Матрёшкино счастье

Любовь Кантаржи, 2019

Марине 41 год, и она уверена, что её жизнь не удалась. Любимый человек погиб много лет назад, муж бросил, дочь грубит. И чем дальше, тем ситуация хуже. Но однажды в её квартире раздаётся необычный телефонный звонок, а затем события развиваются стремительно и непредсказуемо. Героиня попадает в круговорот странных обстоятельств, которым невозможно найти объяснение. До самой развязки мы остаёмся в неведении, что же скрывается за всеми этими невероятными событиями и чем всё закончится…

Глава 2. Стас

Марина лишь последние несколько лет могла спокойно вспоминать о нём, и, хотя боль утраты всё ещё саднила, была уже не такой острой, как в прежние годы. Порой ей очень хотелось о нём поговорить, но было просто не с кем — ведь не с дочками же обсуждать свою несостоявшуюся любовь!

Они познакомились, когда Марина училась на последнем курсе. Стас, молодой учёный, руководил дипломной практикой, и тема её диплома была созвучна содержанию его диссертации. Едва познакомившись, они сразу были оглушены друг другом и внезапно ворвавшимся в их жизни ощущением острого счастья, — доселе неведомого, — но не сразу это поняли, а когда поняли, долго этому чувству сопротивлялись: ведь у каждого имелись уже собственные семьи, дети. Высокий, русоволосый, он виделся ей особенным во всём, словно был посланцем иных миров: его обаяние, ум, талант казались невероятными, поражали воображение. Нельзя сказать, чтобы он был особенно красив, но в применении к нему категория красоты не работала, тут было что-то другое. У него были пронзительно-синие глаза — такие яркие бывают лишь у маленьких детей, с возрастом они блекнут, — а вот у него не поблекли! Под его синим взглядом Марине всё удавалось и всё складывалось, и поиск оптимальных методов анализа поверхностей казался увлекательной шарадой, которую они вместе разгадывали. На волне этого душевного взлёта она блестяще защитила диплом и её ожидаемо распределили в тот же НИИ и лабораторию, где работал он, под его крыло. Он стал соавтором её статей для научного журнала, помогал с кандидатской, учил тонкостям научного писательства. «Слишком уж просто ты пишешь, — наставлял он её, — а это неправильно. Так всем всё будет ясно и покажется простым, и в чём тогда сложность научной задачи, в чём твоя заслуга? В общем, это всё надо переписать, добавить терминов посложнее — обнаучить». Она счастливо смеялась и «обнаучивала», загромождая работы сложными терминами и замысловатыми формулировками — чем заумнее, тем весомее выглядел её труд! Это было похоже на игру в науку, и она, не задумываясь, приняла эти правила.

Поначалу счастье видеть его каждый день озаряло радостью всю её жизнь, переносилось и на близких — на мужа, дочку, на родителей. Она словно не по земле ходила, а парила над нею. Но спустя время начала томиться. Она и не заметила, как и когда желание видеть его затмило и перевесило всю её остальную жизнь, будто и не было у неё семьи, работы, увлечений. Всё кроме него стало неинтересным, а со временем даже диссертация, за которую она поначалу так азартно взялась, отошла на тридцать второй план…

В это время и произошло их окончательное сближение. Это было похоже на лобовое столкновение, когда жертвы неизбежны. Но подумать об этом трезво она уже не могла. Всё её существование в мире свелось тогда к одной-единственной позиции: Стас. От того, увидит она его сегодня, или нет, зависело теперь всё её настроение; дни, когда они видеться не могли, представлялись ей прожитыми напрасно. Она стала зависимой от него, и это было сродни одержимости. Нечто подобное, по-видимому, происходило и с ним.

Однажды, под каким-то ничтожным предлогом — забрать документы — он пригласил её в свой дом. Почему-то ни он, ни она не посчитали это неприличным, полагая, что домашние всё равно ни о чём не догадаются! По причине воскресенья вся семья была в сборе: его мама, жена и двое мальчишек-дошкольников. Жену звали Лариса; учительница английского языка, она ради детей работала воспитательницей в детском саду. Это была очень милая, весёлая и добродушная женщина, в меру симпатичная. Марина ревниво подумала, что она очень подходит Стасу.

