Лабиринты чужой души. Книга 2

Людмила Евсюкова

Путь к счастью тернист и извилист. Две малышки в разное время попадают в приемную семью. Взрослея, они мечтают: одна о семье и детях, вторая о богатстве, славе и веселой жизни. Они спорят, кто быстрее достигнет исполнения мечты. Вызов брошен. И не известно, к чему это приведет. В произведении любовь и блуд, плен, погони, насилие, обман и семейные отношения. Роман о молодежи и для нее. Надеюсь, придется по душе и людям более старшего возраста.

Глава 3. Сон. Люба. 1964 год

Как-то осенью ближе к обеду Писаревы отправились на собственной машине в торговый центр. Ехали и молчали, думая каждый о своем.

Вдруг Мила, загадочно посмотрела на мужа:

— Представляешь, мне сегодня такой интересный сон приснился.

— Плохой? — Повернул он голову в ее сторону.

— Почему сразу плохой? Очень даже хороший! Приснилось, что ты принес домой маленькую девочку. Я была счастлива до потери пульса. Переодевала и обнимала ее, радуясь, что снова стала матерью.

— Тебе точно такое привиделось?

— Я когда — нибудь говорила неправду?

Супруг расхохотался, и, захлебываясь собственным смехом, выдавил из себя:

— Ну, надо же! Такое совпадение!

— Ты о чем? — удивилась Мила.

— Я тоже подобное видел. Будто веду я машину. Вдруг женщина с обочины бросает мне под колеса сверток. Нажал на тормоз. Выскочил из машины. И поднял из-под колес кроху в одеяле.

Я просто взбесился:

— Ты что? С ума сошла? Дитя под колеса бросаешь? И себя, и водителя под статью толкаешь! Это же дар Божий, который не каждому в нашей жизни дается.

Женщина размазывала по лицу слезы, глядя на меня пристально и злобно:

— А что мне с этого дара? Как прикажете растить ее? Она постоянно есть просит, а мне нечем кормить.

— Выходит, она совсем тебе не нужна?

— А зачем она мне!? Как смогу одна ее поднять: работы нет и найти ее нет возможности, пока дитя не вырастет.

— Так ты откажись от малышки в мою пользу. Зачем жизни лишать, бросать, как щенка, под колеса?! Я найду пропитание и обеспечу всем необходимым.

Нерадивая мать встрепенулась:

— Да с удовольствием. А что, так можно?

— Интересные вы, женщины! Как с мужиками кувыркаться, так вы грамотные! А как с дитем обращаться, не знаете. Вам лучше жизни лишить, чем дать второй шанс.

— Да и не кувыркалась я вовсе. Изнасиловали меня три выродка, когда из института домой шла. Даже не знаю, кто из них оказался плодовитым. Когда стало видно живот, пришлось из семьи уйти и из института.

— Так ты ДНК сделай.

— А деньги? И где потом этого папашу искать?

Я почесал подбородок:

— Ну и ситуация.

В это время по встречной полосе мимо проезжала милицейская машина. Поднял руку. Автомобиль остановился. Из окна выглянул работник правоохранительных органов.

— В чем дело?

Я пригнулся к нему:

— Товарищ милиционер! Подойдите к нам, пожалуйста.

Тот перешел на противоположную сторону дороги:

— Вам помощь нужна?

— Тут такое дело. — Начал я. — Женщине не на что содержать ребенка. Она хочет отказаться от него. А мы с супругой могли бы заняться его воспитанием. По медицинским показаниям жены мы уже не имеем возможности родить собственного крепыша, а любви и тепла еще хватает. Подскажите, как это сделать быстрее и проще?

Милиционер пристально посмотрел на потенциальную отказницу, потом на меня:

— Вам повезло, меня часто приглашают на составление таких документов. И именную печать я взял с собой, так как еду в опеку и попечительство. Документ лучше мне самому туда завезти. Думаю, правильнее доверить воспитание людям адекватным и добрым, чем вытаскивать малюток из мусорных ящиков и колючих зарослей в лесу.

Он составил акт и удостоверил наши подписи. Я с копией отказа и с ребенком отправился домой. А он в опеку.

— Если бы все было так просто. Захотел малыша. И взял на воспитание. А-то ведь куча препятствий на пути.

