Главный герой 2

Леонид Алексеев, 2023

Главный герой продолжает путешествовать по умам, сердцам и душам. По-прежнему бодр, неутомим, обольстителен и многолик. Не гнушается разными жанрами и амплуа. Ныряет в океанские и философские глубины, влюбляется, чудит, удивляет. Пройдём вместе с ним сквозь жизненные перипетии, подумаем, поплачем, посмеёмся…

Ананимат

Маринка сама никогда не пошла бы за Игоря. Но иначе Хромого не спасти. Даже Бова Карлович Краковский — отец Игоря, всемогущий владелец корпорации «Рапсодия» — бессилен.

Через пятнадцать минут Игорь ждёт Маринку в ананимарии. Одетая по погоде, она села на лабораторный табурет перед альмастатом, выпрямилась и положила ладони на колени, расправив бежевый подол кашемирового пальто. По лицу, розовому берету и клетчатому шифону шарфа побежали разноцветные блики. За выпуклым стеклом прибора жалась по углам застенчивость. Она мимикрировала и уворачивалась от пунцового бесформенного комка хамства, сквозь который то и дело пролетал синий шарик безразличия. «Как мне тебя не хватает», — Маринка протянула руку ему навстречу и коснулась пальцем стекла. Как Хромой говорил? «Целостная личность — не качество, а пропорции». «Лучше бы я этого не знала. — Маринка оглядела разорённые шкафы и полки. — Ну почему Хромого не пустили в тот ночной клуб?!»

***

Не пустили. Это его-то! Чьи протёртые на коленях джинсы и красная рубаха, торчащая из-под узкого пиджака с короткими рукавами, слыли душой танцпола!

Вопреки фамилии, Хромой ходил ровно, твёрдо ступая и пленяя женские взгляды: два метра росту, кость широкая, волосы дыбом и весь будто прямоугольный.

У входа в двухэтажное здание с фиолетовым фасадом без окон, две гориллы из охраны клуба тщетно преграждали Хромому дорогу. Он с бесшабашной улыбкой напирал на них и кричал в синюшные от неонового света лица:

— Вы чего?! Это ж я! Да меня тут все знают! — Хромой простёр ладонь к потупившей взгляды очереди, послушно ровняющей строй по лееру ограждения.

Из чёрных стеклянных дверей на подмогу гориллам выскочили два здоровенных толстяка в жёлтых рубашках и коричневых брюках. Цедя сквозь зубы: «Хватит с ним цацкаться!», они ловко развернули Хромого и легко, будто он ничего не весил, вытолкали на проезжую часть.

Ловя равновесие, Хромой упёрся руками в асфальт. Пуговица на пиджаке оторвалась, а вслед за ней из-за пазухи выпали с гулким металлическим цоканьем и покатились по дороге мимидосы.

— И сигары свои подбери! К нам с табаком вообще нельзя! — огрызнулись здоровяки, шаркая начищенными штиблетами.

Хромой ринулся подбирать разбросанные мимидосы и не видел мужчину, сказавшего густым баритоном:

— Минуточку! На каком основании вы его не пускаете? Что вы себе позволяете?!

— Вернитесь в очередь, будьте любезны! — одна из горилл видимо хотела выглядеть вежливее бульдозера.

— Руки уберите! — возмутился баритон. — Я — Краковский…

— Да хоть докторский! Как вы все надоели! — Раздался характерный хлёсткий звук удара.

Из соседних переулков донеслась полицейская сирена. «Нашёлся сердобольный — вызвал». — Хромой сунул в карман джинсов последний мимидос и заметался, соображая, откуда подкатит полиция. Сзади взвизгнули покрышки, и Хромой услышал знакомый баритон:

— Давай сюда!

Хромой обернулся и, не заставляя себя упрашивать, нырнул в открытую дверцу чёрного универсала.

— Мне полиция тоже не нужна. — Баритон промокнул платком кровоточащий нос на круглом лице с пышными бакенбардами до уголков губ. — Бова, — протянул он руку Хромому.

— Паша. — Хромой пожал руку Краковского.

Бова хлопнул водителя по плечу:

— Едем в «Бурбин», пивка хоть попьём. — И развалившись на диване, вновь приложил платок к носу. — Чего они к тебе прицепились? — покосился Бова на Хромого, комкая побагровевший кусок белой ткани.

