Мой сосед – девчонка

Лиза Ред (2024)

Каждый год в Японии сотни мальчишек заканчивают среднюю школу и уезжают из дома, чтобы поступить в одну из старших школ с сильной бейсбольной командой. Ими движет мечта: стать основным игроком и вместе с товарищами попасть на Кошиен — национальный турнир по бейсболу среди старших школ. Неожиданно для себя Сато Нобу оказывается в числе этих мальчишек и присоединяется к бейсбольной команде старшей школы Мегуро. Теперь жизнь Сато состоит из уроков, тренировок, издёвок старших товарищей и попыток найти общий язык с раздражительным соседом по комнате в общежитии Араки Шинтаро. А ещё — из десятков уловок, необходимых, чтобы скрыть тот факт, что Сато Нобу — девушка. Она не разбирается в бейсболе, не стремится попасть на Кошиен, и всё, чего она хочет, — это спрятаться от якудзы, которая мечтает её убить.

5

Ганзаки ещё раз пробежал глазами по распечатке звонков, сверил записи с данными компьютера и, пару мгновений посомневавшись, всё же вычеркнул имя секретаря Одзи.

Это был последний человек в списке подозреваемых. И последний, кого удалось из него исключить. В самом начале, четыре месяца назад, когда Ганзаки разрешили самостоятельно провести внутреннее расследование, в списке было почти три сотни имён, к сегодняшнему дню их удалось сократить до двадцати семи. И всё равно этого недостаточно, чтобы поймать за руку того, кто пошёл на сделку с худшей бандой отморозков Токио.

Ганзаки не питал иллюзий: в полиции хватает тех, кто так или иначе сотрудничает с якудзой. Кто-то по мелочи — вовремя закрывает глаза на неудобные факты и не проявляет излишней ретивости при исполнении; некоторые позволяют себе больше — предупреждают об облавах, берут лишь тех, кого готовы сдать сами мафиози. Меньше всего Ганзаки нравились те, кто увяз в этом по горло — не просто помогал в обмен на ответные услуги, а крышевал бизнес, устранял конкурентов для партнёров и имел неплохой пассивный доход. Таких было мало, и обычно это были не последние люди в иерархии департамента, так как с рядовыми полицейскими властью и деньгами никто делиться не спешил.

К Ганзаки тоже несколько раз приходили вежливые люди в строгих костюмах, из-под рукавов которых выглядывали цветные татуировки, но он всегда отказывал. Не потому, что был таким уж правильным и непогрешимым. Просто знал, что одной просьбой такие визиты не ограничиваются, и, согласившись раз, отказать в следующий он уже не сможет. И в какой-то момент этих просьб станет так много, что придётся либо уволиться, либо продаться окончательно и бесповоротно. Ни один из этих вариантов Ганзаки не устраивал, поэтому он аккуратно, но твёрдо отклонял любые предложения о сотрудничестве.

Но даже если когда-нибудь он и решился бы помочь кому-то из якудзы, с отморозками из Отаро-кай Ганзаки не стал бы даже разговаривать. То, что творили люди Оты Рюдзи, переходило все мыслимые и немыслимые границы. Даже среди многочисленных кланов якудзы никто не хотел связываться с Отаро-кай, так как для этих ублюдков кодекс и честь не имели никакого значения. Они легко нарушали обещания, жестоко избавлялись от неугодных, подставляли конкурентов и все свои дела вели так грязно, что Ганзаки порой задавался вопросом, почему от них до сих пор не избавились свои же.

И кто-то из главного управления согласился работать с этими отбросами. Не просто работать — сливать информацию о местоположении девочки-подростка, которую Отаро-кай отчаянно жаждут убить. Ганзаки не хотелось верить, что среди его коллег нашёлся настолько алчный и беспринципный ублюдок, но все факты говорили об одном: в главном управлении завелась крыса. Возможно, не одна, но вероятность, что Отаро-кай сумели подкупить нескольких полицейских, была невелика — слишком уж они себя зарекомендовали ненадёжными партнёрами.

