. — Как давно он ее заказал?

— Некоторое время назад, — неопределенно отзывается Гарольд. — У него имелись довольно конкретные идеи.

Несмотря на глубину печали, у меня вырывается смешок.

— Конечно, имелись.

Я еще раз обвожу контуры разноцветных иероглифов. Это заклинания, с помощью которых он перехитрил стоявших на пути демонов. Впрочем, за его душу я никогда не переживала. Мой брат в любом случае знал все заклинания наизусть и выдержал бы испытания. Но, вероятно, решил перестраховаться.

— Он добрался до полей, — негромко говорю Гарольду, когда он обнимает меня за плечи.

— Я никогда в этом не сомневался. — Он прочищает горло. — Гостей становится меньше. Открытки лежат в прихожей на комоде, если хочешь прочесть.

— Мне обязательно делать это сегодня?

— Нет, это может подождать. Тебе даже не нужно никого встречать. Граф и леди Фиона взяли это на себя.

— Тогда я пойду в кабинет. — Звучит как вопрос. — Оставлю дверь открытой, если кто-то захочет со мной поговорить.

Гарольд смотрит на узкое черное платье.

— Хотелось бы мне, чтобы ты надела его по другому поводу. Но ты выглядишь прекрасно, сильной и храброй. Малакай бы тобой гордился. — Он вытаскивает из кармана пиджака открытку размером не больше визитной карточки и вручает ее мне. — Один из гостей очень хочет пообщаться с тобой лично. Он на этом настаивает.

«Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол».^[4]

— Это цитата Платона, — изумленно произношу. Переворачиваю открытку из дорогой бумаги ручной работы… и на обороте действительно написано имя греческого философа. Это ему мы обязаны своими знаниями об Атлантиде. — Кто ее тебе дал?

— Я приведу к тебе этого человека, если у тебя хватит на это сил.

— Мы с ним знакомы? Чего он хочет?

Гарольд уже отвернулся и лишь пожимает плечами, что очень нехарактерно для него, потому что настоящий дворецкий никогда бы так не сделал. Вопреки небрежному жесту, он выглядит достаточно напряженным.

Не думаю, что у меня сейчас хватит нервов на интеллектуальную беседу. Несмотря на болезнь, Малакай поддерживал связь с учеными со всего мира. Возможно, один из них пожелал выразить мне соболезнования лично.

По пути меня останавливают несколько гостей. И всякий раз на помощь приходят тетя Фиона и дядя Джордж. Они буквально не выпускают меня из поля зрения, при этом ни словом не упрекнув за поездку в Лондон. К счастью, присутствующие явно не ожидают, что я стану вести долгие вежливые беседы. Невзирая на это, отделаться от всех мне удается только через двадцать минут.

Я ухожу в комнату, где в последний раз была с Азраэлем, и замираю перед письменным столом. Все лежит так, как я тогда оставила. Тут меня посетила идея о ковчеге Завета. Азраэль не открывал мне всей правды, пока я не раскопала ее самостоятельно. С самого начала он лгал и утаивал важнейшие детали, поэтому обстоятельство с Нейт не должно вызывать у меня такого удивления.

Услышав позади покашливание, я оборачиваюсь.

— Позвольте представить, — говорит Гарольд пришедшему с ним мужчине, — леди Нефертари де Вески.

— Рад наконец с вами познакомиться, — вежливо склоняет он голову.

Ни от Гарольда, ни от меня не укрывается, что мужчина не называет своего настоящего имени, и все же он кажется мне знакомым. На вид ему за семьдесят, однако кожа у незнакомца гладкая, и он совершенно не выглядит дряхлым. Волнистые, полностью седые волосы подстрижены старомодно, как и борода. Он с любопытством меня разглядывает.

— Вы были преподавателем моего брата? — вежливо уточняю я.

На нем не совсем соответствующие случаю светлые брюки, а на плечах светлая накидка, очень напоминающая тогу. Я правильно предположила, этот мужчина — ученый.

— О нет, я уже давно не преподаю. — Улыбаясь, он переступает порог кабинета и направляется ко мне. — Я написал ему незадолго до смерти, однако он так уже и не ответил, о чем я глубоко сожалею. Это был очень личный вопрос.

— Значит, вы что-то ищете?

Я едва не начинаю задыхаться от мысли, что кому-то хватило наглости явиться в наш дом во время прощания с покойным.

Мужчина улыбается, отчего вокруг его глаз необычного фиолетового оттенка образуется множество морщинок. Он делает еще один шаг ко мне, однако Гарольд кладет руку ему на плечо, и незнакомец мгновенно останавливается.

— Я больше ничего не ищу, леди де Вески. Но слышал, что вы делаете это очень хорошо. Причем предметы, которые утеряны целую вечность назад.

У меня начинает покалывать в затылке. Не стой я, прислонившись к письменному столу, непременно отшатнулась бы. Он стар и на первый взгляд как будто не представляет опасности, однако мое тело переключается в режим готовности спасаться бегством.

— Кто вы?

— Мое имя написано на открытке, — осторожно сообщает он. — Понимаю, что явился в неподходящий момент, но я не хотел вас упустить.

— Мы уже нашли то, что искали, — медленно произношу я. Судя по всему, это сумасшедший, который считает себя Платоном. Вообще-то греческий философ умер в 347 году до нашей эры.

— Вы нашли одну регалию. Скипетр… но не хватает кольца и короны.

Мне не удается сдержать вздох удивления. Откуда ему об этом известно?

— Может, присядем? — учтиво предлагает он. — Я уже немолод.

Эвфемизм^[5], если вопреки законам природы то, что он утверждает, правда.

— Конечно, располагайтесь, — указываю на диван. — Можем ли мы вам что-нибудь предложить?

— Я бы не отказался от чашки кофе. За столько лет так и не приучил себя к английской привычке пить чай. — Он улыбается с извиняющимся видом. — Нет ничего лучше, чем очень крепкий черный кофе.

— Гарольд, не мог бы ты распорядиться, чтобы нам принесли две чашки черного кофе?

«И пожалуйста, сообщи полиции, что к нам в дом проник сумасшедший», — мысленно добавляю.

— Ему нет необходимости вызывать полицию, — заявляет мужчина. — Я не отниму много времени. — Потом, сделав паузу, поворачивается к Гарольду. — И не причиню ей вреда.

Ситуация становится еще более странной, но это не должно меня удивлять, ведь за столь короткий промежуток времени я миллион раз впутывалась в странности.

— Я могу о себе позаботиться, — успокаиваю Гарольда, который не сдвинулся с места.

— Сомневаюсь, — откликается тот. — Он лишь выглядит старым.

— Что ты имеешь в виду?

Последнее слово застревает в горле, превращаясь в приглушенный вздох, стоит мне взглянуть в лицо незнакомцу. Он улыбается, а его клыки между тем удлиняются. И без того неопределенный цвет глаз меняется на ярко-алый. Я отшатываюсь, и вдруг передо мной вновь сидит дружелюбный пожилой мужчина, как будто только что я видела мираж. Но все равно этот дружелюбный мужчина на самом деле вампир!

— Прошу прощения, но без подобного небольшого представления в наши дни никто не верит, что я — это я и что я жив. Хотя я действительно похож на свои сохранившиеся изображения и скульптуры. Впрочем, мало кто из современных молодых людей в принципе обо мне слышал. Я слегка вышел из моды.

— Вы правда Платон? Что с вами произошло? Как такое возможно? Кто это с вами сделал?

— Никто. Я сам захотел. К сожалению, я всегда был умнее и любопытнее, чем следовало бы, даже в старости. Иначе меня навряд ли посетила бы идея обратиться. — Он понижает голос. — Но я не желал умирать. Я еще столько всего не знал, и меня завораживало будущее. Мне хотелось стать свидетелем того, как бессмертные вернутся в Атлантиду. Хотелось узнать, каких высот достигнет человечество.

— И как? Разочарованы? — вырвалось у меня.

Мне бы испугаться, но в первую очередь я восхищена. Самый известный греческий философ сидит у меня в гостиной. Невероятно. Нужно рассказать об этом Малакаю, у него будет столько вопросов… В ту же секунду осознав, что больше ничего и никогда не смогу рассказать брату, я сжимаю губы. Малакай очень уважал философа. Много веков назад этот человек сказал: «Не существует дела исключительно для женщины только потому, что она женщина, или для мужчины только потому, что он мужчина. Одинаковые природные качества встречаются у людей того и другого пола». Вряд ли для своего времени он мог быть мудрее.

Платон глубоко задумывается над моим вопросом.

— Разочарован ли я? — повторяет он. — Об этом меня еще никогда не спрашивали. Наверное, немного. Мне казалось, люди способны на большее.

— Значит, добро в нас все-таки не перевешивает зло, — отвечаю его же перефразированной цитатой, которая очень нравилась Малакаю. Брат тоже не сомневался, что в итоге добро победит, какие бы ошибки ни совершали люди.