— Да-й, — отмахнулся Хромой, — сынок хозяина клуба рассопливился, что все девки только со мной танцуют, папаша и дал отмашку меня не пускать. Неделю бухтели, а сегодня, видишь… Видите.

— Давай на «ты». Мы ж ровесники с тобой примерно. Это меня баки старят и полнота. — Бова покрутил пухлой ладошкой. — Да, хозяйские сынки — они такие, проблемные.

***

Пока ехали, пошёл дождь. На слякотную стоянку перед рестораном к вечеру набилась уйма машин. Хромой пригорюнился, мол, мест нет, и сюда тоже не пустят. Но Бову как родного встретил приветливый управляющий. Он лично провёл их на второй этаж в укромный закуток с мягкими скамейками вокруг деревянного стола и, получив зелёненькую, откланялся. За мокрым окном, под узким балконом вокруг этажа, перемигивалась жёлтыми и красными огнями дорожная развязка на выезде из города. Наискосок через зал, на крохотной сцене, не включая ни света, ни аппаратуры, два патлатых гитариста, любовно переглядываясь, наигрывали блюзовые импровизации.

На дубовые доски стола встали четыре кружки густого янтарного пива, две белые до рези в глазах тарелки, стеклянная бадейка с водой для рук, блюдо с дымящимися креветками и два ведёрка сырных шариков. Бова трижды жадно глотнул из кружки, крякнул и выгрузил себе на тарелку изрядную порцию креветок.

— Что за бирюльки ты там растерял? — Бова отломил креветке голову. — Впрямь сигары? Покурим?

Хромой смущённо засуетился, неловко пристраивая руки то на скамейке, то на коленях. Толкнул стол мощным торсом и, неуклюже ухватив кружку лапищей, осушил её залпом. Бова, орудуя во рту зубочисткой, не скрывал удивления:

— Ты чего растерялся-то, здоровяк? Публика помнит тебя молодым и дерзким. Закусывай, Паша, давай вот. — Бова подтолкнул Хромому шарики.

— Сейчас… — Хромой пыхтел и путался в карманах. — Наконец извлёк металлический цилиндр, похожий на сигарный футляр, длиной с пол-локтя и диаметром с большой палец. Отдающую желтизной матовую поверхность «футляра» испещряли блестящие дорожки — узкие и пошире, идущие то параллельно друг другу, то пересекающиеся под всевозможными углами. — Вот, остальные жирдяи поломали, уж больно крепко толкались. — Хромой покрутил крошечный лимб у основания цилиндра и спрятал его в нагрудном кармане рубашки. — Сейчас… — вновь пообещал Хромой, осушил вторую кружку, закинул в рот сырный шарик и грациозно подлетел к сцене: — А ну, братва, развеселились!

Гитаристы охотно перешли на страстные ритмы Фламенко. Хромой дал знак Бове и растворив слипшееся окно вылез на балкон. Сделав сальто назад, Хромой запрыгнул на перила из тонких труб. Бова открыл рот и привстал. Хромой прошёлся взад-вперёд, встал на руки, развернулся и перекувырнулся. Музыка стихла. Посетители гудели и вскакивали с мест. Хромой вытянулся в полный рост и принялся бить чечётку прямо на перилах. Бова осел на скамейку и сглотнул. Хромой спрыгнул и влез в окно. Раздались робкие аплодисменты. Хромой поклонился, состроил управляющему гримасу: «Прошу прощения!» и плюхнулся за стол.

— А чего тебе полиция не угодила? — фамильярно скривился Хромой, придвинул к себе блюдо с креветками и крикнул в зал: — Человек! Ещё креветок и пива Краковскому!

Бова промокнул шею салфеткой.

— Лишние вопросы-то мне зачем. — Он кашлянул, прогоняя нервную сиплость.

— А что, к тебе много вопросов? — Хромой чавкал, наслаждаясь хрустом креветок. — Чего-то мутишь тёмное?

— Да какое тёмное! — Бова упёрся кулаком в стол. — Рапсом я занимаюсь. Масло, корма, топливо, шрот. «Рапсодия» у меня фирма. Может, слышал?