Главная проблема сложившейся ситуации заключалась в том, что хоть эта девочка, Кихира Юми, и была ключевым свидетелем обвинения, даже без её показаний у прокурора было достаточно улик, чтобы добиться обвинительного приговора. Список преступлений Отаро-кай был столь велик, что смерть Кихиры не только не помешала бы следствию, но и лишила бы Оту шанса отделаться простым сроком. Пока девочка была жива, он ещё мог выкрутиться и избежать смертной казни — не зря его адвокаты стоили целое состояние. Поэтому в покушениях на Кихиру не было особого смысла. И всё равно её снова и снова пытались убить с маниакальным упрямством — словно это было делом чести, если это слово вообще применимо к людям вроде Оты.

Мысль о том, что предатель на самом деле не помогал Отаро-кай, а решил пожертвовать жизнью Кихиры ради того, чтобы отправить всю верхушку банды на смертную казнь, пугала Ганзаки даже сильнее, чем малодушие и продажность коллеги. Жажду наживы он ещё мог понять и даже в некотором смысле оправдать, а вот фанатичную готовность во имя правосудия убить ребёнка, пусть и чужими руками, — нет.

Ганзаки привычным уже движением потёр переносицу, словно это могло избавить его от тупой головной боли. Двадцать семь человек — не первоначальные триста, но всё равно слишком много, чтобы найти крысу и прижать к стенке. Хуже всего, что в списке по-прежнему значились имена напарника, сэмпаев по управлению и даже начальника их отдела. Те, кому Ганзаки столько лет доверял как себе, могли оказаться предателями. Это осознание медленно выжигало его изнутри, уничтожало последние крохи веры в людей. Дело бедняжки Кихиры превратило Ганзаки в параноика, и теперь в каждом вопросе, в каждой улыбке, в каждом жесте окружающих он видел ложь и угрозу.

Как же он устал от всего этого…

Но вот список лежит перед ним, и надо думать, что делать дальше. Как определить, кто из этих двадцати семи человек — тот, кого следует упечь за решётку за компанию с Отой? Те, кто занимались внутренним расследованием до Ганзаки, так и не сумели вычислить крысу. А он в одиночку должен справиться. Иначе Кихира… точнее Сато, да, точно, теперь её зовут Сато… Иначе Сато снова окажется в опасности.

Правда, как это сделать, Ганзаки не представлял. Все доступные способы отсеять лишних он уже испробовал. Звонки, встречи, связи, ниточки, узелки, наличие алиби и доступ к информации — Ганзаки четыре месяца шерстил подноготную коллег и всё равно не нашёл предателя. Неужели придётся использовать способ с намеренным сливом обрывков информации разным подозреваемым? Но двадцать семь человек — это слишком много. Всё равно будут пересечения, кто-то с кем-то случайно поделится, и предатель снова ускользнёт. Сократить бы список втрое или хотя бы вдвое, но как?

Из тяжких раздумий Ганзаки вырвал внезапный звонок. Номер был незнакомым, в трубке раздался мягкий, вкрадчивый голос:

— Инспектор Ганзаки Котаро?

Сдержав порыв ответить искренне и грубо, Ганзаки выдохнул и резко, но холодно бросил:

— Да. Слушаю.

Собеседника его резкость не смутила.

— Господин Огино-сама готов встретиться с вами.

Этого звонка Ганзаки ждал последние два года — с того момента, как дело Кихиры перешло к нему. Несмотря на нежелание сотрудничать с якудзой, он прекрасно понимал, что наиболее заинтересованный в правосудии человек, как ни странно, был не просто мафиози, а боссом одного из главных токийских синдикатов. Огино Ёсиро возглавлял Мацуба-кай более десяти лет, поэтому вряд ли упустил тот факт, что одна из входящих в группировку банд вышла из-под контроля и творила бесчинства, нарушая кодекс мафии направо и налево. И Ганзаки не сомневался, что его подручные не раз и не два пытались устранить Оту. Но по какой-то причине у них ничего не вышло. Возможно, Мацуба-кай вынуждена была действовать скрытно, чтобы не спровоцировать очередную войну между бандами, а может, дело в хитросплетениях внутренней политики синдиката. Но в том, что существование Отаро-кай отбрасывает тень на весь клан в целом и на его босса в частности, сомнений не было. Об этом говорило хотя бы то, что за время расследования никто из Мацуба-кай не пытался помешать полиции или договориться о послаблениях.

