Отдайте сердца

Лина Николаева (2023)

На светлых улицах Алеонте много грехов и тайн. Для главы церкви Эйнара Амадо нет ничего важнее защиты его жителей: он не побоится замарать руки, верша правосудие. Некромант Алето Аманьеса живет ради мести, и какой бы ни была ее цена — платить он готов. Детектив Грей Горано свято чтит закон, но дело о таинственных смертях и воскресших жертвах потребует от него перейти черту. Алеонте накрепко связал их судьбы, и кому суждено разорвать этот круг, решит Город.

7. Помолитесь за город

Обычно Эйнар посещал утренние службы. Ему нравилось стоять рядом с людьми, слушать уверенные голоса служителей, читающих отрывки из книги Эйна, и вместе со всеми вкушать эдо — маленькие кусочки теста красного цвета, символизирующие искру. Но утро выдалось слишком суетным, чтобы идти в храм, поэтому перед тем, как отправиться к королю, Эйнар опустился на колени у иконы Эйна-Дарителя, стоящей в углу комнаты.

С губ сорвался вздох:

— Помоги мне найти нужные слова.

От того, что он услышит сегодня и от сказанного в ответ, от поступков короля и кионского посла зависела судьба Алеонте. Однако верного пути Эйнар не видел: или начнется война между городами, или война внутри.

— И разобраться во всем, — добавил он, вспоминая пришедшую в приют женщину.

История не выходила из головы уже который день. Он должен был вести себя как обычно, поэтому вернулся к детям, решив поговорить после, но гостья сбежала. Эйнар знал, что убил Гареллу Мато, и все же она пришла, она дышала, она говорила.

Душа закрыл глаза и положил руку на дерево, покрытое масляной краской. Икона была старой, ровесницей самого города. Ему нравилось думать, сколькие же смотрели на нее и просили ответов — будто тонкая нить тянулась к нему от предков.

— Я ведь поступаю правильно? — спросил Эйнар. — Она держала людей как в рабстве: и женщин, и девушек, и даже совсем девочек, а вороны закрывали глаза.

Стоило вспомнить об этом, ответ перестал быть нужным. Пока власть спит, а полиция продается, нельзя оставлять своих людей.

— Я все сделаю. Ты выбрал меня, я знаю.

Отец Гаста говорил так. Учитель дал веру, опору в жизни, дом и семью. Подобрал семилетнего мальчишку, оставшегося без родителей, и указал путь.

Пальцам стало горячо и липко. Открыв глаза, Эйнар отшатнулся. От резкого движения икона упала на пол. По лицу Эйна текли слезы — две кровавые дорожки, тянущиеся так карикатурно медленно. Душа прижал икону к себе и попытался рукавом утереть поверхность, но влажные капли выступили снова.

Безумие, это безумие. Такого не могло быть.

Эйнар приблизил икону к лицу, стараясь сквозь кровавую пелену разглядеть черты бога. И все же это было реальностью, это происходило и что-то значило. Он убрал несколько капель и растер кровь между пальцами. Такая живая, такая сильная и горячая, что сердцебиение казалось почти ощутимым. Словно Эйн перед ним был не иконой, а реальным человеком, и действительно плакал — плакал тяжелыми кровавыми слезами в ответ на вопрос своего сына.

— Ты же не оставил меня? — голос прозвучал сдавленно.

Эйнар сунул икону под подушку и, выпрямившись, снял испачканный сюртук. Он во всем разберется, только нужно немного времени. Это просто…

Сделав глубокий вдох, Эйнар подошел к платяному шкафу и рывком открыл дверь. Внутри висело пять одинаковых белых сюртуков, у каждого — по две красные полосы на левом и правом рукавах. Столько же белых рубашек. Последняя в ряду висела не той стороной, и Эйнар торопливо поправил ее. Вернувшийся порядок успокоил мысли.

Ему говорили, что не следует надевать другое: ставший душой должен верно служить городу и в любом месте, в любое время не забывать, кто он. Церковь учила жить свободно, выбирая себя и свой путь, но один служитель не мог этого позволить. И пусть в самом углу висела черная куртка с капюшоном, какие носили рабочие, она тоже была для того, чтобы служить городу.

