Веселый ветер. Записки мореплавателя

Леонид Карнаухов (2024)

Сама жизнь иногда рождает такие сюжеты, которые выдумать просто невозможно. Потому что жизнь многообразнее и затейливее любой фантазии. Поэтому эта книга основана на реальных событиях и написана в жанре «автофикшн». Это когда как бы пишешь о себе, но, если что-то подзабыл, то можно и приврать. А еще это книга о работе на флоте, о моряках, дальних странах, приключениях и, конечно, о любви. Посвящается всем мореплавателям, их детям, женам, подругам и другим женщинам, а также просто хорошим людям.

Любовь — она или есть, или ее нет

Если «загуглить» слова Моа Куба, то Яндекс браузер в разделе «Картинки», кроме рисунков вымершего гигантского австралийского страуса Моа, выдаст множество фотографий, сделанных советскими специалистами в восьмидесятых годах. Вы увидите громады старого никелевого комбината Pedro Soto Alba, построенного еще американцами, и нового горно-обогатительного комбината Comandante Ernesto Che Guevara в Пунта-Горда, который строили советские специалисты. Вы увидите трубы и технологические установки. На фотографиях будут четырех — и пятиэтажные «хрущевки», из которых в основном и состоит город, точно такие же, как у нас, только с деревянными жалюзи на окнах вместо стекла. А еще будет множество фотографий школьников. Такие фотографии есть у каждого. Фотографии школьных классов, собравшихся перед школой с учителем в центре, только эти с пальмами на заднем плане и кубинским флагом перед зданием школы. В Моа на строительстве горно-обогатительного комбината работало около двух тысяч специалистов из СССР. В городе было наше консульство, а дети специалистов учились в советской школе. Люди выкладывают эти фотографии, потому что работа или учеба на Кубе осталась в их памяти незабываемым временем жизни. И эта красно-бурая земля, оставлявшая после дождя плохо отстирываемые пятна на брюках, этот индустриально-тропический пейзаж, эта нестерпимая дневная жара и ночная прохлада оставили неизгладимые впечатления. Время идет, отношения между странами меняются, но советских людей на Кубе помнят и уважают до сих пор. И комбинат, построенный ими — работает, а Республика — живет.

На здании администрации порта Моа был размещен портрет Эрнесто Че Гевара, а над ним красовался лозунг «¡Socialismo o Muerte!» (Социализм или смерть!). Пафосно? Конечно. Зато какая мощь и сила жизни! В нашем лозунге «Решения 26 Съезда КПСС — в жизнь!» энергия жизни отсутствовала совсем. Да и пафос подобных лозунгов давно приелся. Тем временем теплоход «Красное Село», возивший оборудование для строящегося в Моа горно-обогатительного комбината, входил в порт. На борт поднялись агент и таможенники, а также фитосанитарные инспекторы. Фитосанитарными инспекторами были две девчонки, Лилиана и Ана Мария, первая испанского типа, а вторая мулатка, похожая на обезьянку, но не менее симпатичная, чем первая. После оформления документов, фитосанитарные инспектора направились проверять груз на предмет наличия жучка. Я как второй помощник капитана, ответственный за груз, взял фонарик и пошел их сопровождать. В Моа мы возили много различного оборудования, начиная от гвоздей и шурупов и заканчивая технологическими установками и тяжелой техникой. А еще — обычные советские сосновые доски, незаменимый атрибут любой стройки. В древесине заводился жучок, появление которого на кубинской территории фитосанитарные власти и должны были исключить.

Пол-экипажа высыпало на палубу и наблюдало за происходящим. Их очень интересовало, что будет делась Сэконд с двумя молодыми кубинками в трюме. Хотя больше всего их заботил другой вопрос — будет ли фумигация. Фумигация — это процесс нагнетания отравляющего газа в трюма с целью уничтожения жучка. Газ был не только вредным для жучка, но и не был полезным для человека, поэтому на время фумигации экипаж с судна убирали и увозили в отель, в город Ольгин, столицу провинции. Именно это предстоящее событие владело думами большинства экипажа. Трудовая деятельность на флоте отличается от обычной работы тем, что человек не только работает на судне, но еще и живет там. А в жизни, конечно, должно быть место подвигу, но и отдыху тоже. Двое суток фумигации давали возможность неплохо провести время в другом городе, проехаться на комфортабельном автобусе по Кубе, посмотреть живописные окрестности, посидеть в гостиничном баре с бассейном, полном кубинских девушек и как-то отвлечься от нудного производственного процесса. Стоит ли за это осуждать советских моряков? Не стоит. Поэтому жучок был найден, мы с фито-инспекторами вылезли из душного трюма, и я кивком подтвердил, что все ОК. Громогласное ура, грянувшее в ответ, говорило само за себя. Лилиана и Ана Мария при этом улыбнулись, давая понять, что ничто человеческое им тоже не чуждо.

«Красное Село» был теплоходом, которого в Моа всегда ждали. Его ждали в первую очередь работники строящегося комбината, потому что он привозил нужное им оборудование, его ждали и работники порта, потому что в порту начиналась необычайная активность. А кроме этого можно было пообщаться с советскими людьми, посидеть в каюте у Секонда, выпить кофе, а то и более крепкие напитки. Приход «Красного Села» в Моа предвещал для кубинцев тусовку, а тусовка на Кубе была столь же важна, как и сама Революция. Поэтому кубинское агентство действовало оперативно, мгновенно заказало отель и в тот же день организовало автобус. Экипаж уговаривать было не нужно, все быстро собрались, сели в автобус и покинули судно, уехав на поиск приключений. На борту осталась вахта — матрос, моторист, вахтенный третий механик, вахтенный четвертый помощник и я, назначенный старшим. Обычно старшим назначали старпома, но благодаря моему знанию испанского и незнанию английского членами фумигационной бригады, эту традицию поменяли. В общем все уехали, и, если так можно выразиться, «клоуны остались».