Из этих соображений Ганзаки несколько раз отправлял запросы на встречу с Огино. Надеялся, что босс Мацуба-кай согласится помочь дочери бывшего партнёра — отец девочки, Кихира Тору, был одним из тех бизнесменов, кто отмывал деньги для якудзы через свою компанию. Но до этого момента все запросы оставались без ответа: Огино не был заинтересован в сотрудничестве. Скорее всего, считал, что это вопрос чести, и хотел разобраться с предателем без вмешательства посторонних.

А теперь, спустя два года, передумал. В чём причина такой благосклонности, Ганзаки мог только догадываться, но упускать шанс сдвинуться с мёртвой точки не собирался.

— Когда я могу подъехать? — спросил он, невольно смягчая тон.

Собеседник понимающе усмехнулся, но ответил без намёка на издёвку:

— Прямо сейчас.

— В штаб-квартиру в Асакусе⁴⁶?

— Нет. Господин Огино-сама готов принять вас у себя дома. Наш человек ждёт вас возле входа главного управления департамента полиции.

Этого Ганзаки не ожидал. Выругавшись, он воровато огляделся: обратил ли кто-нибудь внимание на его подозрительное поведение? Впрочем, волновался он зря. Никому не было до него дела, да и звонки, после которых ругательства сами срываются с языка, в полиции не редкость. Не все собеседники были вежливыми и приятными, а новости, полученные от них, — радостными.

— Хорошо, я сейчас спущусь. Мне нужно что-нибудь взять с собой?

Ганзаки и сам не понимал, зачем задал этот вопрос. Вряд ли босса мафиозного синдиката могли заинтересовать скучные отчёты, показания свидетелей и заключения криминалистов. Но если у Огино есть желание убедиться в том, что расследование находится в приоритете, Ганзаки готов предоставить доказательства. В рамках закона, конечно.

— В этом нет нужды. Господин Огино-сама просто хочет поговорить.

Мягкий, преувеличенно вежливый голос неизвестного собеседника начинал нервировать. Как будто кобра мягко покачивалась из стороны в сторону, усыпляя бдительность, чтобы в следующий момент впиться в неосторожно протянутую руку. Ганзаки уже ощущал бегущий по кровотоку яд, приближающийся к сердцу. Ещё мгновение, и…

Он положил трубку и поднялся на ноги. Савада оторвался от экрана компьютера и вопросительно нахмурился — никаких выездов сегодня не предвиделось, они оба планировали заниматься бумажной работой.

— Нужно встретиться кое с кем, — размыто пояснил Ганзаки, прикидывая, насколько откровенным можно быть с напарником, ведь он по-прежнему оставался в списке подозреваемых. Кстати, список как раз можно взять с собой — вдруг кого-то удастся вычеркнуть по наводке Огино?

— С кем встречаемся? — тут же подобрался Савада и даже потянулся к пиджаку, но Ганзаки остановил его:

— Я сам. Это по поводу… Кихиры.

Как и ожидалось, Савада недовольно поджал губы, но не стал задавать вопросов. Последний раз Ганзаки допустил его к этому делу в тот день, когда они встречались с Ицки, и то заставил ждать в другой комнате. Напарник до сих пор дулся и припоминал это недоверие, хоть и пытался спрятать обиду за натянутыми шутками. Ганзаки и самому было стыдно, что он вынужден скрывать от Савады подробности и подозревать в предательстве, но, выбирая между чувствами товарища и жизнью Кихиры, он решил, что девочка важнее. А если окажется, что Савада невиновен, Ганзаки искренне извинится и угостит его выпивкой.

Нужную машину Ганзаки увидел сразу же. Дорогая чёрная «тойота» с тонированными стёклами стояла на другой стороне дороги, а возле неё курил плечистый парень в таком же дорогом строгом костюме. Ганзаки не удивился бы, узнав, что и машина, и костюм стоят одинаково. Хотя, может, это разыгралась его фантазия — в конце концов, откуда ему знать, сколько якудза тратит на одежду?

