Океан Разбитых Надежд

Макс Уэйд (2021)

У шестнадцатилетней Кэтрин, внучки директора детского дома и дочери известного стилиста, есть всё: внимание противоположного пола, удачные контракты и шанс на роскошную жизнь. У Лукаса, подопечного её бабушки, нет ничего. Он молчалив, не терпит громких вечеринок и часто пропадает на берегу забытой речушки. И лишь одно шуточное письмо связывает их крепкими узами настоящей любви. Но как долго Кэтрин будет скрывать правду? И к чему приведёт эта опасная игра?

Глава 4

Чем мне действительно нравится отдых за городом, так это тем, что я могу по-настоящему выспаться. В Хантингтоне я привыкла заводить по три-четыре будильника, чтобы не опоздать на фотосессии, но здесь я наконец-то могу забыть об этом. А забывается такое, как правило, очень быстро. Похоже, я проспала всю ночь как убитая, раз не слышала, как поднялись ребята. Обычно девочки бегут по лестнице так, что их слышно во всей округе. Вряд ли это утро было исключением — просто учебный год, обустройство клумбы и… кое-что ещё, о чём я не хочу вспоминать, действительно меня вымотали. А стрелка часов, между прочим, вот-вот перепрыгнет через одиннадцать.

Стараясь как можно дольше оставаться на позитивной ноте, я переодеваюсь из пижамы и, потирая глаза, спускаюсь в кафетерий к миссис Хью. Кажется, что я не делала этого целую вечность, хотя и провожу с ней на кухне пару часов в день каждый раз, когда приезжаю сюда. Сегодня что-то отличается, и мы с Хью обе чувствуем это. Вот только что? Стоя у неё под боком, я всё так же внимательно слушаю её урок. Время как раз подходит к полднику, так что я решаю, что было бы неплохо немного попрактиковаться в сервировке и заодно помочь с готовкой.

— И запомни, — говорит Хью, поправляя грязный колпак. — Ножи всегда лежать справа от тарелки лезвием вверх, а вилки — слева.

Она гордо виляет пальцем в воздухе, а я держу ухо востро. Тонкостей тут пруд пруди, но и я пришла не ворон считать. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Почему-то вместо ножей и вилок, которые я вообще-то очень люблю путать местами, я думаю о предстоящей работе в оранжерее вместе с Люком. И именно последнее заставляет меня возвращаться к мыслям об этом каждые несколько минут. «Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после полдника мы пойдём в оранжерею. Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после…», — покручиваю я в голове, стараясь выкинуть оттуда слова об оранжерее, но они как назло засели глубже всех.

— Салфетка должна лежать под углом, всё поняла? — громко продолжает Хью, когда замечает, что моё внимание приковано к совсем другим мыслям. Мыслям о Люке.

Я киваю, даже не обращая внимания на стол. Не подумайте, что мне всё равно на эти уроки — я всё ещё считаю их добрейшим жестом со стороны Хью. Но мне так сложно сконцентрироваться на каких-то салфетках, когда где-то поблизости ходит Люк.

— Вот и славно, — Хью одаривает меня скромной улыбкой, после чего довольная скрывается за многочисленными тележками.

Следуя примеру Хью, я покидаю кухню и, приняв душ, направляюсь к оранжерее. Погода шепчет: солнце явно не собирается прекращать баловать нас на этой неделе. Раньше в такое время я любила ходить на Ривер Фосс. Берега представляют из себя крутые метровые склоны, заросшие камышами. Зато какие там деревья! Ни у корпуса, ни в Хантингтоне не найти настолько больших крон. Летом там постоянно снуют птицы, а осенью начинается самый красивый листопад, который только можно увидеть. В общем, я многое теряю, когда в очередной раз прохожу мимо тропинки, ведущей к Ривер Фосс. Изо дня в день я даю себе слово, что обязательно схожу на берег, но… сами знаете, дела.

