Океан Разбитых Надежд

Макс Уэйд (2021)

У шестнадцатилетней Кэтрин, внучки директора детского дома и дочери известного стилиста, есть всё: внимание противоположного пола, удачные контракты и шанс на роскошную жизнь. У Лукаса, подопечного её бабушки, нет ничего. Он молчалив, не терпит громких вечеринок и часто пропадает на берегу забытой речушки. И лишь одно шуточное письмо связывает их крепкими узами настоящей любви. Но как долго Кэтрин будет скрывать правду? И к чему приведёт эта опасная игра?

Глава 3

За завтраком только мелькающие тут и там Луиза и Зои не дают мне уйти в свои мысли. Когда миссис Хью, наша главная повариха, исчезает на кухне, они, как ураган, проносятся через кафетерий, опустошая вазочки с домашним печеньем. Да, Хью прекрасно готовит! Кажется, впервые она испекла это печенье на Рождество две тысячи двенадцатого. Я и не замечаю, как сама тянусь к вазочке на своём столике. Пока Хью стаскивает в раковину грязную посуду, я разрешаю себе всего одно крошечное печенье. А потом ещё, и ещё. Я запиваю всё чаем и уже хочу пойти по своим делам, как мне на глаза случайно попадается… Люк.

Как ни странно, именно о нём я и думаю весь последний час. Сидя за крайним столиком, он с таким интересом читает книгу, что не слышит даже носящихся по кафетерию девочек. Рукава его рубахи закатаны до локтей, и я вижу, как его руки обмотаны нежно-голубыми венами, словно ниточками. Под лучами утреннего солнца его волосы отливают тёплым медовым оттенком. Люк так скромно сидел за столом, когда я вошла, что я умудрилась его не заметить. Зато теперь я не могу от него оторваться, как будто тайна, написанная на его лице, жаждет, чтобы я её разгадала.

Но пока он остаётся для меня незнакомцем. Тем самым неприглядным мышонком, с которым и поговорить-то не о чем.

Проходя мимо столика Люка, я как бы невзначай спрашиваю:

— Как тебе книга?

— Очень интересная, — отвечает он, перелистывая страницу. — Хочешь почитать?

— О, нет, спасибо. У меня полно дел.

— Жаль, — Люк бросает на меня быстрый взгляд и снова прячется за книгой. — Ну, тогда не буду отвлекать.

Пока я мою за собой посуду, его голос продолжает звучать в голове далёким, еле уловимым эхом. «Жаль». «Не буду отвлекать». Я слышу Люка, словно находясь на дне океана. И, пожалуй, в его голосе действительно есть что-то завораживающее. Что-то, о чём Люк никому не рассказывает. Что-то, о чём он предпочёл бы забыть.

Взвалив ящики с цветами на плечи, ребята постарше помогают мне перенести их из сарая к клумбам, пустующим с прошлой весны: аномальная для Хантингтона жара сделала своё дело. Помню, тогда я старалась даже лишний раз не выходить из комнаты. Это был хороший повод, чтобы свести встречи с Билли на нет. Жаль, что всего через полмесяца здесь снова пошли дожди. Отгоняя неприятные воспоминания, я натягиваю на руки перчатки и принимаюсь пересаживать цветы. Бутоны пионов покачиваются на ветру. Молодые астры гордо раскидывают лепестки. Ну а фиалки… Иногда мне хочется, чтобы они были повсюду. Когда я вдыхаю их аромат, мне кажется, что я могу летать.

В Хантингтоне нет проблем с тем, чтобы наслаждаться природой, но только здесь, где бескрайние зелёные луга лежат как на ладони, намного легче почувствовать себя по-настоящему свободной. Я чувствую родную землю каждой клеточкой своего тела, пока она дрожит под ногами, когда лошади, которых разводят на ферме неподалёку, описывают длинный круг. А маме наоборот больше нравится в Хантингтоне, но дело совсем не в природе. Она обожает быть в центре внимания, а наш отделанный коттедж так сильно контрастирует с соседними домами, что это становится чуть ли не главным поводом для гордости. Я не понимаю, как её может радовать, что наши деньги считают все, кроме нас. Да и как это вообще может кого-то радовать?

Иногда я втайне мечтаю остаться тут, у бабушки, навсегда.

Пока ребята дружно работают в саду, я выкапываю лунки и неторопливо пересаживаю цветы. Солнце ласково гладит меня по спине, и я закрываю глаза от удовольствия.

Голос Билли раздаётся за спиной как гром среди ясного неба.

— Как идёт работа, крошка?

Я сморщиваюсь, но заставляю себя ответить:

— Всё нормально, — резче, чем надо, говорю я. — Правда, всё хорошо. Уже закончила с астрами и пионами, остались только фиалки. Только посмотри, какая красота!

— Встань, — командует он.

Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Идиллия, которую я так старательно создавала весь последний час, стремительно рушится.