Агент отвез нас на ужин в местный ресторан. Ресторан был вполне приличным, еда была вкусной, но обилия посетителей не наблюдалось. Вернее, их просто не было вообще. Приехав на судно, мы сели с Колькой Васильевым, четвертым помощником, в моей каюте и принялись рассуждать, чем бы таким заняться. Начальство уехало, фумигационная бригада должна была приехать только на следующий день, и сам этот факт настойчиво требовал что-либо предпринять, куда-то сходить, как-то отметить внезапно обрушившуюся на нас свободу. Колька что-то рассказывал, как они классно оторвались на фумигации в Съенфуэгосе, но текущей проблемы это не решало. Каких-то друзей из состава советских специалистов у нас не было. Оставалось только пойти в довольно унылый город Моа, состоящий из панельных «хрущевок», и пустить все на волю случая.

И тут вдруг зазвонил телефон. Вахтенный матрос сообщил, что тут какие-то девушки, и скорее всего ко мне. Заинтригованный, я вышел из каюты и посмотрел вниз. Ниже палубой стояли две русские девчонки, черненькая и беленькая, и о чем-то разговаривали с вахтенным. Я не видел себя со стороны, но нижняя челюсть у меня без сомнения отвисла. Сказать, что девчонки были привлекательными, не сказать ничего. Они были как-бы вообще из иного мира. Откуда такое чудо в этом забытом Богом Моа? Черненькая чем-то напоминала актрису Анастасию Макееву, а беленькая с русой шевелюрой как у льва и зелеными умными глазами, была похожа на Жанну Болотову. Не точь-в-точь, но очень близко, чтобы читатель мог явственно представить ситуацию. Красивые девушки на судне, это вообще редкость, да и не только на судне. А такие! — Сами пришли. — подумал я. — Колька потом мне рассказывал, что он подумал то же самое.

— Девушки, у нас тут сейчас Сэконд командует, — сказал вахтенный матрос, и я наконец закрыл рот и начал действовать.

— Вам ко мне. Поднимайтесь. — Девчонки начали подниматься по трапу, а я просто стоял и наслаждался этим процессом.

— Мы тут на стажировке от Института имени Герцена, недавно приехали. У нас тут столько проблем, столько проблем. Все новое. Светке вот телеграмму надо отправить на «Новозыбков», у нее там муж работает третьим помощником. Вы можете помочь?

Они что-то тараторили очень быстро и, как бы оправдываясь непонятно за что, а я смотрел на все это и думал, что так не бывает. Ну не сваливаются такие девчонки с неба. А тут, на тебе… Свалились на мою голову.

Мы достали все вкусное и хмельное, что у нас было. Мы достали сухое вино, которое нам выдавали после входа в тропики из расчета 100 граммов в день. Была даже инструкция, что вино следует пить, разбавляя его водой один к одному. Никто, конечно, эту инструкцию не соблюдал. Вино выдавали бутылками и пили его тогда, когда появлялся повод. Сегодня такой веский повод появился. Мы извлекли фруктовый йогурт, купленный на валюту в датских проливах, где мы заказывали продовольствие перед началом рейса, вытащили дефицитный растворимый кофе. И, наконец, я достал настоянную на лимоне водку, которую берег для общения с представителями порта.

— Подождите. Так вы из Питера?

— Ну да. Мы здесь на стажировке на полгода. Последний курс. Отделение испанского языка.

— Так вы говорите по-испански?

— Ну в общем да. Мы только приехали. Еще не очень все понимаем, но наберемся. А вы что, тоже говорите на местном?

— Ну в общем да. Нас в Макаровке этому старательно учили. Я был отличником.

— Да ладно врать, знаем мы, чему учат в Макаровке.

— Ну тогда, раз вы такие недоверчивые, позвольте предложить вам выпить за знакомство. Вино, водка? Может пиво?

— Давай вина. Лен, ты как?

— Я за. Давайте. От водки тоже не откажусь.

Мы общались. Звали их Лена и Света, вернее Ленка и Светка, именно так они остались в памяти. Мы сразу стали общаться на «ты». Это получилось само-собой. Они были как бы из того же нашего круга, из того же пионерского отряда. Они понимали все шутки, у них было похожее чувство юмора. Они не только весело отвечали на наши приколы, они сами нас подкалывали. Было им по 24 года, взрослые уже девочки. Но йогурт они ели, как дети. В Союзе фруктовый йогурт отсутствовал как класс. Мы в начале рейса заказывали продукты в Дании и получали их на рейде Копенгагена. Как правило, всякие иностранные вкусности: сосиски, копченую селедку, фрукты и тот же йогурт. Многие этот йогурт не ели сразу, вот и у меня скопилось несколько банок. Светка с Ленкой открывали его с каким-то благоговением, аккуратно брали чайной ложкой, покачивали головами от удовольствия, глотали, и на их лицах появлялось такое наслаждение, как будто ничего вкуснее в мире вообще не существовало. Смотреть на этот процесс было так интересно что, когда они съели по банке, я сразу достал еще по одной, чтобы продлить удовольствие наблюдения за этим действом.

— А нам наши кураторы из консульства почему-то не рекомендовали посещать советские суда. Интересно, почему?

— И первое, что вы сделали после этого, это пришли к нам на пароход.

— Ну да. Но ведь интересно же.