Сменив верхнюю одежду, Эйнар вышел в длинный коридор с рядами дверей — келий, в которых жили другие служители, затем во двор, под сень деревьев. Солнечный луч копьем пробился сквозь пелену облаков и высветил листья так, что они загорелись яркой нефритовой зеленью. На сердце снова стало спокойно, и Эйнар почувствовал прежнюю уверенность.

***

К дворцу вела сеть длинных узких улиц, запутанных, будто змеиное кубло. Алеонте возник четыре века назад, и из крошечной деревни, основанной беглыми рабами и крестьянами, он вырос до большого цветущего города. От той деревни уже ничего не осталось: на ее месте построили военную крепость, которая затем стала королевским дворцом, и все дороги Алеонте вели к нему.

Это было большое прямоугольное здание с четырьмя башнями — память о прошлом, они символизировали четыре центра работорговли и крепостничества, откуда бежали основатели. Обращенные к городу стены выложили камнем, мраморные балконы придавали дворцу грозный и величавый вид, но внутри он был отделан кирпичом, а там, где никто не видел — саманом.

Пройдя главные ворота, у которых несли службу караульные в алой форме, Эйнар попал во внутренние дворы. Самый большой окружали крытые галереи, украшенные скульптурами и лепниной. Туда выходили окна многочисленных советов: магического, финансового, морского и прочих, и прочих.

Каждое утро сотни, даже тысячи людей устремлялись внутрь. Дворы превращались в городскую площадь, и лавочники с коробейниками раскладывали товары, аристократы в сопровождении пажей и слуг приходили, чтобы подать прошение или уладить дела, торговцы — получить разрешение, капитаны и моряки — просить пенсию. День ото дня толпа не становилась меньше, ведь посетителей могли принимать неделями, даже месяцами, и чтобы получить от королевских людей свое, требовалось, пожалуй, обладать бессмертием.

Эйнар представил, с каким скорбным лицом король Альдо смотрит на это безумие, и губы исказились в ухмылке. Пусть, пусть смотрит. Может быть, однажды прозреет и поймет, как его народ живет на самом деле.

Душа поднялся по парадной лестнице. Внутри дворец походил на атласную коробку для пирожных: все было блестящим и вычищенным, с нарочитой утонченностью и нежностью. Какой контраст с картинами, которые разыгрывались за закрытыми дверями.

На третьем этаже собирались различные советы, и пусть Эйнар входил только в состав королевского, магического и религиозного, он знал, что происходило в других. Финансисты были готовы удушить соседа за украденную монету — как же, ведь не им досталось! В морском совете то причитали из-за нападений пиратов, то жадно потирали руки, радуясь налогу, собранному в островных колониях. В военном пышные церемонии возвели в абсолют, а решительность заменили громкими бравадами.

Слуга в золотой ливрее открыл дверь и известил о приходе. Внутри уже собрались король Альдо Третий, Игаро Фарьеса — глава магического совета и Огест Олитейра — военный министр. В углу сидел молодой человек в очках — секретарь, протоколирующий встречу.

Эйнар поклонился:

— Ваше Величество. — Затем кивнул министрам: — Сен Фарьеса, генерал Олитейра.

Король, стоявший у окна, медленно повернулся. Черты лица у него были настолько же мягкими, насколько жестко смотрели глаза. Несмотря на высокий рост, он обладал изящной комплекцией: узкие бедра, тонкие запястья, длинные утонченные пальцы. Черные кудри ниспадали на плечи, и они лежали так нарочито небрежно, что навевали мысль о лихих пиратах. Но в короле не было ничего лихого — Эйнар хорошо знал, что это осторожный лис.

