Песнь экстаза

Лора Таласса, 2016

Все знают, если нужна услуга, смело обращайся к Торговцу. Он может достать все что угодно, но рано или поздно потребует плату. На руке юной сирены Каллипсо – браслет из черных бусин, который невозможно снять. Бусины исчезнут, лишь когда она умрет или расплатится с долгами.

Глава 2

Май, восемь лет назад

Воздух в кухне дрожит, мерцает словно в пустыне над раскаленным песком, и внезапно передо мной появляется он. Мне кажется, что его фигура занимает все пространство.

Торговец.

Черт возьми, сработало.

Я вижу шестифутового мужчину с густыми длинными светлыми волосами, стянутыми в хвост кожаным шнурком. Торговец стоит ко мне спиной.

Тишину нарушает негромкий свист.

— Итак, один труп, — говорит он, глядя на дело рук моих. Приближается к телу, и тяжелые ботинки выбивают гулкую дробь.

Он одет во все черное, тесная футболка облегает мускулистые руки и спину. Мой взгляд останавливается на левом предплечье незнакомца, покрытом татуировками.

Калли, во что ты ввязалась?

Торговец слегка поддевает тело носком ботинка.

— Хм, прошу прощения, немного ошибся. Почти труп.

Эти слова заставляют меня очнуться.

— Что? — Я не в состоянии в это поверить. Давний страх бьется внутри, словно зверь в клетке.

— Это обойдется тебе довольно дорого; не думаю, что ты готова мне столько предложить. Тем не менее, я еще могу вернуть его к жизни.

Вернуть к жизни? Интересно, что курит этот парень?

— Я не хочу возвращать его к жизни!

Торговец оборачивается, и я впервые вижу его лицо.

Смотрю и не могу отвести взгляда. Я представляла себе отморозка и сейчас понимаю, что глубоко ошибалась. Конечно, человек, стоящий передо мной, отнюдь не святой, но он вовсе не отморозок.

Ничего похожего.

Торговец — потрясающий мужчина редкой красоты. Несмотря на волевую челюсть и опасный блеск в глазах, его красоту нельзя назвать грубой. У него высокие, четко очерченные скулы и красивый, но жестокий рот. В его лице с правильными чертами есть нечто загадочное, соблазнительное, что обычно встречаешь во внешности женщин, но не мужчин. Не то чтобы он выглядел женственно, вовсе нет. Этого никак нельзя сказать, глядя на его крепкое мускулистое тело в одежде городского хулигана.

Просто красавчик.

Потрясающий красавчик.

Торговец окидывает меня оценивающим взглядом.

— Нет.

Я растерянно смотрю на него.

— Что — «нет»?

— Я не заключаю сделок с несовершеннолетними.

Воздух снова дрожит, мерцает, и — о боже мой! — он уходит!

— Подожди… подожди! — Я хватаю его за локоть. Замечаю, что мерцает не только воздух, но и моя кожа. В последнее время такое со мной часто происходит — мое тело испускает слабое свечение. Торговец застывает на месте, пристально смотрит на мою руку. Я замечаю в его холодных глазах новое выражение: недоумение и гнев уступают место некоему непонятному мне чувству. Мне чудится, что в кухне стало темнее, чем прежде, и я могу поклясться, что в полумраке за спиной Торговца появляется огромная зловещая тень.

Но мгновение спустя видение исчезает.

Он щурится, глядя на меня.

— Кто ты такая?

Я разжимаю пальцы, отпускаю его.

— Пожалуйста, — умоляюще лепечу я. — Мне очень, очень нужно заключить с тобой сделку.

Торговец вздыхает, я угадываю его смятение.

— Послушай, я уже сказал, что не работаю с несовершеннолетними. Иди в полицию. — Несмотря на суровый тон, он по-прежнему не сводит с моей руки странного, тревожного взгляда.

— Я не могу. — Если бы он только знал… — Прошу тебя, помоги мне.

Он переводит взгляд с моей руки на лицо.

Скрипнув зубами, морщится, словно почуяв мерзкий запах. Оглядывает мою окровавленную одежду, забрызганные кровью волосы. Снова сжимает челюсти.

Он внимательно осматривает кухню, задерживается взглядом на теле отчима. Что он видит? Понимает ли он, что это был несчастный случай?

Зубы стучат, словно от холода, и я обхватываю себя руками. Торговец снова смотрит на меня, и выражение его лица немного смягчается — но в следующий миг я вижу перед собой прежнего безжалостного бандита.

— Кто он такой?

Я чувствую, что в горле пересохло, язык не слушается.

— Кто? Он? Такой? — раздельно повторяет Торговец.

— Мой отчим, — слышу я собственный хриплый голос.

Торговец еще некоторое время не сводит с меня немигающего взгляда.