Я подхожу к оранжерее и, ни о чём не задумываясь, легко толкаю дверь. Ещё с улицы я замечаю множество спускающихся с подвешенных полочек зелёных лоз, но, когда я оказываюсь внутри, то словно попадаю в сказочный лес, скрытый под стеклянным куполом. Цветы здесь большие и гордые, паутинка украшает каждый угол, а оседающая на стенах вода стекает тонкими ручьями. Муравьи бегут из-под каждого ящика, а божьих коровок так много, что кажется, что они могут поднять оранжерею в небо. Из-за того, что садовник бывает здесь только по воскресеньям, внутри очень душно. Я оставляю дверь приоткрытой и, как околдованная, прохожу вглубь.

Люк уже ждёт меня на небольшом, обитым светлой тканью в полосочку диване в центре оранжереи. Вальяжно закинув ногу на ногу и зажевав колосок, он неторопливо листает свой «Виллет» и чем-то напоминает мне лорда Генри из «Портрета Дориана Грея».

— Даже спрашивать не буду, почему ты здесь сидишь, — я смахиваю ладонью спускающуюся по лбу капельку пота.

Он хмыкает.

— Но вы уже спросили, — мне хочется улыбаться, когда я слышу его довольный голос.

— Температура тут перевалила за сто градусов по Фаренгейту¹, — я указываю на установленный при входе термометр.

Люк широко улыбается и, отложив книгу, говорит:

— Не волнуйтесь, со мной ничего бы не случилось.

Я вовсе не волнуюсь — мне просто интересно, как ему удаётся сидеть в оранжерее, когда внутри стоит такая жара. Ведь так?

— Зря ты прогуливал уроки биологии, — вздыхаю я.

— Почему это?

— Ты что, ни разу не слышал про тепловой удар?

— Может, и слышал, но не придавал особого значения, — пожимает плечами Люк.

Я ещё раз протираю лоб — вся рука уже мокрая — и подхожу к окнам, перешагивая через цветочные горшки. Я распахиваю створки настолько широко, насколько это возможно. Прохладный ветерок приятно обдувает шею. Сделав несколько глотков чистого воздуха, я вновь окунаюсь в духоту оранжереи.

— С чего начнём? — Люк встаёт с дивана и разглаживает футболку.

Я осматриваюсь и понимаю: работы много. Нужно подравнять кустики, подмести, протереть полки и полить все растения. А их тут, судя по всему, больше, чем в любом ботаническом саду.

— Польём цветы, пока они не засохли, — решительно говорю я, пробираясь назад к диванчику. — Лейки должны быть где-то здесь.

— Они стоят за стеллажами, — опережает меня Люк.

Я округляю глаза.

— Похоже, ты тут дольше, чем я думала.

— Я просто бываю здесь намного чаще вас.

Люк достаёт две небольших жёлтых пластмассовых лейки и протягивает одну мне. Мне нравится, что он начал разговаривать со мной намного живее, чем раньше. Обычно слова из него приходилось буквально вытягивать, а теперь он даже умудряется улыбаться. Я стесняюсь в этом признаться, но мне определённо нравится.

Я не успеваю принять из его рук лейку, как он уже притягивает её назад.

— Точно! Сначала схожу набрать воды.

— Ты спускаешься к Ривер Фосс?

Люк смотрит на меня с прищуром.

— Да, а что, разве нельзя? — медленно спрашивает он.

Даже не знаю, как правильно выразиться.

— Можно мне с тобой?

Что я творю? Иду с незнакомым парнем за рощу к речке, у которой даже нет набережной в этой части — вот что. Но почему-то мне совсем не страшно.

Я опускаю голову и начинаю оправдываться:

— Я давно не была на Ривер Фосс.

— Хорошо, — помедлив, соглашается Люк. — Тогда я возьму вторую лейку, а то одной нам не хватит.

У меня появляется лишняя секунда для того, чтобы передумать, но я почему-то не делаю этого. В голове что-то щёлкает, и теперь я могу думать только о приближающейся встрече с Ривер Фосс. В оранжерее как будто становится жарче, но я знаю: это всё моё волнение.

Когда мы с Люком, как бы странно это ни выглядело, вдвоём выходим на улицу, я наконец-то вдыхаю полной грудью. Воздух горячий и насыщенный, но всё равно на порядок прохладнее, чем внутри. Я даже позволяю себе немного опередить Люка, чтобы первой ловить свежий ветерок.