В это самое время в одной из неблагополучных семей случилась непоправимая беда. Десятилетняя дочка пришла из детского дома проведать родных, взять кое-что из своих вещей и отказ матери от нее. Мать пьянствовала с собутыльниками и не обратила на ее приход внимания. Зато девочка понравилась одному из пьянчуг:

— Какая ладненькая куколка. А что, если я ее… это…? Ну, так сказать, сделаю своей любимой кралей?

Мать неустойчиво кивнула головой:

— Две бутылки на стол… и дерзай. Давно пора поставить ей мозги на место. А-то, видишь ли, мать ей плохая. И флаг тебе в руки, — загоготала она, как сумасшедшая.

В проеме Любиной двери показался толстый мужик с пропитой физиономией.

— Дядя, вам чего? Мама на кухне.

— М-мне н-не нужна твоя м-мама! Я к-к т-тебе, — промычал мужик.

И повалил девочку на кровать, потом склонился к ее губам. От него воняло водкой и какой-то кислятиной. Она отвела голову в сторону, стала вырываться. Никто без ее желания не тронет ее. Особенно этот вонючий алкаш.

Толстяк от ее отказа только распалился. Он предполагал, что с ее стороны возможен протест, но думал, она чуть поломается и сдастся. А тут сопротивление не стихало, а поднималось по восходящей.

Он пробовал взять ее мягкостью и нежностью.

— Ну, чего ты ломаешься? Все когда-то становятся женщинами. Я сделаю тебя королевой, будешь в шелках и золоте ходить.

— Ага, как ты, пьянь чумазая! Ненавижу! Пошел вон! Мама! Помоги!

Но маме было не до криков. Волновало другое: как бы при дележе водки не обхитрили собутыльники..

— Ах, так, не хочешь по — хорошему, могу прибегнуть к грубости, — орал похотливый алкаш.

— Отпустите меня! Прошу вас! Милицию на вас натравлю! Гады! — кричала Люба.

Но никто не спешил ей на помощь.

Мужик стягивал одежду, надавливая на ее тело своим, растянул ее руки в разные стороны. И при этом безрезультатно пытался поймать слюнявым ртом ее губы. Только это почти получилась, она со всей силы прикусила ему губу. Во рту появился привкус собственной крови.

Это настолько взбесило его, что он схватил руками ее ночную сорочку и разорвал сверху донизу. Потом сделал то же самое с нижним бельем. Его желание обладать недотрогой достигло апогея, а для нее это означало опуститься в собственных глазах до самого пола.

Он требовательно подминал ее под себя. Она при этом кусалась и царапалась, хотя натиск мужика и ее силы несопоставимы. Он наматывал ее волосы на руку, и трепал голову из стороны в сторону. И все равно никак не мог подчинить своей воле:

— Мама, помоги! Насилуют! — кричала она.

А пьяная в дымину мама делала вид, что не слышит собственной дочери. Лишь посмеивалась:

— Чего орать — то? Уж он-то справится. Взрослая уже. Раз шапкой не собьешь, — пора зарабатывать деньги в семью. Итак, воли много было. В циркачки, видишь ли, в Москву захотелось. Она будет жить и хлеб с икрой и маслом трескать, а матери помогать не надо, пусть прозябает в нищете. У самой во-он какие шмотки в детдоме выдали, а мать в обносках ходит.

— Тамар, может, зря ты это все затеяла? Жалко. Дочка ведь, — подал голос ее партнер по выпивке, что сидел между нею и старшим сыном, который от злости сжимал губы и зыркал глазами на мать. Но ничего не говорил.

— Молчи уже! Я — мать, лучше знаю, что плохо, а что хорошо. В детстве она от нас сбежала, попала в детдом. Ее там кормили, поили, одевали, спала на чистеньком постельном белье. Хоть бы раз вспомнила обо мне. Нет, ей мой отказ и приемную семью подавай. Там, видишь ли, ей лучше будет. А я? Я что, плохая мать?

— Никто не винит тебя. Ну, будут другие родители, станут заботиться о ней. Хоть об этом не надо будет думать. А ты все равно останешься ее биологической матерью.

— Ладно! Давай, наливай! За это надо выпить.

