Шампанское и канапе

Максим Сергеевич Лиепкайс, 2019

Что самое важное и трепетное для нас в нашей жизни? Как бы забавно это ни было, но единственный верный ответ – жизнь! А точнее, то, чем эта самая жизнь заканчивается. Смерть! Правда, эта самая смерть уже давным-давно обесценилась, впрочем, как и сама жизнь. А обесценили её герои данного произведения! Содержит нецензурную брань.

champagne et canapés

1

Наутро 7 апреля уже все жители небольшого городка Степаново были в курсе смерти Сёмы Айтенберга. И абсолютно каждый гражданин города считал своим долгом сообщить об этом всем тем, кто ещё не знал и тем, кто давным-давно уехал из Степанова или уже совсем позабыл о существование какого-то там Сёмы Айтенберга. Новость эта с такой скоростью разносилась по улицам, что уже наверняка даже голуби и чумные крысы скорбили по молодому парню, которого кто-то когда-то видел, кто-то его, кажется, припоминал и кто-то, кажется, с ним даже обедал в школьной столовой несколько лет назад.

Таким человеком был и я. Я тоже припоминал Сёму, помнил, как мы с ним хулиганили в школьной столовке и я даже вспомнил его родинку на его слоновой шее. Примерно в 6 часов утра меня разбудил мой телефон, который разрывался от перманентных звонков. Именно тогда я и узнал о смерти своего старого друга, которого я не видел несколько лет и с которым на протяжении этих самых нескольких лет ни разу не разговаривал.

Своевременно мне пришлось позабыть о занятиях, ждавших меня сегодня в институте и о работе, которая спрятавшись, поджидала меня вечером. На работе новость о моём скором отчаливании приняли вполне благоприятно и пожелали удачи. Александр Петрович, мой начальник, предложил мне выпить, но я отказался. Моё резкое «нет» он никак не воспринял и просто выпил за двоих, сказав, что за такое дело даже двух стопок не жалко. В институте же мне своевременно сообщили, что все свои прогулы я должен буду отработать, ведь без работы нет знаний! В этот момент я почувствовал себя героем Платоновского «Котлована».

Всё я делал в такой спешке, что совершенно забыл про умывание и про чистку зубов, поэтому, стоя в кабинете декана, я всячески пытался скрыть свои жёлтые зубы, которые бы наверняка как-нибудь засияли на ярком свете. Такой же в точности трюк я проделал и на работе, но стоит сказать, что Александр Петрович бы всё равно никак на это не отреагировал. Его полностью поработило чувство горя за незнакомого ему человека, поэтому взгляд его был размытым и несобранным. А мне это было на руку. Ради приличия я постоял с ним пару минут, совместными усилиями мы поскорбили, после чего я в спешке двинулся на вокзал.

Я поднапрягся, шёл достаточно быстро, иногда даже бежал, чтобы успеть на вокзал пораньше. Мне ещё, конечно, никто не сообщил о дате и времени проведения церемонии, но я любил всегда приходить за час, а, то и за два до начала какого-нибудь большого события. Поэтому я выпросил у билетера самый ранний рейс. Выпрашивать мне его пришлось потому, что она меня всячески от этого рейса, а точнее от поезда отговаривала. Мол, вагон страшный и кривой, и место у туалета и, кажется, даже машинист немного подвыпивший. Но мне было на это плевать, пунктуальность в моей иерархии ценностей стояла намного выше, чем плешивая брюзгливость и чувство самосохранения. Ехать мне, конечно, на похороны совершенно не хотелось, но я уже дал слово, и это означало то, что своё обещание я должен был выполнить на все двести процентов. Ровно в десять часов утра я уже сидел в вагоне поезда номер «144», который тихими ударами колёс о рельсы направлялся в маленький городок Степаново. К слову, женщина, отговаривавшая меня от данной поездки, не соврала. Место было у туалета, в вагоне пахло, а поезд прибыл как будто бы прямиком из советского союза. Слова о машинисте я, конечно же, подтвердить не могу, могу лишь сказать, что поезд как-то странно ехал и иногда пошатывался. Но тут уже дело дилеммы: пьяный машинист или отечественный производитель. Подъезжая к своей станции, я всё же почистил зубы в страшном и вонючем сортире, переоделся в чёрный традиционный костюм и причелся. Одним словом, выглядел я достойно и был уверен, что похороны Сёмы своим внешним видом я никак не испорчу.