Так мы и выходим на берег, обогнув пару кочек и оставив позади высокие заросли. Над водой кружат чёрные мушки, где-то в цветах жужжат пчёлы, а под небом щебечут птицы. Но мы по-настоящему понимаем, что пришли, только когда журчание Ривер Фосс начинает растворять наши тихие шаги. Сладкий запах хочется вдыхать снова и снова. Солнце припекает, но поднимающаяся от Ривер Фосс прохлада приятно оседает на разгоряченной коже.

Передав мне одну лейку, Люк осторожно спускается к воде. Наверное, ещё не привыкнув к гостям, река выкатывает небольшую волну и задевает штанину Люка, как только он встаёт на один из небольших камней.

— Как водичка? — смеюсь я.

— Прохладная, — бурчит Люк.

— Летом здесь хорошо, — тоскливо продолжаю я. — Жаль, что теперь я прихожу сюда так редко.

— Ну, — смеётся Люк. — Сегодня нам предстоит ещё не раз спуститься за водой.

— Это точно, — мечтательно отвечаю я.

Мимо меня проносится пчела, дребезжа крылышками. Где-то в чаще беспорядочно квакают лягушки, прыгая с пенька на пенёк, но их несуразные мелодии прерывает пение соловья. Птицы поднимаются над деревьями и, шумно порхая, спускаются к реке, чтобы напиться. Устраиваясь на камнях около Люка, они вытягивают шеи и поочерёдно делают несколько маленьких глотков.

Я засматриваюсь на кружащих над камышами стрекоз и… наслаждаюсь. Впервые за год мне так хорошо. Время как будто замедляется, и я понимаю, что жизнь состоит не только из бесконечных фотосессий, уроков, фотосессий, уроков… Даже не верится, что все эти кувшинки постоянно цветут, что облака плывут по небу, что Люк… тоже существует в своём особенном мире. Я не могу не гадать, о чём он думает, когда замечаю в воде его отражение. Почему он свёл брови? Почему не поправляет растрёпанные волосы?

Вдруг Люк бросает на меня короткий взгляд, и я чувствую себя пойманной с поличным. Торопливо отойдя назад, я начинаю искать, за что бы зацепиться взглядом, но, как нарочно, ничего не нахожу. Люк медленно поднимается на ноги и поворачивается ко мне.

— Я набрал воды, — он протягивает мне полную лейку и забирает пустую. Всё происходит так быстро, что я даже не сразу обращаю внимание на непонятно откуда взявшуюся тяжесть в руках. — Ну что, за работу?

Я лишь растерянно киваю и разворачиваюсь к тропинке. Я снова иду впереди, но слышу, что Люк меня догоняет. Попытка ускориться оборачивается трагедией для моих джинсов, потому что вода в лейке, оказывается, тоже может быть мокрой. Облив себе все бёдра, я встаю посреди зарослей и…

— Давай сюда, — Люк осторожно берёт мою лейку в свободную руку. — Всё хорошо? Ты не перегрелась?

— Я в порядке, — отвечаю я. — Правда. Просто немного поторопилась. Тебе не тяжело нести сразу две?

— Сейчас руки отвалятся.

— Давай я тебе помогу.

Я уже берусь за одну из ручек, как Люк вдруг с хитрой улыбкой говорит:

— Да я пошутил, — я смотрю на него вытаращенными глазами. — Давай я лучше буду таскать воду, а ты открывать мне дверь, хорошо?

— Да, — соглашаюсь я, всё ещё поражённая его… добротой? — Ты прав, давай.

Оставив лейки при входе в оранжерею, мы вдвоём плюхаемся на диванчик, поднимая вверх тучи пыли. Я несколько раз громко чихаю и, краснея, извиняюсь. С улицы задувает ветерок, разгоняя застоявшийся воздух, но этого всё равно ничтожно мало. Тепло, исходящее от Люка, обжигает мою кожу, но я не тороплюсь отсаживаться. Вместо этого я продолжаю убеждать себя, что во всём виновато беспрестанно палящее солнце, даже когда догадываюсь, что дело не в этом.