Пока тот искал документы, она сидела на краешке дивана, наблюдая, словно со стороны, их семейную жизнь. Шестилетний Алёшка и четырёхлетний Женька ураганом носились по всей квартире, их бабушка недовольно, будто с подозрением, косилась на гостью, а Лариса, как ни в чём не бывало, готовила обед и сновала из комнаты в кухню, иногда, словно бы между делом, разруливая мальчишечьи шалости и ссоры.

Стас нашёл наконец бумаги и присел рядом с Мариной, показывая что-то. В этот момент она, никогда в жизни не сочинявшая стихов, вдруг придумала странное короткое стихотворение, которое, не записывая, запомнила на всю жизнь. Называлось оно «Я люблю тебя».

Я люблю тебя,

Сидя рядом с тобой на диване.

А через раскрытую дверь кухни

Я вижу твою жену.

Она бросает на мою любовь рассеянные взгляды

В перерывах между твоим сыном

И твоим супом.

Именно тогда, в его доме, она вдруг остро ощутила, что физика её больше не интересует. Какое отношение вся наука мира имеет к этим синеглазым вихрастым мальчишкам, их счастливице-маме и единственному в целом свете Стасу? Что изменится в мире от её научных изысканий, станут ли Женька с Алёшкой или её Аська счастливее из-за этого?

У неё не было ответов.

Шло время, Марину постепенно переставала радовать не только работа, но и сама жизнь. В ней словно притушилась какая-то очень важная искорка, дающая ощущение счастья. В душе поселилась тоска. «Я страшно скучаю, я просто без сил, и мысли приходят, маня, беспокоя, чтоб кто-то куда-то меня пригласил, и там я увидела б что-то такое…» — песенка Высоцкого из музыкальной сказки стала тогда её девизом.

Она больше не парила над землёй. По инерции занималась домашними делами, ходила на работу, но диссертацию забросила. Дело, казавшееся таким важным ещё недавно, теперь потеряло для неё всякий смысл и привлекательность. «Зачем всё это? — думала она. — Что ещё мы хотим в этом мире разъять на части? До какого донышка будем докапывать и расковыривать материю?»

Она пытала своими вопросами коллег, но те предпочитали выполнять поставленную перед сектором задачу, не отвлекаясь на бессмысленную философию и лирику, как они это называли.

И весь её мир всё больше концентрировался вокруг единственной точки — Стаса. Лишь рядом с ним она вновь ощущала себя живой, и это было невыносимо, потому что отношения их становились всё более болезненными и напряжёнными. Их тайная любовь давно должна была перерасти рамки банального служебного романа, но этого не происходило. Он не был готов ради неё заново, с чистого листа, выстраивать свою жизнь, не был готов разрушить свой дом, налаженный быт и мир своих близких и всё уговаривал потерпеть и подождать чего-то.

«Чего ждать? — возмущалась Марина. — Старости?»

Стас на полном серьёзе объяснял, что когда вырастут их дети, они ещё будут вполне молодыми, и вот тогда… Она не верила ни в какое «тогда», сердилась, плакала. А он стоял на своём.

«Тебе, Матроскин, проще, — терпеливо и методично бубнил он, словно объяснял студентам сложную тему. — Ты женщина и можешь просто уйти от мужа, ребёнок всё равно останется при тебе. А мужчина уходит не только от жены, он уходит и от детей тоже, он бросает всю семью». Разговор этот повторялся на разные лады, ходил по кругу и становился всё более бессмысленным. Марина понимала: его просто устраивает положение дел — дома благополучная семья, а на работе любимая женщина, которая всегда под рукой, очень удобно. Она страдала, рушилась её картина мира. Ведь ещё со времён школьных уроков литературы она твёрдо усвоила, что любовь превыше всего, и была уверена: если два человека любят друг друга, они должны быть вместе, преодолевая все препятствия; а то, что этим «препятствием» может стать живой человек и даже ребёнок, её не смущало. Она верила: ребёнку всегда всё можно объяснить и каким-то образом компенсировать потерю. Много позже, когда её собственная дочка с уходом отца потеряла почву под ногами, Марина поняла, что не всё так уж просто, как казалось ей когда-то, и что родительские поиски счастья могут стать настоящей катастрофой для маленького человека и его дальнейшей судьбы. А тогда она считала позицию Стаса нечестной, а его слова пустыми отговорками.

