В договор не входит

Лина Ласс, 2022

Четыре года назад в огне пожара сгорела моя прежняя жизнь. Я лишилась всего – родителей, положения, денег. Что, если в попытке исправить свои ошибки, мне придётся пойти на сделку с человеком, обладающим властью и деньгами? Что, если злой рок сам кинет меня в его объятия? Но как противостоять его прошлому, которое врывается в нашу жизнь? И как не поддаться своим чувствам, которые не входят в договор?

Пролог

Четыре года назад

В голове гудело и, хотя глаза мои были закрыты, я чувствовала, как кружится комната. Под ладонями ощущалась влажная простыня, тепло чужого тела, а в воздухе повис запах пота и чего-то кислого. Только бы никого рядом не стошнило, не хотелось вляпаться.

Приоткрыв глаза, я тут же их зажмурила. Шторы в комнате были закрыты, но пробивающийся сквозь них свет слепил до рези. Руками начала шарить вокруг и наткнулась на чьё-то безвольное туловище. Послышался низкий стон и вздох. Щурясь, я с трудом повернула голову и оглядела того, кто издал этот звук. Обнажённый по пояс, укрытый простынёй, на постели лежал незнакомый парень. Его голова была повернута ко мне, веки опущены, а из открытого рта стекала на подушку слюна. Увиденное вызвало у меня рвотный позыв, и я вскочила с кровати слишком быстро, что тут же отдалось диким взрывом в голове. Поморщившись, осмотрела комнату.

Царство полного бардака, старая советская мебель и поблёкшие обои. Одежда, коробки из-под пиццы, пустые бутылки и окурки валялись по всем углам. Свои вещи я отрыла под кучей тряпья, наваленных на стул. Стараясь не шуметь, я поскорее оделась, скрывая свою наготу.

Очень хотелось пить. Всё равно что — воду, пиво, что-нибудь покрепче. Я вышла из комнаты в тёмный коридор — тут царил тот же хаос. Почти на ощупь я пробралась на кухню, ступая босыми ногами по холодному полу. Пошатывало и штормило, я еле держалась на ногах.

На столе среди объедков стояла открытая бутылка пива. Не думая, я схватила её, жадно присосалась к горлышку и в пару глотков опустошила, но мгновение спустя меня вывернуло в раковину. Спазм сложил пополам, избавляя меня от вчерашней выпивки и той немногой еды, что я смогла в себя запихнуть. Голова продолжала гудеть, но сознание немного прояснилось.

Я стала что-то припоминать…

Вчера после очередной ссоры с отцом и его угроз запереть меня в клинике, я пришла к Игорю, местному мажору, у которого зависала последние пару лет. Мне нужно было расслабиться и отвлечься, но папочка предусмотрительно заблокировал карту, оставив без средств. Как обычно дом Игоря был полон народа, готового щедро поделиться порошком, а мне ничего не осталось как предложить в оплату себя. Не впервой.

Парень, лежащий сейчас на кровати в провонявшей комнате… Я ушла с ним, и, кажется, он был не один, а с другом. За то, что они угостили меня, я разрешила им многое, гораздо больше того, что позволяла другим. Помнила их прикосновения, тщательно скрываемую брезгливость от настойчивых поцелуев и дикое желание забыться.

Видел бы меня сейчас отец. Его некогда прилежная умница-дочка теперь скачет из одного притона в другой и предлагает своё тело за наркоту. Спасибо, отец, что перекрыл мне доступ к деньгам. Надеюсь, ты доволен.

«Перед тобой были открыты все двери, а ты просрала всё!» — это были последние его слова перед тем как я, громко хлопнув дверью, сбежала из дома, оставив перепуганными маму и младшего брата. Скандалить я умела, но только с отцом. Мама говорит, у нас с ним один характер на двоих, поэтому все наши стычки в последнее время заканчивались руганью, битьём посуды и угрозами. Он обвинял меня в распутстве и безделье. Я же, уставшая от его проповедей и нравоучений, слала его морализаторство куда подальше.

Не такой должна быть дочь директора крупного банка. Окончив школу с отличием и поступив в МГИМО, родители ждали, что я заслужу красный диплом и их одобрение. С моим знанием английского и неплохо варящей головой я должна была стать их гордостью, а стала конченной наркоманкой, готовой отсосать незнакомому парню за пару граммов порошка. Не выдержала давления с их стороны и завышенных ожиданий, как потом говорила своему психологу.

Мне и правда надоело тянуть лямку прилежной девочки и делать всё по указке отца — одеваться как ему нравится, учиться там, где предпочтёт он, вести себя как подобает наследнице крупного банкира, быть послушной и покладистой, идеальной дочерью. А я… я просто хотела чуть больше свободы, чуть ослабить поводок.

Надо выбираться из этого гадюшника. Домой не слишком хотелось, но я надеялась, что отец поостыл и, если уж не готов меня простить, просто проигнорирует моё появление. Всё-таки это и мой дом тоже.

Тем более перед Пашкой нужно тоже извиниться. Я его своими криками и руганью перепугала до смерти. Ему всего семь лет. Нельзя, чтобы в таком возрасте дети видели такие стычки, какие происходят у нас с отцом. В семье, дружной и крепкой, вообще должны царить мир и покой, но я видела, как наша стала рушиться.

