Матрёшкино счастье

Любовь Кантаржи, 2019

Марине 41 год, и она уверена, что её жизнь не удалась. Любимый человек погиб много лет назад, муж бросил, дочь грубит. И чем дальше, тем ситуация хуже. Но однажды в её квартире раздаётся необычный телефонный звонок, а затем события развиваются стремительно и непредсказуемо. Героиня попадает в круговорот странных обстоятельств, которым невозможно найти объяснение. До самой развязки мы остаёмся в неведении, что же скрывается за всеми этими невероятными событиями и чем всё закончится…

Глава 4. Верочка

Марина уже подходила к дому, когда в полутьме её чуть не сшибла с ног девушка, мчавшаяся сломя голову наперерез.

— Ой, извините! Ой, это вы, здрасьте, тёть Марин!

Марина остановилась от неожиданности.

— Верочка? Куда ж ты так летишь, не глядя?

— Дела, дела, тёть Марин, опаздываю!

Верочка летела на очередное свидание. Она была третьекурсницей радиотехнического института, жила в соседнем доме; с её мамой, Зиной, Марина сидела когда-то за одной партой. Зинаида работала учительницей начальных классов, была доброй и отзывчивой женщиной, милой и обаятельной, но очень невезучей. Марина не то чтобы дружила с ней, скорее, была для неё чем-то вроде жилетки: терпеливо выслушивала Зинины жалобы на судьбу, искренне сочувствовала, как могла, утешала, чем могла, помогала, а порой давала дельные советы. Зина ценила это и к Марине тянулась.

Первый Зинин муж и Верочкин отец — курсант автомобильного училища Игорь Савельев — погиб в Афганистане, когда их дочке был всего месяц от роду. Со вторым мужем жизнь у Зины сразу не задалась: парень оказался пьющим и бьющим; в подпитии гонял и жену, и маленькую падчерицу как сидоровых коз; так что через несколько лет мучений Зина прогнала непутёвого супруга; дочке было тогда шесть лет. Правда, и после официального развода он долго ещё мотал нервы и Зине, и её матери, и Верочке: примерно раз в три-четыре месяца пытался проникнуть в квартиру и отстоять права на своё главенствующее положение в этой семье. Его не пускали, он буянил и ломился в дверь, соседи вызывали милицию. Так продолжалось несколько лет, а потом он вдруг исчез, будто сгинул; поговаривали, что попал в места не столь отдалённые. Мать с дочерью (бабушки к тому времени уже не было в живых) вздохнули тогда с облегчением. Верочка долго потом боялась, что мама приведёт в дом ещё одного «папу», однако Зинаида, обжегшись на молоке, предпочитала дуть на воду и в семейные игры больше не играла. Дочке же внушала: «Верочка, смотри, не влюбляйся в первого встречного! Ты девочка интересная, не они тебя выбирать должны, а ты их! Сходи на десять свиданий, если надо, и на все двадцать — а выбери одного».

Со временем оказалось, что Вера выросла не просто «интересной», а настоящей красавицей, так что воспользоваться материнским советом ей труда не составило; мальчишки так и вились вокруг неё. Правда, говоря о свиданиях, мать по старинке имела в виду гуляния в парке за ручку и совместные посещения кинотеатров и теперь с нарастающей тревогой наблюдала за тем, как её продвинутая дочка, воспринявшая эти слова на современный манер, выполняла мамины наставления в самом что ни на есть полном объёме. В результате к своим двадцати годам Верочка Савельева оказалась девушкой многоопытной и неплохо поднаторевшей во всех аспектах любви. «Выбирая», она позволяла себе многое — и не потому, что так уж жаждала взрослых отношений, а потому что понимала: именно так она может намертво привязать к себе очередного воздыхателя. А Верочка их коллекционировала!

Она давно и прочно убедилась в том неизгладимом впечатлении, которое производит на юных ровесников, и беззастенчиво пользовалась этим. Ей доставляло удовольствие наблюдать за тем, как мальчишки, теряя голову, становились зависимыми от неё безвольными существами, как порой сталкивались — то в словесных, а порой и в кулачных поединках (это было особенно приятно, поскольку в очередной раз подтверждало в её глазах собственную значимость). У неё не было подруг, ещё со школьных лет девочки сторонились её. Ну и плевать! Зато с каждой новой победой на любовном фронте самооценка её возрастала, а жизнь казалась интересной и наполненной смыслом.

Мать Веры была в панике. Она чувствовала свою вину за легкомысленно данный когда-то совет — но было поздно. В своей погоне за счастьем дочь слишком далеко зашла и возвращаться к человеческим отношениям не собиралась, а если бы и собралась, вряд ли это уже было возможно.

В последнее время беспокойство Зинаиды усилилось: дочка влюбилась. До сих пор она лишь позволяла другим любить себя, а тут такая напасть: роковое чувство! Влюблённость Верочки, как, впрочем, всё вообще, что с ней происходило, была чрезмерной, просто-таки била через край. Иными словами, Верочка потеряла голову.

Егор учился двумя курсами старше, был невысок, коренаст и на первый взгляд ничем не примечателен, но впечатление это было обманчивым! Как-то в начале первого курса Верочка после лекций садилась в маршрутку и вдруг почувствовала на своей талии мужские руки: незнакомый молодой человек помогал ей подняться в салон. Это была неслыханная дерзость! Вера возмущённо оглянулась, собираясь дать наглецу гневную отповедь, но натолкнулась на чуть насмешливый взгляд его серо-зелёных глаз и… стушевалась, едва ли не впервые в жизни! Они проехали пару остановок, сидя напротив друг друга и не проронив ни единого слова. Он прожигал её взглядом, она краснела, но не решилась даже взглянуть в его сторону! Впоследствии, сталкиваясь с Егором в шумных институтских коридорах, Верочка, хорошо владевшая собой, уже не тушевалась, глаз не отводила и даже научилась высокомерно кивать в ответ на его небрежное «привет».

