Отдайте сердца

Лина Николаева (2023)

На светлых улицах Алеонте много грехов и тайн. Для главы церкви Эйнара Амадо нет ничего важнее защиты его жителей: он не побоится замарать руки, верша правосудие. Некромант Алето Аманьеса живет ради мести, и какой бы ни была ее цена — платить он готов. Детектив Грей Горано свято чтит закон, но дело о таинственных смертях и воскресших жертвах потребует от него перейти черту. Алеонте накрепко связал их судьбы, и кому суждено разорвать этот круг, решит Город.

10. На кону стоит сам город

— Невозможно! — Женщины, обсыпанные пудрой, чтобы придать коже желанную белизну, всплескивали руками, испуганно перешептывались и косились на своих спутников.

Те одинаковыми голосами, браво выпячивая грудь, отвечали:

— Возможно, и долг каждого мужчины — защита своего города.

Сбивающей с ног волной пронесся слух о том, что застрелен Тьяр Дон — губернатор Аусской области, подчиняющейся Алеонте. На ней находился золотоносный Гарлийский рудник, поделенный с Кионом, и это стало вызовом южному городу. Тем более, пойманный убийца подтвердил — его наняли кионцы. Сколько в этих словах было правды? Эйнар мог поклясться должностью, что ни капли.

Однако люди поверили. Они роптали и жаловались, но в разговорах все чаще звучало «война». В салонах аристократов и тавернах, где собирались рабочие, в университетах, парках, на улицах — везде слышалось это проклятое слово. Эйнар все чаще сам проводил службы, посещал школы, приюты, богадельни и дома прихожан и все говорил, говорил, говорил о том, что нет нужды идти на войну, нет нужды даже в самой войне. Ему кивали, соглашались, но знали: король отдаст приказ, и им придется пойти.

В течение трех дней рабочие отвечали стачками, крестьяне разгромили несколько поместий землевладельцев, но это было крошечной искрой, которая не смогла стать пламенем.

— Долг каждого мужчины сделать так, чтобы в его городе не слышали о войне, — не сдержавшись, произнес Эйнар и пошел в другой конец зала, продолжая кивать и улыбаться гостям.

Официальный приказ не был отдан, но все знали, к чему идет дело. Сегодняшний благотворительный вечер стал тому доказательством — зачем собирать деньги на нужды армии и во вдовий фонд, если не война стучится в двери? Вернее, если город сам не распахивает их.

Толстяк-распорядитель, одетый в слишком тесный для него костюм, объявил о том, что базар заканчивает работу. Женщины, с вымученным видом сидящие за деревянными стойками, принялись торопливо сгребать непроданные украшения и безделушки. Судя по тому, как опустели ряды, продать удалось многое. Еще бы, богачи всегда старались перещеголять друг друга — и уж если один видел, что другой сделал пожертвование, он не мог остаться в стороне.

Сцепив руки за спиной, Эйнар встал сбоку от кружка аристократов-прихвостней. Желая угодить королю, некоторые из них надели военные мундиры, но большинство, все же, явились в сюртуках. И женщины, и мужчины так и льнули к правителю, сидящему на высоком кресле с резной спинкой. Альдо смотрел по сторонам с истинно королевским видом и, заметив, как кто-то делает пожертвование, кивал, будто солнце лучом одаряет. Но Эйнар видел: глаза у него были как у лисицы, обнаружившей курятник открытым.

Повинуясь приказу распорядителя, два десятка девушек выстроились в линию. С каждой из них можно было «купить» танец, и деньги тоже шли на то, чтобы потешить мечты короля о войне.

— Пятьсот лено за сену Орьядо! — выкрикнул мужчина в военном мундире.

Одна из девушек покраснела и улыбнулась, прикрыв рот рукой. Первые ставки были сделаны, деньги собраны, музыканты начали медленную, нежную мелодию, и пары закружились. Основной свет приглушили, придав атмосфере таинственности, остались только свечи с длинными, трепещущими тенями.

— Душа Амадо, церковь не будет жертвовать? Или вы не танцуете? — вопросы прозвучали громко, с вызовом.

Эйнар обернулся: перед ним стоял Ользо Чикрос, сын крупного землевладельца и верный прихвостень короля. Белозубая улыбка резко выделялась на смуглом лице, и сам он так и светился лживым благодушием.

— Сен Чикрос, церковь не будет жалеть ни денег, ни сил, когда поймет, что война неизбежна. Пока же я верю: Алеонте и Киону хватит благоразумия сберечь своих людей.

— Благоразумия? — Ользо скривил губы. — По-вашему, мы должны закрыть глаза на провокации Киона? Подождем, пока их армия сама подойдет к стенам города?

— Не псы, а комнатные собачки, — раздался презрительный голос — вроде бы тихий, но недостаточно, чтобы не услышать.

На этот раз заговорил Ремон Тью, который за глаза хвастался, что король относится к нему как к брату, но увидев Альдо, лебезил перед ним как слуга, а не брат.

