Возвращение к празднику. Книга-эссе о творческой работе композитора

Леонид Любовский

Эта книга – заметки композитора о духовной основе музыки. Особенность композиторского дарования – умение слышать окружающий мир, сущность которого необъятна. В книге сделана попытка объяснить такое слышание через музыкальную интуицию. Рассуждения композитора перемежаются с его рассказом о собственной творческой работе, об осуществлённых и неосуществлённых проектах, затрагиваются некоторые теоретические и исторические вопросы музыки, а также комментарии и дефиниции к созданному.

Детские вопросы и ответы

Часто возникает перед моими глазами одна картина из детства. Я сижу на рассохшейся лавочке у маленькой церквушки рядом с нашим домом. Рядом со мной — сухонький дьячок, служащий в этой церкви. Он уже успел немного выпить, и его речь, тихая и тягучая переносит меня в удивительную страну, не столь благополучную, как моя (моя, конечно, самая любимая и лучшая в мире). В стране, описанной моим дьячком, торжествует жестокость, корыстолюбие, всевозможные человеческие пороки, идёт страшная борьба со злом, со всякой дьявольщиной, на площадях звучат обличительные речи одиноких праведников, там совершаются дикие пытки, висят на деревянных перекладинах осуждённые, корчась в страшных муках, — но там происходят и волшебные исцеления после мучительной смерти, растут на сказочных деревьях сказочные плоды, люди славят мудрых старцев и омывают ноги усталым путникам… Кажется, и самому дьячку интересно было иметь такого любопытного слушателя; я всё спрашивал и спрашивал, и он всё отвечал и отвечал, стараясь быть более понятным маленькому слушателю. Описанные им эпизоды и картины всевозможных удивительных чудес становились всё более красочными и загадочными…

Что говорить, эти тихие вечерние сидения на лавочке рядом с висящими железнодорожными рельсами, заменяющими церковные колокола, очень отличались от школьных уроков. Я пошёл в школу лишь недавно. Школьные занятия были, конечно, тоже интересны, но здесь — совсем другое дело — здесь была тайна…

Иногда церковный двор оживал. Из окрестных сёл приходили чисто одетые крестьяне и крестьянки, священник выходил из церкви, махал кадилом, окроплял всех святой водой… Такое оживление — обычно в праздники — длилось недолго. И напоминало театр, тот самый маленький театрик, который тоже появился в нашем городе. Небольшая труппа представляла публике свой скромный репертуар в помещении местного клуба, построенного на месте бывшей здесь когда-то православной церкви. Репертуар состоял из популярных музыкальных представлений, народных украинских опер… «Запорожец за Дунаем», «Сорочинская ярмарка», «Наталка-полтавка», «Сватанье на Гончаривке»… Театр забавлял и развлекал послевоенную публику. Долго ещё звучала в ушах после этих спектаклей услышанная там музыка, было весело, забавно, но и здесь, конечно, также не было никакой тайны.

Особая тишина и отречённость от будней, уход в сладкое состояние покоя и размышления о вечном было даровано только в той маленькой церквушке.

* * *

Только что закончилась война. На улицах полно молодых людей — солдат в стареньких выцветших гимнастёрках, возвращающихся с фронта. Много калек, безруких, безногих на грубо сколоченных самодельных возках, на костылях; много изуродованных лиц — даже вспоминать об этом страшно. Сейчас, когда вдруг, неожиданно, мы слышим военную риторику политических лидеров с угрозами: мы всех порвём! — я вспоминаю эти картины детства. Понимаю, как недальновидны и глупы те, кто затевает все эти дьявольские игры. Мой отец, прошедший всю войну и вернувшийся с фронта с двумя осколками в виске, никогда о своих военных годах не вспоминал. Он так и умер от этих осколков на операционном столе, когда их попытались извлечь, а я стал убеждённым пацифистом.

* * *

Понятно и объяснимо то, что в это послевоенное время стране было не до своих детей. Мы сами развлекали себя, как могли. Вот я и любил забегать в нашу маленькую церквушку. Особенно когда там не было службы и царила таинственная тишина, где пахло ладаном и растопленным воском, а многочисленные суровые лики святых старцев осматривали меня с осуждением со всех сторон.

Но вот начиналась служба.

В небогатом интерьере церкви тускло загорались свечи, поблескивали оклады старых икон с мрачными и невыразительными лицами. Запах свежего ладана из курильниц проникал в ноздри. Нестройно пел хор старушек дребезжащими и какими-то бесполыми голосами. И всё же при всём непонятном этом действе, детское любопытство брало верх, я вслушивался в странные слова молитв, пытался осмыслить их значение… И вот этот дьячок, удивительный божий служитель, посланный мне, чтобы удовлетворить моё страстное любопытство и желание знать, что скрывается за бесконечными поклонами бормочущих что-то прихожан, за непонятными ритуалами священника с размахиванием кадила, за целованием разрисованных суровыми мрачными лицами досок, а также знать, зачем вообще-то мы живём на этой земле, и что там за далёким горизонтом, куда люди уходят после смерти, и что такое душа, и есть ли она у злой собаки Жульки в соседском дворе… И ещё — знают ли люди, что существует другой мир, в котором постоянно звучит музыка?

Я терпеливо ждал окончания службы, чтобы снова увидеть своего дьячка, сесть с ним на рассохшуюся скамеечку у импровизированных колоколов и слушать, слушать, слушать…

А ночью мне снились прекрасные сны, наполненные музыкой тихо проплывающих на горизонте облаков, и неясные, еле уловимые странные тени, проносящиеся по небу, и лёгкие ангелы с полупрозрачными, как у стрекоз, крыльями, и древние старцы в белых одеждах, и тёмные уродливые монстры, появляющиеся откуда-то внезапно и так же быстро исчезающие… И всё гудело, то затихая, то снова усиливаясь, то превращаясь в чуть слышное трепетание неземных колокольчиков… И мир казался необъятным, чистым и радостным, наполненным жаждой жизни и вечного движения, и никакой смерти в нём не существовало…