Заметив Ганзаки, парень тут же потушил сигарету и отправил наполовину целый окурок в урну. Кивнул, подтверждая, что ждёт именно его, и скрылся в машине.

«Вот это конспирация, никто не догадается, что я собираюсь встретиться с якудзой», — с сарказмом подумал Ганзаки и со вздохом направился к пешеходному переходу.

В салоне играла тихая классическая музыка и едва уловимо пахло мятой. Как будто владелец всеми силами пытался создать непринуждённую атмосферу и доказать, что никакой угрозы для пассажира нет. Ганзаки, не рискнувший сесть впереди, встретился с внимательным взглядом водителя в зеркале заднего вида и всё-таки решил проявить осторожность, замаскированную под вежливость:

— Привет. Ты отвезёшь меня к Огино-сану?

Парень несколько секунд молча пялился на Ганзаки, затем кивнул. Так и не произнеся ни звука, он завёл мотор и тронулся, то и дело поглядывая на пассажира. То ли боялся, что тот нападёт со спины, то ли пытался удовлетворить любопытство. Парень был молод — в лучшем случае пару лет как закончил старшую школу. И всё же было в его взгляде что-то слишком взрослое, словно он успел повидать многое и знал эту жизнь куда лучше, чем большинство его сверстников. К тому же он явно был не рядовым членом группировки: слишком дорогой костюм, слишком хорошая машина, слишком важное поручение для мелкой сошки.

— Как тебя зовут? — предпринял новую попытку разговорить водителя Ганзаки.

— Ито.

Что ж, по крайней мере Ганзаки убедился, что по телефону с ним говорил не водитель. У Ито оказался низкий, хрипловатый голос, похожий на собачий рык, — в аниме так обычно звучат уставшие от жизни брутальные мужики с тоскливыми глазами и сигаретой в зубах. Девчонки, наверное, тащатся — и вместо двадцатилетнего мальчишки на побегушках у якудзы видят крутого гангстера, с малых лет прокладывающего путь к вершине банды. Вот только Ганзаки в такие сказки не верил: куда вероятнее, что отец Ито был значимой шишкой и пристроил сынка на тёплое место, при первой же возможности продвинув по карьерной лестнице. Честь честью и кодекс кодексом, а парню с улицы в двадцать лет не добиться высокого ранга в якудзе, не искупавшись в чужой крови с головой.

— Похоже, Огино-сан тебе доверяет. Давно ты в банде?

Ито снова бросил пронизывающий взгляд на Ганзаки и, как тому показалось, усмехнулся краем рта:

— Я здесь не для того, чтобы вести светские беседы. Вы хотели поговорить с боссом — вот и приберегите вопросы для него.

Это было произнесено без злости и раздражения, но Ганзаки не стал испытывать терпение водителя и замолчал. Действительно, какое ему дело до этого пацана? Даже если Огино согласится сотрудничать, вряд ли они с Ито ещё пересекутся — куда вероятнее, что связным от Мацуба-кай будет выступать загадочный телефонный собеседник. Жаль, что Ганзаки не догадался спросить его имя.

Машина пересекла реку Канда и по дороге 462 нырнула в недра Асакусы. За окнами пролетали торговые кварталы, начальная школа Куромаэ, слева за домами мелькнул храм Хондзан. Затем Ито свернул направо, к Сэнсо-дзи⁴⁷ — Ганзаки поморщился, глядя на толпы туристов, — и сразу за дорогой 319 остановился у огромных ворот. Что за ними, из машины видно не было, но Ганзаки не сомневался, что высокий забор скрывает огромный старинный особняк, чудом уцелевший после бомбёжек во время войны. Такое место идеально подходило боссу якудзы. И то, что чуть дальше по улице находится отделение полиции, никого не смущало — свои преступные дела Огино наверняка проворачивал вдали от дома.