А полтора месяца назад этот не самый красивый и не самый успешный старшекурсник вдруг ни с того ни с сего запросто подошёл к ней на перемене и задал неожиданный вопрос:

— Вы не могли бы мне помочь?

Застигнутая врасплох, Вера остановилась в замешательстве. А он совершенно нахально, как танк, начал наступать на неё, так что ей поневоле пришлось пятиться. Он же подошёл так близко, что девушка ощутила на щеке его горячее дыхание. В другой ситуации она непременно закатила бы наглецу оплеуху, но не сейчас! Сейчас её вновь обожгли его прищуренные, чуть насмешливые глаза. Они были так близко, что она, почти не различая их цвета, сумела разглядеть озорные жёлтые искорки на радужке и пушистые светлые ресницы. Она охнула и «поплыла»; сердце её провалилось куда-то в район коленей. А он приблизил свои губы прямо к её уху, по-хозяйски нежно откинул горячими пальцами прядь с её виска и доверительно произнёс что-то о том, что у него пропадают билеты в театр, на Вампилова, и что кроме неё ему никто не сможет помочь.

Она знать не знала никакого Вампилова — решила, что это звезда местного театра — но поняла, что без этого самого Вампилова ей теперь никак нельзя.

Сцена происходила на глазах у всего потока. Предыдущий Верочкин фаворит-однокурсник опомниться не успел, как получил отставку, перейдя, как и многие до него, в статус бывших возлюбленных. В отношениях же с Егором Вера неожиданно сменила привычную для себя роль хищницы на роль жертвы, чувствуя, как она, первая красавица факультета, становится зависимой от невзрачного пятикурсника. Это и влекло, и пугало её одновременно.

Влюблённость в Егора не приносила желанной радости. Он был сердцеедом, не отказывал себе в маленьких удовольствиях на стороне, однако от Верочки требовал безусловной верности и безоговорочного подчинения. Но не на такую напал! Спустя некоторое время оказалось, что отставка предыдущего поклонника была мерой временной. Не желая полностью погрязнуть в опасной для её свободы зависимости от Егора, Верочка воспользовалась привычным для неё методом почувствовать себя хозяйкой положения, вновь подпустив и приблизив к себе прежнего воздыхателя. И, хотя пошла она на этот шаг исключительно ради восстановления своей стремительно падающей самооценки, довольно скоро поняла, что игра на два поля ей даже нравится. С одним из юношей она чувствовала себя влюблённой дурочкой — и в этом новом для неё ощущении находила неожиданную прелесть; в другом ей импонировали преданность и готовность терпеть все её выходки, вплоть до откровенных измен. Она тщательно скрывала свою неверность от Егора, и чуть ли не бравировала ею перед влюблённым однокурсником, однако и его отпускать от себя не желала, такого трепетного, всепрощающего, готового потерять рассудок от одного её вида. А тот, прекрасно понимая, что перешёл на вторые роли и отчаянно мучаясь, всё же мирился со своим незавидным положением, боясь лишиться и тех жалких крох, что кидала ему от своих щедрот Верочка, которая помыкала им и играла, словно кошка с мышкой. Всё это волновало и будоражило её; она готова была тянуть опасные двойные отношения до бесконечности: до тех ли пор, пока на её любовном фронте не появится новый персонаж, который сумеет привлечь её внимание, или же до критической черты, за которой может произойти что-то из ряда вон. Мысли о том, что будет, если Егор узнает о её неверности, Вера гнала подальше, предпочитая по методу Скарлетт О’Хары «подумать об этом завтра».

Мать Веры, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля и грозит обернуться серьёзным конфликтом, если не сказать катастрофой, пыталась остановить непутёвую дочь. Однако, как ни урезонивала она своё чадо, как ни уговаривала остепениться — всё было напрасно. На все увещевания Вера с удивительным хладнокровием заявляла, что ей нравятся сразу оба и она ничего не может с этим поделать! «Да, — не без кокетливого самолюбования признавала дочь, — я, наверное, испорченная и жестокая, но такой уж я уродилась!»

Казалось, внутри неё включилась разрушительная программа, которую было уже не остановить.

Мать не находила себе места, корила за то, что не сумела правильно воспитать дочку, взывала к её совести, однако все попытки оставались тщетными.

«Ой, Мариночка, боюсь, добром это не кончится, — сетовала Зина, изливая соседке душу. — Ведь так и до беды недалеко».

Марина не знала, чем тут можно помочь, да и никто не знал.

Между тем, за Верочкиными «достижениями» поневоле наблюдал весь двор. Соседи порицали её беспутство и жалели мать. Марина же старалась девчонку не осуждать и была лишь рада тому, что её семье — по причине отсутствия в ней мужчин — Верочкины чары не грозят, а дочерям в подружки она не годилась хотя бы по возрасту.

Поднимаясь по лестнице, Марина размышляла о невесёлой судьбе своей одноклассницы, так и не познавшей женского счастья, вечно одинокой и уставшей от забот, которой даже материнство не приносило радости. Сочувствуя Зине и горюя за неё, Марина забывала на время о своих бедах, и тогда собственная боль ненадолго отступала.