— А вот мы возьмем, свяжем вас сейчас и спрячем в шахте лага. Потом вывезем в море и превратим в рабынь. В назидание другим самонадеянным переводчицам испанского языка. Весть о таинственной пропаже двух молодых и красивых советских сеньорит взбудоражит всю Республику Куба.

— Ха-ха-ха!

— Что ха-ха? Коля, неси веревку.

— Тогда мы соблазним какого-нибудь боцмана и поднимем восстание.

— Нашего боцмана, в отличие от нас, можно соблазнить только водкой.

За болтовней время летит быстро. Девчонки засобирались домой, но от нашего предложения проводить их отказались наотрез. Правда, дали свой адрес и пригласили назавтра в гости.

На следующий день прибыла, наконец, отчаянная бригада кубинских фумигаторов. Они приехали на грузовичке, заваленном баллонами с газом, оборудованием, противогазами и каким-то хламом. Газ они пустили так обильно, что он проник в надстройку, и в каютах оставаться стало невозможно. Пришлось всем спуститься на причал. Третий механик взял у них противогаз, поднялся обратно и включил вытяжную вентиляцию трюмов. К счастью вскоре газовая атака закончилась, а то я уже начинал побаиваться, что мы так и не сможем воспользоваться приглашением.

Вечером, после ужина в ресторане, мы попросили агента отвезти нас в город. Поднявшись на второй этаж пятиэтажной «хрущевки», мы постучали в дверь, и я на всякий случай рявкнул: «¡Abre. La policía!» (Откройте! Полиция!) Дверь открылась, из квартиры выскочила Светка, еле сдерживая смех, и сказала: «Ребята, к нам неожиданно наши кураторы заявились. Подождите на улице. Они скоро уйдут, и мы вас позовем». Мы вышли на улицу и закурили, недоумевая, что же именно вызвало такое веселье. Вскоре из подъезда вышли двое, посмотрели на нас несколько косо, но подходить не стали, а удалились куда-то в тропическую мглу. В них сразу же безошибочно можно было узнать советских специалистов. Впрочем, в нас — тоже, тем более, что курили мы папиросы «Беломорканал». Через пару минут появилась Светка и махнула нам рукой, поднимайтесь мол.

В квартире они обе дали волю своему веселью.

— Леня, ты так вовремя заговорил по-испански. Эти ничего не поняли, подумали, что какие-то кубинцы приходили. А то было бы нехорошо, если бы вы столкнулись лбами. Кураторы всё-таки.

— Ну да. Мы помним. Общение с советскими моряками под запретом. А как это вообще соотносится с политикой Партии? Ладно. Мы тут вам принесли кое-что. — С этими словами я протянул пакет, в который мы предварительно сложили килограмма три репчатого лука, пару буханок черного хлеба и банку атлантической сельди. Именно такой набор продуктов обычно просили наши специалисты. С хлебом и селедкой понятно, а вот почему на Кубе недоставало лука, я так и не понял.

— Светка, смотри! Лук! Много! Мальчики, ваш подарок эквивалентен огромному букету роз.

Девчонки быстро накрыли столик в гостиной, поставили на него закуску, бутылку рома «Capitán Morgan», и общение продолжилось.

— Слушайте, а что этим кураторам от вас надо? На предмет чего они вас курируют?

— Да мы сами еще толком не поняли. Здесь вообще на нас все смотрят, как будто ждут чего-то. С таким немым вопросом, — Ну, когда же начнется? А мы ведем себя скромно и никаких поводов к осуждению не даем.

— Да, но они продолжают ждать и надеяться — добавила Ленка. — Давайте выпьем за надежду!

Поздно вечером, когда мы возвращались на пароход, молчаливый Колька многозначительно сказал, — Давно я так классно не сидел.

Рабочий день в порту Моа начинался с приезда грузчиков. Их привозил из города старый американский тягач с вертикальной выхлопной трубой, из которой валил черный продукт сгорания дизельного топлива. Прицепом к тягачу выступал длинный вагончик-фургон, похожий на вагон поезда. Кто-то из судовых острословов назвал его «электричкой». Название прижилось. Двигалась «электричка» с лязгом и грохотом, поднимая при этом клубы красной пыли, и казалось, что транспортное средство делает последний в своей жизни рейс. Но ничего не происходило. Грузчики спокойно выходили из вагона и принимались за свои дела. У администрации порта были личные автомобили, «Жигули» и «Москвичи».

На стоянке в Моа моя каюта напоминала штаб по выгрузке оборудования и последующей погрузке никелевого концентрата. Ежедневно заходил Мануэль, коммерческий директор порта и старший стивидор с необычным прозвищем Манюнга. Сидели подолгу, рассказывали местные новости, анекдоты. Иногда захаживали Лилиана и Ана Мария. Обычно пили кофе. Наш советский растворимый кофе, кислый и противный, особенно если пить его помногу. Дня за два до отхода я проводил эту компанию и вышел на палубу посмотреть, как идет погрузка. Она уже заканчивалась. Наш боцман, как всегда, ходил по палубе и беззлобно материл кубинских грузчиков, принимавших в трюмах контейнеры с никелевым концентратом. Двое таких грузчиков вылезли из трюма, подошли ко мне и поинтересовались: — Сегундо, а что такое «Черний зопа»? — Я перевел. Они весело рассмеялись и пошли по трапу вниз очень довольные собой, жизнью и боцманом.

Удостоверившись, что погрузка идет нормально, я бросил взгляд на причал и увидел две женские фигурки, которые двигались от проходной по направлению к нашему судну. Светка с Ленкой в нарядных платьицах пробирались между ящиками с оборудованием и на фоне этого пейзажа, состоящего из разложенных на причале грузов, автомобилей и полуголых черных кубинцев, выглядели совершенно инородным телом. Вернее, двумя инородными телами, очень яркими и симпатичными. Когда они подошли к борту, у трапа собралась небольшая толпа, которая рассматривала их с нескрываемым любопытством. Из толпы кто-то крикнул,

— Девочки, зашли бы на огонек.

