Японская пытка

Максим Шахов, 2013

Харбин, 1944 год. В городе безраздельно хозяйничают японские военные, а с недавних пор на улицах орудует таинственный отряд 731, в результате регулярных рейдов которого бесследно исчезают местные жители. В один прекрасный день в руки бойцов отряда попадает Николай Галицкий – известный в среде эмигрантов доктор, бывший белогвардеец, прибывший в Харбин в годы Гражданской войны. Его привозят в секретную лабораторию и пытаются заставить провести несколько чудовищных медицинских экспериментов над живыми людьми. Галицкий понимает, что отказаться от работы нельзя – убьют. Но и становиться палачом он не собирается. Доктор приходит к выводу, что единственный приемлемый выход из сложившейся ситуации – совершить побег с японской фабрики смерти…

Глава 3

Спали весь день. Поэтому завтрак превратился в ужин. Прежде чем делить пищу, Галицкий тщательно протер руки водкой. На улице послышалось движение. Бекасов выглянул в окно.

— Ходят, — только и сказал он.

У двери соседнего дома стояли капитан медицинской службы и лейтенант из оцепления с двумя вооруженными солдатами. Двое китайцев пытались вынести на улицу заболевшую женщину. Слов не было слышно, но было понятно, что мужчины умоляют избавить их от опасного соседства. Капитан оставался неумолим. Солдаты заставили унести больную в дом.

Вскоре делегация объявилась и в халупе, где вынужденно обитали Галицкий, Бекасов и две проститутки. Капитан тут же потянул носом, учуяв запах хлорки, прошелся взглядом по вылизанной до стерильности обстановке. На вопросы не отвечал, лишь провел беглый осмотр пленников, заставлял открывать рты, показывать животы. Затем удовлетворенно хмыкнул и покинул дом. Галицкий успел услышать часть разговора японских офицеров. Капитан хвалил лейтенанта за проделанную работу. Мол, очаг заболевания был грамотно и надежно изолирован от остального города. В его словах чувствовалась какая-то недосказанность. Капитан говорил про борьбу со вспышкой тифа как об учениях, словно заранее знал, где эта вспышка произойдет.

Своими предположениями он поделился с Бекасовым во время ужина, говорили между собой, разумеется, по-руски.

— Думаете, что они специально заразили людей тифом? — изумился коммерсант. — Зачем им это надо?

— Я слышал, как капитан презрительно отзывался о жителях квартала. Мол, если даже умрут любители опия и торговцы им, всякие проститутки, для империи будет только польза. Кстати, и русских они не любят, считают всех нас советскими шпионами. Думаю, и версию о том, что вспышку тифа спровоцировали шпионы, запустили именно японские военные.

— Смысл? — коротко поинтересовался коммерсант.

— Оправдать свое существование. Квантунской армии в последние годы японское правительство уделяет очень мало внимания, основной упор сделан на флот и авиацию.

— Вы интересуетесь политикой, а вот я стараюсь держаться от нее подальше, — вздохнул Бекасов.

— Вы не будете интересоваться политикой, тогда она заинтересуется вами, — пошутил поручик.

— Послушайте, — после некоторого молчания произнес Бекасов. — Насколько я понимаю, мы все здоровы. Подцепить заразу я мог только от одной из девиц легкого поведения, а они вон как наворачивают наши харчи.

— Я тоже так думаю и улавливаю ход вашей мысли, господин Бекасов. Сам хотел предложить, но не знал, как вы отнесетесь к предложению. Япошки никаких списков не составляли, документы у нас не проверяли. Поэтому, чем сидеть здесь неизвестно сколько, стоит попробовать убежать.

— Вы считаете? — потер переносицу Бекасов.

— А что мы теряем?

— А что находим?

— У меня нехорошее предчувствие, — признался Галицкий, — а оно меня никогда не подводило. Вспомните, как они хладнокровно заставили наших соседей-китайцев занести больную женщину обратно в дом. Русских японцы любят еще меньше.

— Вы правы, — согласился Бекасов. — При малейшем подозрении на болезнь они с нами церемониться не станут.

Посовещавшись, мужчины предложили бежать и проституткам. Однако те отказались почти сразу же. У них и так были нелады с местной полицией и жандармерией Квантунской армии. К тому же они жили в этом квартале, отыскать их не составило бы труда. Поэтому рисковать они и не хотели.