— Бизнесмен — это гуд! — Хромой отпил пива из новой кружки, рыгнул и закинулся сырным шариком. — И что ж у тебя про масло спрашивают?

— Не про масло… Бывает, спрашивают, не растёт ли чего ещё на полях? Да что это ты, Павлик, опять так переменился? И что за цирк? — Бова показал рукой на окно.

«Такая удача не приходит дважды, надо многое успеть, пока действие мимидоса не закончилось», — сообразил Хромой и гаркнул:

— Человек!

— Хватит! — Бова жестом остановил бегущего к ним официанта. — На вот! — Краковский поставил свою кружку Павлу под нос.

Хромой вытер ладони об джинсы и пересел на сторону Бовы. Тот слегка отстранился и недоверчиво следил за Павлом.

— Бова, дорогой, — доверительно наклонился к нему Хромой, — если кто-нибудь узнает, меня засекретят, и я сгину в подвалах оборонки. Поэтому, как это ни парадоксально, я сам засекретил всю свою работу.

Слушая свой пьяный голос, Хромой пожалел себя и всхлипнул.

— Старик, да ладно, не надо, не рассказывай… — Бова молитвенно сложил ладони.

— Нет, ты послушай! — воодушевился Хромой. — Я работал в институте тонких энергий ещё с универа. ИТЭ, знаешь, при академии наук. — Бова явно не знал, но кивнул утвердительно. — И я, — Хромой ткнулся в Бовино ухо, — нашёл душу. — Он отстранился с гордо поднятой головой и смотрел на собеседника свысока.

Бова кликнул официанта:

— Водки, будьте добры! И форель с картошкой несите!

— А мне панна-котту на десерт! — Хромой махнул рукой и снова навис над Бовой. — Короче, Краковский! Если эти примочки, — он оголил краешек мимидоса, — попадут к военным, никакого веселья не будет. Будет скука, а потом война. Ты меня понял?

— Но…

— Тсс, не перебивай! Смотри, — Павел опять показал цилиндр, — это называется «мимидос». В каждой такой, как ты назвал, бирюльке, хранятся качества личности. И их можно… Ну, ты понял. В этой сейчас — бесстрашие и чувство равновесия. Ты не представляешь, какой я брейк с ним отжигаю на танцульках. — Хромой довольно хрюкнул.

— Скажи-ка, Павлик, — Бова пристально оглядел публику в зале, — меня теперь часто будут спрашивать, о чём мы тут с тобой секретничали?

— Никто не будет, не бойся! — Хромой сдвинул грязную посуду, освобождая место для горячих блюд. — Никто ж не поверил! Я сдуру бросился было доказывать, но вовремя сдал назад. Пока меня клеймили «мракобесом» и «чернокнижником» и выволакивали на учёных советах за лженауку, я наделал себе оборудования за госсчёт и слинял на вольные хлеба. Тут же, видишь, какая штука, душонка — она слоёная, как пирог, сечёшь? Слоистая энергия. Понял? — Павел недоверчиво прищурился. — Короче! Как эти слои скручены и вокруг чего намотаны, я пока точно не знаю. Но я научился их выкачивать. Для этого нужен альматакс. Один слой за раз выкачивается. На какой настроишь. Но я работаю над универсальным альматаксом, работаю, — заверил Хромой, положив для убедительности ладонь Бове на плечо.

— Нет, я верю, верю, — успокоил Краковский Павла. — Прости, а эти цацки ты чьими душами заряжал?

Хромой понял, что поторопился с подробностями, но пошёл ва-банк.

— Даже в твоём рапсе есть тёмная сторона, а уж в душе и подавно. Секреты секретами, но надо частным образом пробиваться. Наша с тобой сила будет в их неверии, — Хромой ткнул не глядя пальцем назад и попал в поднос официанта, подошедшего с запотевшим графином водки, двумя стопками и солёными огурчиками. — Простите! — Павел виновато посмотрел на официанта и вернулся к Бове: — Ты ж сам видишь, я без мимидосов тютя тютей, даром, что большой и здоровый. Мне бы такого, вроде тебя — с яйцами и деньгами.

Хромой плеснул из графина в обе стопки и опрокинул свою в рот, занюхав кулаком. Бова задумчиво отхлебнул и похрустел огурцом.