— Быть может, я все еще надеюсь.

Он откидывается на спинку дивана, и я сама немного расслабляюсь. Не знаю, откуда взялась такая убежденность, но он не набросится на меня, чтобы высосать кровь. Видимо, мое любопытство тоже сильнее врожденного инстинкта самосохранения. Более разумный человек с криком убежал бы прочь. Я же планирую задать Платону все вопросы, о которых уже не сможет подискутировать с ним Малакай.

А пока просто боком присаживаюсь на свой письменный стол и жду. Он здесь, чтобы поделиться со мной информацией. Она связана с регалиями, и я сомневаюсь, хочу ли ее слышать. Да, вчера в порыве ярости и боли я клялась отомстить, однако месть ничего, по сути, не изменит. Малакай мертв, а я лишилась не только брата, но и того, что просто себе нафантазировала. Я ничего не значила для Азраэля. И не хочу закончить так же, как он, снедаемой горем и ненавистью. У меня впереди не бесконечная жизнь, а ограниченное число лет, и если я на что-то имею право, так это на капельку счастья. Только вот никто мне его не преподнесет на блюдечке, придется взять его самой. Азраэль обидел меня, но я не позволю ему разрушить свою жизнь или даже просто повлиять на нее. Этот ангел меня не заслуживает.

— Мне следовало сохранить все в тайне. — Платон бродит взглядом по беспорядку на рабочем столе, стопкам книг на полу и обращается к двери. Та все еще открыта. Гарольд действительно оставил нас одних. — Не расскажи я миру об Атлантиде, вероятно, сейчас все было бы иначе. Александр никогда не узнал бы о регалиях власти.

— Александр? — В истории существует лишь один человек, которого он может иметь в виду.

Платон кивает.

— Александр Македонский был учеником Аристотеля, а тот, в свою очередь, моим.

— Я в курсе, — перебиваю мужчину. — В своих диалогах вы не упоминали регалии. Но знали о них?

Он проводит рукой по своей накидке.

— Мне о них рассказала Геката.

Все интереснее и интереснее.

— Геката — греческая богиня магии, умеющая призывать мертвых?

Не хочется вытягивать из него каждое слово.

Ученый вздыхает.

— На самом деле она не призывала мертвых. Это всего лишь глупый слух, который распустили о ней еще более глупые люди с целью оклеветать. Как и сейчас, мои современники тоже легче всего верили в самые абсурдные утверждения.

— Что-то остается неизменным. — Я не скрываю улыбку. — «Научись слушать и сможешь получать пользу даже от тех, кто говорит глупости».

— Да, однажды я так сказал. Не лучшая из моих цитат.

— Верно, потому что глупые речи, к сожалению, имеют обыкновение распространяться быстрее, чем умные.

Платон кивает.

— Жаль, что я не давал уроков таким сообразительным молодым женщинам, как ты. Тогда сегодняшний мир выглядел бы совсем иначе.

— Не могу не согласиться. Вас обратила Геката?

— Она этого никогда не умела, но попросила своего друга-вампира. — Он виновато улыбается. — Мы были довольно близки, и она ни в чем не могла мне отказать.

Странно себе это представлять, однако мужчина передо мной тоже когда-то был молод. И что мешало богине обратить на него внимание? Все-таки он считался одним из умнейших мужей своего времени и, возможно, остается им до сих пор.

— В молодости я очень интересовался магией. Думал, нет ничего важнее, чем узнать все, что только можно узнать. Так мы и познакомились. Однажды посетив мою школу, она довольно много спрашивала. Мы были очень счастливы вместе. — Он негромко вздыхает. — После обращения я больше ее не видел. То, что она сделала, было запрещено. Аристои не церемонились с наказаниями.

Звучит как предостережение.

— Почему они это запретили?

Платон добровольно позволил вампиру себя укусить. Бредовая мысль, но я задаюсь вопросом, смогла бы я спасти Малакая таким способом?

— Вампиры для них демоны, аристои презирают этих существ. Винят их в затоплении Атлантиды.

— Аристои много кого в этом винят, кроме себя самих. Вы жалеете о своем поступке?

— Я жалею, что втянул в это Гекату. Она и без того была отщепенкой среди богов, но все равно ради меня подвергла себя опасности. Разумеется, она не предупредила меня, что это под запретом. Я все понял позже, как и то, что любил ее, а она — меня. Мы часто чересчур поспешно разбрасываемся самым важным в жизни. Я не имел ни малейшего понятия, каково будет провести столетия в одиночестве.

Странно слышать, как старый философ рассуждает о любви. Я знакома с его дидактической поэзией, диалогами, с теорией о переселении душ и с поздним трудом «О добродетели». Но не припоминаю, чтобы он писал что-то о любви. Я восхищалась его мыслями, а теперь он сидит рядом со мной. Человек из плоти и… крови, и сожаления о потерянной любви с необыкновенной четкостью написаны у него на лице.

— И тем не менее вы бы сделали это снова?

Платон ненадолго задумывается над вопросом.

— Я заплатил за бессмертие слишком высокую цену. Нет, снова я бы этого не пожелал, но и не раскаиваюсь в своем поступке. Пусть за два тысячелетия человечество и не стало намного мудрее, но мне нравится считать, что в случае со мной все иначе. Хотя, оглядываясь назад, признаю: то, на что я пошел ради этого, — неразумно и безрассудно.

Я должна испытывать страх перед ним, но вместо этого снова улыбаюсь. Если вампиром Платон остался таким же любознательным, как и когда был человеком, то наверняка стал умнее.

— «Нет великих гениев без толики безумия», — цитирую Аристотеля.

Платон, естественно, узнает слова своего ученика и тихо смеется.

— Надеюсь, аристои понимают, с кем связались.

Нотки одобрения в его тоне заставляют меня смутиться.

— В диалогах ничего не написано о регалиях. Почему вы рассказали о них Александру и Аристотелю?

— А разве это не очевидно? Геката посвятила меня в эту тайну, и я не сомневался, что сумею найти регалии. — Он подмигивает мне. — Я был одним из умнейших людей своего времени и прямо-таки помешался на этом. Но, несмотря на приложенные усилия, у меня ничего не выходило, а силы истощались. Для этой задачи нам требовался смелый, умный и амбициозный человек. Тот, кто не сдастся так быстро.

— И им стал Александр? — качаю я головой. — Но он ведь был еще маленьким мальчиком, когда вы умерли.

— Верно, но мы знали: если кто и способен отыскать регалии, то только он.

— Потому что потомок Зевса? Он и вправду отпрыск Геракла? — История становится все абсурдней, но меня уже ничего не должно удивлять.

— Разумеется. В те времена ни в одном из людей не текло больше божественной крови. Его материнская линия происходила от Фетиды, матери Ахиллеса.

— Я думала, это просто легенда, чтобы представить Александра еще более необыкновенным, чем он был. Вы еще скажите, что он отправился в поход не для того, чтобы завоевать мир, а чтобы найти регалии.

Платон складывает руки на коленях, и я замечаю ответ в его глазах даже прежде, чем он открывает рот.

— Именно так. В юности у Александра проявлялись амбиции ученого. Учился он быстро и много. Из-за пытливого ума мы возлагали на него большие надежды. Однако мы с Аристотелем недооценили, что может сотворить с человеком успех военных компаний. Внезапно он пожелал иметь все: мировое господство и бессмертие.

— Но получил не все, — тихо заканчиваю я. — На момент смерти ему было чуть за тридцать, и Александр не оставил наследника, который правил бы его огромной империей. Очевидно, регалии он не нашел.

Ученые до сих пор расходятся во мнениях относительно причины, по которой Александр так быстро и неожиданно умер в Вавилоне. Есть мнение, будто он стал жертвой покушения, и эта теория выглядит все более вероятной с учетом того, что мне теперь известно.

— Кольцо, — внезапно сбрасывает очередную бомбу Платон. — Он отыскал кольцо.

Соскользнув со стола, я неверяще смеюсь.

— Дальше вы скажете, что перстень с печатью Александра Великого — это Кольцо огня. Кольцо Соломона.

На его лице расцветает довольное выражение.

— Как вы умны. Так и есть. Я подумал, что вас это заинтересует. Разве ангел смерти не хотел, чтобы вы нашли и эту регалию?

— Нет, такой заказ я не получала.

Гарольд возвращается с кофе. Сначала убеждается, что я еще в целости и сохранности, потом несет поднос Платону и наконец направляется ко мне.

— Я добавил два кубика сахара.

— Спасибо.

Во мне нарастает возбуждение. Не то чтобы я и в самом деле собиралась искать кольцо, но эта история меня до сих пор интригует. Обуревающие меня грусть и отчаяние не способны этого изменить. Малакай пришел бы в восторг от нашего разговора.