Альдо надел военный мундир. Он никогда не воевал, чин достался ему по праву рождения, но Эйнар знал почти наверняка: парадную форму король выбрал специально, чтобы напомнить кионским гостям о грядущем. На поясе висел скрученный кнут, кажущийся неуместным здесь. Когда-то это был символ свободы — каждый мужчина носил такой, чтобы показать, что бывший раб теперь сам себе хозяин. Верными традиции остались только аристократы, но теперь это говорило только о том, что хозяин сменился. Хотя Эйнар тоже носил хлыст из бычьей кожи. Это было единственное, что осталось от отца и еще напоминало о принадлежности к аристократии.

— Душа Амадо, — Альдо говорил так скупо, будто каждое слово стоило тысячу монет.

Он молчал, и Эйнар стоял со сцепленными за спиной руками, ожидая позволения сесть. Наконец послышалось пренебрежительное разрешение, и он опустился за стол. Хотелось отодвинуться от всех как можно дальше, но церемониал велел сесть по левую руку от королевского места. Все-таки он был главой Ордена жизни, что означало власть не только над церковью, но и над всеми магами крови — вместе это делало его одним из сильнейших людей города.

Церемониал велел сесть Игаро Фарьесе по правую руку, а Огесту Олитейре — следом. Глава магов был высохшим и сутулым, но еще не дряхлым стариком, и двигался с изрядной живостью, а смотрел всегда неодобрительно и осуждающе. То ли «ревновал», что маги крови так верны своему лидеру, то ли боялся, что владеющих другим родом силы становится все меньше, и власть ускользает из его рук.

— Душа Амадо, как поживает ваша паства? — Олитейра говорил с видом доброго дядюшки, он улыбался, поглаживая густую черную бороду, а руки открыто держал перед собой.

— Хорошо, генерал Олитейра. Ваша жена и дочь регулярно посещают Северный храм, что же, они не рассказывают вам, как проходят службы?

Огест, дернувшись, обратил на короля виноватый взгляд, но тот не удостоил его вниманием, продолжая стоять у окна и смотреть на шумную площадь внизу со скорбным, недовольным лицом.

— Говорят, за последний год количество ваших прихожан опять увеличилось, — протянул Фарьеса.

— Алеонте вырос. Вы знаете, что Торлигур начал новую войну, и люди бежали от нее. Все хотят мира и ищут его здесь.

Эйнар многозначительно посмотрел на короля, но тот не обратил внимания.

В Алеонте практически каждая династия приходила к власти в результате волнений. Так было и с Авойским родом. Однако в городе вновь стало неспокойно: землевладельцы требовали уменьшения налогов, торговцы — снятия таможенных пошлин, рабочие и крестьяне — свобод и права голоса. Альдо нуждался в том, чтобы объединить людей и превзойти своих отца и деда. Его планы вылились в простое и ужасное «Маленькая победоносная война».

— Люди хотят наживы, — заметил Огест с видом знатока. — Война дает шанс взять больше, чем дано при рождении. Армия для них — это возможность получить славу, деньги и титул.

— Война триста десятого года стоила Алеонте ста тысяч мужчин и серебряных рудников на юге. А когда началась осада, сколькие умерли от голода? Их количество так и не подсчитали.

— Душа Амадо, — процедил Альдо, садясь во главе стола, — оценку истории оставьте историкам. Наша с вами цель сейчас — защитить Алеонте. Вы не согласны?

— Конечно, Ваше Величество. — Эйнар крепко сжал зубы.

Чертов цирк — он не мог подобрать более мягких слов. Все присутствующие знали, какая игра велась за стенами города. Альдо устраивал одну провокацию за другой, чтобы сделать Кион зачинщиком войны, а себя и свой народ — защитниками мира и порядка.

Алеонте находился между двумя королевствами: северным Ленгерном и южным Торлигуром. После революции Ленгерн распался на отдельные города-государства. Кион стал одним из новых центров, столицей наук и искусств, как его называли. Часть подвластных Киону территорий вплотную подступала к Алеонте, а золотоносный Гарлийский рудник они разрабатывали вместе.

Альдо винил Кион в злоупотреблении магией, в подстрекательствах на руднике, в набегах на свои земли. Эйнар не бывал на границе, но знал достаточно, чтобы понять, что каждое обвинение выдумано, и король, как мальчишка-фигляр, провоцирует северный город выступить.