А насильник тем временем в соседней комнате решил вырубить Любу кулаком. Он ударив сначала со всей силы в лицо, потом так же ниже живота, она согнулась от боли, но продолжала отталкивать от себя ногами. Он колотил ее по лодыжкам, а потом, схватив за подмышки, так тряханул, что у нее колыхнулась голова. И в то же время попал кулаком по ней. Она ударилась затылком о спинку кровати. Перед глазами заплясали искры.

Кровать и вся Люба покрылись разводами крови. Таким же был и он. Ее голое тело приводило насильника в неистовое желание. А девочка от стыда укрывалась руками от него и защищала свою честь, насколько позволяла ей девичья сила.

Он уже не контролировал себя и колотил по лицу, рукам, потом снова намотал на руку косы и с силой развел ей ноги. При первой же попытке совокупиться с нею, раздались нечеловеческие вопли девочки. И только после наступления оргазма увидел, что простынь, его предмет для секса и вся его жертва были в крови.

Он даже сам не мог поверить в то, что распалился до избиения малолетки. А потом уже ничего не оставалось, как бить, словно ставя точку: не бывать тому, чтобы в постели командовала женщина, пусть даже еще и девственница.

Давно с ним такого не случалось. Злость прямо раздирала его. Жалость и сожаление он старательно прогонял из головы. Женщины для того и созданы, чтобы ублажать мужчину, быть их игрушкой по жизни.

Для него утренний секс с девочкой принес позитивное настроение, даже гордость собой. Когда он забылся на миг от усталости, Люба сползла с кровати, оставляя кровавый след везде, где передвигалась, открыла окно, и с трудом вылезла через него на улицу из дома матери, которая не спасла ее, свою малолетнюю дочь, от насильника. А еще и насмехалась, слыша ее вопли и зов о помощи. Это не мать, а дьявол в юбке. Никогда ее ноги здесь больше не будет. И зачем только приходила сюда?

Хотела получить письменный отказ от нее и порадовать, что нашлись приемные родители. Страшно даже представить, что теперь будет? Как жить после всей этой грязи? Сумеет ли она показаться детском доме после такого позора? Нет, не могла она пойти туда. Поэтому зашла в сарай учреждения, упала на доски и сжалась в комок, обливаясь слезами.

Боль физическая слегка утихла, теперь плакала душа. У нее не было сил привести себя в порядок, мир померк, и впереди зияла черная тьма. Лишь одно вертелось в голове: все выдержу и рано или поздно попаду в семью. Ладно, отец осудит, но мама-то поймет и поможет. Она жила сейчас мизерной надеждой, что потенциальные родители не откажутся от нее, не бросят в беде.

Не все в нашей жизни получается так, как хочется. Лежала и плакала так до самого утра. Но голод не тетка, утром поплелась в сторону продуктового магазина. Смотришь, кто-то пожалеет и накормит. С самого утра она то стояла возле двери, то сидела на лавочке неподалеку.

Семилетняя Вера ближе к вечеру пошла за продуктами. Вернулась домой взволнованная:

— Мама, ко мне сейчас возле магазина пристали два детдомовца. Один стал вырывать сумку с продуктами, а другой выкручивать руку. Было так больно, я кричала и плакала.

Мила сжала кулаки:

— Что они тебе сделали?

— Ничего! Подбежала девочка, она до этого тоже плакала на лавочке. И тому хулигану сзади подножку подставила, он упал, ударился носом, стал размазывать кровь по лицу.

Тот, что держал меня за руку, орал ей:

— Кто тебя звал сюда, Любка?

— А чего меня звать? Отстаньте от девчонки, не получите по шеям, — огрызнулась она, и завернула ему руку за спину.

Потом пнула под зад:

— Пошел вон, оба пошли отсюда, придурки!

Мальчишка прищурился и зашипел на нее, как змея:

— Я скажу в детдоме, что ты грязная и дерешься, — попадешь в темную комнату!

— Директор узнает, что вы детей обижаете, — самих туда отправит.

Мальчишки убежали. Я глянула, а у девочки на лице, руках и ногах, — везде синяки и кровь.

— Поэтому она плакала?

— Да, она сказала, ее алкаш один побил.

Когда он пришел, мама Любина пьяная сидела за столом с алкашами, он отдал ей две бутылки водки. И ввалился в комнату вслед за Любой.

— А сколько же девочке лет?

— Десять, кажется.

— Чего же она весь день сидит на лавочке, и никуда не уходит? — заволновалась мать малышки.