Пригубив черный напиток, Платон прикрывает веки от удовольствия.

— Восхитительно, — хвалит он, снова открыв глаза. — Почти так же восхитительно, как в арабской кофейне. Мне рассказывать дальше? Хотите знать, что тогда произошло?

Я смотрю на Гарольда, который в ожидании стоит рядом со мной.

— Сейчас не самый подходящий момент. Только что умер мой брат, — поколебавшись, говорю я. Услышав такое оправдание, Малакай покачал бы головой. Он бы жаждал узнать все в мельчайших подробностях.

— «При приближении смерти к человеку его смертное начало умирает, бессмертное же, ускользнув от смерти, остается целым и невредимым и отходит».^[6]

— Кто бы говорил. Вы-то не умерли.

Я определенно попросила о помощи не того бессмертного. Бог или богиня, наверное, тоже спасли бы моего брата. Несмотря на возраст, тело Платона кажется неуязвимым. Но Малакай бы не пожелал такой судьбы. Он бы не захотел прятаться и пережить всех, кого любил.

— Приношу извинения, это было неуместно. Я продолжаю раздавать советы, которые редко кому нужны. — Платон ставит чашку на столик возле дивана и вытаскивает из-под накидки простой конверт. — Полагаю, вы знаете, что племянник Аристотеля, Каллисфен, сопровождал Александра в завоевательных походах. Его задачей было убедиться в том, что всем известно о божественном происхождении Александра.

— В благодарность за службу Александр позже приказал его казнить, — сухо бросаю я.

— Так и было. В процессе поисков царь становился все более непредсказуемым и все менее управляемым, — подтверждает философ.

— Кто знал, что Александр искал регалии?

— Только Аристотель, Каллисфен и я, само собой. Думаю, Геката что-то подозревала, но, как я уже говорил, мы больше не виделись. Увы, отныне я не мог вмешиваться, поскольку официально уже считался мертвым, когда Александр отправился в путь. Мы проявляли крайнюю осторожность. Ни один бессмертный не должен был узнать о поисках.

— Что вы планировали делать с регалиями, если бы Александр их нашел?

На некоторое время Платон замолкает, видимо, размышляя, точно ли можно доверить мне эту информацию. Впрочем, он слишком далеко зашел, чтобы сейчас пойти на попятную.

— Что тебе известно о том, как создавались регалии власти? — переходит он на «ты».

— Не много. Они возникли вместе с сотворением бессмертных. Из света, огня и пепла при зарождении мира и времени.

Тру виски. Не помешала бы пара дней тишины и спокойствия, но, судя по всему, мне это не грозит.

Я колеблюсь между потребностью узнать больше и желанием оставить все это позади. Но Платон продолжает.

— Все так, но есть одна важная деталь, о которой тебе не известно. Все три регалии состоят из первоматерии.

— Первоматерии не существует, — возражаю я. — Это просто идея, конструкт. Аристотель выдвинул эту теорию.

— Это не просто теория, — отрицательно качает головой вампир. — Хотя я желал бы обратного. Тогда я бы никогда не начал искать регалии, а в результате стал ими одержим. Регалии состояли из всего и из ничего, что когда-либо существовало и когда-либо будет существовать. Владеющий ими сможет создавать что угодно и становиться чем угодно.

На краткий миг время замирает, когда до меня наконец доходит, зачем Платон стремился заполучить регалии.

— Мы говорим о трансмутации? Вы полагали, что с их помощью сможете создать Lapis philosophorum? Философский камень?

Вампиру хватает приличия принять сокрушенный вид.

— Для меня было уже слишком поздно, однако Александр сделал бы все, чтобы стать бессмертным, да и Аристотель тоже. Я же надеялся обратить вспять процесс своего превращения. К сожалению, никто из нас не получил желаемого.

— Как тебе пришло в голову, что регалии в принципе способны сотворить философский камень? — Мне почти жаль Платона, пускай он и сам навлек на себя неприятности.

— Это не моя идея. Гермес Трисмегист записал процесс создания камня в «Изумрудной скрижали», чтобы это знание не было утеряно.

Я презрительно хмыкаю.

— Эти скрижали, во-первых, выдумка, а во-вторых — эзотерический бред.

Да, я верю в многое, но чтобы Тот в обличье Гермеса Трисмегиста тридцать шесть тысяч лет назад выгравировал мистическое знание на пластине из изумруда? Я вас умоляю! Сторонники данной теории считают, что он принес эти скрижали из Атлантиды, а позже спрятал в пирамиде Хеопса. Я внутренне замираю. В той же пирамиде находился и ковчег с регалиями.

Платон ждет, пока я сама приду к следующему умозаключению.

— Ты своими глазами видел скрижали?

Тот факт, что я вообще задаю вопросы, многое говорит о моем подавленном эмоциональном состоянии. Я не способна мыслить трезво. Малакай умер всего три дня назад, и чем я занимаюсь? Обсуждаю с вампиром зеленые таблички.

— Только копии. Ведь оригиналы находятся в ковчеге.

— И снова скрижали в ковчеге. А что насчет тех скрижалей, которые якобы получил Моисей? С десятью заповедями? Этот ящик наверняка просто трещит по швам.

Ко мне вернулась злость. На мужчину напротив, на себя и на бессмертных. Зачем они впутывают меня сюда? Я не хочу все это знать, но все равно не выгоняю его.

— Две таблички с наставлениями о богоугодной жизни в действительности легенда, — лукаво улыбается он. — Давай честно, кто бы смог их придерживаться?

— И какой же конкретно запрет для тебя настолько сложен? Не укради?

Улыбка гаснет.

В процессе поиска я снова и снова натыкаюсь на Тота, бога магии, знаний и письменности. Будь я проклята, если не он стоит за исчезновением регалий. Однако все остальные бессмертные продолжают верить, будто это Сет, а я не обязана заниматься этим вопросом.

— Где Александр нашел кольцо, когда и что случилось с ним после смерти царя?

— Это главный вопрос, на который я с тех самых пор пытаюсь себе ответить. — Он протягивает мне конверт. — Внутри лежит последнее письмо, которое Каллисфен написал Аристотелю. Они поссорились, и Аристотель долгие годы не получал от племянника ни слова. Своим посланием тот, вероятно, хотел облегчить совесть и передать нам кое-какие сведения.

Я подхожу ближе и дотрагиваюсь кончиками пальцев до конверта. Разумнее всего было бы прогнать Платона.

— И почему я должна прочесть это письмо?

Ученый вздыхает.

— Оно находится у меня вот уже две тысячи лет. Я долго надеялся с его помощью отыскать кольцо. У меня ничего не вышло, и тогда я подумал, что пришло время позволить взглянуть на него кому-нибудь еще. По-моему, ты прекрасно подходишь.

— Как ты узнал, что я нашла Скипетр света?

— О, это было легко. Я хоть и живу, скрываясь, но у меня имеются свои источники. Стараюсь всегда оказываться на шаг впереди своих преследователей.

— Как поступят аристои, если поймают тебя?

— Убьют? — равнодушно предлагает он вариант. — Но, честно говоря, смерть меня уже не пугает. Я достаточно пожил.

— Если они тебя убьют, ты не попадешь в поля праведников. Умрешь окончательно. Разве ты об этом не думал?

— Думал, конечно. Как уже говорил, я был молод, и цена меня не волновала.

— Тебе был восемьдесят один год.

Я грустно улыбаюсь. Прямо сейчас, в двадцать четыре, я чувствую себя уже древней.

— По сравнению с моим нынешним возрастом восемьдесят один — это очень мало. — Платон встает, и у него расширяются крылья носа. — Мне пора уходить. Но я вернусь, когда ты будешь готова.

На мгновение я отвлекаюсь, заметив вроде бы мелькнувшую за окном тень. Неужели мне и в самом деле стоит отправиться на поиски Кольца огня? Не разумнее ли покончить с этим делом здесь и сейчас? Еще никогда мне не было так трудно отказаться от заказа, но так будет лучше. Я больше не желаю иметь со всем этим ничего общего.

Делаю глубокий вдох.

— Такого… — и осекаюсь, потому что Платон уже исчез.

Зато прислонившись к дверному косяку, стоит Сет. Это из-за него вампир растворился в воздухе?

— Не хотел, не попрощавшись, возвращаться в Лондон. — Про бога я почти забыла. — Какой интересный гость. Ты общаешься, мягко говоря, со странными личностями, — с серьезным выражением лица комментирует Сет.

— Никого из вас я в свою жизнь не звала.

— Нет, не звала. Не поделишься, чего хотел вампир? Он тебе угрожал?

— Сейчас, когда ты спросил, я понимаю, какая это ирония судьбы. Демонический вампир — самый безобидный из бессмертных, которых я встречала.

— Ауч. Ты меня боишься?

Я отрицательно качаю головой.