Ворота открылись, и Ганзаки убедился в своей правоте: особняк не просто был довоенной постройкой — он наверняка застал ещё эпоху Мэйдзи⁴⁸. Каменное здание в стиле тэйкан-дзукури⁴⁹, отделанное побуревшим от времени кирпичом, сочетало в себе европейскую практичность и классическую японскую монументальность того времени. В стороны от крыльца расходились крылья-галереи, а по центру возвышалась трёхэтажная башня с черепичной острой крышей. Когда-то Ганзаки грезил, что у него будет такой же дом — мощный, торжественный, напоминающий о великих полководцах прошлого. Но реальность оказалась сурова: на зарплату инспектора полиции он смог позволить себе лишь небольшую квартирку в одном из жилых комплексов недалеко от работы, в то время как в доме его мечты жил босс преступной группировки.

Машина остановилась точно напротив выступающего вперёд крыльца с колоннами. Возле ступенек ждал мужчина в таком же дорогом костюме, как у Ито. Ему было лет сорок на вид — возможно, это и был тот самый отец мальчишки-водителя.

— Спасибо, что подвёз, — сказал Ганзаки, не торопясь выходить из салона.

Ито бросил на него очередной пристальный взгляд и кивнул.

— Постарайтесь не разозлить босса, иначе обратно вам придётся ехать на другой машине. Не такой комфортабельной.

— Каков шутник, — пробормотал Ганзаки, прекрасно поняв его намёк, и выбрался наружу.

Раскидистые ветки старого красного дуба создавали приятную тень. Май в этом году выдался жарким, но здесь, вдали от дорожных магистралей и стеклянных офисных зданий, словно умножающих солнечный свет, было свежо и тихо. Как будто они не в центре старого Токио, а где-то за городом, в одной из тех небольших деревенек, откуда так старательно бежит молодёжь.

— Инспектор Ганзаки? — вежливо осведомился ожидавший у крыльца мужчина, и сразу стало ясно, что именно с ним Ганзаки разговаривал по телефону.

— Да. А вы?..

Мужчина улыбнулся.

— Ито Ёсимацу, старший советник господина Огино-сама. Это я вам звонил.

Ганзаки, не удержавшись, вопросительно поднял бровь и оглянулся на машину. Старший Ито кашлянул:

— Значит, он вам всё-таки представился… Да, вы верно поняли — это мой сын. — А когда Ганзаки повернулся к нему, добавил с извиняющейся улыбкой: — Приёмный. Мальчик — сирота, попал в банду совсем юным и хорошо проявил себя, поэтому с разрешения Огино-сама я его усыновил.

Ганзаки невольно отметил про себя, что угадал и ошибся одновременно. А ещё удивился, с чего вдруг старший советник Ито перед ним отчитывается, почему за рулём машины был его сын. Жест доброй воли? Попытка установить доверительные отношения? Или таков характер Ито Ёсимацу, правой руки Огино? Не всем же в якудзе быть беспринципными ублюдками.

— Хороший парень, — зачем-то сказал Ганзаки, за что удостоился благодарной улыбки.

— Благодарю. Пройдёмте, Огино-сама вас уже ожидает.

Внутри особняк соответствовал тому, как выглядел снаружи. Аляповатая лепнина на потолке и простота выбеленных стен грамотно уравновешивалась деталями из традиционных материалов: шёлковыми ширмами, лакированными деревянными панелями и свитками-какэмоно⁵⁰. Ганзаки с трудом подавил раздражение, вызванное банальной завистью, — этот дом был слишком хорош, почти идеален. За исключением того, что принадлежал преступнику.

Вслед за Ито Ганзаки поднялся по вычурной мраморной лестнице на второй этаж центральной башни и оказался, к своему удивлению, не в рабочем кабинете, а в богато обставленной гостиной. Обитые тёмной тканью стены, дорогие кресла, камин и мини-бар у дальней стены настраивали совсем не на деловой лад.

Ито без слов указал рукой на одно из кресел и, пропустив Ганзаки вперёд, отступил. Но не ушёл — шороха двери не последовало.