Сказать честно, я совершенно забыл Сёму. Можете назвать это когнитивным искажением, но в один момент мне даже показалось, будто бы я и вовсе никогда его не знал. И на самом деле, возможно, это даже было правдой, ведь мы не виделись уже так много лет. Люди меняются и я уверен, что Сёма уже совсем не тот, каким он был прежде. Вместе с Сёмой за компанию, я позабыл и остальных своих друзей, с которыми мы дружили с самого детства и с которыми мы преодолели, действительно, незабываемые и сложные жизненные трудности. Но, я никогда не винил себя в этом и тем более не винил в этом своих бывших товарищей, потому что считал это обычным жизненным процессом. Так уж получилось, что мне удалось вырваться в ЛЮДИ: уехать из маленького и пыльного города учиться в большую и респектабельную столицу, и мне дико хотелось удержаться в этом самом прорыве, позабыв тем самым всё, что было до него, а если уж не позабыть, то хотя бы на небольшой срок отречься от своего прошлого. Я поступил на доктора в медицинский университет. Мне всё нравилось и всё казалось жутко новым даже после нескольких лет жизни и обучения в Москве. Новая жизнь сияла разноцветными красками. Новые друзья, девушки, амбиции — всё это завлекало меня и не хотело отпускать, точнее я сам не хотел вырываться из этих крепких объятий. Поэтому сам отъезд, обратно в Степаново, пускай и ненадолго, отдавал для меня чем-то нафталиновым и отталкивающим. Представьте себе, что вы открыли свой гардероб и, начав рыться в вещах, случайно наткнулись на старый заплесневелый пиджак. И вам так стало плохо, так противно и душно, потому что вы вдруг вспомнили тот ужасный день, когда с небес на вас полил сильнейший ливень, а ещё вы проиграли все свои деньги, тоже находясь в том пиджаке. Такое же чувство ощутил и я, правда отсутствия денег и ливни были не самыми страшными проблемами моего родного города!

Когда двери вагона отварились, и передо мной открылся вид на запыханный и помятый вокзал, то меня схватил лёгкий мандраж и страх, лезущий прямо из моего прошлого. Страх этот заключался в боязни не вернуться обратно. Меня посещали мысли о том, что этот сыпучий песок вновь затянет меня и уже никогда не отпустит на свежий приятный воздух.

Я увидел белую “kia riu» и двух мужчин, вылезших из машины и машущих мне. Это были мои позабытые друзья. Сашка Каверин и Петя Клинов. Саша за эти 6 лет успел потолстеть и полысеть, наверно было трудно, без смеха, сказать ему фразу: «С двадцати трёхлетием тебя, Санёк!» Он улыбался мне и махал. Улыбкой он был в маму, лысиной в отца, а своей полнотой был обязан обмену веществ. Петька же никак не изменился. До сих пор на его голове жили густые чёрные волосы, он был худощавым, как спичка и до ужаса ленивым, поскольку за эти 6 долгих лет, его руки так и не дотянулись до бритвы, чтобы сбрить мерзкие слизкие усики, танцующие у него прямо под носом.

Смотря на своих друзей, как в прошлое, я стоял на ступеньках вагона. Меня подтолкнула старушка с двумя большими сумками в руках. Я неловко приземлился на землю, поправил свои белокурые непослушные волосы и направился к своим приятелям, у которых ещё до сих пор не затекли руки радостно махать мне!

2

В первое время, после моего отъезда, мы ещё немного общались и рассказывали друг-друг о своей жизни и о своих жизненных успехах. Петя Клинов, с которым я общался лучше и чаще всего, теперь являлся владельцем похоронного агентства, доставшегося ему от родителей. Сам он говорил, что оно ему не больно то и нужно, да и не совсем ему по нраву с трупами работать, но жить на что-то нужно. Стоит сказать, что со временем он все же привык к своей работе и даже не стеснялся говорить о ней с гордостью. Петя мне всегда нравился своей добротой и открытостью. Возможно, он был топорным, прямолинейным, не самым умным, но при этом всегда оставался порядочным человеком. Эти качества у него проявились и в ситуации с Сёмой. Ещё в детстве он потерял отца, а несколько месяцев назад у него умерла мать. Братьев и сестёр не было, а вся остальная семейка или погибла где-то или разъехалась по разным уголкам, поэтому Петя остался совсем один. Он взял на себя все расходы на похороны, всё сам организовал, и вообще повёл себя очень достойно и красиво. К Семёну Клинов всегда относился положительно. Он считал его хорошим парнем и, когда Сёмы не стало, Петя ушёл в себя, поскольку очередная потеря была для него, как новая рана на коже. Вроде бы всё тоже самое, но кровь то льётся и ранка эта по — сильному постанывает.

Сашка Каверин вошёл в нашу компанию самым последним, что не помешало ему стать «своим» и закрепиться в нашей немногочисленной компании. Хотя я к нему всегда относился более холодно, чем остальные. Он мне казался каким-то хитрым, глупым и ненадежным, но я не стремился об этом кому-то говорить, потому что не хотел разрушать крепкую дружбу. Саша всегда хотел жить раскрепощено, чтобы его ничто не напрягало по типу учёбы или каких-то других подобных загонов, поэтому, когда он бросил институт уже на первом курсе я совершенно не удивился, а даже порадовался за него. Сейчас он изредка где-то работал, потом уходил с работы, затем возвращался, и так всё по кругу на протяжении нескольких лет. Можно подумать, что его трудовой водоворот в работе похож чем-то на круги ада Данте, но я с этим резко не соглашусь. Саша Каверин не был бы Сашей Кавериным, не будь его жизнь хаотичной и не предсказуемой.