На Билли рабочий джинсовый комбинезон, белая футболка и панама, зачем-то натянутая на уши. С садовых перчаток сыпется грязь.

— Не хочешь передохнуть?

— Нет.

— Ты даже не обедала, — замечает он.

— Я пока не хочу.

— Уверена?

— Если бы я хотела, то обязательно пришла, — огрызаюсь я. — И вообще, разве тебе не нужно помогать остальным?

Я слишком поздно осознаю, что зря не прикусила язык. Пытаться увернуться от тяжёлой ладони Билли всё равно что пытаться уплыть от акулы. Он ударяет меня резко. Метко. Так, что из головы вышибает все мысли. Я вскрикиваю и хватаюсь за щеку двумя руками.

— Пойди умойся, ты вся грязная, — ржёт он. Я медленно тру лицо, но жгучая, как будто кожу натёрли перцем чили, боль не утихает. — И придержи язык за зубами.

О, я-то с радостью, Билли. Только тогда мы перестали бы общаться ещё позапрошлым летом.

«И чего ты добилась?», — спрашиваю я у своего отражения, стоя перед раковиной в ванной комнате. Проведя рукой по заплёванному зубной пастой зеркалу, я присматриваюсь к своему лицу и замечаю на щеке след от ладони Билли. Кровоточащая царапина тянется через всю левую щеку. В глазах застыл страх, а слёзы из последних сил держатся за ресницы, чтобы не упасть. «Ничего ты не добилась. И не добьёшься», — злорадствует голос Билли в моей голове.

Сопротивляться нужно было сразу, как только запахло жареным. А это было очень-очень давно. Когда Билли в свои одиннадцать поклялся мне в вечной любви, я увидела в нём кого-то большего обычного мальчишки. Это было необычно, романтично, почти сказочно, и продолжалось до его двенадцатилетия, когда он, как отважный рыцарь, решил добиться моего сердца. В четырнадцать с ноготком он доказал, что готов пойти по головам, чтобы получить то, что ему хочется. Его лицо покрывалось ссадинами не по дням, а по часам вплоть до пятнадцатого дня рождения. Тогда я сказала Билли, что не хочу встречаться, но к тому времени он уже научился не слышать никого, кроме себя. Четырёхлетний спектакль удался, браво! Мне оставалось только подыгрывать, чтобы не наживать себе врагов.

И я подыгрывала. Подыгрываю.

Даже сейчас, обливая лицо перекисью, я иду по сценарию, который Билли заранее для меня приготовил. Сейчас я закончу обрабатывать рану, вернусь в сад, широко улыбаясь, нежно поцелую Акерса и скажу, что случайно задела себя тяпкой, пока рылась в клумбе. Он, конечно же, по достоинству оценит бред, который я буду нести, и попросит меня быть аккуратнее. Наступит антракт, но ненадолго. Всё повторится с точностью до минуты.

Внезапно дверь широко распахивается, и от испуга я роняю на пол бутылочку с перекисью.

— Извините, здесь было открыто, — оправдывается Люк.

Только не это.

Я перекрываю воду и хватаю первое попавшееся полотенце. Как назло, под рукой нет даже крема, чтобы замазать царапину — на глаза попадается только зубная паста. Бросив полотенце в корзину с грязным бельём и достав из ведра половую тряпку, я торопливо прохожусь ею туда-сюда по луже под раковиной.

— Ничего, я почти закончила, — кричу я, и дверь вновь открывается.

Люк неуверенно входит в ванную, глядя на меня, как на привидение. Я поздно замечаю, что он без одежды. Точнее, на нём только штаны. Через плечо перекинута футболка, а вокруг шеи обвязано белое махровое полотенце.

— Всё в порядке? — осторожно спрашивает он.

— В полном.

— Что за царапина?

— Тяпка, — вру я.

Щеку продолжает щипать перекисью, но я стараюсь не жмуриться.

— Будьте аккуратнее. Зовите, если понадобится помощь.

— Хорошо, — отвечаю я, подходя к двери. — Только я почти закончила. Ты не хочешь присоединиться к остальным?

— С радостью, только схожу в душ. Помогал Хью с готовкой и не уследил, как убежало молоко, — объясняет Люк, демонстрируя мне мокрую футболку.

Я не могу скрыть нелепой улыбки, когда представляю, как он пыхтит у плиты.

— Хью не любит, когда отвлекаются, — зачем-то говорю я.

Люк почёсывает затылок.

— Да, это я уже понял.

— Что ж, тогда я пойду?

— Э-э-э, ну, наверное.

Неприлично широко улыбаясь, я проскальзываю в коридор и заставляю себя закрыть дверь. Почему-то мне кажется, что, если подождать всего пару секунд, Люк обязательно скажет мне что-то вдогонку. Я уже готова ответить, как замочек за моей спиной звонко щёлкает. За закрытой дверью начинает шуметь вода.