Наконец, дверь открылась, и слуга представил гостей, хотя называть их имена не требовалось — это была не первая встреча, но последняя, чувствовалось.

Во главе шел Лаэрт Адван — темноволосый мужчина чуть старше тридцати. Белоснежная рубашка и черный жилет идеально подходили его сдержанному, строгому облику. В Кионе власть принадлежала ученым, и он был из них, хотя слухов про него ходило достаточно. Что Эйнар узнал наверняка, так это что он нашел способ наделять людей магией. В городах бывшего Ленгерна сила попала под запрет, но Адван захватил власть, объявил себя главой совета министров и изменил закон. Кион стал единственным ленгернийским городом, где практиковали магию, что тоже не нравилось Альдо. Хотя в этом Эйнар поддерживал его: Алеонте отставал от севера технически, и магия была его щитом и оружием в войнах.

Следом за Лаэртом вошли двое мужчин под сорок: Иган Нортван и Лавен Мирейн. Первый был советником при Адване, второй — министром внешних дел.

Последовали аккуратные приветствия, вежливые вопросы. Обе стороны прощупывали соперников, как два зверя, ходящие по кругу в ожидании, кто нападет первым. Альдо решился — чуть тронул противника лапой:

— Сен Адван, во время нашей последней встречи вы обещали посетить Гарлийский рудник и лично разобраться в происходящем. Скажите, что дало ваше расследование?

— То, что я писал вам, подтвердилось, — сдержанно ответил кионец.

Эйнар пытался прочесть по его лицу и лицу Альдо, что могло быть в переписке, но ни одна эмоция не выдавала правды. Пульсы обоих тоже оставались умеренными, будто они вели светскую беседу.

— Вы знаете, что Алеонте не подтверждает сих слов.

— Знаю и по-прежнему считаю, что это провокация.

Вожак постарше первым ударил по наглой морде молодого зверя. Собравшиеся с жадным интересом наблюдали за ними, переводя взгляд то на одного, то на другого и пока не смели вставить свое слово.

— Знаю, сен Адван, и мой ответ тоже остается неизменным. Алеонте должен выступить защитником своих границ, богатств и самой магии.

Иган Нортван прикрыл рот, но его смешок все равно был отчетливо слышен. Фарьеса так сжал руки, что на секунду показалось: он вот-вот пустит в дело магию.

— Ваше Величество, — начал Эйнар. — Как глава Ордена жизни, я должен заметить, что за пять лет, как в Кион вернулась магия, мы тоже стали сильнее, воспользовавшись практикой наших уважаемых соседей.

Эйнар едва заметно кивнул Адвану, и тот ответил таким же движением. У них состоялся всего один разговор, начавшийся так по-светски и буднично, но закончился он единым решением. У них была общая черта: оба не хотели войны — и она оказалась решающей.

— Наделять человека магией с помощью таблеток и порошков — это нарушение всех законов природы, — процедил Фарьеса. — Алеонте не может допустить столь противоестественного вмешательства.

Лавен Мирейн, пригладив светлую бородку, которую было принято называть «козлиной», громким, так не подходящим его тщедушному телу голосом, начал:

— Насколько мне известно, партия нашего лекарства была выписана в Алеонте полтора года назад. Возможно, стоит вспомнить, кто заключал договор.

Фарьеса побагровел. Эйнар чувствовал, как бешено заколотилось сердце мага, и чуть пошевелил пальцами, заставляя его успокоиться — старик был близок к удару.

Альдо не показал ни растерянности, ни недовольства:

— Вот именно, уважаемые сены, между нашими государствами так долго длился мир, и нарушение договоров со стороны Киона грозит перечеркнуть сотрудничество в золотодобыче, торговле и медицине.

Адван подался вперед, сцепив руки в замок.