Я сел в машину на заднее сидение. Петя за руль, а с ним рядом, на переднее, уселся Саша. Машина Клинова была одной из самых дорогих в Степанове. Он долго на неё откладывал с зарплат, экономил на всём и, когда, наконец, купил, то, духовно успокоился. Личное транспортное средство — было его мальчишеской мечтой, которую он с самой своей юности пытался воплотить в жизнь! Когда он разъезжал по улицам города, то все прохожие сразу же замечали его автомобиль и моментально индифицировали в своей голове личность Петра Михайловича Клинова.

–Эх, ребята…так неожиданно, ТАК НЕОЖИДАННО! — грустно проговорил Петя. Он держал руки на руле, ногу на педали и всё никак не мог собраться, чтобы привести машину в действие. Мы с Кавериным решили промолчать, но при этом сделали грустный и поникший вид.

–А из-за чего он умер то хоть!? — спросил я, растеряно посмотрев на ребят.

–Никто не знает! — сказал Саша, после чего почесал затылок и продолжил, — я к нему в гости решил зайти, он меня давно звал. Стучу, звоню, долблю уже вовсю, а он всё не открывает. Звоню ему, тоже тихо.…Ну, вызвал спасателей или как их там блять называют. Приехали. Выломали. А он дрыхнет… бездыханно!

–Сердце… — в пустоту проговорил Клинов.

–Может быть и оно — воскликнул Каверин.

–А вскрытие было? — поинтересовался я.

–Да, какое там вскрытие, Коля!? Не по-христиански всё это! — сказал Петя и протёр мокрые глаза рукой.

–Неужели вам было неинтересно узнать, отчего он погиб?

–Коль, когда человека уже нет, то неважно, какое кофе он пил перед смертью и был ли посолен его салат на обед, — ответил мне Пётр.

В машине образовалась тишина. Я смотрел в самую малость запотевшее окно и видел перед собой всё тот же город, который наблюдал 6 лет назад. Ничего не изменилось! Все те же серые дома, всё те же грязные улицы, погружённые в вечный сумрак. И даже дым, исходящий из труб на фабрике мне казался всё таким же.

–Сейчас посидим спокойненько, помянем! Только мы втроём, без лишних глаз, — сказал Клинов и наконец, завёл машину.

–Неужели больше никто не придёт!? — поинтересовался я

–Так нет никого. Всем похер! Так…пособолезновать, пожалеть каждый может в уголке, а блять придти, так у всех дела, дела, дела…, — сказал Саша. Он вынул из правого кармана пальто сигарету и закурил. — Вот такие дела…, — сказал он как будто бы в пустоту, глядя в запотевшее окно.

–Каверин, ёп твою, ну не в салоне же! — Петя посмотрел на него с лицом детского воспитателя.

–А где мне ещё курить!? — огрызнулся он.

–Ну, я не знаю, потерпеть не можешь что ли…, — Клинов опустил стекло, чтобы Каверин выдыхал сигаретные смолы на улицу, а не нас или как минимум не на него. В машине стало прохладно и мои зубы задрожали.

–Как добрался, Колян? — спросил меня Петя. Я заметил на соседнем сидении чемоданчик, от которого пахло сильными духами. Таким парфюмом пользуется только Клинов. Он всегда выливает на себя целый литр, но только не сегодня. В такой значимый день от него пахло потом и утренним завтраком, зато от дипломанта прямо скажем несло.

–Нормально. Сел на самый ранний рейс в десять, можно бы было раньше, приехал бы раньше! — я слукавил. Раньше 10 я бы всё равно не проснулся. Не потому, что мне было наплевать, а потому, что мой организм банально не привык просыпаться, к примеру, в 9:45.

–Мы тоже с самого утра на ногах, — начал Каверин, — Петя меня, то в магазин потащит, то ещё по каким-то делам, то в церковь! Хотя, он прекрасно осведомлён о том, что у меня аллергия на церковный запах! — он косо посмотрел на Клинова, который даже не повёл и ухом на его слова.

–Запах? — удивился я.

–Да! Не знаю уж отчего он там. То ли от икон, то или от свечей, то ли попы себя маслами какими мажут, омолаживающими. Такими, небось, и Ленина намазывают, — я усмехнулся, но в этот момент Петя повернулся ко мне и попросил меня в такой день не улыбаться.

-Почти приехали! — воскликнул Петя.

–Здесь ведь раньше был ресторан!? — спросил я Клинова, — назывался, кажется «ромашковое поле».

Конец ознакомительного фрагмента.