— И он это заслужил?

Из горла вырывается судорожный вздох, и, несмотря на все попытки сохранить самообладание, я снова начинаю плакать. Молча киваю.

Торговец довольно долго разглядывает меня, слезу на моей щеке. Потом отворачивается с недовольной гримасой. Проводит ладонью по лицу, делает пару шагов назад, снова смотрит на меня.

— Ладно, — мрачно соглашается он. — Я помогу тебе… — Он замолкает и, стиснув зубы, смотрит в упор на мое заплаканное лицо… — Бесплатно. — Судя по всему, Торговцу стоит огромных усилий выговорить это слово. — Но только сегодня, только один раз. Можешь считать это благотворительной акцией столетия.

Открываю рот, чтобы поблагодарить его, но он поднимает руку, останавливая меня, и крепко зажмуривается.

— Не надо.

Открывает глаза, обводит кухню каким-то новым взглядом. Я чувствую, что его глаза излучают магию. Разумеется, мне известно о существовании параллельного мира, невидимого и недоступного простым людям — мира сверхъестественных существ. Мой отчим построил целую империю благодаря своим магическим способностям.

Но, тем не менее, я никогда не видела такой магии — магии, с помощью которой происходят совершенно необъяснимые вещи. Я изумленно выдыхаю, глядя, как кровь исчезает с пола, с гранитной столешницы, с моей одежды, волос, рук.

Разбитая бутылка растворяется в воздухе. Только что она валялась на полу, и вот ее уже нет. Я не знаю, что это за магия, но чувствую странное покалывание на лице, на руках.

Покончив с местом преступления, Торговец подходит к телу.

Останавливается и с любопытством разглядывает мертвеца. Внезапно застывает, и я догадываюсь о его изумлении.

— Это тот, о ком я думаю?

Наверное, сейчас не самый лучший момент для того, чтобы рассказывать Торговцу правду. Да, я уничтожила именно Хью Андерса, самого известного и успешного в стране биржевого аналитика. Этот человек — конечно, за соответствующее вознаграждение — мог рассказать вам все, что вы желали знать о будущем. Когда совершится интересующая вас сделка по продаже наркотиков, реальна ли угроза вашей жизни, схватят ли вас за убийство врага. Если он и не был лучшим в мире провидцем, то, по крайней мере, являлся самым богатым. Однако в итоге ни деньги, ни способность предсказывать будущее не спасли его от смерти.

Какая ирония.

Торговец произносит несколько замысловатых ругательств.

— Ох уж эти чертовы сирены, — бормочет он. — Ваше невезение заразно.

Я вздрагиваю. Да, мне хорошо известна предрасположенность сирен к несчастьям, я в курсе насчет преследующего их злого рока. Моя мать была сиреной, с ней произошло то, что должно было произойти: нежеланная беременность и ранняя смерть.

— У тебя есть родственники? — спрашивает он.

Я кусаю нижнюю губу и, крепче обнимая себя, отрицательно качаю головой. Я совершенно одна в этом огромном мире.

Он снова чертыхается.

— Так сколько тебе на самом деле?

— Через две недели будет шестнадцать.

Я ждала этого дня много лет. По законам сверхъестественного мира тот, кто достиг шестнадцатилетия, считается взрослым и может начинать самостоятельную жизнь. Но я понимаю, что теперь этот закон обратится против меня. Как только наступит тот самый долгожданный день, меня можно будет судить за убийство. Как взрослую.

До свободы мне оставалось всего две недели. Две недели. А потом случилось это.

— Ну, наконец-то, — вздыхает он, — я слышу хоть одну хорошую новость. Собирай вещи. Завтра ты отправляешься на остров Мэн.

Я моргаю, не сразу понимая, о чем речь.

— Что? Погоди, как… завтра? Мне придется переехать? Так быстро? — У меня буквально голова идет кругом.

— Летний триместр в Академии Пил начинается через пару недель, — отвечает Торговец.

Академия Пил располагается на острове Мэн, крошечном кусочке суши, затерянном в море между Ирландией и Великобританией. Это самая престижная закрытая школа в сверхъестественном мире. Я едва ли не всю жизнь мечтала туда попасть. И вот мое желание сбывается, самым странным образом.

— Ты будешь учиться как ни в чем не бывало и ни одной живой душе не обмолвишься о том, что убила Хью, мать его, Андерса.

Услышав имя, я снова вздрагиваю.

— Если, конечно, — добавляет он, — ты не предпочтешь выпроводить меня и разгребать это все самостоятельно.

О господи!

— Нет… пожалуйста, останься!

Очередной страдальческий вздох.

— Я разберусь с трупом и властями. Если кто-нибудь спросит, у него случился сердечный приступ.

