Ты называешь дождь по имени

Максим Салос

Кто научил тебя, что слова должны рождаться из боли? Разве в счастье их меньше? Разве слова, произнесенные в радости, не будут услышаны? Лишь спустя много лет ты, наконец, поймешь – радость принимает сердце, способное уместить боль.Посвящается Мари Краймбрери

ГЛАВА 2

Помнишь, однажды ты сказала, что лучше всего я умею вызывать у тебя слезы? Это не специально, правда… порой мне кажется, что боль, живущая во мне — дороже всего на свете. Это не логично и глупо, но… она помогает мне. В ней теплится надежда.

Ты как-то говорила, что меня сложно понять. Это правда. Мне и самому бывает не просто разобраться в своих чувствах. Мне нужно выпить эту боль. До конца. Я не знаю, к чему она приведет меня, но… черт, кажется, я просто никогда не мог почувствовать себя до конца счастливым. По-настоящему. Так, как представляю в своих мечтах.

Мне часто говорили — вот оно, счастье, вот в этом, например, или вот здесь, тут тоже счастье… но не для меня. Я почувствую его, когда найду. Я это точно знаю. Знаю, каков его запах…

Помнишь, в детстве мы все ездили с родителями на дачу. Иногда, глядя в окно электрички, мы видели дождь. Теплый летний дождь. Он стучал по окнам, иногда, если форточка в вагоне была неплотно закрыта, капли попадали на плечи. Но потом, выходя на своей станции, мы всегда видели солнце. Дождь всегда заканчивался, когда подходил к концу наш маршрут.

На небе сияло солнце, облака, что, казалось, навсегда закрыли его, исчезали. Растворялись как дым в необъятной высоте. И воздух, что мы вдыхали, дурманил тем самым запахом. Помнишь его? Помнишь, как легкие наполнялись им?

Это воздух Вселенной, с которого только что было смыто все, что казалось лишним. Мир снова становился чистым, словно сам Господь решил сотворить его заново, пока мы тоскливо смотрели в запотевшее стекло вагона.

Я точно знаю, как такое счастье. Я найду его, протопчу дорогу. Пусть даже и в тех самых, пропитанных дождем тапочках. Ты ведь их не забыла?

Мне все еще кажется, что тот дождь так и не кончился. И я стою рядом с тобой, впервые произнося твое имя, глядя в самые синее на свете глаза. Вот только тебя больше нет рядом. И со мной остался лишь дождь. А я все также, как раньше, продолжаю шептать твое имя. Словно оно принадлежит не тебе, а этим холодным каплям.

ФИЛИПП. 18 ЛЕТ

Порой ты стоишь где-то на улице и, как потерянный в магазине ребенок, тревожно озираешься по сторонам. Родители ушли в дальний отдел за молоком, а тебя попросили стоять в очереди. И вон она уже подходит к кассе. Ты краснеешь; вытягивая шею, пытаешься разглядеть маму сквозь плотную толпу покупателей. А ее все нет… женщина за кассой бросает на тебя суровый взгляд, ты втягиваешь голову в плечи, словно так можно стать менее заметным. И вот, наконец-то, доносится знакомый голос:

— Вот и я! Не все еще выпил?

— Где тебя черти носят? — беззлобно ответил я, пожимая руку Илье. — Ты же знаешь — один не пью!

— За штопором бегал, дома забыл… или ты хочешь, как в прошлый раз — камнем бутылку открывать? — спросил друг.

— Нет уж, спасибо…

На прошлой неделе мы с Ильей едва наскребли денег на бутылку дешевого вина. Но открыть ее оказалось сложной задачей — ни штопора, ни какой-либо другой открывалки у нас не было. Идея отколоть горлышко куском кирпича оказалась фатальной ошибкой — неосторожным движением мы разбили бутылку. Земля быстро впитала в себя пролитое вино… вечер был безвозвратно испорчен.

В этот раз Илья решил не испытывать судьбу. Друг ловко выдернул пробку из бутылки, а я разлил вино в пластиковые стаканчики.

— Ну, за историю Древнего Рима! — громко произнес я.

— Поддерживаю!

Чуть больше месяца назад мне исполнилось восемнадцать. И теперь я мог официально покупать в магазине алкоголь. Мы с Ильей, моим другом и однокурсником, отмечали окончание сессии — вчера был сдан последний экзамен.

