Хорошенький упырь без опыта работы. История чёрного серебра

Любовь {Leo} Паршина

Аня Кречетова родом из Москвы. Однажды переехала в Питер и ни разу об этом не пожалела.Ведь какой еще город подойдет для начинающего, очень мирного вампира, коим и является Аня? Помимо древних темных сил в крови у Ани заложена и непомерная тяга к справедливости, ведь папа у нее служит «в органах». Когда подруга попадает в беду, Аня не может оставаться в стороне и берется за расследование.Но понимает ли она собственную природу и чего ей это на самом деле будет стоить?

Глава 3

После истории с Юлькой, как после любого нервного потрясения, сходить «на променад» просто требовалось. Тем более, если Альбине понадобится помощь, потом времени просто может не быть.

Так что Аня нанесла на лицо боевой раскрас под кодовым названием «готичный макияж», надела высокие сапоги, юбку, напоминающую нижнее белье XVIII века, тонкую белую блузку и кожаный топ типа «корсет».

Топ был из секс-шопа. Зашли как-то с Юлькой просто поглазеть и поржать, а в итоге перемерили половину ассортимента, который можно было носить вне постели.

Продавщица — скучающая в будний день в черно-неоновом подвале разврата суровая лесбиянка — сама активно включилась в процесс выбора и давала вполне дельные советы.

Этот кожаный топ Аньке подкинула именно она, причем так легко, между делом, выбрав наметанным глазом.

— Ты ей нравишься, — заметила Юлька, просунув голову из соседней кабинки, и зловредно хихикнула. — Настоящая лесбиянка! Ценитель женской красоты говна не посоветует.

— Ты нетолерантна! — назидательно хмыкнула Аня и ладонью втопила Юлькино лицо обратно за занавеску.

Воспоминание о Юльке холодной горечью пролегло в пищеводе. Как она? На что вообще сейчас похожа?

«Нет, — решила Аня. — Потом. Переведут из реанимации, тогда навещу. Сегодня „на променад“, запью горечь».

К Саше и Славику она приехала к девяти часам. «Как обычно» означало, что сейчас они двинут в пригород, в гости к юному и сговорчивому любителю тьмы. Парень жил один, работал, как Аня и большинство ее знакомых, на дому, а в город выбирался на тусовки своего узкого кружка, где люди занимались расширением чувственного опыта во всех смыслах — от пространных рассуждений о религии, до поиска партнера… На расширенные собрания таких тусовок могли попасть и интересующиеся со стороны. Именно там можно было поймать «донора», тем более, что многие из тамошней публики интересовались садо-мазо темой и следили за показателями здоровья. Один такой кадр и запал на Славика. Так запал, что согласился на всё — и на отношения без близости, только с «донорством», и на то, чтобы немного угощать друзей. Даже Аньку.

Собираясь в гости к человечку из подобной тусовки, и одеваться стоило соответствующе. Ну не приходить же в толстовке или шерстяной тунике.

Ей даже нравился такой маскарад, тем более, что Сашка со Славой наряжались не хуже. Надо ведь было поддерживать образ, чтобы «донор» не думал, что истекает кровью ради кучки цивилов.

В обычной жизни Слава носил простые светлые рубашки и слегка расклешенные джинсы в память о семидесятых, когда он был самым стильным вожатым на весь пионерлагерь. Да еще и дерзким настолько, что отрастил кудри как у Ленского. Правда, черными они казались, пока рядом не вставал Сашка — и сразу становилось видно, что Славик просто шатен. А у Сашки были почти по-азиатски черные и прямые волосы и карие глаза, так что в готичном прикиде он напоминал ожившую аниме-фигурку. Когда парни представлялись братьями, Сашку принимали за младшего, хотя он уже разменял тринадцатый десяток. Правда, даже столь долгой жизни не удалось полностью вытравить из него школяра — вернее, гимназиста старшего класса — и, умея носить вполне дорогие костюмы, он предпочитал джинсы с кедами.

Но не сегодня.