— Так, губы закатали. Это к Сэконду. Ну дайте же пройти. — сказал Колька, прокладывая дорогу.

— Ребята, а нас сначала таможенники не хотели пускать. Мы объясняем, что идем ко второму помощнику, а они как будто нас не понимают.

— А скажите-ка мне, как переводчики, как по-испански второй помощник капитана?

— Ну мы сказали «Ayudante secundario».

— Двоечницы. Второй помощник по-испански будет «Segundo Oficial», то есть Второй офицер, а ваш «Ayudante secundario» скорее можно перевести как «Второстепенный адъютант». У нас на пароходе второстепенных адъютантов нет.

Мы опять смеялись. Мы ржали всю дорогу. А тут они еще обнаружили у меня на столе тетрадку, куда я записывал понравившиеся фразы из испанской книжки, которую я в это время читал. Это был болгарский детектив Богомила Райнова на испанском языке. Мне его, вместе с другими книгами, принесли Лилиана и Ана Мария. Книга была написана с большой долей иронии, и из нее было что позаимствовать.

— Леня, какие-то ты странные фразы выбираешь — «Какой смысл пить, если не скандалить».

— А вот эта фраза тебе зачем? «Довольно спорной красоты и довольно сомнительной молодости». Где ты собираешься ее использовать?

— Да ладно, отстаньте. Я просто выписываю то, что понравилось. То, что я бы так не перевел на испанский. Вовсе не обязательно их использовать.

— Нет, ты объясни. Просто так ничего не делается. А вот эта? — Тут Светка просто согнулась пополам, было видно только как ее русая грива подрагивает от смеха.

— Что там, что? — Ленка вырвала у нее тетрадку из рук и прочла вслух: — «Дорогой, раз уж ты достал бумажник, было бы очень неплохо, если бы ты дал мне моих двадцать фунтов прямо сейчас.» Леня! Ну а это тебе где может пригодиться?… — Тут от смеха согнулись мы все.

Узнав, что мы скоро уходим, девочки выразили надежду на встречу в наш будущий приход и пожелали нам счастливого плавания. Мы, в свою очередь, пожелали им успешной стажировки и заверили, что в следующий заход обязательно с ними свяжемся. Мы пока сами не знали, как собирались это сделать.

Когда вся эта стояночная суета осталась позади, и мы вышли в море, я вдруг почувствовал какое-то внутреннее беспокойство. Какое-то волнение. Я все время возвращался мысленно к этим нашим встречам и прокручивал их в голове. Светкины смеющиеся лучистые зеленые глаза не выходили из памяти. Стало понятно, что я влюбился. Серьезно и бесповоротно. Чувство требовало немедленно предпринять какие-то действия. Но что тут предпримешь? Идем в Атлантике. Вокруг никого. Только дельфины иногда появляются и устраивают игры наперегонки с судном. Светка замужем, правда в разговорах что-то проскочило про намерение развестись. Я женат. Но кого и когда это останавливало? И зачем мне все это? Я не знал ответа на этот вопрос.

Но любовь любовью, а производственный процесс никто не отменял. В этом рейсе мы пошли в Калининград без догрузки в Европе. Именно тогда сняли штатного капитана, а ему на замену пришел Пробкин. Снова погрузив оборудование назначением на Моа, мы вышли в море. На этот раз мы с Колькой начали готовиться к предстоящей встрече заранее. После получения продуктов в Дании стали копить йогурт, который складировали ко мне в холодильник. Я загодя настаивал водку на лимонах. Получался такой вкусный ликерчик, который я почему-то назвал «Мечта нанайца». Кубинцы называли этот напиток «Vodka de limón», а наши калининградские стивидоры говорили: «Ну да, водка да лимон». На приход снова была назначена фумигация, и снова мы остались на судне ее обеспечивать. Но в первый день девчонки не появились. Это было странно. Весть о приходе «Красного Села» разлеталась по городу и стройке мгновенно, и они не могли не знать об этом.

На второй день тоже никто не появился. Уже наступил вечер. Мной начало овладевать беспокойство. Любовь, знаете ли. В порту оставалась только охрана и дежурные машины. В качестве дежурной машины у конторы порта стояла «электричка». Тогда я договорился с ее водителем отвезти меня в город за пачку болгарских сигарет «Ту-134». Удалой кубинский водитель, уставший от безделья в порту, лихо погнал свое длинное транспортное средство в тропическую ночь. У нужного мне дома он мастерски развернулся, с лязгом и грохотом подъехал к подъезду и еще зачем-то нажал на клаксон. В доме жили советские специалисты и многие из них от любопытства высунулись из окон. Наказав шоферу ждать, я поднялся в квартиру. Светка с Ленкой сидели в домашних халатиках и явно никуда не собирались. Правда, они были рады меня видеть.

–Карета подана. Собирайтесь. — заявил я тоном, не допускающим возражений. Полчаса у них ушло на сборы. Шофер дисциплинированно сидел и ждал нас. Когда мы уселись в кабину, он тронулся с места и опять зачем-то нажал на клаксон. Любопытные снова высунулись из окон.