— Наверное, это еще одно из неправильных решений, но до сих пор ты не давал мне ни одной причины тебя бояться.

— Это успокаивает. Что будешь делать дальше?

Я продолжаю сжимать в руках конверт. Если это действительно письмо Каллисфена Аристотелю, мне нужно его беречь, а когда Платон придет в следующий раз, вернуть владельцу. Любой музей и любой университет заплатил бы за него баснословные деньги.

— Ты знаком с законами трансмутации? — интересуюсь, не успев обдумать, умно ли его посвящать.

— Конечно. Мы, бессмертные — результат трансмутации. Во всяком случае, боги, ангелы и джинны. — Сет сдержанно улыбается. — Во время нашего создания стихии безостановочно менялись. Земля превратилась в воду, вода в воздух, воздух в огонь, а огонь — в пепел. И каждая стихия трансмутировала в какой-то вид, назовем это так. Все во вселенной создано путем трансмутации.

— Аристотель утверждал то же самое.

Сет вопросительно смотрит на меня, и я соображаю, что когда ученый жил, он уже находился в тюрьме у Ра и поэтому не может его знать.

— Люди пытались имитировать этот процесс. Мечтали производить золото из неблагородных металлов и создать Lapis philosophorum, философский камень. С его помощью надеялись стать бессмертными. Если я правильно помню, нужно растворить в воде совсем немного пыли от этого камня, и после того как ее выпьешь, будешь жить вечно.

Сет выгибает одну бровь.

— Звучит проще простого. Благодаря трансмутации смертное действительно способно стать бессмертным, — подтверждает он, бросив быстрый взгляд в окно. — Знай они, насколько утомительной бывает вечность, не стали бы этого желать.

— Жизнь тоже утомительна, — тихо парирую я.

Некоторое время Сет молча смотрит на меня.

— Не стану спорить. Но ты сильная. Жизнь не может ничего тебе сделать, только ты сама.

— Девиз бога хаоса, — поддразниваю я, однако Сет лишь пожимает плечами.

— Не расскажешь, что в этом конверте и чего именно хотел от тебя вампир? Он ведь явно не поболтать заходил. И сильно рисковал. Я мог бы оторвать ему голову.

— Только посмей устроить такой беспорядок в моем кабинете. Потом сам будешь вытирать грязь.

Сет улыбается.

— Я запомню. Он не собирался причинять тебе вред, поэтому я не стал вмешиваться.

Он за мной присматривал. Могла бы догадаться. Наверное, поэтому решаю ему довериться.

— Его зовут Платон, и раньше он был одним из умнейших людей в мире.

— Насколько умен может быть тот, кто позволил обратить себя в вампира? — удивляется Сет. — Это ужасно глупо.

У меня вырывается смех.

— Он мужчина, а мужчины принимают глупые решения.

— Женщины тоже, причем не реже, чем мы. Тебе не следовало оставаться с ним наедине. Я почуял его, когда спускался по лестнице, потому и пришел. Я забеспокоился.

— Очень мило с твоей стороны, однако, как мы уже выяснили, он явился не для того, чтобы меня укусить. — От этого комментария Сет морщится, а я негромко смеюсь. — Он слышал, что я ищу регалии, и у него есть кое-какие сведения о вероятном местонахождении кольца. На самом деле он хотел поговорить с Малакаем, но опоздал. — Мой смех стихает.

— И теперь ты размышляешь, желаешь узнать эту информацию или нет, верно? — Сет не предпринимает никаких попыток вырвать у меня из рук конверт. — Как бы мне ни противно было это признавать, но в одном Аз прав: ты должна попробовать жить нормальной жизнью.

Я возвращаюсь к письменному столу. Выдвигаю ящик и кладу в него конверт. Потом аккуратно закрываю ящик и вставляю ключ.

— Решу после похорон. Не хочешь задержаться до тех пор? — Этим вопросом я в равной степени удивляю и себя, и Сета. — Или у тебя какие-то другие планы?

Я доверяла Азраэлю, бо́льшую ошибку в этом плане мне уже вряд ли удастся совершить.

Бог отрицательно качает головой, и на лице у него читается облегчение.

— Вовсе нет, буду рад остаться.

После похорон мне предстоит принять решение, что делать со своей дальнейшей жизнью. Малакай не желал бы, чтобы я искала кольцо, это факт. Поиски чересчур опасны, но это меня никогда не останавливало.

Два дня спустя я окончательно прощаюсь с Малакаем. Его тело перенесли в стоящую немного в стороне от дома фамильную часовню. Склеп под старым зданием стал последним пристанищем для многих поколений нашей семьи. Я смотрю на закрытый гроб и спрашиваю себя, не холодно ли брату. На нем же только черный костюм. Глупая и абсурдная мысль. В конце концов, в этом ящике лежит всего лишь его оболочка. Священник все говорит и говорит. Я настояла на том, чтобы на службе присутствовал только узкий семейный круг. Больше всего мне хотелось бы попрощаться с ним одной, но нельзя поступать так с Гарольдом, дядей Джорджем, тетей Фионой, Кимми и, конечно же, с Константином. Сейчас он стоит, одной рукой обняв за плечи сестру, а Кимми доверчиво прильнула к нему.

Малакай мертв, и скоро его тело навсегда положат туда, вниз. Разве что я решусь однажды исполнить его последнюю волю. Мои угрызения совести уже потеряли всякие границы. Я кладу ладонь на голову Селкет. Собака сидит рядом со мной, безмолвно поддерживая. Сет стоит позади, рядом с входом. Держится неподалеку, но не навязывается. Думаю, он, с одной стороны, беспокоится обо мне, а с другой — просто не знает, где его место. Бог еще более одинок, чем я. Но я в его присутствии ощущаю нечто неожиданно успокаивающее.

После похорон мы вместе идем к главному дому. Сет раскрывает надо мной зонтик, и я беру его под локоть. Сад тонет в клубах тумана и каплях дождя. Мать-природа подарила Малакаю последние теплые осенние дни. Дни, которые он провел без меня, потому что я уехала с беспринципным и лживым ангелом. Губы у меня дрожат, и приходится плотно их сжать. А когда мы заходим в дом, извиниться перед родными и Сетом.

— Я скоро присоединюсь к вам в гостиной, — говорю я и сбегаю в свою комнату.

Мне нужна тишина. Всего на пару минут. Селкет, тихонько поскуливая, следует за мной.

— Я не брошу тебя одну, — обещаю я. — Куда бы ни отправилась, ты со мной.

Собака удрученно смотрит на меня, и по грустным карим глазам я понимаю, что она мне не верит. Не могу ее винить. С сегодняшнего утра животное не отходит от меня ни на шаг. Когда Константин перед церемонией хотел ее выгулять, Селкет на него зарычала. Она боится потерять и меня тоже. Четвероногие лучше людей. Я всегда это знала.

Вместе мы в последний раз идем в комнату Малакая. Я провожу рукой по свежему постельному белью. О брате почти ничего не напоминает… и в то же время напоминает абсолютно все. Если Азраэль сказал правду о том, что Малакай хотел уйти, то это вызывает довольно много вопросов. Главный из них — почему он не поговорил со мной. Остановившись у окна, я смотрю на улицу. Если на этот раз уеду отсюда, не знаю, вернусь ли когда-нибудь обратно. Без брата дом опустел, и он всегда будет напоминать о том, что здесь умерла моя лучшая половина. Я обхватываю себя руками и погружаюсь в воспоминания.

К реальности меня возвращает стук в дверь. Когда та открывается, я оборачиваюсь, встречаясь с внимательным взглядом Сета. Бог настолько встревожен, что у меня возникает вопрос, не опасается ли он, будто я что-то с собой сделаю. Я скучаю по брату и все бы отдала, чтобы оказаться с ним, но не буду разбрасываться даром жизни. Малакай устроит мне взбучку, если в таком случае я вообще вновь увижу его душу.

— Гарольд подал на кухне чай и пирог, — мягко произносит Сет. — Кимми велела передать, чтобы ты не пряталась.

— А почему она послала именно тебя?

Сунув руки в карманы брюк, он медленно направляется ко мне.

— По-моему, они меня немного побаиваются. — Губы Сета слегка изгибаются.

— Как так получилось?

Он дергает плечом.

— Возможно, я сказал, что тебе нужно немного отдохнуть от их заботы.

— Ты не делал при этом ничего странного? Не плевался огнем, например?

— Это ниже моего достоинства, тебе так не кажется? Немножко дыма вполне хватило. Только твой кузен не испугался. Храбрый парень.

— Он каждый день сражается со смертью. Таким он и должен быть. Когда я спущусь, они наконец-то уедут? Мне не помешало бы немного покоя. Думаю, я до сих пор по-настоящему не осознала, что его больше нет.

Не требуется называть имя, Сет и так понимает, кого я имею в виду.