Огино Ёсиро сидел в кресле около камина, положив руки на подлокотники. Ганзаки впервые видел его вживую, и, хотя он тщательно изучил фотоархив департамента, посвящённый Мацуба-кай, ни одна фотография не передавала в полной мере ауру власти и уверенности, исходящую от босса клана. Это был крупный широкоплечий мужчина, которому можно было дать и тридцать пять лет, и все пятьдесят: его волосы были черны без намёка на седину, но на лице отпечаталась вся его непростая бандитская жизнь. Вдоль левой скулы тянулся бугристый шрам, другой, больше напоминающий родимое пятно, был на правом виске. Мощный подбородок казался посыпанным перцем из-за едва-едва пробившейся щетины. И лишь глаза, глубоко посаженные, похожие на тёмные омуты, больше подходили древнему старику, чем мужчине на тринадцать лет старше Ганзаки.

Как и все встреченные сегодня мафиози, Огино был в баснословно дорогом деловом костюме. Из-под расстёгнутого пиджака выглядывала натянутая на мышцах груди жилетка и выглаженная рубашка, на аккуратно поддёрнутых штанинах красовались настолько идеальные стрелки, что казались выстроченными. На фоне собеседника Ганзаки в своём мятом сером костюме и рубашке не первой свежести казался нищим, ночевавшим сегодня на улице. Впрочем, это было не так далеко от правды: ночевать ему действительно пришлось вне дома, в машине, но не будешь же это объяснять боссу якудзы?

— Добрый день, инспектор Ганзаки. Говорят, вы крайне настойчиво искали возможности встретиться со мной, — первым нарушил тишину Огино, и его глубокий хрипловатый голос завершил образ стереотипного мафиози.

Ганзаки приветственно склонил голову и ответил:

— Здравствуйте, Огино-сан. Да, я действительно долго пытался с вами увидеться. Рад, что моя настойчивость дала плоды.

Начался самый нелюбимый Ганзаки этап переговоров: собеседники должны были вежливо улыбаться, говорить на отвлечённые темы, окольными путями и полунамёками медленно и неторопливо подбираясь к сути дела. И чем лучше ты скрываешь свою заинтересованность и истинные намерения, тем больше шансов добиться успеха. Но для Ганзаки эти словесные игры всегда были мучением — он считал это тратой времени и предпочитал действовать в лоб. В школьные годы Ицки постоянно закатывал глаза и говорил, что для питчера смерти подобно быть настолько прямолинейным.

«Питчинг — это игра умов, — говорил он. — А если у тебя на роже написано, что ты собираешься обыграть бэттера подачей в центр, то каким бы быстрым ни был твой фастбол, он будет отбит».

С годами Ганзаки научился сдерживаться и не лезть на рожон, но по-прежнему считал, что мир стал бы гораздо проще и понятнее, если бы люди говорили что думают, а не прятали правду за красивыми метафорами и поэтичными сравнениями.

— Я слышал, что дело Отаро-кай планируют передать в суд уже осенью, — заметил Огино, неожиданно для Ганзаки перескочив через словесные реверансы о долгожданности их встречи.

— Да, следователь Ватасе почти закончил собирать доказательства.

Огино кивнул и потёр пальцами шрам на виске.

— Это хорошо. Наконец-то в Токио станет спокойнее.

Язык чесался спросить, почему Мацуба-кай позволила Оте и его людям так долго действовать безнаказанно, но тогда переговоры точно провалятся. Поэтому приходилось держать себя в руках.

— Но ведь вы позвали меня не для того, чтобы уточнить эту информацию, верно? — заметил Ганзаки.

За спиной раздался тихий смешок. Взгляд Огино на секунду метнулся к Ито, а затем опять вернулся к Ганзаки. О да, от этого взгляда определённо становилось не по себе. Когда на тебя так смотрит один из боссов якудзы, хочется либо забиться в какую-нибудь щель и молиться, чтобы о тебе забыли, либо выстрелить ему в лицо, навсегда избавившись от ощущения, что тебя свежуют заживо.

Ганзаки выдержал этот взгляд, не дрогнув. Не потому, что был уверен в собственной неприкосновенности, нет. Просто почувствовал, что, если даст слабину, не видать ему помощи, в которой он сейчас так нуждался. А благодаря бейсболу и бесконечным придиркам Ицки держать лицо, даже если всё внутри сковал ужас перед сильным противником, он научился.