— Так она детдомовская. Отпросилась мать проведать. А потом убежала из дома через окно. Тот дядька и наставил ей синяков, который за нею в комнату приперся.

Мы потом подружились, сидели на лавочке и разговаривали. Я отломила ей кусок от булочки и колбасы. Ты не будешь ругаться?

— За что же корить тебя, солнышко, если все правильно сделала?

Верочка прижалась к Миле:

— Мы сидели и ели булку с колбасой, и еще болтали ногами. Мне было так хорошо, будто она моя сестра, — подняла дочка распухшие глаза на маму.

У Милы от волнения забилось сердце и закралось подозрение: дядька мог не только просто побить девочку.

— Доченька, покажи, где вы сидели с Любой.

— Пойдем. Я ей так и сказала, что ты поможешь.

Мила погладила девочку по голове:

— Моя ты умница. Ну-ка, вспомни: что на ней надето? На улице — то прохладно.

— Только большущий сарафан и комнатные шлепанцы, вроде.

Мила еще больше утвердилась в своем подозрении.

— Подожди, найду что-нибудь теплое для нее, и пойдем.

И задумалась: что взять для бедняги, какого она роста? Она забралась на стул возле шкафа и достала с антресолей вещи старшей дочери, которые вполне могли сейчас пригодиться.

Скоро Вера уже бежала к лавочке, где все еще сидела полураздетая девочка с грустными, почти взрослыми глазами. Столько отчаяния и растерянности было в них, что у Милы заныло сердце. Появилось такое же щемящее чувство, какое испытала три года назад, когда узнала историю появления Верочки в детском доме. Люба смахивала сейчас на экзотический цветок, сорванный безжалостной рукой из родной почвы.

Мила надела на девочку теплые вещи, и спросила:

— Люба, скажи, тот дядька только бил тебя, больше ничего не делал?

— Он бил меня, порвал платье, за все хватал, делал мне больно, а потом свалился и уснул. Я выскочила в окно совсем раздетая, с веревки сняла мамин сарафан, что сох после стирки, за сараем оделась. Больше туда не пойду, потому что боюсь. То брат, то дядьки там пристают.

Мила удивилась:

— А что же мама?

— Она всегда напивается водки, и тут же начинает орать, что я нахлебница, и мне пора зарабатывать деньги в семью.

Мила сочувственно пожала плечами:

— Если у вас такое творится, лучше тогда в детдоме жить?

— Так я там два года и живу. Когда брат ко мне лез, бил и рвал на мне вещи, я ударила его кастрюлей с солеными огурцами. Мать их всегда много солит для закуски. И убежала из дому, жила в подвале дома рядом со школой. Кто-то из жильцов написал жалобу, меня забрали в милицию и определили в детский дом.

— И с тех пор ты не была в школе?

— Почему? До вчерашнего дня училась. Теперь не знаю, как там с синяками покажусь.

— А зачем же вчера пошла в родительский дом?

Девочку подняла горящие глаза на Милу:

— А я, может, хочу, чтобы в семью взяли, и я стала артисткой цирка! Чем я хуже других? Для этого нужен отказ матери от меня. А она кричит, что не будет этого делать: раз она дала мне жизнь, я по гроб обязана заботиться о ней. И должна начать это делать уже сейчас.

Мила покачала головой:

— А, знаешь, Люба, пойдем к нам в гости. У нас есть ванна, одежда старшей дочери. Отдохнешь. Приведешь себя в порядок, переночуешь у нас. Никто тебя ругать не будет. Я предупрежу директора. Не в таком же виде в детдом возвращаться.

У Верочки загорелись глаза:

— Мамуль, и чай с пирогами будем пить?

— Обязательно. Я сегодня твой любимый яблочный испекла.

— Ура! Мамулечка у меня самая лучшая. — Она чмокнула Милу в щеку.

И повернула голову к Любе:

— А ты любишь такой?

— Кажется, да. Нам давали как-то в детдоме. Только я не помню, с чем, — покраснела Люба.

— Пойдем скорей, — сказала Вера. И протянула ей руку. Та поплелась с Милой и Верой, стараясь не расплакаться у них на глазах. Все болело. Было одно лишь желание — выспаться, чтобы заработали мозги. От усталости она была не в силах мыслить.

Поздно вечером Мила по телефону рассказала обо всем директору детдома и старшим детям Илье и Наташе.