Я вернулся в город прошлым летом, в середине июня, чтобы успеть поступить в институт. Пять лет назад, вскоре после того дня, когда Мари, смеясь, рассматривала мои пропитанные дождем тапочки, мы с отцом уехали на Север. Папе предложили хорошую работу, и он принял решение переехать на несколько лет, пока я не закончу школу.

С тех пор многое изменилось — в то время связь на расстоянии поддерживать было сложно. Я больше не общался с Русланом и другими ребятами из школьной компании. Мы встречались как-то раз после моего возвращения, но… в общем, наши пути разошлись. И, должен признаться, я совсем не испытывал грусти по этому поводу.

Во время нашего отсутствия папа сдавал квартиру кому-то из своих приятелей. И он, видимо, даже не заходил в мою комнату — в ней все осталось на своих местах, только прибавилось пыли. Я снова подолгу глядел в окно, рассматривая холодные капли дождя.

Вернувшись, мне, наконец, удалось понять — чего же так не хватало там, на Севере… мы жили в маленьком вахтовом поселке за Полярным кругом. Выше нуля температура поднималась лишь на пару месяцев в году. И, скрипя валенками по снегу, заполнившему собой все пространство до горизонта, я вспоминал капли, стучавшие по моему подоконнику…

Если и стоит ехать на Север, то за тем, чтобы увидеть Северное сияние. Это чудо никогда не сотрется из моей памяти. Его невозможно описать словами и нельзя забыть. Причудливые сине-зеленые линии на темных небесах напоминали мне о том единственном, что тянуло обратно. Это сияние было так похоже на свет в ее глазах. Все эти годы я бережно хранил в своей памяти лицо Мари. У меня не было фотографии, я не мог зайти в интернет. Только память помогала мне вспомнить ее глаза.

В первую ночь после возвращения я не мог уснуть и до рассвета просидел на подоконнике, покуривая в открытую форточку. Наверное, это может показаться смешным — мне уже исполнилось семнадцать, а в моей голове по-прежнему жил образ одиннадцатилетней девочки. Под утро усталость все же заставила меня лечь в кровать и закрыть глаза. «Как же это глупо…» — подумал тогда я. А утром… утром все стало по-другому. Я решил начать новую жизнь. Тем более, для этого у меня было все.

Успешно сдав экзамены, я поступил в институт, на факультет истории. В северной школе был хороший учитель, и мы с отцом решили, что стоит попробовать продолжать учебу в этом направлении.

В первую неделю в институте выяснилось, что в одной группе со мной учится парень из моей бывшей школы, его звали Илья. Мы подружились, стали вместе ездить на учебу — он жил минутах в десяти ходьбы от моего дома. И, конечно, юношеский интерес к атрибутам «взрослой жизни» — алкоголю и сигаретам не обошел нас стороной.

— Ну, что, Фил, давай по второй? — сказал Илья, стряхивая на землю капли из стаканчика.

— За второй курс? — улыбнулся я.

— О! Точно! Но, боюсь, одной бутылки до пятого курса нам не хватит!

Мы с другом сидели «на бревнах» возле нашей школы. Прошли годы, но это место так и осталось лучшим убежищем для посиделок. Правда, были еще скамейки во дворе за детской библиотекой — мы в шутку называли их «читальным залом», но там, обычно, и без нас алкашей хватало.

— Илюх, у тебя деньги есть еще? — я выбросил пустую бутылку в траву. Она шумно разбилась, ударившись о камень.

— Сейчас посмотрю, — ответил друг, доставая из кармана кошелек. — Да, сотку можно смело пропить! А остальные — в заначку…

— Блин… — пробормотал я. — У меня только двадцатка. Придется бормотуху брать…

— Извини, брат, больше пропить душа не позволяет.

— В смысле?

— На дело нужно!

— На какое-такое дело? Чего задумал? — по глазам друга я понял, что Илья что-то скрывает от меня.

— Букет барышне одной покупать буду.

— Опа-опа! — потирая руки, ответил я. — Ну-ка рассказывай!

— Да я тут с девчонкой познакомился недавно. Ну, общаемся там… и вроде даже что-то наклевывается. Вот, думаю надо…

— Да ладно! — перебил его я. — Ты ж свинота та еще! Как с тобой девчонки общаются?

— Да ну тебя! — друг в шутку ударил меня кулаком в плечо. — Я, между прочим, весьма харизматичный джентльмен.

— Этого не отнять! — улыбнулся я. — И чего? И как? И чего молчал?

— Да ты знаешь… чтоб не сглазить. Да и рассказывать пока особо нечего.