— В своих запросах вы упоминали, что под вашим присмотром находится девочка, — медленно, словно пытаясь продавить его не только взглядом, но и голосом, произнёс Огино.

— Кихира Юми, — кивнул Ганзаки, внутренне ликуя. Пока что всё складывалось даже лучше, чем он рассчитывал.

Огино наконец-то прикрыл глаза и задумчиво пожевал губу, как будто пытался нащупать ускользающее воспоминание.

— Кихира… Кихира…

— Её отец, Кихира Тору, был нашим партнёром, — подсказал Ито, опережая Ганзаки, хотя тот не сомневался: Огино притворяется, что не помнит это имя.

— Точно! Малыш Тору, высокий такой, с наивными глазёнками… Эх, хороший парень был. И жена всем на зависть.

Ганзаки промолчал. Рано он радовался, что разговор свернул в нужное русло, миновав омуты пустых рассуждений. Похоже, все словесные кружева Огино приберёг для той темы, что действительно интересна им обоим.

— Получается, вы его дочку опекаете? Помню, видел её совсем крохой. Вся в красавицу-мать: уже тогда была как прехорошенькая фарфоровая куколка, зато характер такой, что чуть не по её — сразу в драку, и плевать, что противник больше и сильнее…

Огино мечтательно улыбнулся. Ганзаки вынужден был признать — его слова идеально описывали Кихиру Юми. Красивая, как кукла, и драчливая, как дикая кошка. И даже выпавшие на её долю испытания не сломили дух девочки, а лишь закалили подобно стали меча.

— Её семья стала жертвами Отаро-кай, — сказал Ганзаки. — Ота лично убил их на глазах Юми, сама девочка чудом осталась жива. Хотя, уверен, вы и так это знаете.

Улыбка Огино из мечтательной превратилась в хищную. Он знал. И даже больше: в том, что случилось с семьёй Кихира, отчасти была его вина. Ведь глава семейства отказался предавать Мацуба-кай и отмывать деньги для Оты. А Огино ничего не сделал, чтобы защитить своего партнёра. И Ганзаки очень рассчитывал, что у этого человека найдётся хоть капля раскаяния, чтобы попытаться загладить вину перед девочкой, лишившейся семьи по его вине.

— Ах, бедняжка Юми, никому не пожелаешь такой горькой участи. Вот только… — протянул Огино, — я знаю и о том, что после смерти своей семьи она больше года жила в доме Оты и что Ота собирался её удочерить.

— Тогда вы должны знать и о том, что именно её заявление на суде об удочерении стало причиной инициации расследования в отношении Оты, — парировал Ганзаки. — Мне напомнить, что сказала Юми в тот день?

Вместо ответа Огино посмотрел на Ито, и тот процитировал:

— Я не хочу быть дочерью убийцы моей семьи.

Несколько томительных секунд в комнате было тихо. Ганзаки, сохраняя внешнюю невозмутимость, судорожно пытался продумать следующий шаг. Что говорить? Какой аргумент использовать следующим? Что приберечь до решающего момента? И стоит ли раскрывать все карты?

Наконец Огино шумно выдохнул и, откинувшись в кресле, побарабанил пальцами по подлокотнику.

— Да, следует признать смелость и дерзость юной Кихиры. Решиться сказать такое в лицо человеку вроде Оты… Неудивительно, что теперь Отаро-кай пытается её убить. — Но не успел Ганзаки воспрянуть и подхватить рассуждение, как Огино подался вперёд и вкрадчиво понизил голос: — Вот только слабо верится, что целый год она спокойно прожила с убийцей под одной крышей и лишь на суде вспомнила, кто он такой… Подозрительно, не находите, инспектор Ганзаки?

— Он мог её запугать, — вполне резонно заметил тот, хотя прекрасно знал, что дело не в этом.

— Он должен был её убить. В тот день, когда убил остальных Кихира. Такие люди, как Ота, не оставляют свидетелей. Но он оставил её в живых и более того — захотел сделать своей дочерью. Зачем? Зачем ему эта девочка, которую якобы так хочет устранить Отаро-кай, но уже третий год не может это сделать? И почему полиция использует эту девочку как предлог для встречи со мной?