Я поднимаю голову и пересчитываю спускающиеся с потолка лозы. Одна, две, три… сколько их здесь? Наверное, из них уже можно сплести сотню зелёных косичек.

Что за бред? Я снова смотрю на Люка, пытающегося отдышаться, и понимаю: пока он рядом, я могу думать только о нём. Зачем он мне помог? К чему такая забота — одновременно озадачивающая и растапливающая сердце?

— Я возьмусь за папоротники, а ты полей фикусы, — говорит он, вставая с дивана.

Я заставляю себя посмотреть на горшки на небольшом деревянном столике.

— А тебе не кажется, что моя лейка для этого слишком большая?

— Тогда сейчас найдём поменьше, — Люк отходит к стеллажу с инвентарём и достаёт оттуда маленькую лейку. — Как тебе эта?

Я откидываюсь на диване и пытаюсь понять, не шутит ли он.

— Она больше похожа на игрушечную.

Люк соглашается:

— Да. Кажется, это лейка Зои.

— Девочки тоже занимаются оранжереей?

— Было дело. Миссис Лонг даже похвалила их.

— Ну да, — я поднимаюсь на ноги и отряхиваюсь от пыли. — Оранжерея прямо сияет.

Люк усмехается:

— Они ещё дети, мисс… Кэтрин. Мы быстро наведём здесь порядок.

Я беру у Люка игрушечную лейку, и он помогает мне наполнить её водой.

— За тобой фикусы, помнишь?

— Обижаешь.

Люк хмыкает, и мы расходимся по углам. Но сколько бы шагов я ни сделала, я не становлюсь дальше от него ни на метр. Я неосознанно, но в то же время специально поливаю растения больше, чем нужно, чтобы чаще возвращаться за водой и сталкиваться с Люком.

— Ещё воды? — удивлённо спрашивает он, подходя ко мне.

— Земля совсем сухая, — оправдываюсь я.

Люк достаёт с полки ржавую тяпку и протягивает мне.

— Тогда возьми это.

— Э-э-э… спасибо.

Наполнив мою лейку до краёв, Люк, ничего не подозревая, возвращается к папоротникам. Только теперь я понимаю, как странно это выглядело со стороны. Догадывается ли он, что я соврала? А может, он просто делает вид, будто ничего не заметил? Прихватив с собой ножницы, я начинаю ровнять небольшой куст роз, чтобы уж точно отвлечься от Люка — хотя бы на время. Наскоро обрезав засохшие стебли, я ловко сметаю их в совок вместе с сухими листьями и выношу на улицу, где ещё вчера я оставила горку сорняков.

Похорошевший сад радостно принимает меня в свои объятия, когда я выхожу из оранжереи. Кажется, здесь ещё никогда не дышалось так легко. И, возможно, дело совсем не в том, что Луис с Джейкобом посадили сразу пять молодых яблонь, а девочки постарше, как и я, привели клумбы в порядок. Цветы как будто просят, чтобы их кто-нибудь нарисовал, а дозревающие яблоки — чтобы их наконец сорвали. Чем глубже я прохожу, тем сильнее полянки покрываются ягодами. А может, взять корзинку и пойти собирать всё, что попадётся на пути? А потом сесть в дальней беседке и вспомнить все оставленные на скамейке разговоры и наконец довести их до конца?

— Ты скоро?

Я оборачиваюсь и встречаюсь с выходящим из оранжереи Люком, подёргивающим за мокрую от пота футболку.

— Да, сейчас.

Бросив листья в горку сорняков, я возвращаюсь к нему. Люк на несколько секунд задерживает на мне взгляд. Я пытаюсь подобрать слова, чтобы подвести конец неловкому молчанию, но его взгляд будто сдувает их с моих губ, словно ветер. Да что со мной такое? Когда Люк скрывается в оранжерее, оставляя абсолютный бардак у меня в голове, я даже чувствую разочарование от упущенного момента. Я определённо должна была что-то сказать. Но что? Когда я возвращаюсь в оранжерею, делая вид, будто ничего не случилось, то застаю Люка в самом центре с задранной головой.

— Кто будет заниматься полками?