— Ты знаешь их лучше, чем я. Они — твоя семья и заботятся о тебе.

Интересно, переживал ли кто-нибудь когда-нибудь за него? Боюсь, что нет. Нужно ли в принципе заботиться о боге? В обратной ситуации я, наверное, вела бы себя точно так же. Никогда бы не позволила Кимми запереться в комнате.

— Я спущусь с тобой вниз.

От удивления Сет широко распахивает глаза.

— Неожиданно. Теперь они начнут думать, будто я провернул какой-нибудь божественный фокус.

Я растягиваю губы в слабой улыбке.

— Тогда молись, чтобы они не потребовали от тебя невозможного.

Я прохожу мимо него, и Селкет бежит за мной. Она тихо рычит на Сета. Не могу отделаться от мысли, что у Азраэля она с первой встречи чуть ли не с рук ела. Но тогда еще был жив Малакай. Отныне так будет всегда: моя жизнь разделилась на время до и после его смерти. На время, когда у меня была семья, и время, когда я осталась одна. Несправедливо так думать, потому что у меня по-прежнему есть родные, я не одна. Но одинока, а между этими двумя состояниями огромная разница. Мы молча идем по коридорам. Раньше мне не бросалось в глаза, как холодны эти стены. Это мой дом, но я больше не чувствую себя дома.

Тетя Фиона, дядя Джордж и Кимми сидят в гостиной на изящных диванчиках, а Константин стоит у окна. Когда я вхожу, тетя широко распахивает глаза.

— Спасибо, — произносит Кимми одними губами, обращаясь к Сету.

Кузина незаметно прячет смартфон под подушку. Наверняка опять переписывается с Гором. И пусть я не могу ей ничего запретить, но мне это не нравится.

— Садись к нам, девочка моя, — зовет меня дядя Джордж. — Пирог очень вкусный.

Тетя Фиона кивает и наливает мне чаю.

Я сажусь рядом с Кимми, а Селкет ложится у моих ног, хотя между столом и диваном очень мало места. Сет устраивается напротив.

— Не хотите ли тоже чаю? — предлагает ему тетя Фиона.

Сет всегда чрезвычайно вежлив, и все же она его боится.

— Это будет очень любезно с вашей стороны.

— Мужчины предпочитают приличный, а главное, крепкий кофе! — грохочет дядя Джордж, кивая Гарольду. — Принеси ему своего адского варева.

Тетя Фиона давится воздухом, и не будь я мертва внутри, рассмеялась бы.

На этой фразе Сет притворно морщится от боли, в то время как Кимми тихо хихикает.

— Убери телефон, юная леди! — ругает ее мать. — Наши правила действуют даже в случае траура.

Я сглатываю, потому что этот «случай траура» — мой брат, а Кимми снова прячет мобильный. Потом мы замолкаем, и только назойливый дождь равномерно стучит в окна. Не кажись эта мысль столь избитой, можно было бы сказать, что небо плачет по моему брату. Но это не так. Вполне вероятно, оно даже посмеивается. Ездит ли Малакай с Ра в его солнечной ладье по небосводу? И видит ли он тогда, что я делаю здесь, внизу?

Гарольд приносит Сету кофе, и дядя Джордж прочищает горло.

— Нам хотелось бы забрать тебя с собой в Хайклер, — осторожно начинает он. — Тебе не стоит оставаться тут одной.

— Я не одна. У меня есть Гарольд и Селкет.

— Гарольд тоже поедет с нами. Дворецкий в Хайклере ушел на пенсию, и мы предложили ему место.

— Отлично, — бормочу я в чашку безвкусного чая.

Вот чего хочет Гарольд? Наверняка он не меньше меня тоскует по Малакаю. Интересно, насколько невежливо будет попросить налить мне виски? Я с завистью кошусь на Константина, в чьем бокале звенят кубики льда, и от кузена не ускользает мой взгляд.

— Я поеду с ними, только если ты тоже поедешь, — говорит Гарольд.

Селкет тихо ворчит. Понятия не имею, что она пытается сказать таким образом, а вот Малакай бы понял ее комментарий.

— Мне бы хотелось еще какое-то время побыть рядом с ним.

— Разумеется, — откликается тетя Фиона. — Нам не обязательно уезжать сразу.

На секунду я прикрываю глаза.

— Не сто́ит. Я… я все же хотела бы побыть одна.

— Тогда я составлю тебе компанию, — решительно заявляет Кимми.

— Это твое желание или этого требует от тебя Гор? — огрызаюсь я.

Кузина задыхается от возмущения, а я вздрагиваю, потому что пугаю сама себя. Она берет себя в руки быстрее, чем я.

— Мы разговариваем не о тебе, — тихо произносит Кимми. — Во всяком случае, не очень часто.

Я замечаю нахмуренный лоб тети Фионы, однако она как минимум не настолько бестактна, чтобы расспрашивать дочь об общении с Гором. Не при всех.

— Мне бы хотелось, чтобы вы уехали. Пожалуйста. Вы очень добры, но не нужно за меня переживать. Я справлюсь.

— Значит, надо уезжать, — впервые вмешивается в беседу Константин. — Я не могу больше брать отгулы, а Тарис взрослая женщина. Она не нуждается в нашей защите, да и попросить о помощи может в любой момент.

Мне легко себе представить, как все медсестры в Грейт-Ормонд мгновенно подскакивают, стоит ему что-то сказать. Кузена не назовешь привлекательным мужчиной, он слишком угловат и крепко сбит. Но его руки творят чудеса, а говорит Константин всегда этим убедительным, даже авторитетным тоном. С ним никто не спорит, и в первый раз я этому рада.

Дядя Джордж окидывает меня внимательным взглядом.

— Уверена?

— Мне нужно немного времени для себя. — Я так часто продумывала и проговаривала эту фразу, что сама себе кажусь попугаем.

— Хорошо, тогда отправляемся завтра после завтрака. Но если что-нибудь понадобится, ты нам позвонишь.

— Конечно. — Что мне еще может понадобиться?

— Ты обещала поехать со мной, когда я буду искать себе квартиру в Лондоне, — неуверенно начинает Кимберли. — Может быть…

— О чем ты? — перебивает тетя Фиона. — У нас же есть дом.

Вздохнув, Константин подходит ближе.

— Это ваш дом, мам. Кимми надо иметь личное пространство. Все-таки я тоже больше с вами не живу.

Встав рядом со мной, кузен протягивает мне свой бокал. Я с облегчением принимаю его и выпиваю залпом. Виски обжигает горло, однако это приятная боль.

— Что я абсолютно не одобряю, — обиженно фыркает его мать.

Как же мне хочется просто встать и уйти к себе в комнату или в сад. Мне срочно необходим свежий воздух.

Сет отставляет в сторону свою кофейную чашку.

— Ты собиралась показать мне библиотеку.

Благодарная за умение Сета замечать, что мне нужно, я вскакиваю на ноги.

— Пойдем прямо сейчас. Поговорим позже.

Не обращая внимания на остальных, я почти выбегаю из гостиной. Сет уверенным шагом выходит за мной, а затем раздается более легкий топот.

— Мне тоже срочно понадобилась одна книга, — заявляет Кимми.

— Раз уж твой брат за тебя вступился, не бросай его одного.

Смутившись, кузина прикусывает нижнюю губу. Понимаю, все хотят как лучше, но если они не исчезнут в ближайшее время, я соберу свои шмотки и уеду сама. Возможно, я в любом случае это сделаю. Здесь меня уже ничего не держит.

— Пожалуйста, покажи Сету библиотеку, — прошу я Кимберли. — Мне нужно выйти на улицу.

— Но там дождь, — беспомощно лепечет она. — Ты простудишься.

У меня вырывается смешок, и этот звук даже для моих собственных ушей звучит странным. Словно я сотню лет не смеялась. Однако это не так. В последний раз смеялась по-настоящему я не так давно. В тот момент Азраэль сжимал меня в объятиях, а я считала, будто что-то для него значу. Отбрасываю эту мысль. Ни в коем случае не стану больше себя жалеть. Он поступил так, как должен был, и я тоже. Если бы я лучше слушала, то гораздо раньше догадалась бы, что его обещание — величайший бред в истории. Бессмертные никогда не держали данное людям слово. Это было бы что-то новенькое. Они просто используют нас как шахматные фигуры.

Не дожидаясь, пока Сет тоже решит меня удержать, я разворачиваюсь и направляюсь к входной двери.

— Дай ей немного времени, — тихо бормочет он.

Как это часто случалось в последние пару дней, я вновь задаюсь вопросом: неужели Сет единственный, кто меня понимает? Он провел в одиночестве плюс-минус несколько тысяч лет. Как выдержал? Как добился того, чтобы одиночество не свело его с ума? Как пережил все свои потери?