Вечер прошел как всегда весело, но длился недолго. Часа через три девчонки засобирались домой. На прощанье они опять пригласили нас в гости и уехали на той же «электричке», которую я опять нанял за еще одну пачку сигарет. А на следующий день после возвращения экипажа из гостиницы, первый объявил о том, что увольнение на берег отменяется. Мол, раз экипаж не берет валюту, то и нечего там делать. Это был удар. Приходилось сидеть на пароходе, заниматься грузовыми операциями и ждать у моря погоды. Время шло, выгрузка заканчивалась, и тогда у меня в голове созрел коварный план. Генеральный груз, который мы возили в Моа, состоял из более чем трехсот коносаментных партий и считался крайне сложным с точки зрения его сдачи. При таком составе груза недостачи или пересортица были обычным делом. А от «чистой» сдачи груза зависела валютная премия. Мне удавалось сдавать груз «чисто», просто используя хорошие отношения с представителями порта. Недаром они у меня в каюте сидели целыми днями. Наше судно тогда даже заняло первое место в Смотре-конкурсе по сохранной перевозке груза, капитан и я были отмечены в приказе по пароходству и награждены премиями по 220 деревянных рублей. Первый, Овчинкин, был жадным, как Плюшкин, за валютную премию мог догнать зайца, и я решил воспользоваться этим его душевным качеством. Я пришел к капитану, когда у него как раз сидел Овчинкин, и заявил, что у нас недостача автопокрышек, которые уже выгрузили из пятого трюма. При этом добавил, что Мануэль, коммерческий директор порта, может свести меня с конечным получателем, с которым за пару бутылок водки, банку селедки, черный хлеб и пакет лука можно будет обо всем договориться. Это, конечно, была авантюра, но проверить мои слова они никак не могли, а получить премию им очень хотелось. Овчинкин вытаращил свои рыбьи глаза и выразительно посмотрел на Пробкина. Пробкин, в свою очередь, не менее красноречиво посмотрел на Овчинкина. В результате дело было сделано, я получил две бутылки водки, разрешение на сход и все остальные продукты. Было добавлено только, чтобы я взял с собой четвертого помощника. Советским морякам не рекомендовалось бродить в одиночестве по иностранной территории. А мне как раз четвертый и был нужен для компании.

На следующий день ближе к вечеру, нагруженные продуктами, мы с Колькой отправились в путь. На этот раз шли пешком, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание. Девчонки совершенно не ожидали, что мы припремся, но обрадовались и усадили нас за стол. У них как раз на ужин была какая-то местная океанская рыба, из которой был сварен очень вкусный суп. Правда, еще в квартире, кроме рыбы, присутствовал молодой человек из советских специалистов, по имени Дмитрий. Парень был вполне нормальный, симпатичный, с хорошим чувством юмора, но мне он совсем не понравился. Любовь не давала смотреть на вещи объективно. Меня мучил вопрос, в каком качестве он там находится? Вопрос так и остался без ответа. Мы сидели, пили водку под рыбный суп, вспоминали Питер, смеялись.

— Лень, помнишь мы говорили, что все на нас здесь смотрят с молчаливым вопросом: «Ну когда-же начнется?» — сказала Ленка. — Вот когда ты в прошлый раз приехал на «электричке», они наверняка подумали: «Ну вот, началось».

Когда на «Красное Село» был погружен никелевый концентрат, и мы снова вышли в море, я опять не находил себе места. С предметом любви необходимо было объясниться, но остаться наедине не было никакой возможности. Все время какие-то компании. Любовь дается человеку нечасто, нельзя же перенапрягать нервную систему. И приходит она, похоже, не просто так, а тогда, когда пришло время взволновать «души прекрасные порывы». Мои «прекрасные порывы» были взволнованы до предела. Вылилось все это, правда, не в стихи, а в эпистолярный жанр. Я начал писать Светке письмо. Я сочинял его на вахтах в океане. Писал неспешно, стараясь, кроме объяснения, наполнить его юмором и самоиронией. Сочинил я целых четыре тетрадных листа в клеточку. На мой взгляд послание вполне удалось, и по приходу в Питер я пошел на Главпочтамт, купил необходимый конверт и решительно отправил. Будь что будет!

Производственная деятельность, тем временем, шла своим чередом. «Красное Село» выгрузило трубы из Бремена в Калининграде, а никель в Ленинграде. Пробкин списался, он уходил на пенсию. Нового капитана звали Станислав Александрович Бабенин. Мастер был подтянутым, серьезным и казался необыкновенно молодым, хотя был на десять лет меня старше. После окончания выгрузки нас поставили в первый район порта под погрузку генерального груза. Во время перешвартовки, по рассказам Кольки, Мастер очень решительно управлял процессом, практически не прибегая к услугам лоцмана. Видимо, он старался прочувствовать маневренные качества нового для него судна. Говорили, что он пришел с линейных сухогрузов, что капитаном

он работает уже давно, и что его собираются направить на заграничную работу. Вдобавок он еще и одевался модно и во все «фирменное». Наконец-то пришел капитан, с которым интересно поработать, — подумал я. Вот только грузились мы не на Моа, а на Матанзас. Но я надеялся, что в Моа мы всё-таки зайдем за никелем.

Поменялся и первый помощник капитана. Фамилия нового комиссара была Кравец. Это был истинный марксист. Вел он себя так, как будто искренне верил в коммунистические идеалы. Свою работу, проведение политинформаций, например, он исполнял педантично, вкладывая в нее глубокий смысл. Но в производственный процесс первый не вмешивался, и это уже радовало.

Еще на судно пришли практиканты, двое курсантов судоводительского факультета, проходившие штурманскую стажировку после пятого курса. Курсанты были очень жизнерадостные, любознательные и гиперактивные. Когда они появились, я как раз был у Мастера в каюте. Мы обсуждали карго-план. Практиканты представились и тут же заявили, что они недавно сдали английский язык в Пароходстве, один на пять, а другой на десять процентов. Их просто переполняло чувство собственной неповторимости.