Солнечные лучи бьют ему прямо в лицо, но он даже не жмурится. Я замечаю странный блеск в его глазах.

— Тот, кто выше, — отвечаю я.

Люк вздыхает.

— Тогда мне придётся позаимствовать у тебя маленькую лейку.

Почему-то я представляю, как он поднимает над головой большую, а затем обливается холодной водой с головы до ног. Проглотив нелепый смешок, я протягиваю Люку свою лейку.

— Что смешного? — театрально хмурится он.

— Ничего, — отмахиваюсь я.

Просто случайные мысли заставляют меня улыбаться во весь рот.

Когда вода заканчивается, мы решаем снова спустится к Ривер Фосс. Чтобы никому не было тяжело (и чтобы больше ничьи джинсы не пострадали), я предлагаю набирать по одной лейке, и Люк соглашается. Взяв пустую лейку, он выходит из оранжереи и зачем-то придерживает для меня дверь. Промямлив «спасибо», я обгоняю его в надежде, что мой румянец остался незамеченным, но, похоже, зря.

Потому что его всё-таки замечает Билли Акерс.

Прислонившись к стене корпуса, он ждёт, когда я наконец соизволю обратить на него внимание. Его скрещенные на груди руки после работы в саду кажутся больше, а взгляд — куда более диким. Я останавливаюсь — и очень не вовремя, потому что Люк врезается мне прямо в спину. Приняв это за сигнал, Акерс отталкивается от стены и подходит ко мне, злобно косясь на Люка.

— Куда собралась?

— Набрать воды, — отвечаю я, показывая на пустую лейку в руках Люка.

— Пусть он один идёт и набирает, — цедит Билли сквозь зубы, а затем топает ногой так, что земля уходит из-под ног. Я виновато смотрю на Люка. — Слышал, Люк? Иди-иди.

Не произнося ни слова, Люк сглатывает, перекладывает лейку в другую ладонь и скрывается за высокой травой, обернувшись всего раз — пока Акерс отходит назад к стене, чтобы поговорить со мной.

— Подойди сюда, — командует он.

Я, как послушная девочка, встаю рядом и, опустив голову, жду, когда он продолжит.

Или начнёт.

Капелька пота начинает мучительно медленно спускаться по шее, но у меня не получается даже смахнуть её из-за дрожащих пальцев. И когда только руки успели так заледенеть? И почему голова вдруг кружится, как после карусели?

— Ты обещала не возиться с парнями.

— Я помню, Билли.

— Я помню, Билли! Только не трогай меня, я всё расскажу тебе сейчас же! — дразнит он меня писклявым голосом. Я могла бы обидеться, если бы не одно «но» — это бесполезно.

— Я всё объясню! — ком в горле мешает говорить.

Лицо Билли искажает настоящий гнев. Я только и успеваю моргнуть перед тем, как его ладони внезапно толкают меня к стене. Я непроизвольно сгибаюсь от боли, пронзившей спину до единого позвонка. Билли одной левой подхватывает меня за бантик от блузки, а затем дёргает к себе так, что ткань чуть не расходится по швам.

— Я жду объяснений. Ты вертишься вокруг него как собачка уже третий день, — рычит он.

— Но б-бабушка сказала мне, — я заикаюсь, пока Билли смотрит на меня своим устрашающим взглядом, — она сказала, что м-мне нужно, что мне просто нужно ему п-помочь.

— Мне на-пле-вать. Мне наплевать! Ты не должна общаться с кем-то, кроме меня.

— Но я и не хотела, — мотаю я головой.

— Если тебе так хочется, то попробуй поговорить с Луизой или Зои, — хохочет он, и я зажмуриваюсь. Сердце сейчас выпрыгнет из груди, а из глаз вот-вот брызнут слёзы. — Уверен, у вас много общих тем для разговора.

Жёлтая лейка с водой взлетает вверх и ударяется торцом прямо о затылок Акерса. Парень громко кричит, отпрыгивая назад и хватаясь за голову двумя руками, и я скатываюсь по стене, продолжая содрогаться от страха. Его крик, его ужасный крик заставляет меня закрыть уши.

— Кэтрин, — Люк в два шага оказывается около меня. — Ты в порядке?