Стала бы моя боль меньше, если бы последние дни я провела с Малакаем? Почему брат не дал мне шанса попрощаться с ним? Или дал, а я просто не услышала или не увидела? Не эгоистично ли с моей стороны желать, чтобы он жил дальше, хотя это было выше его сил? Ушел бы он раньше, если бы я так в нем не нуждалась?

К тому моменту, когда подхожу к фамильной часовне, я уже промокла до нитки. Дверь, ведущая в маленькое помещение, заперта. Я прислоняюсь к ней и кладу ладони на деревянное полотно. Египтяне верили, что душа человека в течение дня путешествует с богом Ра в его ладье по небу, а ночью снова воссоединяется с телом. Будь это так, я могла бы попросить у Малакая прощения. Если бы увиделась с ним еще хотя бы раз. Разве я о многом мечтаю? Я так и не попросила у мамы прощения за нашу дурацкую ссору. Люди всегда говорят, что это не главное. Родители любят своих детей независимо от того, ругаются те с ними или нет. Мертвые не держат на нас зла. Я сжимаю в ладони крест-анх у себя на шее. Но как насчет тех, кто остался? Им придется жить с чувством вины.

— Я тебе помогу, если хочешь, — внезапно произносит Сет позади меня.

Я медленно поворачиваюсь.

— Он мертв. Что ты теперь можешь сделать?

Сет тоже вымок до нитки, и черные волосы липнут к голове. Одной рукой он стирает воду с лица и глубоко вздыхает.

— Этого я изменить не в силах, зато могу отвести тебя в поля праведников. — Бог понижает тон, словно опасается быть подслушанным. Однако здесь лишь пара птиц и насекомых. — Сможешь с ним попрощаться. — Он осторожно приближается. — Увидеться с ним еще раз. Ты ведь этого хочешь, не так ли?

— Зачем тебе это делать?

— Затем, что тебе так станет легче.

Путь к полям труден и опасен. Азраэль никогда бы мне не предложил такого.

— Живой человек когда-нибудь проходил этот путь?

— Я не даю обещаний, которые не в состоянии выполнить.

— А что потребуешь взамен?

Никогда в жизни мне ничего не доставалось просто так, поэтому я настроена скептически. И вообще с чего Сет взял, будто я поверю, что он сдержит слово?

Пару секунд он медлит с ответом.

— Если отправишься на поиски Кольца огня, я хочу участвовать.

— Ты хочешь забрать его себе, да? Тебе нужен рычаг давления на совет?

Сет медленно приближается ко мне. Мокрый как мышь, он выглядит далеко не так внушительно, как обычно, больше походит на обычного человека.

— Не хочу тебя обманывать, — говорит он, пряча руки в карманы брюк. — Если найдем остальные регалии, я получу возможность выдвинуть свои условия аристоям.

— И какие же? Все еще мечтаешь уничтожить человечество?

Сет кривит лицо.

— Это непростая задача. Я навел справки. На сегодняшний день вас примерно восемь миллиардов.

— Мы размножаемся как мухи.

— Вот только муха живет максимум четыре недели, — замечает Сет. — Я никогда не мечтал уничтожить людей. Просто хотел, чтобы Атлантида принадлежала бессмертным. Создается впечатление, что за тысячелетия моего отсутствия и неспособности защититься меня превратили в козла отпущения за все прегрешения. Поверь, не я один выступал с подобными требованиями.

— Но почему ты продолжал войну после затопления?

Скрещиваю руки на груди. Не то чтобы принципиально не доверяла Сету, в конце концов, он не давал мне поводов для этого, но я не позволю себя снова во что-то втянуть.

— Мы хотели вернуть Атлантиду. И да, в катастрофе я винил аристоев и собрал тех, кто разделял мое мнение. Они шли за мной по собственной воле. Я никого не принуждал.

— А что насчет созданий тьмы, из которых, по словам Азраэля, состоит твоя армия? Чего они добивались?

— У меня больше нет армии, и это не я натравил на тебя тех демонов, как ты, видимо, считаешь. Но понимаю, если ты мне не веришь и боишься.

— Если бы я тебя боялась, не села бы в машину и не позволила бы тебе встретиться с моими родственниками.

На его лице расцветает робкая улыбка.

— Это самое приятное, что мне говорили за последнее время.

— Не за что.

Я растираю ладонями руки.

— Замерзла?

— Да, немного.

При мысли о том, что скоро нужно будет возвращаться под дождем, меня охватывает дрожь.

— Можно? — осторожно спрашивает Сет и кладет руки мне на плечи еще до того, как я успеваю ответить.

По телу разливается тепло, а над сырой одеждой поднимается пар. Минуту спустя я окончательно согреваюсь, и он тоже полностью высыхает.

— И в самом деле практичный дар. Спасибо.

— Не за что, — изгибая губы в улыбке, повторяет он мои слова. — Присядем? — указывает на крытую лестницу.

— Почему бы и нет.

Что делать с его предложением? Сет хотя бы не ходит вокруг меня на цыпочках и не пытается утешить, даже невзирая на то, что утешения не существует. Я сажусь на верхнюю ступеньку, обхватываю руками колени и кладу на них подбородок.

— Ты уже смотрела подсказку вампира? — чуть погодя интересуется бог.

— Нет. Я планировала вернуть письмо, когда Платон придет в следующий раз. Не хочу больше иметь к этому отношение, — разрушаю я надежды Сета.

— А Малакай хотел бы этого?

— Он хотел бы, чтобы я самостоятельно принимала решения, а не поступала так, как, по-моему, ожидают от меня другие, — отвечаю резче, чем собиралась.

— Аристои несправедливо поступили и с тобой, и со мной, и со многими другими бессмертными и людьми. Частично мы могли бы исправить ситуацию, — осторожно возражает Сет. — Они играют нечестно.

— Если они узнают о твоих еретических речах, снова откроют на тебя охоту. И что значит «исправить»?

— Я не собираюсь их свергать, — сообщает Сет. — Уже нет. Я просто хочу занять свое место среди них. Осирис уже давно отказался от своего трона. Какое-то время Гор представлял его в качестве повелителя Эннеады, однако теперь тайной королевой стала Исида. Ей я доверяю еще меньше, чем брату. Она змея. И мне нужно еще кое-что сделать.

Невзирая на внешнюю расслабленность, в его словах слышится затаенная злоба.

— Ты правда не крал тогда ковчег с регалиями? — Однажды он уже это отрицал, но тогда рядом находились Данте, Гор и Азраэль. — Я бы хотела услышать правду.

Сет твердо смотрит мне в глаза.

— Нет, я не прикасался к ковчегу. Похить я регалии, вряд ли позволил бы себя пленить. Кроме того, я бы ни за что не доверил их человеку. — Он качает головой, словно не может поверить, что кто-то это сделал.

— Но если это не ты, то кто? Тебе не интересно это выяснить? Ведь из-за него все повесили на тебя. Моисея в путешествии сопровождал ангел. Хотела бы я знать какой.

— Ты не спрашивала Азраэля?

— Спрашивала. В какой-то момент я даже подозревала, будто вы с ним подстроили исчезновение ковчега. Но он упрямо кивает на тебя. Азраэль считает, что ты собирался последовать за Моисеем, но не успел. Тебя осудили и отправили в ссылку. По этой причине израильтяне бродили с ковчегом сорок лет. Моисей просто не знал, куда идти. И только потом забрал его с собой на Святую землю.

— Любопытная теория, — бормочет Сет. — Я надеялся, что Аз навестит меня в изгнании. Мы разошлись во мнениях, но друзьями были гораздо дольше, чем врагами. Он не смог меня простить и так и не понял, что это для меня значило. До сих пор не понимает.

В стремлении утешить я кладу ладонь ему на плечо.

— Он не явился, да?

— Нет, не явился. Если Аз принял решение, его уже не переубедить… а тогда он решил меня ненавидеть.

Как и решил солгать мне.

— Он рассказывал, как ты спас ему жизнь. В сражении с Аль-Джанном.

Сет устремляет взгляд на струи дождя.

— Это случилось очень давно. Никогда бы не подумал, что он об этом помнит.

— Они с Нейт тогда уже были вместе? — Не стоило спрашивать об этом, но по-другому я просто не могу.

— Да, — после небольшой паузы отвечает Сет. — Эти двое были неразлучны. Аз тоскует по ней, как в первый день, и винит меня в том, что потерял ее. К сожалению, всегда проще возложить вину на других, чем искать ее в себе самом.

Я не виновата в смерти Малакая. Мной двигало желание спасти самого близкого человека. Такое не может быть неправильным.

— Откуда мне знать, что ты выполнишь обещание?

— В отличие от Азраэля, мне больше нечего терять. У меня нет причин обманывать тебя.

Тут он прав. Я бы еще раз поговорила с Малакаем и, возможно, даже с родителями.