У Эйнара появилось нехорошее предчувствие, что оба заговорили неспроста. Сколько бы лет ни длилась вражда Ордена и людей короля, на открытый вызов решались немногие. Хорошо. Если Чикрос и Тью хотят выслужиться перед Альдо, пусть попробуют.

— Уважаемые сены. — Эйнар с улыбкой осмотрел кучку аристократов вокруг короля. — Церковь стоит на том, что каждый способен сделать ошибку и каждый заслуживает быть выслушанным. В мире нет ничего, что не решить словом, и если мы в силах избежать потери тысяч людей и половины бюджета Алеонте, надо сделать для этого все возможное. Не гордость будет кормить нас зимой, и не гордость согреет.

Танец кончился, начался новый круг торгов. Ользо и Ремон исподлобья поглядывали на Эйнара, словно копили слова, чтобы высказаться. Однако когда снова заиграла музыка, они не успели раскрыть ртов — их опередил Дано Фьела, очередной прихвостень короля. Он него так и разило вином, а глаза были как мутные стеклянные шары, но на ногах он держался уверенно и столь же твердым голосом проговорил:

— Может и так, душа Амадо, но как жить, если знаешь, что смолчал, когда тебя оскорбили? Если Кион покушается на наши территории, мы дадим отпор.

Он выпячивал мощную грудь, стянутую военным мундиром. Уж кто-кто, а Фьела знал о войне — он сдерживал восстания в колониях и защищал границу с Торлигурой. Его рвение Эйнар понимал: третий сын обедневшего землевладельца, он мог сделать имя только в сражениях. И сделал — возвращался, чтобы блеснуть при дворе новой победой, вскружить голову очередной девице и ускакать в закат навстречу подвигам. У него просто не было иной жизни. Но ведь она была у других.

Король Альдо с явным интересом наблюдал за разговором, а придворные, вторя ему, жадно уставились на церковника и троицу. Эйнару все больше казалось, что его, не спросив, обрядили в костюм клоуна и поставили на середину циркового круга.

— Сколько вам лет? — обратился он к ним. — Вы помните осаду триста десятого года? Я — нет, но я родился в самый голод, в начале зимы, когда не осталось ни муки, ни дров. Моя сестра умерла, а ведь у родителей были деньги, но что они значат в осажденном городе? Из-за того, что первые месяцы я недоедал, я рос маленьким и щуплым — недокормыш, так меня могли бы дразнить. Да, я не видел настоящей войны, но я застал ее, мое тело помнит, поэтому каждой своей частью я буду против. Пусть войну ведут те, кому она нужна, а обычные люди хотят мира.

— Мы все помним ту осаду. — Ремон Тью хмурился. — При всем уважении, не надо делать вид, что вы один настрадались и поэтому стали миротворцем. Если вы против войны, то вы ничего не теряли из-за действий Киона — ни земель, ни людей.

— А кто здесь терял? — Эйнар не удержался от ухмылки. Он увидел, как Альдо покрутил кисть, будто разминался перед ударом.

— Тьяр Дон был моим отцом, и кионский наемник его убил! — Худенькая девушка грозно потрясла кулачком. — Нам пришлось переехать, потому что мама постоянно боялась!

Эйнар жалостливо посмотрел на нее. Может, он ошибался, но… Но, скорее всего, нет, и вряд ли она когда-нибудь узнает, кто стоял за убийством ее отца на самом деле.

— Я соболезную вам, сена Дон. — Эйнар поклонился девушке. — Если вам или вашей семье понадобится помощь, вы всегда можете прийти в церковь Эйна. Вы не одни.

Ользо громко хмыкнул. Ремон все не унимался:

— При всем уважении, я должен сказать, что ваша паства — это по большей части необразованные крестьяне и рабочие. Приличным девушкам не место в вашей церкви.

Кончики пальцев наливались жаром. Чуть сжать руки — и каждый из троицы успокоится. Сердце будет биться медленно-медленно, им уже не захочется ни спорить, ни даже стоять.

— Алеонте — это и есть крестьяне и рабочие. Большнство из нас — потомки беглых рабов. Здесь нет тех, кто равнее других.

Дано еще сильнее выпятил грудь — точь-в-точь бойцовский петух.

— Не нужно обвинять нас, если сами не способны дать ответ. Знаете, что я вам скажу? Вы как старик прячетесь за сводами своей церкви и не можете по-мужски принять бой.

— Чего вы от меня ждете, сен Фьела? Что я обижусь и пожалуюсь? Или вступлю в драку с вами? А может, одумаюсь и начну выступать за войну?

Эйнар все понял. Грубость в присутствии короля любому могла стоить головы. Этот лощеный двор никогда не позволял себе прямого вызова — не считая живущих ради дуэлей юнцов, — нет, здесь проклятья прятали за лестью, а вместо кулаков пускали в ход слова острее кинжалов. Если король спокойно наблюдает за ссорой, она с его подачи.

Конец ознакомительного фрагмента.