— Круто, круто. — сказал я. У капитана тоже был сдан английский на десять процентов, а у меня, в дополнение к этому, еще и испанский. Мастер сдержанно усмехнулся и произнес,

— Хорошо. Идите к старпому, пускай он вас поставит на довольствие и выделит вам каюту.

Практиканты, надо признаться, очень оживили судовую жизнь. Они всем интересовались, задавали вопросы, везде лазали и всем надоедали. Еще их молодым организмам, видимо, требовалось больше пищи, чем было предоставлено судовым рационом, хотя на судах кормили очень неплохо. Поэтому они постоянно брали в артелке мясные консервы за свой счет и трескали их прямо из банок ложкой. Эти пустые банки потом валялись повсюду в их каюте. Благодаря этому они получили от меня коллективное прозвище Бифитеры, то есть «поедатели говядины», если перевести это дословно.

Однажды, захожу я к Кольке в каюту, а он сидит какой-то взъерошенный и несколько обалдевший. И бумаги на столе у аккуратиста Кольки лежат не ровными стопочками, как обычно, а разбросаны в беспорядке.

— Коля, что случилось?

— Бифитеры приходили. Каждую бумажку посмотрели. А это что? А это зачем? Все перевернули.

Меня они тоже не оставляли своим вниманием. В море часто появлялись на мостике на моей вахте и мучали вопросами. Я, конечно, отвечал по мере сил. Было даже интересно и приятно передавать накопившийся опыт.

— Ребята, смотрите. Показываю классическое определение места судна по трем визуальным пеленгам. — Мы шли в Ла-Манше в хорошую видимость, и я давал мастер-класс. Беру три пеленга, прокладываю их на карте, они пересекаются в одной точке, и это точка еще и оказывается на проложенном курсе.

— Ни фига себе! Еще и на курсе! А как это, Палыч?

— А вот так. Мастерство не пропьешь.

Был у нас еще один практикант с электромеханического факультета. Он работал в штате электриком. Ежедневно он поднимался на мостик, проверял лампочки освещения и менял перегоревшие. Таким образом он тоже со стороны наблюдал в море работу штурманов, и, по словам Бифитеров, оставил такой отзыв: «Четвертый помощник часто что-то делает, какие-то бумажки печатает. Третий помощник постоянно что-то делает. Корректирует карты и книги». (Третий у нас был таким довольно нервным трудоголиком и корректировал карты не только необходимые в данном рейсе, а полностью всю судовую коллекцию карт. Как говориться, заставь дурака Богу молиться…) «А второй помощник никогда ничего не делает, только курит и кофе пьет».

На подходе к Кубе Мастер устроил для практикантов что-то типа экзамена. Взял у них программу практики и прямо по ней задавал вопросы на разные темы. Дело происходило на мостике на моей вахте. Бифитеры отвечали очень грамотно и четко. Отличники, одним словом.

— Похоже, вы не зря так много общались с Леонидом Павловичем. Он вас поднатаскал? — спросил Бабенин с улыбкой.

— Только отчасти, Станислав Александрович. Только отчасти.

В Матанзасе Бифитеры услышали, как я говорю по-испански. После этого, воодушевленные, они чуть ли не силой отобрали у меня учебник испанского языка и принялись за изучение. Я порекомендовал им для более интенсивного усвоения выписывать слова на карточки, с одной стороны испанское слово, с другой русское. Теперь в их каюте, кроме пустых консервных банок и магнитофонных кассет, еще и эти карточки повсюду валялись.

Во время походов в город я брал их в свою группу. Ездили на Варадеро, искупались в океане, выпили вкусного кубинского пива. И еще мы играли в футбол. Новый четвертый механик был заядлым футболистом, и команда сложилась сама собой из наших энергичных молодых людей. Мастер тоже с удовольствием участвовал. В футбол мы играли с одесситами, то есть с командами судов Черноморского пароходства, которые стояли рядом под выгрузкой. И даже иногда выигрывали. Два тайма по двадцать минут. На большее в тропической жаре никто способен не был.

В тропиках всем была выдана тропическая одежда — бежевые шорты, белые рубашки и тапочки. Было это все казенное, плохо подогнанное и сидело, как на корове седло. Уважающие себя люди эти шорты и рубашки не носили. Только матросы их использовали для малярных работ, забрызгать все это краской было не жалко. Шорты обычно себе делали из старых джинсов. У меня шорты были из старых светлых брюк «сафари». На них попала краска, пришлось их обрезать и сделать шорты. А вот первый помощник с удовольствием натянул на свое овальное тулово эти длиннющие шорты, которые начинались у него чуть ли не под мышками, и расхаживал в таком виде по судну. Выглядел он, как чучело. Бабенин, когда его увидел, сразу же запретил посещение кают-компании в шортах. Переодеваться каждый раз перед приемом пищи было несколько напряжно, но ничего не поделаешь, старший приказал. Однажды я, находившись на жаре по палубе, забыл переодеться и ввалился в кают-компанию в шортах. Мастер сразу довольно резко отреагировал,

— Леонид Павлович, я же сказал, в шортах в кают-компанию не входить.

Я вышел, надел брюки и вернулся, ничуть не обидевшись. Сам виноват. А Бабенин потом поймал меня в коридоре и сказал,

— Леонид Павлович, вы уж меня извините за резкость. В ваших шортах можно ходить в кают-компанию. Просто есть некоторые личности, которые своим видом… Не будем упоминать.

Надо же, — подумал я — Не капитан, а сама деликатность.