Понимаю: это не самое мудрое решение, но каждому человеку нужна цель в жизни. Обычно женщины в моем возрасте мечтают реализоваться в профессии и построить карьеру, влюбиться, возможно, выйти замуж и родить детей. Ничто из перечисленного меня не привлекает. Однако без цели мое существование не имеет смысла. Марк Твен однажды сказал, что в жизни человека есть только два важных дня. Первый — это день, когда ты родился, а второй — когда понял зачем. Что ж, очевидно, сегодня для меня настал этот день.

— Я тебе помогу, — обещаю, протягивая Сету руку. — Мы вместе будем искать регалии, а потом ты отведешь меня в поля.

Его крепкое рукопожатие кажется надежным, а когда бог мне улыбается, я уже знаю, что приняла верное для себя решение. Вероятно, не самое разумное, но верное.

— Тогда давай посмотрим на письмо, — предлагаю я, чувствуя, как с меня спадает летаргия последних дней. — Интересно, куда оно нас приведет.

Мы встаем. В этот момент грохочет гром и одновременно молния расчерчивает заметно потемневшее небо. Следом раздается ужасный грохот, от которого я вздрагиваю всем телом. Отсюда не виден дом, однако вполне различим звон стекла, а вскоре тучи окрашиваются в ярко-красный цвет. У меня над головой продолжают сверкать молнии, но я способна думать лишь о том, что там, откуда в небо поднимаются столбы огня, находится моя семья. Больше я никого не потеряю, ни за что. Порываюсь броситься туда, но Сет хватает меня за руку и тянет на себя. Не успеваю сообразить, что произошло, как мы оказываемся перед особняком. Он объят пламенем. На миг я теряю способность двигаться. Никого не видно. Слышен лишь треск огня. Внутри Кимми, тетя с дядей, Константин, Гарольд и Селкет. Я должна их спасти. Снова раздается грохот и снова лопаются стекла, а из главного входа валит дым. Я отшатываюсь, когда от нового взрыва обрушивается крыша южного крыла. Это совершенно точно не удар молнии. Проклятые бессмертные, это их рук дело! Устремляю взгляд на фасад. Мне нужно в дом, но там сплошной чад и дым. Возможно, получится попасть внутрь через задний вход. Я перестаю адекватно воспринимать действительность и игнорирую опасность, которая исходит не только от пожара, но и от того, кто за него ответственен. Меня трясет от страха за родных, но в то же время тело переключается в боевой режим.

— Подожди, — перехватывает меня Сет, когда я собираюсь рвануть внутрь. — Смотри.

Не веря собственным глазам, я таращусь на громко кашляющих людей, которые выбегают через переднюю дверь. Мимо них проносится Селкет. Собака не бросила их в беде. Переполненная благодарностью, я падаю на колени, и она лижет мне лицо.

Вся в слезах ко мне подбегает Кимми и обнимает нас с Селкет.

— Без нее мы бы не нашли маму, она такая храбрая, — всхлипывает кузина, и пепел на их с собакой телах смешивается со слезами и дождем.

Константин несет безвольно висящую у него на руках мать.

«О нет, — я прижимаю ладонь ко рту, — пожалуйста, нет».

Дядя Джордж ковыляет следом. Последним выходит Гарольд с какими-то вещами под мышкой. Я бегу навстречу и, когда дворецкий спотыкается, ловлю его. Он тоже весь покрыт сажей, но в остальном невредим.

— Что это такое? — ругаюсь я, крепко его обнимая.

— Мне не удалось спасти все, — выпаливает Гарольд, и лишь тогда становится ясно, что такое он держит. Это предметы старины, которые любил Малакай. Исполняя его волю, в ближайшие дни мы планировали отправить их в Каир. У меня на глаза наворачиваются слезы.

— Ты с ума сошел рисковать ради этого жизнью?!

Я веду дворецкого к Константину, уже опустившему тетю Фиону на мокрую от дождя землю. Кимми кладет голову матери к себе на колени и гладит ее по волосам. Я беру ее за руку. Теплая.

— Что случилось? Она…

Если да, то я кого-нибудь убью. Крепко сжимаю кулаки. Это между мной и бессмертными, тетя Фиона здесь ни при чем. Чья это работа? Неужели Азраэля? Потому что я ему угрожала?

— Нет, — прерывает мои путаные размышления Константин, — она просто без сознания. — Сняв с себя пиджак, кузен накрывает им мать. — Отойдите в сторону, мне нужно место. Гарольд, достань пару пледов. — Он кивает на гаражи. — В машинах наверняка что-то найдется.

Дворецкий с сокровищами уходит, и дядя Джордж, прихрамывая, следует за ним. Константин отточенными жестами осматривает маму.

— Что стряслось? — спрашиваю у безостановочно шмыгающей носом Кимми, по щекам которой бегут слезы. — Она находилась не с вами?

По-прежнему держу тетину ладонь. Она не умрет. Не имеет права умереть. С таким грузом вины я жить не смогу.

— Мама вернулась в свою комнату, а мы еще сидели в гостиной. — Кимми всхлипывает и, как маленькая, вытирает нос рукой. Выпустив руку тети Фионы, я подаюсь к кузине и сжимаю ее в объятиях. — Мы ее не нашли. Повсюду был дым. Все произошло слишком быстро. А потом я услышала лай Селкет.

Сидящая рядом с нами собака внимательно наблюдает за каждым движением Константина. Тот сначала проверяет жизненные показатели тети, после чего слегка похлопывает ее по щекам. К нашему бесконечному облегчению, она закашливается и вскоре приходит в себя. Кузен помогает матери сесть, а всхлипы Кимберли становятся громче.

— Все хорошо, мам, — заботливо приговаривает Константин. — Сейчас мы отведем тебя в тепло.

Тетя все еще непонимающе моргает, когда дочь бросается ей на шею. Константин, негромко выругавшись, обнимает их обеих, у него тоже подозрительно блестят глаза.

Уставившись на адское пламя, я стараюсь не заплакать от того, что чувствую себя лишней. Селкет успокаивающе лижет мне лицо.

Постепенно приходит понимание, что, несмотря на проливной дождь, пожар сам собой не потухнет.

— Кто-то намеренно поджег дом, — медленно произносит Сет.

То есть он тоже в этом уже не сомневается. Обняв Селкет, зарываюсь носом в ее шерсть. Она пахнет мокрой собакой, но мне все равно. Руки до сих пор подрагивают от страха. Однако мы все живы, и только это имеет значение. Дом — это просто здание, пусть там сейчас и догорают последние воспоминания о моей семье.

— С чего ты взял? — спрашивает Константин, когда возвращаются Гарольд и дядя Джордж и раздают нам пледы.

— Мы видели это из часовни. В дом ударило несколько молний одновременно, — объясняет Сет. — Огонь распространился слишком быстро, и, кроме того, я чувствую магию.

— Но зачем… — Не закончив вопрос, тетя Фиона заходится громким кашлем. Сет опускается возле нее на колени, и тетя вздрагивает.

— Я ничего вам не сделаю, — обещает он.

А потом кладет ладонь ей на грудную клетку. Оттуда льется свет, который гаснет так же быстро, как появился. Однако когда Сет убирает руку, тете становится легче дышать.

— Спасибо, — дрогнувшим голосом благодарит она.

— Как удобно. Тебе бы работать со мной в больнице. — Константин достает телефон из кармана брюк. — Я вызову пожарных, иначе, пока они приедут, от поместья ничего не останется.

По моим конечностям вновь пробегает дрожь.

— Письмо Каллисфена. Оно сгорит. — После того как Платон столько лет берег его. Лишь Гарольд и Сет понимают, о чем я. — Надо его забрать.

Прежде чем кто-то успевает остановить, я уже бросаюсь вперед. Через главный вход в дом уже не попасть, поэтому огибаю его по широкой дуге. Если пламя еще не добралось до спортивного зала, можно попытаться войти туда. Кимми кричит что-то мне вслед, но я не оглядываюсь. Лишь улавливаю, как Сет следует за мной. Мы несемся к террасе. Окно на верхнем этаже лопается, и вниз устремляется град осколков. Дернув меня назад, бог вскидывает руку, и стекло отскакивает от нее, словно от невидимого щита.

— Что ты задумала?

— Мне нужно в кабинет. А туда проще всего попасть через эти двери, — указываю на панорамные окна спортзала. Они полопались, и оттуда на террасу тоже валит дым, но огня нет.

— Давай я принесу письмо. Оно до сих пор в столе?

Я киваю.

— Но я тоже иду.

— Раз ты настаиваешь. — Сет понимает, что я не доверяю ему на сто процентов, но если его это и задевает, то виду бог не подает. — Я пойду первым, если позволишь. Аз убьет меня, как только узнает, что я допустил подобное.