Мама не хотела признавать очевидного, но я видела, как постепенно над нами стали сгущаться тучи. А недавние события, когда у банка отца возникли крупные проблемы, и вовсе накалили обстановку дома до предела. Я бросала ему в лицо обвинения, что он пустит нас по миру, а он кричал, чтобы я взялась за ум и прекратила губить свою жизнь. Слово за слово, и вот мы уже орём друг на друга, а мать пытается встать между нами, как между молотом и наковальней. В такие моменты, чтобы не дойти до рукоприкладства кто-то из нас, я или отец, обязательно сбегали с поля боя. И вчера была моя очередь.

А теперь понятия не имела, где нахожусь. Окно кухни выходило во двор-колодец, упираясь в соседнюю стену и запыленные немытые стёкла. Сверху медленно падал снег, заглушая уличные звуки.

В кармане я нащупала телефон. Экран безжизненно темнел. Отлично, ещё и батарея села. Я прошла по коридору до входной двери, возле которой были брошены мои ботинки. Быстро обувшись, я уже думала выскочить на лестницу, но поняла, что даже денег на такси у меня нет. Вернувшись в комнату, где спал незнакомец, я просунула в дверь голову и огляделась. У трюмо заметила бумажник. На цыпочках, боясь разбудить хозяина, пробралась внутрь и схватила кошелёк. Выудив из него тысячу, я пулей выскочила из квартиры, даже не потрудившись застегнуть куртку, и сбежала на улицу, перескакивая через одну ступеньку. Снаружи поймала свободное такси, завалилась на заднее сиденье и назвала адрес.

— Тысяча пятьсот, — бросил через плечо грузный мужчина.

— Чего так дорого? — встрепенулась я, комкая в кармане единственную купюру.

— Пробки. Снегу навалило за ночь, за город долго добираться будем.

— Хорошо, поехали.

Дома попрошу недостающие пятьсот рублей у матери, раз уж отец оставил меня без денег.

Машина и правда попала в затор, водила вёл неумело, то резко притормаживая, то давя на газ, отчего снова мутило. Несмотря на холод в салоне, я распахнула куртку — мне было душно и не хватало воздуха, горло и грудь будто пылали изнутри, даже опущенное стекло не помогло. Только когда мы выехали на Мурманское шоссе стало немного легче.

Я откинулась на сиденье и попыталась забыться, но больная голова не давала провалиться в сон. Перед глазами то и дело вставало перепуганное лицо Пашки. Мой маленький штурман, мой любимый брат, единственный, к кому мне хочется возвращаться в свой дом. Наверняка обиделся, что снова его бросила, и от этих мыслей стало стыдно. Никудышная старшая сестра досталась ему. Совершенно непутёвая.

На подъезде к посёлку я не сразу поняла, что собравшаяся толпа стоит рядом с моим домом. Так много людей на здешних улицах я ещё не видела. Воздух был пропит горечью и гарью, надо всем возвышались несколько пожарных машин, и среди знакомых и соседей бродили люди в форме МЧС. Не понимая, что происходит я сунула купюру таксисту и вышла из машины.

— Тут не хватает! — донеслось откуда-то издалека, но я не обратила внимание на возмущённый голос, смотря туда, где должен был стоять мой дом. Но видела только обгоревшие деревянные балки и снующих среди них пожарных.

— Жива! Мила! Жива, слава Богу!

Откуда-то подскочила наша соседка и принялась меня тормошить.

— Господи, мы уж подумали, что Пашка сиротой остался, — её заплаканное лицо покраснело и опухло. Обычно намазанное ярким макияжем оно было сейчас непривычно блёклым, я даже не сразу признала в женщине известную на весь Питер светскую львицу.

— Катерина Михайловна, — я едва соображала, что происходит. — Где мой дом?

— Мы тебе дозвониться не могли. Думали, что ты тоже в доме осталась. — Она будто меня не слышала, утирая ладонями рвущиеся слёзы. — Какое горе, девочка моя!

— Где Паша? — произнесла я, теряя под ногами почву.

— Его в больницу увезли. Он со второго этажа сиганул. Что-то со спиной, он встать не мог.

Я чувствовала, как взгляды окружавших меня людей, всех до единого, были обращены ко мне, даже разговоры смолкли. Кто-то сочувствующе качал головой, кто-то тихо плакал. Спазмы стали сводить лёгкие, не давая толком вдохнуть воздух. Я уцепилась за соседку, чувствуя слабость и головокружение. Кажется, сердце стало отдаваться где-то в голове.

— Где… где родители? Где мой дом? — я смотрела на обугленные балки уже зная ответ, чувствуя, как разрывается мой мир на части.

— Мила, дома нет, — соседка обхватила меня обеими руками не давая упасть. — Был пожар. Взорвалась котельная. Твои родители… они не смогли выбраться.

Меня стошнило прямо по дорогу и повело к земле. Не помогло даже то, что я крепко держалась за плечо женщины. И последнее, что я помню, было белое небо и падающие безмолвные хлопья снега, обжигавшие моё лицо.