Почему-то она совсем не волновалась за некогда любимого мужа Петю, не думала о том, как он воспримет их возможный разрыв. У неё хватило тогда ума не раскрыться ему, хотя это было нелегко. Несколько раз порывалась она рассказать обо всём, но в последний момент что-то удерживало её. Однажды ей приснилось, что Петя узнал об измене жены, и они разводятся. Она проснулась в панике, с колотящимся сердцем, — и вдруг поняла, что это сон, и какое счастье, что только сон. Оказывается, и она была не готова запросто разрушить свою семью.

Но ведь они уже разрушены, наши семьи, — разве не так? — в который раз спрашивала она саму себя и в который раз не находила ответа. Боязливо сторонясь «Анны Карениной», вновь и вновь перечитывала «Даму с собачкой», словно надеясь получить готовое решение там, где его быть не могло, и, действительно, в очередной раз не получала!

Её жизнь зашла в тупик.

Она стала нервной, несобранной, срывалась из-за пустяков на мужа, на дочку, понимая, что так нельзя, но как можно, она не знала. Выхода не было. Пётр мудро делал вид, что ничего не происходит, но Марина так до конца и не разобралась, мудрость ли это? Притворяется ли он, что ничего не замечает, или ему просто всё равно?

И именно тогда, в самый тяжёлый момент жизни, она узнала, что беременна, и что отец ребёнка, скорее всего, Стас, поскольку отношения с мужем к тому времени почти сошли на нет. Катька, единственная подруга, которой она доверилась, посоветовала родить. «Ты ведь любишь Стаса?» — зачем-то спросила она (как будто и без того было не ясно!) и, получив утвердительный ответ, удовлетворённо произнесла:

— Ну вот, а общий ребёнок вас навсегда соединит.

Марине это показалось банальным до пошлости, она даже спорить не стала. Стас же, когда она сообщила ему свою новость, нахмурился и сказал, что он ничего в женских делах не понимает, и пускай она сама их решит, она же наверняка знает, как.

Она знала. И всё решила наверняка, — а как иначе?

А банальная — до пошлости! — Катина фраза застряла в её голове и всё крутилась там, да вот только слова её перепутались, а иные — про ребёнка, — и вовсе потерялись, и она на разные лады повторяла про себя бессмыслицу: «нас общий навсегда соединит»… «уже ничто нас не соединит»… «ничто нас навсегда соединит»… «нас навсегда ничто разъединит»…

Они продолжали каждый день видеться на работе, но вокруг неё словно образовалась скорлупа, оболочка, сквозь которую не проникали ни свет, ни тепло, зато она защищала от боли. Самой себе она казалась замороженной треской, выставленной в витрине-морозильнике, без головы, в ледяной корке. Отношения со Стасом портились; его всё больше стали раздражать её «фокусы», как он это называл, а однажды в его жизни появилась Юля — совсем юная, тоненькая студентка-дипломница, страшно в него влюблённая; она бегала за ним, как хвостик, а он по непонятной причине не считал нужным скрывать её от общественности.

Марина тогда поссорилась с мамой, растеряла всех подруг, — просто потому, что у неё не оставалось для них душевных сил, — по той же причине сошло на нет общение с Катей, и только Пётр, как ни странно, оказался вдруг неожиданно близко, и рядом с ним скорлупа её порой лопалась и спадала с неё, словно лягушачья кожа, — вот тогда она на время просыпалась от своей спячки.

А потом Стас погиб. Его сбил пьяный водитель прямо на пешеходном переходе.

Через два года родилась Маша, их с Петей младшая дочь. Спустя ещё несколько лет Пётр ушёл из семьи.