Едва Саша открыл дверь, Аня увидела, что на этот вечер он выбрал кое-что из своего старого гардероба — английский костюм пятидесятых годов из черной шерсти, подкрепленный со временем черными же кожаными вставками. Одежда такого типа, явно старая, явно из другой эпохи и при этом сидящая на этом худеньком пареньке идеально по размеру, производила нужное впечатление — мозг путался в показаниях и посылал единственный сигнал: «Тут что-то жуткое». Вдобавок на лацкане пиджака красовалась булавка со стеклянным, крохотным, но очень реалистично выполненным алым сердечком.

С явным удовольствием окинув Аню взглядом, Саша поцеловал ей руку. Аня сделала книксен и уже затем последовали обнимашки. Обнимать Сашу было интересно — из-за костлявости и худобы казалось, что обнимаешь подростка.

— Привет, Сашка. Уже выходим?

— Здравствуй, Аннушка. Пардон, но слегка задерживаемся. Дадим Славушке еще пять минут.

— Что, прихорашивается? — хихикнула Аня, но тут Саша приложил палец к губам.

— Да если бы… То есть, кажется, уже закончил… Короче, у нас тут кратковременная перестроечная истерика. Надо просто переждать.

— Опять?

Саша только развел руками.

Оба подошли к двери в ванную в конце коридора, и Саша аккуратно постучал.

— Да?

— Слава, наша Аннушка пришла.

— Сейчас.

Слава отвечал через паузы, словно был целиком поглощен каким-то процессом или думой.

Тоже немного выждав, Аня склонилась к двери, побарабанила короткими, выкрашенными в бордо ноготками, из которых две штуки уже были выкрашены повторно поверх отпечатка ткани.

— Слава, привет.

— Привет, Ань.

Снова настала тишина. Только едва слышно журчала оставленная без внимания струйка воды из крана над раковиной.

«Перестроечная истерика» на ее памяти у Славы уже случалась, и теперь надо было просто немного подождать и подискутировать. Аня прислонилась к углу старого шкафа и тут же почувствовала, как черный цветок на ее заколке странным образом тянет вверх. Подняв голову, встретилась взором с котом Боцманом. Черный и зеленоглазый как нечистая сила, вдобавок вислоухий метис, вероятно, был выброшен прежними хозяевами на улицу за нечистокровность и уже в дворовых боях получил шрам, перекосивший левую половину его морды. Боцмана домой принес Слава. Вернее, похоже, это Боцман нашел Славу, когда тот, сидя вечером в парке с кофе, делал наброски. Кот пришел, сел рядом, а потом и лег на колени, решив, что именно Слава заберет его домой.

Слава забрал. Животина оказалась благодарная, ласковая и общительная.

Теперь, похоже, Боцман пришел вместе со всеми наблюдать, что происходит. Сидел на углу шкафчика, рядом со старинным кожаным чемоданом, и напоминал в полумраке настоящую горгулью.

— Славушка… — снова постучал в дверь ванной Саша. — У нас гостья. Это, в конце концов, не вежливо.

Аня вздохнула:

— Извините, что беспокою вас во время вашей семейной драмы…

— Славушка, нас, кажется, опять за содомитов приняли.

— В первый раз?..

— Пусть тебе плевать на репутацию. Но твои друзья голодны.

— Голодны? — донеслось уже с меньшей паузой и с большей интонацией. — Вот в блокаду, я понимаю, у людей был голод. А у нас какая-то низшая животная потребность. Голодаем! У нас всё есть, что надо для жизни. Даже больше! Вот не чувствую я голода.

— Ты сам, едва проснувшись, пожаловался, что не сыт.

— Не сыт и голоден — разные вещи.

— Нам опасно быть голодными, Славушка. Для людей опасно. Ты хочешь как наш фра Родриго¹ себя истязать, чтобы потом на окружающих кидаться? Нам нужно питаться впрок, чтобы оставаться людьми. Кажется, Марк мне когда-то сказал, что паразитический образ жизни весьма утомителен.

— Готов подписаться под этим. Я страшно устал быть паразитом на теле человечества. Что мы делаем? Мы же сейчас пользуемся психическим расстройством несчастного мальчика. А сколько таких было, сколько будет! И все время — только лгать, покупать, обманывать.