— Ладно… темнила ты, Илья.

— Пошли лучше в магазин. Ради такого дела и гадости взять можно.

Минут через пятнадцать мы снова сидели «на бревнах», открывая новую бутылку вина. Начало темнеть, по-летнему жаркий день, наконец, подарил нам вечернюю прохладу. Мы с другом везде ходили с рюкзаками — папа однажды спросил — зачем я беру его на прогулки? А ответ был очень прост — я, как и мой друг, носил в рюкзаке свитер. Мы часто засиживались на улице допоздна, а сидеть на скамейке или «на бревнах» в футболке и куртке вечерами было холодновато.

Я разглядывал плывущие высоко над головой облака, пока Илья возился с молнией на свитере. «Опять заела, падла…» — ругался друг себе под нос. «Какая ерунда» — думал я, слушая его причитания. Вечер уютно накрывал нас полутьмой, до предела сужая окружающий мир. Вино, что мы купили в круглосуточном магазине, приятно бродило в голове. Мне едва исполнилось восемнадцать лет — впереди была целая жизнь.

— Слышь, Илья, кто-то идет! — сказал я, увидев приближающийся к нам силуэт.

— Где?

— Да вон, у школы…

Случайных прохожих в этом месте быть не могло — значит, кто-то целенаправленно шел к нам. Но мы никого не ждали.

— Илья, это ты? — послышался голос.

— Да, — посмотрев на меня, ответил друг. Я лишь пожал плечами.

К нам подошел какой-то парень нашего возраста. Узнав его, Илья положил стаканчик с вином на землю и снял очки. Я заметил, что мой друг напрягся.

— Здравствуй, — сказал парню Илья.

— Андрей, — незнакомец протянул мне руку.

— Филипп…

— Отойдем поговорить? — сказал он моему другу.

— Илюх, ты его знаешь?

— Да, в некотором роде… — ответил Илья.

Парни отошли от меня на несколько метров. Я остался сидеть на бревне, закурив новую сигарету. Было тихо, мой слух ловил каждое сказанное ими слово.

— Ну и что за дела?

— Какие дела? О чем ты говоришь? — отвечал Илья. Я слышал, что голоса собеседников нервно подрагивали.

— Ты же знаешь, что она со мной? Мы же говорили об этом.

— Говорили…

— И что?

— И ничего… пусть она сама решит.

— Она моя девушка! — повысил голос Андрей. Я встал со своего места и сделал несколько шагов к парням.

— Я тебе еще раз повторю — она сама решит, чья она девушка. Разве нет?

— Слушай меня сюда, еще раз ты к ней…

— Слышь! — крикнул я, перебивая Андрея. — Ты чего разорался?

— Я не с тобой говорю, помолчи! — ответил он.

— Че ты сказал?! — я выкинул недокуренную сигарету в траву. Алкоголь гулял в мозгах — я не испытывал страха.

— Тихо, парни! — Илья примиряющее поднял ладони вверх. — Фил, не надо, я разберусь!

Я громко плюнул, глядя на Андрея, но все-таки отошел в сторону.

— Слушай, мы так не договоримся, — сказал Андрей, обращаясь к Илье. — Мари встречается со мной…

— Она не твоя собственность…

Я отлично помню, что случилось дальше. Но совершенно не могу объяснить — почему. Почему вышло именно так… Мое сердце разорвалось в ту секунду, когда я услышал имя — Мари… это может показаться бредом… это должно показаться бредом… я прекрасно понимал, что это всего лишь имя. И та Мари, которую я знал когда-то, не имеет никакого отношения к Илье и тому парню. Кстати, мне удалось вспомнить лицо Андрея — он тоже учился в нашей школе, я видел его еще до того, как мы с отцом уехали на Север.

— Фил! Фил! — кричал Илья, пытаясь оттащить меня от лежащего на земле Андрея.

Несколькими мгновениями ранее я схватил лежавший на земле камень, швырнул его в голову Андрея, а потом принялся избивать упавшего парня ногами. Меня трясло, мне хотелось убить его, уничтожить, втоптать ублюдка в землю. Он был ни в чем не виноват, этот парень… я прекрасно это понимал и оттого мои удары наполнялись еще большей яростью.

— Фил, да перестань уже! — с перекошенным от осознания происходящего лицом кричал мой друг.

Андрей мычал что-то, ворочаясь на земле. Я отошел от него, попытался закурить — но руки дрожали так сильно, что мне не удалось даже достать сигарету из пачки.