Воздух в комнате сгустился от напряжения. На виске Огино вздулась, забилась жилка, подчёркивая и без того довольно заметный шрам. Ганзаки не понимал, что именно так взбесило босса якудзы, поэтому не мог придумать достойный ответ. Пока он молчал, в разговор вмешался Ито:

— Инспектор Ганзаки, поймите нас правильно: мы не утверждаем, что полиция находится в сговоре с Отаро-кай и использует Кихиру Юми для того, чтобы навредить Огино-сама и Мацуба-кай. Я лично изучил ваше дело и уверен, что вы действительно хотите защитить девочку. Однако… вы должны признать: это выглядит подозрительным стечением обстоятельств, что Ота оставляет живой дочь одного из близких друзей Огино-сама, год заботится о ней, как образцовый опекун, готов принять её в свою семью, а потом позволяет ей сделать настолько вопиющее заявление и раз за разом инициирует неудачные попытки покушения. А потом мы получаем запрос от департамента полиции о встрече и возможности взять Кихиру Юми под свою защиту.

— Я не просил о защите Кихиры… — вскинулся Ганзаки, обернувшись к Ито.

— Вы не единственный, кто подавал запросы по этому делу, — мягко ответил тот. — Поэтому Мацуба-кай всё это время отказывалась от любого сотрудничества с полицией по делу Оты. Вы далеки от внутренней политики якудзы, но, думаю, поймёте наши опасения: девочка слишком много времени провела с человеком, настолько жадным до власти, что он решился бросить вызов не только Мацуба-кай, но и всем кланам в Токио. Да, Кихира всего лишь ребёнок, но Ота достаточно ненормален, чтобы использовать её для убийства Огино-сама.

Ганзаки едва не рассмеялся, получив исчерпывающее объяснение от Ито. Так вот в чём дело… Босс якудзы боится, что всё это спланировано ради того, чтобы Кихира могла подобраться к нему и убить. И хотя это звучит как полный бред, в одном Ито был прав — Ота ненормальный. Даже не так: Ота был диагностированным социопатом, поэтому всё, что обычному человеку казалось нормой, для него было пустым звуком. Так что да, он вполне мог использовать ребёнка для убийства конкурента. И даже подставить себя под удар правосудия, лишь бы добиться желаемого. Никто не знает, что на уме у этого психа, поэтому от него можно ожидать чего угодно — особенно того, что больше похоже на бред сумасшедшего.

— Да, вы правы, — выдохнул Ганзаки, когда почувствовал, что истерический смех отступил. — Во многом правы. И я понимаю ваши опасения. Ота — псих, и лучше бояться его выходок, чем недооценивать. Но есть один нюанс, который, возможно, поможет вам взглянуть на эту ситуацию с другой стороны.

— Какой же? — спросил Огино, вынуждая Ганзаки повернуться к нему лицом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

46

Асакуса — один из кварталов Токио, находится в специальном районе Тайто на северо-востоке центральной части столицы. Большая часть довоенных построек, оставшихся после бомбардировок Токио во время Второй мировой войны, расположена в этом квартале. Кроме того, здесь много храмов, рёканов, старейший действующий хинамоти (район гейш) в Токио, а также штаб-квартира Мацуба-кай

47

Сэнсо-дзи — самый старый буддийский храм на территории Токио, одна из достопримечательностей Асакусы

48

Эпоха Мэйдзи — период в истории Японии с 23 октября 1868 года по 30 июля 1912 года. Эпоха, когда японский народ перешёл от самоизолированного феодального общества к парадигме современного индустриального национального государства

49

Тэйкан-дзукури — один из традиционных стилей японской архитектуры, в конце 19 века переживший неоклассическое возрождение. Стиль подчёркивает военную мощь японского государства в использовании конструкции, отсылающей к средневековым японским дворцам, но сочетает с традиционными национальными элементами черты европейского неоклассицизма

50

Какэмоно — вертикально висящий на стене свиток из бумаги или шёлка. Может содержать рисунок или быть иероглифическим, предназначен для украшения интерьера