— Куда бежать? Наш дом здесь, — прозвучало в ответ.

Собирать что-либо в дорогу было бессмысленно. Они в Харбине. У Бекасова и у Николая свои квартиры в городе, до которых и пешком меньше чем за час можно добраться.

Далеко за полночь присели на дорожку, попрощались с проститутками и выскользнули на улицу. Густая ночь висела над неприглядной окраиной, редкие звезды просматривались сквозь облака в темном небе. Оцепленный квартал полнился тихими звуками. Кто-то в соседней хибаре с тонкими стенами не то бредил, не то молился. В кустах мяукали и шипели коты. Пробежала бродячая собака.

— Пошли, — прошептал Галицкий.

Они прошмыгнули мимо туалета, в изгороди отыскалась калитка, ведущая на подворье соседнего дома. Побег казался легким и безопасным. Улица просматривалась в обоих направлениях. На дальнем перекрестке виднелся солдат с ружьем. Он стоял, прислонившись спиной к столбу, свесил голову на грудь.

— Дремлет, — усмехнулся Бекасов.

— Ни черта у них дисциплины в армии нет, — не удержался от комментария Николай. — Двинем аккуратно.

Бекасов первым приоткрыл калитку, выбрался на улицу, хотя пространство было открытым, он пригибался. Николай подался следом за ним. И тут от темной стены дома отделился силуэт, послышался гортанный окрик. Бекасов, даже не оборачиваясь, рванул бегом по улице.

«Куда?!» — хотелось крикнуть Галицкому.

Бежать вдоль улицы было безумием. Солдат вскинул карабин, хлопнул выстрел. Бекасов на бегу раскинул руки, упал лицом в лужу и больше уже не поднялся.

Николай бросился на солдата, сбил его с ног, кричал, что надо было стрелять в воздух. Опомнился он, когда с двух сторон улицы к нему уже бежали военнослужащие из оцепления. Галицкий метнулся к стене дома напротив, рванул дверь, та оказалась заперта. Он не успел добежать до угла, над головой просвистела пуля, за ней вторая. Если бы не пригнулся, разнесла бы голову. Николай в два прыжка преодолел улицу, успел-таки броситься в спасительную темноту. По памяти, почти на ощупь, отыскал ту самую калитку, через которую парой минут раньше пробирался вместе с Бекасовым.

Через пять секунд он уже был в доме, цыкнул на всполошившихся проституток, сбросил китайскую хламиду, сунул ее под простыню и тут же в одних штанах вышел на улицу, изображая на лице сонную озабоченность. Солдаты светили фонариком в соседнем дворе. Луч света ударил в его сторону, облил по пояс. Николай замер, дал себя рассмотреть. Ему махнули рукой, чтобы возвращался в дом. Галицкий вздохнул. Возможно, его спасло то, что для представителей желтой расы почти все европейцы на одно лицо. Возможно, никто и не собирался искать неудачливого беглеца. К тому же сбитый им солдат видел его всего лишь несколько секунд. Так или иначе, Николая больше никто не потревожил до самого утра.

Еще два дня провел он в оцепленном квартале. На третий вечером на улицах вновь появились военные в марлевых повязках, они выгоняли из домов тех, кто остался здоров. Таких набралось немного, пятнадцать человек. Каждого из них придирчиво осмотрел тот самый капитан медицинской службы. На этот раз он даже позволял себе кое о чем спрашивать.

— Как самочувствие? — интересовался он на скверном китайском. — Жара не чувствуете? Голова не болит?

Наконец, убедившись, что все отобранные им люди здоровы, он приказал построиться им в общую шеренгу. Пару раз прошелся перед строем молча, затем стал говорить, глядя себе под ноги, словно бы обращался к кому-то невидимому.

— Нам пришлось продержать вас в изоляции из-за вспышки тифа, которую устроили в Харбине подлые шпионы. Вам удалось не заразиться благодаря свойствам вашего организма. Поэтому ради процветания Маньчжоу-Го и Великой Японии вы должны пройти обследование в отделении военного госпиталя. Там наши медики выявят причину вашей устойчивости к заболеванию, чтобы потом использовать полученные знания для выздоровления других больных. Это займет немного времени. Впоследствии всех вас распустят по домам и даже заплатят.