— Ваше Величество, возможно, мои слова заденут вашу особу, но я должен сказать: Кион знает о каждой провокации с вашей стороны. Однако мы не заинтересованы в войне, потому предлагаем заключить новый договор, который урегулирует наши интересы в перечисленных областях и подтвердит проложенные ранее границы.

Становилось все жарче. Солнце, казавшееся белым шаром раскаленного металла, настойчиво заглядывало в окна, нагревая поверхности до невозможного. Эйнар подумал, что Альдо собрал послов в этом зале специально: он хотел, чтобы гости мучились от непривычной жары, чтобы они чувствовали слабость и принимали неверные решения.

— Сен Адван, Кион считает себя творцом революции, так?

Лаэрт скупо кивнул.

— Король отрекся от престола, но революционерам этого показалось мало. Они боялись сторонников монархии, и правящую семью расстреляли. Без суда, в грязном подвале чужого дома. Всех: короля и королеву, вдовствующую мать, троих детей. Только одна принцесса спаслась и бежала в Алеонте. Альдо Второй женился на ней. Кион лишил мою семью наследства, а сейчас он занялся ужасными экспериментами с магией и начал беспорядки на нашей земле. Как я могу закрыть глаза и остаться в стороне?

Это была продуманная, заготовленная заранее речь — Эйнар не сомневался и ни на каплю не верил Альдо. Да, его мать действительно была беглой принцессой, но о ее правах на престол разрушенного государства вспомнили впервые. Король искал оправдания своим действиям, а для жителей придумал сладкую ложь про войну за справедливость.

— Позвольте напомнить, — Лаэрт не изменился в лице и продолжал тем же уверенным, хорошо поставленным голосом. — По пакту двести восемьдесят третьего года Алеонте был признан вольным городом, принята политика невмешательства и установлены условия передачи и укрытия беглецов. Если вы называете Кион наследником Ленгерна, то почему вы сами не готовы наследовать законы, принятые вашими предками? Четвертая статья пакта запрещает укрывать политических беглецов, к коим относится ваша мать. Мы имеем право требовать ее выдачи.

— Кто первым нарушил пакт? — начав любимую тему, Огест заговорил решительно и твердо, по очереди одаряя послов огненными взглядами. — В трехсотом году Кион в союзе с Нортом вступил в Алеонте, желая «освободить» город от королевской власти.

— Генерал Олитейра, скажите, вы участвовали в той войне? — спросил Лаэрт.

— Да, это были мои первые битвы.

— Значит, на вашу судьбу выдалось две войны, одна из которых закончилась почти годовой осадой Алеонте. А сколько стычек на границе произошло за это время? — Адван открыто посмотрел на короля, и тонкие губы того скривились. — Я буду честен: для Киона последние тридцать лет тоже не были легкими. И для вас, и для нас наконец настало мирное время, так нужно ли нашим городам становиться соперниками и развязывать новую войну?

Эйнар не смог промолчать:

— Для Алеонте действительно началось спокойное, благодатное время. Люди молятся, чтобы мир не заканчивался. Им не нужна война, так почему она нужна нам?

Альдо медленно перевел на него взгляд. Тонкие ноздри дернулись как у хищника, вдруг уловившего чужой запах. Сердце короля застучало быстрее и громче, и Эйнар чувствовал, как тот едва сдерживает гнев.

Сенора Ката дала верный совет: иногда лучше промолчать, но слова были его единственным оружием. Если показать истинные намерения короля, у Альдо останется меньше сторонников.

— Да, сены, вы правы, война не нужна никому, — согласился он, чем приковал к себе удивленные взгляды собравшихся. — Мы готовы обсудить новый договор, и вот наши условия: Гарлийский рудник переходит под контроль Алеонте, маги Киона признают верховенство нашего магического совета. В свою очередь, Алеонте обещает снизить пошлины для кораблей Киона.

— Это неприемлемо, — отчеканил Лаэрт. — Кион — вольный город, граждане которого не будут зависеть от других, какой бы сферы это ни касалось. Право же на Гарлийский рудник досталось нам раньше, чем вам.