— Но армия — это госзаказ, — разглядывая графин, пропел Краковский, — а госзаказ — это мечта. Но мечтами бессмысленно делиться, мечты надо насаждать. А чтобы насаждать, надо стать сильным.

— М… — Хромой согласно кивнул.

— Солдаты солдатами, но так можно же идеального человека создать. — Глаза Бовы говорили, что идея им окончательно овладела.

— Проблема есть… — Хромой надкусил огурчик. — Откаченные альматаксами слои сами не восстанавливаются. Хотя я, конечно, ещё не всё понял. А то, что приходит из мимидосов, долго не держится. То есть одними мимидосами восстановить душу нельзя. Я же у себя сам откачал настойчивость, прежде чем идти к директору института с доказательствами. Думал, перезальюсь, и у меня будет вдвое. А оно, видишь, как обернулось. Но! Может, и к лучшему, а?

— Без побочки никуда, — поджал губы Краковский.

— Бов! — Хромой состроил страдальческую гримасу. — Работаем?

— У меня будешь работать, — оживился Краковский. — Большой дом, дворовые постройки. Хочешь и живи у меня, а не хочешь — живи, где хочешь.

Аромат жареной форели и печёной картошки прервал вдохновенный монолог Бовы. Пока официант проворно сервировал стол, Кракоский достал из внутреннего кармана потрёпанный планшет, поелозил по нему пальцами и показал экран Павлу:

— Смотри! Это дом. А вот моя жена. Красивая, правда? Жанной звать.

Павел расслабился и с удовольствием разглядывал семейство Краковского, а Бова с достоинством смаковал подробности своего богатого быта:

— Сынишка мой, Игорёк, ему — четыре, — Бова нежно погладил изображение мальчугана — упитанного в отца и раскосого в мать. — А вот тут, — Бова обвёл пальцем цоколь трёхэтажного особняка, — мы лабораторию и сделаем.

***

Бова щедро тратил деньги на науку, и Хромой не заметил за обустройством лаборатории и первыми экспериментами, как пролетел год. Краковский поначалу с опаской, но всё смелее и смелее, стал надевать мимидосы, отправляясь на встречи и переговоры. Хромой составил ему набор «Пробивной харизмат», и Бова вскоре прослыл бесстрашным удачливым бизнесменом. С ним искали партнёрства не только средние предприниматели, но и крупные корпорации и даже государственные предприятия и структуры.

Хромой переехал к Бове в домик для гостей, но чаще ночевал прямо в лаборатории. Совершенствуя альматаксы он «высосал» всех бродячих кошек и собак в округе, но полученную из животных энергию людям использовать оказалось небезопасно — такие в ней были примеси, что вслух и не скажешь.

Документацию и опытные образцы Бова хранил в кабинете. По особому заказу установили ему сейф размером с дворовый туалет и накрутили вокруг всевозможной сигнализации. На почётной верхней полке сейфа сиял нержавейкой новый универсальный альматакс. Он справлялся со всеми душевными слоями разом, как Хромой и обещал. Полкой ниже ютились рядовые альматаксы — меньше размером и взять могли только одно качество: на какое настроены, такое и откачают.

Бову одержала мысль создания идеальной личности. Хромой много экспериментировал и как-то, перебирая картриджи к альматаксам, он потряс последним из них — с маркировкой «синяя снежинка и красная капля», и понял — запасы иссякли.

— Что ж, Паша, — весело присвистнул Бова, — настало время поделиться тайной источника душевной… теплоты.

— Зря смеёшься, — Хромой плюхнулся в кожаное кресло в кабинете Краковского, — положительные, они же тёплые, качества энергетически значительно ценнее. И, боюсь, одним источником тут не обойтись.

— Как же ты раньше обходился?

— Раньше! Раньше я обходился понюшкой! Поездил на трамвае в час-пик, на рынке потолкался, соснул малёк и домой. А теперь-то мы с тобой замутили… о-го-го!

— А чего теперь? Дам я тебе людей, обучишь, и катайтесь на трамваях. Им даже полезно, а то всё на бэхах да мерсах.

— Ты чего, Бов?! И что ты им скажешь? Поезжайте души высасывать?