— Фил, иди, я помогу ему встать и отведу домой… — сказал Илья. — Не нужно было…

— Да, не нужно было… — каким-то чужим голосом пробормотал я.

Я схватил рюкзак и быстрым шагом направился прочь. Через несколько кварталов мне удалось успокоиться. Я все-таки смог закурить и вдыхал горький дым, прислонившись спиной к дереву.

— Ну, и зачем? — сказал я вслух самому себе. — Ты что, совсем больной?

На следующее утро Илья, как мы и договорились, ждал меня у метро — нам нужно было съездить в институт, чтобы сдать в библиотеку книги — деканат грозился не перевести должников на следующий курс.

— Как оно? — виновато пробормотал я, пожимая руку Илье.

— Ну ты даешь… — качая головой, ответил друг.

— Как он вообще? Живой?

— Куда он денется? — закуривая, сказал Илья.

— Слушай, ты извини… не знаю, что на меня нашло…

— Сказать откровенно — я бы и сам хотел ему вмазать. Но… не шибко-то боец…

— Да я тоже. Пьяный просто был.

— Ладно, поехали… блин, и почему эти книги такие тяжелые?! — пробормотал Илья, пристраивая на спину свой распухший от учебников рюкзак.

— Фил, — сказал Илья, когда мы, выйдя из библиотеки, шли по двору института, — помнишь Петра и Павла?

— Апостолов что ли? — усмехнулся я.

— Это шутка бородатая как Анатолий Андреевич, — ответил друг, вспомнив нашего преподавателя по истории древнего Востока.

— Помню, конечно.

Петр и Павел были школьными друзьями Ильи. Мой одногруппник часто упоминал о них, рассказывая истории своих похождений. Я пару раз видел этих ребят, но близко мы не были знакомы. Паша и Петя дружили с самого детства, благодаря созвучию с апостолами их почти всегда называли полными именами — Петр и Павел.

— Как же таких забудешь? — добавил я. — А что?

— Да тут такое дело… мы на дачу ко мне собираемся. Поедешь с нами?

— Легко! — с радостью согласился я. — Когда?

— Завтра, — ответил Илья. — Я с парнями поговорил, они не против, чтобы ты присоединился. Они прикольные ребята. Петр обещал привести свекольный самогон!

— С моей стороны было бы преступлением отказаться! — засмеялся я. — Вчетвером поедем?

— Да, Петр точно поедет. У Павла с родителями, конечно, напряг — он сессию завалил, но, думаю, у него получится слинять. А там девчонки, может, подтянутся…

— А что? А кто?

— Ну, моя барышня с подругой. Я точно не знаю, они сказали сами доедут… так что завтра в девять у метро. Лады?

— Договорились.

— Вот и отлично! — улыбнулся Илья. — Тогда в столовую зайдем и домой?

— Давай…

Что-то меняется в мире, когда смотришь через окно на улицу, которую дождливый вечер лишает людских голосов. Мы прячемся в теплых домах, согреваясь горячим чаем и укутываясь в мягкие пледы. Из мира пропадает что-то важное, но… кому это важно? Я не знаю, сможет ли Вселенная жить, если вдруг из мира исчезнут люди. Будет ли в этом смысл? И создавалось ли все это для нас? Для людей.

Я часто прихожу в места, которые связывают меня с прошлым. Что я ищу там? Воспоминания? Может быть, будущее? На тех улицах не осталось ничего, что принадлежит мне. Годы, потом десятки лет стирают из мира важность этих мест. Стены меняют цвет, отражая уже другие голоса. И мой, ставший глухим, не заслуживает теперь даже эха.

Но я все равно прихожу туда снова и снова. И, кажется, впервые мне стало по-настоящему понятно — почему люди верят в бога. Он — то единственное, что невозможно отнять, что нельзя потерять. Он не предаст и не исчезнет, чтобы ни случилось. Жаль только, что мне так и не удалось поверить в него. Но я верю в тебя. В ту, что предавала; верю той, что оставил в одиночестве смотреть на небо покрасневшими от слез глазами. С каждым годом я все сильнее захлебываюсь тишиной, забываю, как произносить слова; перестаю узнавать собственный голос. И оттого моя вера становится все сильнее. Ведь кроме нее, в этом мире нет ничего.

Тук-тук. Стук в дверь отвлек меня от мыслей.

— Да, пап, заходи! — крикнул я.

— Филипп, мне нужна твоя помощь, — сказал вошедший в комнату отец.