Заклеив царапину пластырем, я возвращаюсь к рассаде и провожу остаток дня в одиночестве. Чувство чего-то упущенного преследует меня до самого заката. Я пересчитываю посаженные цветы, садовые инструменты, даже ребят, носящихся перед глазами, но всё равно не могу понять, в чём дело. Абсолютно обычный день вдруг кажется мне каким-то неполноценным.

Может, из-за слов, вставших в горле комом?

Когда сад натягивает на себя покрывало тумана, я возвращаюсь в корпус и иду к бабушке отчитаться о проделанной работе. Скрипя половицами, я прохожу все дальше и дальше и вскоре вовсе исчезаю в темноте коридора. И как только бабушка не спотыкается об все эти маленькие коврики под комнатами? Найдя на ощупь дверь кабинета, я осторожно вхожу.

Бабушка перебирает книги, смахивая с них многолетнюю пыль. Дверцы шкафов широко распахнуты, и в комнате уже настоялся запах древесины и тысячу раз перечитанных страниц.

— Мы закончили, — радостно говорю я.

— Да, я видела, — отвечает бабушка, не поворачиваясь. — Передай всем, что они молодцы.

— Без проблем, — я улыбаюсь от уха до уха. — Сегодня мы и вправду постарались.

— Я верю, Кэтрин, — вздыхает она.

Я хочу развернуться и выйти, но что-то меня останавливает.

— Всё в порядке?

— Не совсем, — признаётся она. Я вопросительно изгибаю бровь и жду, когда она продолжит. Когда бабушка разворачивает, я замечаю на её лице следы от слёз и ужасаюсь. — Книга пропала.

— Боже…

— Кто-то шарился в моём кабинете, Кэтрин. Кто-то из ребят, представляешь?

— Может, ты сама взяла её и забыла?

— Что у тебя на щеке? — вдруг спрашивает она, и по спине пробегают мурашки.

— Ничего особенного.

Бабушка некоторое время смотрит на меня, решая, верить мне или нет.

— Будь осторожней в саду, — мягко наказывает она.

— А какая именно книга пропала?

— «Виллет» Шарлотты Бронте.

Точно!

— Это я взяла её, — говорю я, облегчённо выдохнув.

Бабушка выглядит обескураженной.

— Ты же только что сказала, что…

Я перебиваю её, вскидывая руки к груди:

— Люк приходил вчера попросить у тебя её, и я дала. Прости, что забыла сказать, — я вывожу ногой узоры на махровом ковре.

Неловко вышло. Я уже не в первый раз заставляю бабушку волноваться по пустякам, но этот случай настолько глупый, что мне хочется провалиться под землю. Бабушка заметно веселеет после моих слов и, закрыв шкаф, идёт к своему креслу.

— Всё в порядке. Люк часто берёт у меня книги, — она кладёт ключи в ящик под рабочим столом.

— Правда?

— Да. Он почти перечитал всю английскую классику, представляешь?

Ого. Никогда бы не подумала, что парень вроде него забивает свои книжные полки до отказа. Люк всегда был каким-то незаметным, как тень — поэтому мне и казалось, что всё, что он делает, это без дела слоняется по корпусу.

— Он обычно читает в оранжерее в саду. Кстати, ей не помешала бы небольшая уборка. Не хочешь немного помочь с этим Люку?

Бабушкино предложение меня удивляет — и это мягко сказано. Мы с Люком хоть и давно знакомы, но я ведь совсем его не знаю. Хотя, если так посмотреть, работа с Люком не кажется такой опасной, как с Билли. Он выглядит сдержанным и закрытым — вряд ли ему в голову придёт сделать мне каре бензопилой.

— А он не справится сам?

— Новые знакомства всегда полезны, Кэтрин, — отвечает бабушка. — Ты же не сможешь вечно общаться здесь с одним только Билли.

Если он захочет, то…

— Не пойми меня неправильно, но тебе следует завести друзей.

— Ты имеешь в виду…

— Я ничего не имею в виду. Я просто хочу, чтобы ты немного расслабилась.

— Э-э-э… ну, хорошо, — соглашаюсь я, помедлив. — Только предупреди Люка, что я буду с ним, ладно?

— Конечно. Он хороший парень, Кэтрин.

Я перевожу взгляд на бесчисленные сувениры и побрякушки на столе и стараюсь не думать о Люке слишком много: мыслей о нём куда больше, чем мне хотелось бы. К тому же румянец, проступающий на моих щеках, не сулит ничего хорошего.

— Я знаю.

Я совсем ничего о нём не знаю.

— Уверена, вы подружитесь.

— Очень надеюсь. Ладно, может, тебе помочь с чем-то в кабинете?

Бабушка складывает локти на столе. Тот сияет от чистоты, и я заранее знаю ответ.

— Нет, спасибо. Ты и так хорошо поработала.

— Угу, — я подхожу к двери. — Тогда я буду у себя.

— Не засиживайся допоздна, — бабушке не нравится, когда я ложусь позже отбоя. — Спокойной ночи.