— Да, вообще… Объявление можно дать: «Куплю душу».

— Угу, и подпись: «Мефистофель».

— Что ж, придётся нам с тобой вдвоём… Слушай, ты же сделал универсальный альматакс. У него картридж — будь здоров! Две-три штуки — уже хлеб!

— А трупы потом куда? — Хромой развёл руками. — Слухи пойдут, мол, люди ни с того ни с сего мрут на улицах.

— А ты куда трупы прятал? — насторожился Бова.

— Да я брал-то по чуть-чуть, какие трупы! Кошек с собаками вон, в котельной… Сам знаешь.

В кабинет на трёхколёсном велосипеде въехал Игорь. Ярко-оранжевая рубашонка выбилась из сиреневых колгот и развивалась позади как плащ-нарамник. Игорь усердно крутил педали и рычал, изображая мощный двигатель. Сделав пару кругов, велик уткнулся в ногу Хромого.

— Привет, дядя Паша! — Игорь блеснул редкими зубами. — Папа, тебя мама зовёт.

— Бо! — крикнула из коридора Жанна. — Идите, помогите, я не справлюсь.

Бова страдальчески закатил глаза:

— Пойдём, Павел, поможем женщине.

Хромой встал и вышел из кабинета вслед за Краковским:

— Думаю, нам придётся, как ты и сказал, походить, поездить…

В кабинет звонко упал металлический предмет. Секундой позже — будто мешок уронили и поволокли по полу.

— Что это? — Бова застыл с открытым ртом.

Хромой добежал до кабинета и заглянул внутрь. У открытого сейфа валялся перевёрнутый велосипед. Игорь, лежа на спине и поочерёдно отталкиваясь ногами, бился головой в стол Бовы. В руках он сжимал универсальный альматакс. Даже от двери было видно два дружелюбно-зелёных огонька: индикатор зарядки — «Полный» и индикатор источника — «Остаток: ноль».

— Игорь! — Краковский втолкнул Хромого в кабинет. — Что это такое, Паша?!

— Как же так! Господи, помилуй! Господи, помилуй! — Павел опустился на корточки и схватился за голову.

Бова выхватил из рук сына альматакс, подскочил к окну и дрожащей рукой стал дёргать за ручку.

— Стой! Стой! — Хромой упал на колени. — Это Игорь! Он теперь там, внутри.

— Да как ты смеешь! — глаза Бовы налились кровью. Он хотел было ударить Павла ногой, но в коридоре послышались шаги.

— Что там такое?! — завизжала Жанна. — Что у вас происходит?

Бова одним прыжком оказался у двери и запер её на ключ. Жанна кричала, стучала и плакала, но Бова с Хромым не шевелясь смотрели друг другу в глаза. Игорь сучил ногами, глядя в потолок пустым безучастным взглядом.

Первым очнулся Краковский. Он брезгливо поставил альматакс на стол и взял Игоря на руки.

— Хромой! Что ты сидишь?! Делай же что-нибудь! Заряжай мимидосы, я не знаю, давай же. Как он включился? Почему?

— Почему ты сейф не закрыл, идиот! — Хромой яростно вскочил и навис над Бовой.

Бледное детское лицо с бегающими глазами и беззвучно шамкающими губами смягчило Хромого.

— Бова, — изумлённо позвал он, — Игорь не умер. Значит люди не умирают без души, как животные.

— Что делать? — твёрдо повторил Бова, глядя на Хромого снизу вверх.

Хромой застонал и опять схватился за голову:

— Мимидосы не вернут именно Игоря, понимаешь? Мы же не знаем пропорций. В альматаксе все слои смешались. Мы можем только экспериментировать. Пока не найдём правильного соотношения или не научимся количественно оценивать качества личности по косвенным признакам, по персональной физике, например. Но для этого нужно огромное количество энергии.

— Всё, что хочешь, Павел! Всё, что нужно! Запомни, теперь ты должен мне сына. У нас больше нет других задач! Ты понял меня?

Хромой кивнул и погладил Игоря по голове:

— Ананимат.