— Мамочка, постарайся все на Любе сохранить в таком виде, какой есть, — твердил в трубку сын, как аксиому, повторяя то же самое, что и чуть раньше директор.

— Что ты имеешь в виду?

— Не давай купаться, надо полное медицинское освидетельствование провести.

— В том-то и дело, я как раз хотела искупать ее. А у нее хватило только сил на чай с пирогом, потом вырубилась прямо за столом.

— Вот и славно. Рано утром заедем за директором учреждения и отвезем Любу в милицию и к судмедэкспертам.

Примерно через час дети приехали в родительский дом. Теперь вся семья сидела за столом и решала, как помочь попавшей в беду девочке.

Наташа и мама были непреклонны:

— Этих педофилов надо лишать способности даже мечтать о близости с детьми, лишив их бесполезного органа.

— Какие вы кровожадные, — улыбалась мужская часть семьи. Хотя, конечно правы. Они даже после заключения не успокаиваются. И снова попадаются на подобных преступлениях.

— Вот недавно читал, что не успел освободиться такой любитель подростков, как его снова поймали за изнасилование ребенка и его убийство меньше, чем через двое суток, — сказал Илья.

— Ну, правильно, зачем оставлять свидетеля в живых? — зыркнула на окно Наташа, словно именно за ним скрывались все преступники мира.

Мила села на любимого конька:

— По-умному с такими поступают в Азии! Их лишают мужского достоинства. Сразу наступает штиль.

— Как бы не так! Не имея возможности совершить желаемое, они за деньги предлагают малышей другим насильникам, создают подпольные эротические салоны, где издеваются над детьми, неважно, кто они, мальчики или девочки.

Илья вздохнул:

— Народ совсем на деньгах помешался. Вот вынь да положь им богатство. И чем быстрее, тем лучше.

Василий, как глава семейства, решил поставить точку на отвлечениях от темы:

— Что-то мы отошли от нашей беды. Девочка попала в переплет. Сможем ли мы ей как-то помочь?

— Для начала нужно освидетельствование провести, — подал голос Илья.

Мила громко вздохнула:

— Я разговаривала с директором детдома по телефону. Как только завтра приведем Любу, он будет ждать с медсестрой и психологом учреждения. Специалисты поговорят с нею, запишут объяснение на диктофон и отвезут на автобусе в экспертное бюро.

— А в суд когда?

— Первым делом освидетельствование и беседа с психологом, потом все остальное.

— Директор сказала еще, что детдомовские специалисты переживают, не заартачится ли девочка, не повернет все действия вспять из жалости или нажима родственников?!

Ее собиралась удочерить одна семья. Когда я позвонила, они как раз были в кабинете директора. Тот при мне поделился с ними бедой, в какую попала бедняга. И предполагаемые родители в один голос закричали:

— Нет! Нам не нужна испорченная девчонка. А — то возьмешь такую, и будешь локти кусать. Мы хотели взять в семью серьезную, без проблем и темного прошлого!

Василий сверкнул глазами и помахал кулаком почему-то в сторону входной двери:

— Вот из-за таких горе — усыновителей дети перестают верить взрослым, в то, что мир

бывает не только черно-белым! Им что, на выставку выставлять горемыку? И в чем ее вина, если родная мать продала за две бутылки водки собутыльнику?! Милочка, мы же не бросим девочку наедине с этим ужасом?

А та и сама подумала вслух:

— Где три с лишним года назад нашлось место одной малышке, там, если чуть подвинуться, можно найти его и для другой.

Наташа предостерегающе сказала:

— Смотрите, родители, с десятилетней девочкой вам встретится проблем больше, чем было с трехлетней малышкой.

Отец отмахнулся:

— Верно-то, верно! Но мы с матерью никогда их не боялись. Всегда решали по мере поступления. Даже с Вами бывало всякое. Так ведь, мать?

Мила кивнула головой:

— Сейчас главное, — успокоить Любу, поддержать, чтобы она знала, — мы на ее стороне.

Пусть никого не боится, доводит дело о наказании виновных до завершения. А мы пока займемся документами по ее удочерению.

На этом и остановились. И дружно отправились спать.

Утром встали рано. Старшие дети тут же засобирались домой.

— Быстренько все приводим себя в порядок, завтракаем и разбегаемся по рабочим местам, — скомандовал папа.