Капитан вскинул руку, предупреждая, что на вопросы отвечать не намерен, он и так слишком много своего драгоценного времени уделил счастливчикам. На улицу въехала крытая брезентом военная машина. С пассажирского сиденья выбрался коротышка в форме вольнонаемного японской армии. Но по той почтительности, с которой обращался к нему капитан, было понятно, что тот занимает должность повыше, хоть и не носит погоны.

Водитель откинул задний борт, поднял тент. Солдаты выстроились коридором и стали подгонять людей, чтобы забирались в кузов. Пока Николай подсаживал проституток, ему удалось услышать обрывок разговора капитана с вольнонаемным коротышкой. Говорили они о каких-то «бревнах», которые теперь можно будет «пустить в дело». Но он не придал этому значения…

Кузов машины оказался странным. Если снаружи он выглядел, как обычный брезентовый тент на дугах, то под ним оказался спрятан металлический кунг без окон. По полу проходили трубы для обогрева выхлопными газами. Ни лавок для сидения, ни матрасов, ни даже соломы. Дверца кунга с грохотом захлопнулась, внутри наступила полная темнота, такая густая, что ее, казалось, можно резать пластами. Люди тут же испуганно притихли, машина тронулась с места.

Николай пытался представить, куда их везут. Пока ехали по городу — скорость небольшая, часто сворачивали. Галицкий считал повороты.

— Влево, вправо, потом снова вправо… — поначалу еще удавалось угадать, на какую улицу сворачивают.

Минут через пять он все же сбился, потерял ориентацию. Одно знал точно, что они где-то в центре. Машину почти не трясло, дорожное покрытие твердое, хорошее. Звук автомобильного двигателя изменился, стал натужным, машина шла на подъем, затем вокруг кунга засвистел ветер, захлопал брезент. Галицкий различил характерное гудение стальных ферм моста.

— Реку переезжаем, — догадался он.

В Харбине имелся только один большой автомобильный мост. Мысль работала быстро.

«Реку до этого мы не переезжали, значит…»

Автомобиль остановился, было слышно, как открывают ворота. Машина поползла медленно-медленно и стала осторожно разворачиваться, сдала задом.

«Значит, территория ограниченная. Внутренний двор…»

Грузовик несильно ткнулся во что-то и замер. Дверца кунга открылась. Машина стояла, плотно прижавшись к стене, так что разглядеть, куда приехали, было невозможно. Впереди виднелся бетонный пандус, слабо освещенный электричеством, он уходил вниз.

— Всем выходить. По одному, — распорядился жандарм с шестигранной деревянной дубинкой в руках. — Пошевеливайтесь.

Люди поднимались. Николай первым спрыгнул, стал помогать спускаться женщинам, за что тут же получил несильный удар дубинкой между лопаток.

— Пошел, пошел… Сами справятся.

За бетонным пандусом и коридором оказался большой бетонный бункер без окон. Под потолком имелись лишь вентиляционные отверстия, прикрытые стальными решетками. Вдоль стен шли узкие скамейки. Из другой мебели имелся и письменный стол, за которым восседал еще один жандарм. Вряд ли он собирался составлять какие-то бумаги. Столешница была бы девственно чиста, если бы на ней не лежала деревянная дубинка с толстым кожаным ремешком на рукояти.

Было понятно, что долго здесь их не задержат. Это помещение являлось чем-то вроде накопителя, тут, кроме тех, кому удалось пережить вспышку тифа, уже находилось человек пять в штатском. Их скорее всего взяли прямо в городе. Об этом говорила одежда и недоумение на лицах. Жандарм сидел с каменным лицом, никто не рисковал обращаться к нему за разъяснениями.

Николай присел на лавку возле знакомых проституток. По его прикидкам, они могли оказаться лишь в одном месте — в подвалах японского консульства в Харбине. Так что мысль о попытке давить на то, что он подданный Маньчжоу-Го, а потому японские военные удерживают его незаконно, можно было забыть окончательно. Вся площадь консульства считалась японской территорией. Да и с марионеточной Маньчжурской империей японцы практически не считались. Квантунские вояки вели себя здесь куда развязнее, чем у себя на островах.

Некстати вспомнилось невыключенное дома радио. Дубликат ключей от квартиры имелся и у соседки Маши, но вряд ли она решилась бы ими воспользоваться.

«А сейчас, наверное, как раз сводку Совинформбюро передают», — подумалось Галицкому.