— Давай. Конечно, помогу. А что нужно сделать?

— Да, понимаешь сын, — с виноватой улыбкой ответил папа, — мне тут Володя, ну, с работы, фотографии хотел прислать. Говорит, что надо на каком-то сайте зарегистрироваться, чтобы посмотреть. Вот, он мне написал…

Папа протянул мне бумажку. На ней был указан адрес социальной сети. Илья давно говорил про нее, но как-то руки не доходили сделать страничку. Вообще, в последние месяцы в коридорах универа только и слышно было — «добавь меня в друзья», «а у тебя есть профиль?». Ну, что ж, похоже, папа станет в нашей семье первооткрывателем общения в интернете.

— Смотри — здесь надо добавить твою фотографию, тут нажимаешь — можно искать людей, можно смотреть их записи, вот… сообщения, группы разные…

Через час папа с видом матерого сетевого путешественника увлеченно стучал по клавишам, а я отправился в свою комнату и тоже включил компьютер. Вскоре и у меня появилась своя страничка в социальной сети.

Я добавил в друзья Илью. У него в профиле были несколько фоток из нашего универа, в том числе и со мной. «Это что? У меня всегда такая рожа!?» — недовольно пробурчал я. Но главное открытие ждало меня в другом разделе. В друзьях у Ильи было двадцать три человека. Я нажал на список и стал смотреть…

Она была первой в открывшейся вкладке. Мари… я сразу узнал ее. Не мог не узнать. С экрана на меня смотрели такие знакомые синие глаза. Но теперь они принадлежали не той одиннадцатилетней девочке, которую я когда-то пытался укрыть от холодных капель дождя своим зонтом. Мари была красива, как бывает красива жизнь в самом ее рассвете. Без шрамов, без незаживающих рубцов обмана и разочарований. И даже Северное сияние, что я называл прекраснейшим из земных чудес, в ту минуту казалось мне лишь бледным отражением красоты, что я имел счастье видеть на экране своего компьютера.

Я закрыл дверь в комнату на щеколду, встал на подоконник и закурил в открытую форточку. Плевать, что папа еще не спит… на все было плевать… черт возьми, неужели мне не послышалось? Неужели Андрей и вправду произнес ее имя? Не просто назвал Мари какую-то неизвестную мне девушку… неужели это она?.. значит, она приедет завтра? Значит она — девушка моего друга… я глубоко затянулся, обжег дрожавшие пальцы и выкинул окурок на улицу.

Знаешь, когда мы с отцом жили на Севере, мне часто было одиноко. И я совсем не страдал от этого. Но, как, пожалуй, и любому другому человеку, мне нужно было нечто, что связывает жизнь с окружающим миром.

Долгими зимними вечерами я часто бродил по вахтовому поселку в одиночестве. И разговаривал вслух сам с собой. Вернее, представлял, что являюсь героем какой-нибудь книги. В моих фантазиях мир вокруг был безжизненной ледяной пустыней, где я, путешественник, потерпевший крушение, пытаюсь добраться до какого-нибудь городка, где живут люди.

Я пробирался по снегу, местами доходившему до пояса, рассказывая самому себе эту выдуманную историю. И это было так увлекательно, что мне захотелось написать книгу. Это ведь так естественно — рассказывать о себе. Но в моей реальности не оказалось слушателей.

Иногда переживаний и мыслей становится слишком много, чтобы уместить их только в собственной голове. Каждому из нас нужно переварить это, придать форму чувствам, назвать их словами. Но под силу ли такая задача подростку? Тогда, на Севере я не смог… не смог начать свою книгу, хотя мне так этого хотелось. У меня не было слов.

Но теперь я с точность до минуты могу сказать, когда они появились. Пусть их было немного, но они стали одними из самых важных в моей жизни. Тем вечером я закрыл социальную сеть, достал из ящика стола блокнот и написал на первой странице название — «Ты называешь дождь по имени».

Пройдет еще очень много времени, прежде чем книга появится на свет. Годы, десятки лет. Но все, что мне предстояло пережить, случилось ради этого. Я не мог спать той ночью, представляя в голове картины будущего. Наши глаза встретятся, я должен буду произнести слова. Какие слова? И будут ли они нужны ей? И что, черт возьми, происходит с моим сердцем? Разве оно может звучать так громко, оглушая стуком опустевший двор? А, впрочем, это могли быть просто капли дождя, разбивающиеся о жестяной карниз.