— Слава, прекрати сейчас же! Ты мало того, что заставляешь нашу гостью ждать, так еще и пугаешь ее до полусмерти. — Аня хотела возразить, что вовсе она не напугана, но Саша помахал рукой и вновь приложил палец к губам. — Возьми себя в руки! Ты же комсомолец!

— И что вам с того, что я комсомолец? СССР давно уже нет.

— Российской Империи тоже, давай я в уборной запрусь и будем с тобой через стенку ныть. А Анечка одна поедет «на променад». Только она не поедет, Слава. Потому что это твой «несчастный мальчик» и без тебя нас никто не накормит.

Аня принялась играть с Боцманом, ловить пальцем его тонкую сильную лапку, просто, чтобы отвести глаза. Ей пришло в голову, что будь она на месте Славы, в гневе ляпнула бы что-то вроде «Так сами и ищите себе пропитание и своих больных мальчиков».

Журчание воды прекратилось, щелкнула щеколда и дверь открылась.

Слава стоял в полном «боевом» облачении. Всё в лучшем виде: сапоги со шнуровкой на толстой подошве, кожаные штаны, мантия с капюшоном и рваными краями, жесткий чокер с пятиконечной звездой — единственным предметом в этом гардеробе, который Слава носил с удовольствием, даже с вызовом, — и, конечно же, вишневые линзы в глазах.

Кареглазый Сашка обычно обходился очками с круглыми цветными стеклами. А Ане никакие очки и линзы были не нужны — у нее из-за особенности кривой и насильственной трансформации голубая радужка обзавелась алой короной.

Зная, как Слава не любит слово «Вау», Аня сказала:

— Слава, я каждый раз обалдеваю от твоего преображения в такого горячего доминанта.

Взгляд у Славы, взявшего себя в руки, и правда был как у доминанта:

— Я — советский человек, я всё могу. Простите, друзья, наверное, мне и вправду пора «на променад», раз позволяю себе такое. Идемте! — Он выключил свет в ванной. — Саша, мы же не опаздываем на электричку?

— Нет, успеваем! Твоя истерика удивительно пунктуальна. Так что спокойно пиши своему больному, чтобы ставил стопки греть на кофеварку.

Проверив, свет и окна во всей квартире, наконец, отправились.

Боцман так и наблюдал со шкафа. Наверное, проспит там до утра.

Схема была отработанная: туда — на электричке, обратно — на такси. В обе стороны на такси было очень дорого, а если выбирать, то на электричке лучше было ехать вечером — публика подбиралась и разномастная, и радостная в конце дня, предвкушающая дом и отдых. Перед такими и весело было щегольнуть «боевыми» и раскрасом, и нарядом. А вот толкаться ранним серым утром, среди людей, едущих на любимую работу — это после променада было удушающе тоскливо, просто-таки тяжко.

Тем более, что в такси можно было сесть на переднее сиденье, отдельно от парней — отдельно от кого бы то ни было. После «променада» у Ани часто бывало игривое настроение и лишние физические контакты только без толку волновали. Сидеть вплотную к Сашке со Славиком не хотелось вдвойне — из опасения за собственное поведение.

В этом смысле ее полностью устраивал нынешний донор. Еще Кьяра Безаччо, флорентийка, ровесница Федьки, по секрету как-то сказала ей, что самая изысканная закуска — это юные содомиты. Только начав регулярно питаться, Аня поняла истинный смысл этого секрета. Только содомит нужен самый настоящий, чтобы никак не реагировал на объятия и авансы.

Можно было переключиться, например, на девушек, но Ане было банально невкусно. Не могла отделаться от ощущения, что их кровь отдает кислым творогом и женской раздевалкой. Но поскольку Сашка со Славиком, по их же словам, девушек банально жалели, такая диета ей точно не грозила.

Однако, несмотря на слова Саши о том, что не стоит торопиться, что у нее достаточно времени, Аня всё чаще думала, как однажды будет искать себе пищу сама…

Примечания

1

«Фра» (fra) — «брат», обозначение католического монаха.