Проболтались мы тогда в Матанзасе под выгрузкой две недели, после чего получили долгожданное рейсзадание на погрузку никелевого концентрата в Моа. Короткий переход вдоль северного побережья Кубы, и вот мы уже стоим на причале номер два, грузимся. Опять явились Мануэль, Манюнга и вся остальная шайка старого Флинта. А вот девочки не появлялись. Погрузка никеля дело не очень долгое. Время идет, а их нет. У меня уже запасы спиртного начали заканчиваться, которые Мастер выдал перед приходом в Матанзас. Он, кстати, приказал тогда артельщику выдать мне восемь бутылок водки, четыре шампанского и коробку чешского пива. Очень щедро, по сравнению с тем же Пробкиным.

Наступил последний день погрузки. Девчонок нет. Надо было что-то делать. Сегодня или никогда. После обеда, когда на судне воцарилось некоторое затишье, я пошел в порт, якобы решать производственные дела. Старший стивидор, внешне похожий на старого флибустьера, был обладателем автомобиля «Москвич-412», с отсутствующим задним стеклом. И я попросил его сгонять ненадолго в город. Манюнга с радостью согласился. Приехав к заветному дому, мы поднялись на второй этаж и постучали в дверь.

— ¡Abre. La policía! — рявкнул я так же, как и в первый раз. Манюнга со своим грозным видом вполне мог сойти за полицейского. К тому же на рубашке у него был приколот бейджик с фотографией, говоривший о том, что он лицо официальное.

— Леня! Ты не один. Заходите. У нас тут не очень прибрано. — сказала открывшая дверь Светка. — А это кто?

— Это начальник местной полиции. Зовут Манюнга. Если вы через пять минут не соберетесь, он вызовет наряд и вас препроводят силой.

Манюнга, правда, увидев девчонок, весь заулыбался и стал представляться, раскланиваться, шаркать ножкой и изображать из себя благородного дона, испортив всю картину. Вся его внешняя суровость куда-то пропала, и он стал похож не на старого пирата, а на немолодого ловеласа. Удивительная трансформация. Девчонки не заставили себя долго упрашивать и собрались довольно быстро, всего-то минут за пятнадцать. Когда они вышли из своих комнат в гостиную, Ленка в черном платье с красным поясом, а Светка в светлой красивой юбке и блузке с синими цветочками, у Манюнги даже один глаз начал мерцать голубоватым сиянием. В машине они уселись на заднее сиденье.

— Ой, а тут стекла заднего нет!

— El coche con aire acondicionado! (Автомобиль с кондиционированием воздуха) — гордо заявил Манюнга, и мы тронулись. Я проинструктировал нашего шофера, чтобы он не подъезжал к борту судна, а отвез нас в порт, откуда сначала должен вернуться я, типа закончив дела, а потом, минут через десять, девчонки. Якобы сами пришли. Все это было выполнено безукоризненно.

Уже сидя у меня в каюте, Ленка, увидев знакомую тетрадку, спросила,

— Ну что, много еще интересных фраз навыписывал?

— Вот вы ржете, а сейчас на стоянке в Матанзасе приходит какой-то очередной кубинский инспектор, садится за стол и, ничего не говоря, начинает долго и нудно перебирать свои бумажки. Минут пять, и все молча. Я ждал, ждал, а потом выдал заученную из книжки фразу: «Не будет ли чересчур нагло с моей стороны осведомиться, с кем я имею честь беседовать?» Видели бы вы его рожу.

— Ну да. Они вообще не ожидают, что с ними по-испански заговорят, а тут еще на таком высокопарном языке.

В это время старпом по трансляции объявил швартовой команде приготовиться к швартовке. Погрузка закончилась, и мы должны были перешвартоваться на другой причал и продолжить крепление груза. Груз крепили прутком, приваривая контейнеры с никелем к бортам и между собой. Работали и портовые, и наши судовые сварщики. Пришлось переодеваться. Увидев меня в робе и в каске, Светка сказала,

— Леня, ты в этом виде стал похож на наших с комбината.

Перешвартовка заняла минут тридцать. Я вернулся в каюту, переоделся, сел за стол, и тут раздался стук в дверь. Дверь открылась и в каюту вошел Бабенин.

— Леонид Павлович…. А, у вас гости. — сказал он и замолк с открытым ртом. Я уже перестал удивляться такой реакции. Его можно было понять. Заходишь, как ни в чем не бывало к своему Сэконду, а тут…. Неужели у меня тоже был такой дурацкий вид, когда я впервые их увидел? Я стал их знакомить, мол, это наш капитан, а это Света и Лена. Мастер постоял минуту, забыв зачем вообще ко мне шел, потом произнес, — Ну ладно. Отдыхайте. — и вышел из каюты. На девчонок он тоже произвел впечатление. Они аж как-то встрепенулись.

— Леня, пригласи его.

— Да как-то неудобно.

— Ну что тут неудобного? Пригласи. Давай.

Пока я собирался с мыслями и уже протянул руку к телефонной трубке, зазвонил телефон.

— Леонид Павлович, позвольте мне вас и ваших гостей пригласить к себе.

— Конечно, Станислав Александрович. Сейчас. Пойдемте, капитан к себе приглашает.

Услышав мои слова, девчонки вскочили и бегом бросились к зеркалу, которое висело на переборке. Они начали лихорадочно поправлять прически и юбки, толкаясь и отпихивая друг друга. Зеркало было небольшим, и они обе в нем не помещались. Меня они не стеснялись совсем. Эх, женщины…

Потом артельщик мне рассказывал, как к нему в каюту стремительно ворвался Мастер.

— Витя, у Сэконда такие девки сидят! Давай быстро, коньяк, арбуз, закуску ко мне в каюту. И скажи буфетчице, чтобы канапе нарезала.