Торговец несколько секунд с любопытством рассматривает меня, затем, видимо, вспоминает, что я его раздражаю. Щелкает пальцами, труп отрывается от пола и медленно поднимается в воздух. Мне не сразу удается осознать, что посереди кухни в моем доме парит мертвое тело.

Но Торговца эта картина, видимо, нисколько не смущает.

— Ты должна иметь в виду одну вещь.

— А? Что? — Я все еще не могу отвести взгляда от парящего в воздухе трупа. Выглядит жутковато.

— Смотри на меня, — резко приказывает Торговец.

И я заставляю себя переключить внимание на него.

— Возможно, со временем моя магия утратит силу. Я, конечно, чрезвычайно силен, но это милое проклятие, которое преследует всех вас, сирен, вполне может оказаться сильнее. — Каким-то образом ему удается сохранять высокомерие даже тогда, когда он признается в собственных слабостях.

— И что тогда будет? — спрашиваю я.

Торговец ухмыляется. Самодовольный засранец, каких свет не видывал. Я уже разгадала его, с ним все ясно.

— Тогда тебе придется использовать свои маленькие женские хитрости, херувимчик, — отвечает он, и в его глазах вспыхивают лукавые искорки. — Они тебе очень пригодятся.

И с этими словами Торговец исчезает, и вместе с ним исчезает и тело человека, которого я убила.

Наши дни

Могущество.

Вот в чем заключается моя зависимость. В свое время она едва не сокрушила меня, едва не поглотила мою душу и разум.

Но это было давно. А сейчас я обладаю чудовищной силой, я управляю ею, контролирую ее.

Отдельный кабинет ресторана освещен мягким светом свечей, горящих в подсвечниках. Я придвигаюсь ближе к Микки.

— Итак, сейчас я расскажу тебе, что будет дальше. Ты вернешь матери украденные у нее деньги.

Блуждающий взгляд толстяка упирается в меня, и на его лице появляется свирепое выражение. Если бы взглядом можно было убить, я была бы уже мертва.

— Пошла… к чертовой… матери.

Я улыбаюсь, зная, что улыбка похожа на хищный оскал.

— Слушай меня внимательно, потому что повторять я не собираюсь. Ты понятия не имеешь о том, кто я такая. Но могу тебя заверить, что мне ничего не стоит разрушить твою жизнь, и я не настолько добросердечна, чтобы отказываться от такого удовольствия. Так что, если не хочешь лишиться всего, что тебе дорого, не хами больше.

Обычным людям известно о мире магии, но мы стараемся как можно меньше сталкиваться с теми, кто не наделен способностями. По одной простой причине: когда смертным начинает казаться, что мы, сверхъестественные, их подавляем, начинаются всякие неприятные штуки вроде охоты на ведьм.

Я беру свою сумку.

— А теперь, поскольку ты сам не в состоянии вести себя как любящий сын, я немного помогу тебе, — беззаботно говорю я. Достаю из сумки ручку и папку с документами, которые передала мне клиентка.

Отодвигаю в сторону тарелку Микки и раскладываю перед ним бумаги.

Одна бумага — это письменное признание вины, вторая — долговая расписка; обе составлены адвокатом моей клиентки.

— Ты вернешь матери все, до последнего цента. Плюс десять процентов.

Микки издает негромкий жалобный писк.

— Что? По-моему, я услышала что-то насчет пятнадцати процентов?

Он яростно трясет головой.

— Нет? Ладно, значит показалось. Даю тебе десять минут на то, чтобы просмотреть документы, а потом ты их подпишешь.

На протяжении этих десяти минут я развлекаю себя тем, что пробую вино и закуски, оставленные гостями Микки. Туфли я снимаю — ненавижу шпильки.

Когда время истекает, забираю у Микки документы. Пролистывая бумаги, бросаю взгляд на человека, сидящего напротив. Его лицо приобрело нездоровый цвет и покрылось потом; я уверена, что под смокингом на рубашке проступили огромные темные пятна.

Убедившись, что бумаги в полном порядке, я прячу их в сумку.

— Итак, мы почти закончили.

— П-почти? — он повторяет это слово таким тоном, словно слышит его впервые.

— Но ты же не думал, что меня удовлетворит пара жалких подписей, верно? — Я качаю головой; сияние, исходящее от моего тела, становится ярче и затмевает дрожащие огоньки свечей. Сирена, живущая во мне, наслаждается моментом. Она обожает играть со своими жертвами. — О, Микки, нет-нет, ни в коем случае.

В этот момент игры заканчиваются, и я приступаю к делу. Я наклоняюсь к «объекту» и вкладываю в слова всю магическую силу внушения.