— Сен Адван, я напомню. Ваши подстрекатели привели к восстанию на нашей половине рудника — это первое. Подвластные вам города нарушили наши границы — второе. Ваши революционеры отобрали трон моей матери — третье. Ваши эксперименты с магией нарушают равновесие сил — четвертое. Озвученные нами условия являются непоколебимыми.

— Вы же понимаете, что стоит на кону? — серые глаза Адвана сделались совсем хмурыми, чем напомнили холодное северное небо.

— Наша честь. — Альдо сдержанно улыбнулся. — Алеонте не готов терпеть подобное поведение со стороны Киона. Если вы не можете признать подоплеку ваших действий, то уже не стоит — мы все прекрасно видим.

Поднявшись, Лаэрт упер руки в стол и свысока посмотрел на Альдо:

— Ваше Величество, я понимаю, почему вы затеяли этот разговор. Кион не намерен вступать в войну и всеми силами будет стремиться к миру, но если провокации продолжатся, мы ответим.

Лаэрт Адван вышел из зала, с силой распахнув двустворчатую дверь, а его министры проследовали за ним, на прощание наградив присутствующих такими же высокомерными взглядами. Эйнару хотелось уйти с ними.

Едва захлопнулась дверь, Альдо твердо произнес:

— Готовьте армию, генерал Олитейра, и магов, сен Фарьеса. Я думаю, повод не заставит себя ждать. — Тон стал едким и пронзительным, как удары хлыста: — А вы, душа Амадо, помолитесь за город.

Эйнар вцепился в столешницу так, что побелели костяшки пальцев. У него не было козырей, способных побить карты короля. Он не мог пойти против решения, не мог сказать, что его паства не будет воевать. Он ничего не мог сделать для людей. Помочь армии, не оставить семьи воинов, разве что — но что за капля в море? Сколько нужно взывать к богу, чтобы отцов, братьев, сыновей не убивали? Чтобы солдатам из-за ран не пришлось отрезать руки и ноги, перекраивать лица? Алеонте должен был стать убежищем от рабства, от войн — сюда бежали ради свободы и мира, и за это люди были готовы защищать свое убежище до конца, но сейчас, что сейчас? Когда защита нужно от самого города?

Кончики пальцев начало покалывать — это магия напоминала о себе. Всегда один быстрый жест — король, схватившись за сердце, упадет, и некому будет объявить о начале войны. Или направить его кровь к груди, собрать в сгусток, который перекроет сосуды, и спустя время сердце, лишенное притока крови, остановится.

— Это недопустимо, — решительно произнес Эйнар. — Да, территории под протекторатом Киона граничат с нами, но до самого города армия будет добираться не меньше месяца, но бои начнутся раньше, и кампания затянется. Придут холода, однако у солдат нет достаточного оснащения, нет опыта ведения боев на севере. Торлигур не упустит возможности и нападет вновь. И скоро жатва! Нельзя оставлять поля без рабочих рук. Война станет катастрофой для города.

Альдо кивнул, будто соглашался, но взгляд темных, почти черных глаз, сделался еще более жестким:

— Ваше мнение ценно, душа Амадо. Спасибо, что высказались, мы подумаем над этими словами. Вы можете быть свободны.

— Позвольте остаться, Ваше Величество, — процедил Эйнар. — Орден сможет помочь силами и средствами, поэтому я бы хотел знать ваши замыслы не по слухам.

Альдо повел ладонью так, как хозяин отмахивается от надоевшего пса. Кончики пальцев уже горели, и Эйнар убрал руки под стол. Надо что-то делать, но появившаяся мысль казалась слишком смелой.

***

Жаркий раскаленный день сменился нежным прохладным вечером, укрывшим город светом как золотая парча. Эйнар смотрел в окно, изредка кивая самому себе, а Эррано Ортега в нетерпении следил за ним, ожидая рассказа о встрече с королем и кионскими послами.

Он был вторым лидером. Стоило признать, что Эррано талантлив: и Орден, и церковь богатели, увеличились подвластные им территории, выросло количество служителей, они стали могущественнее других и сравнялись силами с королем. Ортеге было всего двадцать шесть, но опытом и хваткой он мало кому уступал. Одного лишь не понимал Эйнар — он не чувствовал в нем ни капли веры в Эйна.