Капитанский салон на «Красном Селе» был просторным и красивым. Мы сидели в креслах за большим столом, выпивали, ели арбуз и беседовали. Девчонки, правда, поначалу вели себя несколько скованно, изображали таких светских девочек-отличниц, а не своих в доску девчонок из пионерского отряда, какими они показались мне при первой встрече. Видимо, старались понравиться такому матерому морскому волку. Бабенину не надо было изображать бравого капитана, он таким и являлся. Общался свободно и интеллигентно. Рассказывал какие-то свои истории, говорил о предстоящей загранработе. Остроумно шутил. Потом вдруг начал меня расхваливать, какой, мол, у него грамотный и классный второй помощник. Что за такими, как я, — будущее флота. И даже заявил, что по приходу в Питер подаст ходатайство о моем выдвижении в старшие помощники капитана. Девочки говорили о комбинате, о работающих там людях, о том, что стажировка у них заканчивается, и они уже потихоньку собираются домой в Ленинград.

Время в приятной компании летит стремительно. Во втором часу ночи мы пошли их провожать. Порт спал. Мы шли пешком мимо портальных кранов, технологических установок, огромной желтой кучи серы, которая используется в каком-то неведомом мне технологическом процессе. И все это на фоне пальм и другой буйной тропической растительности. Небо было черным, сквозь редкие облака были видны звезды, особенно яркие в этих широтах. Мастер с Ленкой шли впереди, а мы со Светкой немного отстали.

— Лень, тебе надо книжки писать. У тебя здорово получается. — Значит, дошло мое письмо. Как автору важна обратная связь с читателем!

— Спасибо, конечно. Это все здорово. А что ты скажешь по главному, интересующему меня вопросу?

— Откровенно?

— Ну конечно. А как же еще.

— Ты мне нравишься. Возможно у нас могло бы что-то получиться. Но у тебя сын, а я не хочу быть причиной распада семьи. И у меня здесь молодой человек появился. Я сейчас приеду и буду разводиться. А потом выйду за него замуж.

На прощанье она меня еще и поцеловала. И зачем такая любовь? Зачем следовало волновать «души прекрасные порывы»? Было непонятно. Какие уроки я должен был извлечь из всего этого? Наверное, что выбирать спутника жизни надо как следует, а не кое как. Однако, как Светка ни старалась уберечь мою семью от распада, ничего не вышло. Вернее, семья протянула еще довольно долго, ковыляя и запинаясь на ухабах лет двадцать, но потом окончательно споткнулась и разбилась на мелкие кусочки, как хрустальная ваза. Потому что, как сказал бы Аркаха Кулик, если бы был в курсе этой истории: «Про любовь я знаю все. Любовь — она или есть, или ее нет».

Мы уходили из Моа. Оказалось, что это был мой последний заход в этот унылый индустриально-тропический порт. «Красное Село» перло через Атлантику на всех парусах, я опять стоял надоевшие вахты и тупо смотрел на океан. Писать уже было некому, да и незачем. А молодой человек по имени Дмитрий мне не зря сразу не понравился. Увел-таки девушку.

На подходе к Континенту стало заметно холоднее. Стояла пасмурная погода.

— Европой пахнет. — сообщил я Бифитерам, болтавшимся, как всегда, на мостике.

— Леонид Павлович, а как пахнет Европа?

— Ладно, покажу.

В Антверпене мы встали к причалу 7-го мая. 8-го был праздник — День освобождения от фашизма. Я опять взял с собой Бифитеров и пошел показывать им Европу. В центре города стояло множество американской техники времен Второй мировой войны. Джипы с белыми звездами, какие-то уродливые танки. Ходили люди в американской военной форме тех лет. У причалов вдоль Шельды стояли парусники из разных стран, в том числе и наши — «Крузенштерн» и «Товарищ».

Мы поднялись на аргентинский барк, походили по палубе, поболтали с девушками-курсантами. Затем посетили морской музей, находящийся в замке Стен. Прошли мимо памятника пацану, который кидает руку в речку. По легенде давным-давно грозный великан захватил переправу через речку и никого не пропускал без пошлины. Тогда нашелся герой, который победил великана, отрубил ему руку и бросил ее в реку, освободив окружающих от уплаты пошлины. Антверпен переводится, как «бросающий руку». В общем, опять про деньги. И что за герои у них? Мы прошли по ратушной площади, мимо собора Антверпенской богоматери и вышли на Фалконплейн, площадь, где находились маклацкие магазины для моряков. Там Бифитеры и потратили свою честно заработанную валюту. Затем прогулялись по примыкающим улочкам, местному району красных фонарей. Надо же было показать им город контрастов. Прошлись по еврейскому кварталу, где бродит много ортодоксальных евреев с пейсами и в шляпах. Они, в основном, занимались торговлей бриллиантами. Магазинчики с бриллиантами располагались там же. Они шли один за одним вряд, занимая всю улицу. Правда покупать мы там ничего не стали.

На следующий день мы догрузили трубы большого диаметра и пошли в Ленинград. Я ушел в отпуск, в котором, в том числе, сдал техминимум на старшего помощника капитана. Бабенин сдержал слово и действительно все это устроил.

А много лет спустя я наткнулся в Интернете на статью на сайте Columbia Shipmanagement (St. Petersburg) Ltd. Она называлась «Капитану Бабенину 65 лет». В статье, кроме прочего, были и такие слова:

«За годы долгой работы Станислав Александрович вырастил и воспитал более десятка капитанов и сотни штурманов, Которые всегда с теплотой и благодарностью вспоминают годы совместной работы и сейчас присоединяются к поздравлению капитану с юбилеем.»

Юбилей уже давно прошел, но мне тоже хочется присоединиться

Конец ознакомительного фрагмента.