— Пап, ну мы у себя дома поедим, если получится, а — то ведь семьи переживают.

— Ну, вы… Ладно, счастливого пути. Спасибо, что приехали, помогли принять решение.

— Да мы что! Всегда вас поддержим, — ответила Наташа.

— А вы у нас классные! Ни у кого нет таких родителей! — Сверкнули глаза у Ильи.

Они на прощание обняли мать с отцом. И уехали.

Люба, как услышала, что ей предстоит идти в детдом, приуныла и теперь сидела с отрешенным взглядом в сторонке от стола. Верочка безрезультатно пыталась ее разговорить:

— Как спалось, Люба? Что-нибудь снилось?

— Да так себе, все тело болело. Кошмары всякие плелись. А теперь еще идти в проклятый детдом.

Мила села рядом:

— Верочка, помоги папе накрыть на стол, а я пока с нашей гостьей побеседую.

— Ага. Я мигом.

— Может, подушка или матрас были жесткими, милая? — обняла она девочку.

— Да нет, тетя Мила, все нормально. Просто домашний кошмар крутился в мозгу всю ночь. Я так боюсь возвращаться в учреждение, и еще больше жить там вечно. — Она глубоко вздохнула, из глаз потекли слезы. — Мне у вас так хорошо было. Все добрые, внимательные.

— Ты — хорошая девочка, Люба. Не останешься в казенных стенах надолго.

— Не успокаивайте. Я слышала, что потенциальные родители отказались от меня. А я так надеялась на них.

— Да не переживай так. Скажи, а с нами хотела бы жить!?

У девочки вспыхнули глаза:

— Еще как! Вы и, правда, возьмете меня?

Мила ответила:

— У нас правило: никого не бросать в беде. Только есть и условие к тебе: в детдоме ждут специалисты. Все честно и подробно им расскажи, пройди полное освидетельствование и постарайся спокойно отнестись ко всему, что произойдет в суде. Пойми, преступник должен сидеть в тюрьме. Если его туда не отправить, пожалеть, он надругается еще над кем-то. Такая у них психология. Никого и ничего не бойся. А мы пока подготовим документы для твоего удочерения. Договорились?

Девочка прижалась к Миле и зашмыгала носом:

— Я все сделаю, тетечка Милочка, как вы сказали. Только не бросайте меня, как те.

У Милы засвербило в груди: бедная девочка, всего десять лет, а уже встретилась с предательством, насилием, непониманием и с агрессией. Если не помочь бедолаге сейчас, она сломается. Вся дальнейшая жизнь пойдет кувырком.

После завтрака она отвела Любу в детский дом. И оставила там для прохождения всего, что положено в подобных случаях. Там специалисты, они свое дело знают четко. Сама занялась сбором необходимых документов и работой, периодически узнавая, как дела у Любы.

Родные дети не были против удочерения Любы, они просто переживали, хватит ли у мамы и папы здоровья и сил на воспитание двух девочек. А Верочка опасалась стать лишней, нелюбимой, когда в семье появится еще один ребенок.

Она спряталась за занавеску, и не хотела оттуда выходить.

— Что с тобой, солнышко? — спросила ее Мила.

— Мамочка, я очень хочу, чтобы вы с папой стали родителями Любе, но я опасаюсь…

— И что ж тебя так пугает, Верочка?

— А то, что вы меня отдадите кому-нибудь другому.

Мама обняла малышку:

— Чего это мы станем тебя отдавать кому-то, ты нам самим нужна. Мы тебя любим. Нам хорошо всем вместе. Так ведь?

— Ага. А когда папа купил новую машину, он же продал старую?! А вдруг и меня вы на Любу поменяете.

— Что ты, милая, — погладила дочку по голове мама, дети — не товар, их не меняют. Мы просто возьмем Любу к себе. И вы будете обе нашими дочками, а друг другу сестрами. Станете дружить, помогать друг другу.

— Ну, тогда берите. Мне она тоже нравится.

Вскоре в семье появилась еще одна дочка. Любу в школу приняли не в четвертый класс, а в третий. Сказали, что ее экзаменовали и вынесли решение из-за многочисленных пропусков провести с нею повторное обучение. Верочка в тот же год стала первоклассницей, переходя из класса в класс с отличными оценками. Все в семье Писаревых постепенно налаживалось.