Вряд ли. Впрочем, я все равно рада предложению Сета, потому что густой дым немного меня пугает. Нервным движением поднимаю ко рту воротник своего промокшего платья и, кашляя, шагаю следом. Глаза моментально начинают слезиться. У меня одной не было бы ни единого шанса. Вокруг сплошная гарь, а над головой что-то громко трещит, и я вздрагиваю всем телом. Через пару секунд уже непонятно, ни где ведущая в коридор дверь, ни откуда я пришла. У Сета таких сложностей, похоже, не возникает. Он берет меня за руку и целенаправленно тащит вперед. Как ни странно, в коридоре становится чуть легче, и я вижу очертания нужного нам прохода. Только вот путь до него внезапно кажется мне ужасно длинным. Мы бросаемся туда, и тут же раздается грохот.

— Назад! — орет Сет.

Запертая дверь передо мной взрывается, вылетает из петель и разбивается о противоположную стену. На нас сыплется штукатурка и лепнина. От взрывной волны я падаю на колени. Дернув в сторону, Сет закрывает меня собой. Однако деревянный обломок все равно вонзается мне в руку, вырывая громкий стон. Когда дом затихает и получается встать, коридор перед нами уже завален. Я в ужасе смотрю на библиотеку, которую собирали наши предки, родители, мы с братом. Книги объяты пламенем. Безумно хочется рыдать от этой утраты, но Сет помогает мне подняться и обхватывает мое лицо ладонями. Они охлаждают горящие от окружающего жара щеки.

— Есть другой путь?

Пальцы не дрожат, Сет абсолютно спокоен, и мое дико колотящее сердце постепенно замедляется. Он переживал и нечто похуже этого пожара.

— Через ход для прислуги, — выдыхаю я. — Вон там, сзади.

Сет снова хватает меня за руку и срывается с места. Лестница ведет на второй этаж, там требуется пересечь галерею и снова спуститься по лестнице на другой стороне. К этому моменту огонь уничтожил практически все, что могло сгореть. Портретов наших предков больше нет, занавески исчезли. Деревянный пол у меня под ногами тлеет, раскаленный до предела.

— Дом вот-вот рухнет, — предупреждает Сет. — Правда хочешь рискнуть?

Мы стоим в конце галереи. Здесь я впервые встретила Азраэля. Витрины разбились. Пусть это безрассудно, но я рада, что Гарольд спас хранившиеся в них сокровища.

В ответ на вопрос Сета я киваю, потому что горло горит от дыма, и бросаюсь вперед. Сет ловит меня сзади, и уже в следующий миг мы оказываемся в противоположном конце галереи. С потолка падают балки. Негромко чертыхнувшись, бог вновь обвивает рукой мою талию и так быстро перемещается среди преграждающих путь обломков и по пылающей главной лестнице, что я различаю лишь очертания и мерцающий свет. На пол он опускает меня только перед самым кабинетом.

Шторы здесь уже загорелись, полки рухнули, причем стеллаж упал поперек стола, продавив собой одну сторону. Все мои бумаги и документы разбросаны по полу. Многие уже обуглились. Невозможно, чтобы причиной подобного стал огонь. Больше похоже на прошедшийся по комнате ураган. Впрочем, я решаю подумать об этом позже.

Сет за два шага преодолевает расстояние до стеллажа. Тот горит, но, несмотря на это, бог поднимает его и сбрасывает со стола.

— Где ключ? — напряженно спрашивает Сет.

Наверняка он способен призвать письмо щелчком пальцев, но не хочет идти против моего решения. Я киваю и спешу к нему, огибая при этом полыхающие стопки книг. Из-под воротника платья вытаскиваю цепочку. На ней сейчас висит не только крест-анх, но и маленький ключик от ящика. Над нами что-то опасно скрипит, и Сет с опаской вскидывает глаза к потолку.

— Поторопись.

Трясущимися пальцами я снимаю цепочку. При виде торчащей из ладони щепки меня начинает мутить. Сглотнув подступившую тошноту, вставляю ключ в скважину и поворачиваю. Однако ящик не открывается. Опять скрип, но на этот раз гораздо громче.

— Застрял, — выпаливаю я и отчаянно дергаю ручку. — Видимо, стол перекосило.

Сет отодвигает меня в сторону, хватает ящик снизу и одним рывком выламывает. В тот же миг лопается последнее уцелевшее стекло. Порыв ветра раздувает огонь и заставляет содержимое ящика разлететься в стороны, но я ловлю конверт, прежде чем он станет жертвой жадных языков пламени. Слышится последний оглушительный треск, и на нас обрушивается потолок. Но я уже в кольце сильных рук. И прижимаю к груди конверт. Что-то оцарапывает мне щеку, пока мы вылетаем через лопнувшее окно. А потом приземляемся на мокрую скользкую траву. Сет накрывает меня собой, и нас обдает волной жара.

— Цела? — взволнованно спрашивает он.

— Вроде да.

— Хорошо, потому что в противном случае твой кузен меня линчует.

Мы поднимаемся на ноги, и в этот момент к нам с пылающим от ярости лицом подбегает Константин.

— Ты всегда была безрассудной! — напускается он на меня. — Но безумство — это что-то новенькое даже для тебя. — На удивление, кузен сначала притягивает меня в объятия и лишь после осматривает лицо. Хмыкает. — Это лучше продезинфицировать. Возможно, останется шрам. Пойдем, остальные в гаражах. Пожарная бригада уже здесь.

Только сейчас я замечаю толпу народа вокруг. Несколько стоящих перед главным входом пожарных машин заливают горящее здание. Скоро от воспоминаний о моей семье ничего не останется. Теперь у меня есть только то, во что я одета, и конверт с посланием Каллисфена. Если задуматься, рисковать ради него жизнью действительно было безумием, и все же я ни о чем не жалею.

Константин берет меня за руку, и я вздрагиваю, потому что он задел щепку.

— Ох, Тарис, — вздыхает он, профессионально ощупывая рану. Обломок просто огромный. — Ничего не сломано. Сейчас разберусь.

Я поворачиваюсь к Сету. Нахмурившись, он всматривается в небо, с которого теперь лишь слегка накрапывает дождик.

— Ты идешь? — спрашиваю, устремляя взгляд на серые тучи.

— Конечно.

Он покрыт копотью не меньше моего, а на брюках и пиджаке красуется целая куча подпалин.

— Спасибо, — благодарю я.

Мы шагаем к гаражам. Я замерзла, горло саднит, а голова разрывается от боли.

— Не мог же я отпустить тебя одну. Я на полном серьезе говорил, что Аз меня за это убьет.

— Это вряд ли, — бормочу я. — Между нами все кончено.

— Я так не думаю, а я знаю его дольше, чем ты.

Я ничего не успеваю ответить, поскольку Кимми уже притягивает меня к своей груди, одновременно рыдая и ругаясь. Приходится отдать Сету конверт, чтобы она не порвала его в порыве ярости.

— Отпусти ее, — велит Константин.

У него за спиной стоит медсестра с медицинским чемоданчиком в руке. Тетя Фиона лежит на носилках, и один из фельдшеров надевает на нее кислородную маску. Дядя Джордж держит жену за руку, с облегчением глядя на меня.

— С ней все будет хорошо, — успокаивает меня кузен, пинцетом извлекая щепку. — Мама отделалась обыкновенной шишкой и наглоталась дыма. Впрочем, не так сильно, как ты. Вам обеим необходимо провести ночь в больнице. Мы сделаем кое-какие обследования легких.

— Забудь.

Я осторожно вдыхаю. Да, мне больно, но из-за этого я не попаду на больничную койку, хоть и всего лишь на ночь. Сет может еще раз провернуть свою волшебную фишку. Малакай так часто лежал в больницах, что у меня развилась настоящая боязнь белых стен.

— Твоя мать хочет в Хайклер, — сообщает дядя Джордж. — Здесь всего два часа езды. Мы вызовем медсестру из местной клиники, когда тут все утрясется. Пару дней она позаботится о маме и Тарис.

Я с благодарностью улыбаюсь дяде, но ехать с ними не собираюсь. Лучше отправлюсь в Лондон. Нет никаких сомнений в том, что пожар как-то связан с письмом. Кто бы ни был в этом виноват, я все выясню. Эти чертовы бессмертные не испортят мне жизнь еще сильнее. И впредь я не стану навлекать беду на своих родных. Без меня им будет безопаснее.

Примечания

4

Платон, «Апология Сократа», перевод С. Я. Шейнман-Топштейн.

5

Эвфемизм (греч. ευφήμη — «благоречие») — нейтральное по смыслу и эмоциональной «нагрузке» слово или описательное выражение, обычно используемое в текстах и публичных высказываниях для замены других, считающихся неприличными или неуместными, слов и выражений. В политике эвфемизмы часто используются для смягчения некоторых слов и выражений с целью введения общественности в заблуждение и фальсификации действительности.

6

Платон, «Федон», перевод С. А. Жебелева.