Он опускается на корточки и торопливо осматривает моё лицо и руки. Его глаза ещё никогда не были так близко: они глубокие, как Тихий океан, но полны спокойствия, как зимний Ривер Фосс. Всё, что я могу — это медленно тонуть в них, позволяя спокойствию окутывать меня с ног до головы. Как бы мне хотелось, чтобы оно проникло к самому сердцу, разбивающемуся в груди на кучу мелких осколков. Люк берёт меня под локти и поднимает на ноги, словно куклу — я не могу пошевелиться от шока.

— Можешь идти?

Осторожно перекинув одну мою руку через шею, он ведёт меня к крыльцу.

— Пошли, тебе нужно отдохнуть.

Акерс всё ещё корчится от боли. С его волос стекает вода, а лицо перекошено от злости. Я стараюсь не смотреть в его сторону, но глаза снова и снова возвращаются к нему в ожидании… ответа.

— Ты об этом пожалеешь, шлюха! — выкрикивает он мне вслед. — Вы оба пожалеете!

Люк замечает бегущие по моим щекам слёзы быстрее меня.

— Не слушай его, — он отпускает мой локоть и прикасается к лицу, чтобы вытереть слезу, но я громко вскрикиваю. Люк одёргивает руку. — Извини, извини.

Ненавижу, когда меня касаются. Каждое касание оборачивается жестокой пыткой, как будто кто-то медленно, словно изучая, сколько я протяну, вонзает мне под кожу иголки. И этот кто-то не кто иной, как Билли — громкий, дикий и ужасно страшный.

Стоит нам переступить через порог детского дома, как я, бормоча что-то себе под нос (наверное, как всегда подыскивая оправдание), вырываюсь из его объятий и бегу куда глаза глядят. Я пулей залетаю в ванную, даже не проверяя, занята ли она, и захлопываю за собой дверь. Когда щёлкает замок — я точно знаю, что он должен щёлкнуть! — бегу к раковине и, хватаясь за её скользкие края, как за спасательный круг, начинаю плакать навзрыд. Слёзы льются настоящим водопадом, приземляясь на дно раковины одна за другой.

Я сажусь на холодный пол и обхватываю колени руками. Кажется, что эта ванная — единственное место в мире, где меня не тронут. Всё, что мне остаётся, это мечтать, чтобы оно оставалось таковым как можно дольше. И поэтому я закрываю глаза и представляю, что сейчас эта ванная где угодно, но только не в детском доме под Хантингтоном. Может, в Йорке, Лондоне или где подальше, но только не здесь. Но что-то мешает! Перед глазами всплывают картины, как Билли снова притягивает меня к себе, заглядывает в глаза и кричит, пока я дрожу, как осиновый лист. В ушах всё ещё стоит его крик. Слёзы впитываются в джинсы, но мне уже всё равно.

— Кэтрин, — точно по иронии судьбы за дверью слышится голос Люка. В тишине раздаётся стук перед тем, как он снова спрашивает: — Он бил тебя?

«Нет, дурачок, он бил тебя?», — хочется спросить мне, но в горле стоит ком. Я растираю по лицу слёзы — кожа нестерпимо горит! — и заставляю себя подняться на ноги. Подойдя на цыпочках к двери и прислонившись к ней ухо, я надеюсь услышать Люка вновь и убедиться, что я не сошла с ума.

— Кэтрин? — нервно повторяет он, и почему-то это заставляет меня улыбнуться.

— Я здесь, — почти шёпотом говорю я. В голове вертится столько мыслей, что я не знаю, как будет правильнее ответить. Иногда мне кажется, что проще промолчать. — Спасибо.

У меня больше нет сил, чтобы что-то добавить. Из всего, что я могла бы сказать, я выбрала самое важное. Возможно, последнее перед тем, как Билли сотрёт меня в порошок — или сотрёт нас с Люком в порошок. Он выглядел таким униженным, когда Люк замахнулся на него полной лейкой. Интересно, сродни ли это боли, которую причиняет мне каждое лето?

Примечания

1

100 градусов по шкале Фаренгейта = 37 градусов по шкале Цельсия