Наконец, мысли выстроились в единую цепь, видение того, что необходимо сделать, стало более четким, и Эйнар поделился услышанным и своим замыслом. Вместо ответа Эррано прошелся по комнате, задержал руки на фортепиано, поднял крышку, легонько провел пальцами по клавишам, наполнив келью нестройными звуками.

— И это все? — Эйнар сдержал вздох.

Конечно, лидер Ордена знал, что Ортега печется не о городе — он был настоящим дельцом, и его волновали только финансовые дела. Однако поделиться страхом перед войной, перед необходимостью бороться против замыслов короля было больше не с кем, и душа надеялся хоть на толику понимания.

Эррано опустил крышку, но недостаточно плотно, и Эйнар от раздражения скрипнул зубами. Всему полагалось находиться на своих местах, в правильной последовательности. Только так был возможен порядок в мыслях, в поступках, в жизни.

— Сыграешь? Ты же умеешь? — Эррано повернулся с хитрой улыбкой.

У него было, пожалуй, самое порочное лицо из всех, кого Эйнар знал. Приверженцы их религии не следовали законам нестяжательства, но сложись иначе, Ортега был бы первым из нарушителей. Про таких, как он, любили пошептаться, и слухи не рождались с пустого места.

— Умею, но не буду. Я говорю о городе!

Фортепиано было любимым предметом в комнате. Времени на музыку не хватало, но виделось в нем что-то красивое и уютное — как кусочек спокойной жизни, какой она могла стать, да не становилась.

— Тебе надо расслабиться. — Эррано продолжил улыбаться, не меняя хитрого выражения. — Ты прав, король Альдо выбирает неверный путь, но не давая себе отдыха, ты не получишь город.

Ортега наполнил бокалы вином и один протянул Эйнару. Тот сделал глоток — аромат ежевики оттеняли тонкие ноты гвоздики и корицы.

— Полезно для сердца. — Эррано, усмехаясь, обошел кресло Эйнара и положил руки ему на плечи, большими пальцами надавил рядом с шейным позвонком, разминая спину.

— Ты должен предотвратить войну, — голос стал тише, он звучал решительно и непоколебимо, и в нем слышалось так многое от отца Гасты — бесконечное «Ты должен».

Сделав еще один глоток, Эйнар ответил:

— Должен. Но не будет ли мир с другим государством стоить мира в Алеонте? Я не знаю, как найти компромисс.

— Компромисс в том, чтобы прислушаться к народу. Это не только даст мир — это сделает Орден и церковь сильнее, чем когда-либо. — Пальцы Эррано опустились ниже, растирая крупные мышцы плеч. — Никому не нужна война. Пойдут за тобой, а не за королем. Город любит тебя, как бога.

Воздух с улицы пах ванилью и цветами, он был до невозможности сладким, и от этой сладости кружило голову. Эйнар помнил: столь же жаркий день, наполненный теми же запахами, был, когда на его глазах убили родителей. И когда вороны отпустили их убийцу, а еще когда он впервые переступил порог школы Ордена жизни. Когда отец Гаста сказал, что видит в нем искру Эйна и что он сможет построить в Алеонте новый мир.

Но такие жаркие дни, наполненные запахами цветов и ванили, часто наступали в городе — не стоило видеть в них нечто особенное. Да и не были они нужны, чтобы сделать что должно.

— Это мой город, не Альдо решать его судьбу, — решительно ответил Эйнар, закрывая глаза.

Даже если Эйн готов отвернуться от своего верного пса, он не потеряется и не свернет с пути. Все стало предельно ясным — довольно размениваться на гроши, выслеживая и пробираясь темными переулками. Пора навести в городе настоящий порядок.

— Да, — тихим, похожим на змеиное шипение, голосом откликнулся Ортега. — Ты нужен Алеонте, и ты знаешь, что должен делать.