— Ты исправишься. Ты не возьмешь у матери больше ни цента и остаток жизни будешь изо всех сил стараться стать другим человеком. Теперь твоя цель — сделаться достойным сыном и заслужить ее прощение.

Он кивает.

Я вешаю сумку на плечо.

— Повторяю: будь хорошим сыном. Если я услышу, что ты снова взялся за свои грязные делишки — если я услышу о тебе хоть что-нибудь плохое, — мы встретимся снова, а ведь ты этого не хочешь, верно?

Микки отрицательно качает головой, бессмысленно глядя в пространство.

Я надеваю туфли и поднимаюсь. Моя работа выполнена.

Все, что нужно — это отдать один-единственный приказ.

«Забудь о моем существовании». Бах — и воспоминание навсегда стирается из вашей памяти.

«Не смотри на меня». Ваш взгляд направлен куда угодно, но только не в мою сторону.

«Расскажи мне свою самую постыдную тайну». Вы открываете рот и выкладываете все.

«Отдай мне свои богатства». Вы в ту же минуту опустошаете свой счет в банке.

«Иди ко дну. Иди ко дну. Иди ко дну». И вы умираете.

У кого-то это был самый любимый приказ в те времена, когда мир был еще юным, когда сирены только начинали обретать репутацию кровожадных существ, заманивающих моряков на скалы.

«Иди ко дну».

В те минуты, когда я остаюсь наедине с собственными мыслями — а это случается довольно часто, — я размышляю о женщинах, которые сидели на прибрежных утесах и пели волшебные песни. Песни сирен заставляли проплывавших мимо моряков сходить с ума и направлять корабли на рифы, где их ждала верная смерть. Действительно ли все было именно так? Действительно ли они желали несчастным смерти? Почему они подстерегали именно этих мужчин? Мифы умалчивают об этом.

Возможно, некоторые из них были такими, как я — может быть, из-за своей красоты они стали жертвами задолго до того, как эта красота даровала им могущество? Может быть, где-то когда-то матрос напал на будущую сирену, у которой еще не было чарующего голоса. Ее сжигали гнев, и тоска, и сознание собственного бессилия, как меня когда-то, и она воспользовалась своей силой, чтобы покарать виновного.

Я размышляю о том, сколько в этих рассказах правды, а сколько — вымысла, и сколько жертв сирен пострадали без всякой вины.

Я охочусь на дурных людей. Это моя вендетта. Мой наркотик.

Стараясь не обращать внимания на боль в ногах после нескольких часов на шпильках, я поднимаюсь на крыльцо своего дома, построенного на высокой скале над одним из пляжей Малибу. Серая краска, покрывающая деревянную обшивку, пузырится и облезает. На кровельной дранке виднеются ярко-зеленые островки мха. Это мой дом, совершенный в своем несовершенстве.

Я захожу внутрь, и даже здесь воздух пахнет океаном. Мой дом невелик — всего три спальни. Кафельные плитки столешниц давно потрескались, и если походить по кухне босиком, ноги будут в песке. Окна гостиной и моей спальни выходят на океан, а противоположные стены в обеих комнатах представляют собой гигантские стеклянные раздвижные двери, через которые можно выйти на задний двор.

Он занимает крошечную полоску суши, за которой крутой обрыв. Деревянная лестница ведет вниз с утеса к пляжу, туда, где холодные волны Тихого океана обрушиваются на калифорнийский песок — и на ваши ноги, если вы этого захотите.

Это место — мое убежище. Я поняла это в тот момент, когда риелтор показал мне дом. Это было два года назад.

Я иду по дому в темноте, не зажигая света, и по дороге избавляюсь от одежды. Одежда и обувь остаются лежать там, где я роняю их. Завтра я все уберу, но сегодня вечером у меня свидание с морем, а потом я отправляюсь спать.

Яркий лунный свет льется в окна гостиной, и я чувствую, что сердце вновь наполняет прежняя тоска, от которой я так и не смогла избавиться.

В глубине души я рада тому, что Эли сейчас вынужден держаться от меня подальше. Он оборотень, и не может жить рядом со мной во время Священной Недели, включающей ночь полнолуния, поскольку в эти дни он не в состоянии контролировать превращение из человека в волка.

У меня же есть собственные причины предпочитать сейчас одиночество, причины, ничего общего не имеющие с Эли и связанные только с моим прошлым.

Я сбрасываю джинсы и захожу в спальню, чтобы взять купальник. В тот момент, когда я уже собираюсь расстегнуть бюстгальтер, прямо передо мной, в полумраке, возникает черная тень.

Подавляя крик, рвущийся из горла, я дрожащей рукой пытаюсь нашарить выключатель. Наконец, мне это удается, и лампы в изголовье кровати заливают комнату светом.

На моей кровати, откинувшись на подушки, словно у себя дома, расположился Торговец.