***

Об идеальной личности Краковский больше не вспоминал. Он методично, день за днём, развивал «Рапсодию», сметая препятствия и не брезгуя никакими приёмами устранения конкурентов. Через восемь лет фирма выросла в трансконтинентальную корпорацию. С Бовой считались президенты и правительства. Он направо и налево использовал альматаксы и мимидосы. Хромой виртуозно настраивал оборудование, и контрагенты Краковского уходили с переговоров с подогнанными под Бовины нужды личностями. Бова скупал землю сотнями гектаров и к тому моменту, когда Хромой взял на работу Маринку, вокруг дома Краковского уже раскинулся целый город со штаб-квартирой «Рапсодии», секретными заводами и деловой инфраструктурой.

Жанна замкнулась, кутаясь в чёрные шали и юбки, и месяцами не выходила из дома, следя выплаканными глазами за Игорем. По утрам она надевала ему под одежду хэбэшную жилетку с кармашками. В кармашки вставлялись заправленные Хромым мимидосы с очередной вариацией личности. Каждый день Игорь был разным — то больше своим и понятным, то совсем чужим и пугающим. Хромой провёл серию психологических тестов Бовы и Жанны и подтвердил гипотезу «родственных душ». Теперь Игорь хотя бы напоминал сына своих родителей.

Энергию добывали с размахом. Хромой сколотил команды специально обработанных агентов — преданных и нелюбопытных. Вооружённые универсальными альматаксами с гирляндами картриджей, они начали с бездомных, а позже вылавливали и ананимировали всех без разбора. Ананиматов не скрывали, списав их появление на новую страшную болезнь. Министерство здравоохранения било тревогу. Краковский отстроил в Рапсограде больнично-исследовательский комплекс, и Хромой «возглавил борьбу на переднем крае медицины». В ответ на скептические потявкивания прессы и оппонентов-одиночек Бова приводил недовольных в ананимарий комплекса, показывал буйных ананиматов и недоуменно вскидывал брови:

— Мне их на улицу выпустить, или вы их дома у себя приютите?

На этом дебаты заканчивались.

Ананиматы делились на буйных — агрессивных и жестоких зверей, и тихих — кротких, безобидных агнцев. Тех, кто не шёл на опыты, утилизировали. Тихих продавали на органы, а буйных выставляли на нелегальные бои.

— Мы теряем огромные бабки, — посетовал как-то Краковский, осматривая Рапсоград с высоты своего офиса на девятнадцатом этаже.

— Неужели ещё остались «огромные» по сравнению с твоим состоянием? — усмехнулся Хромой и сел на край Бовиного стола.

— Я купил клинику трансплантологии. — Бова пропустил мимо ушей сарказм Павла и подтолкнул к нему пластиковую папку. — Пусть нам платят не только за органы, но и за пересадку.

— Ты знаешь моё отношение, — выдавил Хромой, мельком взглянув на документы. — Да, говорю сотый раз, «ананимат» — это не приговор. Я давно заметил и продолжаю наблюдать, пусть медленное, но восстановление личности. Происходит оно часто неравномерно, скачками. И независимо от индивидуальной физики пациента…

— И бои надо у себя проводить, а не таскать буйных по рингам.

— Ты меня не слушаешь, — махнул рукой Хромой.

— Я тебя уже послушал один раз, — задумчиво отвернулся Краковский. — Ты же сам говорил, это не восстановление, а шум округления.

— Бои — явный компромат, — Хромой понял, что наука Бове неинтересна, — тут громкими фамилиями и высокими постами не прикроешься. Заметут всех.

— Я уже обмозговал. Построим арену вон под тем заводом.

— Это ж химкомбинат, — удивился Хромой, проследив взгляд Бовы, — под ним олимпийскую деревню построить можно со всеми стадионами.

— Вот-вот, — Краковский упёрся лбом в раму окна, — стеклянный стадион и построим. А чуть что, зальём кислотой и все дела.

***

Маринка Литаева пришла работать в клинический центр «Рапсодии» сразу после окончания университета. Ещё студенткой она практиковалась лично у Хромого. С Павлом Валентиновичем у них с первого взгляда вспыхнул лютый антагонизм. Системность Маринкиных рассуждений, результаты и виртуозность её работы восхищали Хромого. Но терпеть дерзость и патологическое нелицеприятие Павел Валентинович не мог. Порицаниями, выговорами, а иной раз и крепким словом, он осаживал Маринку, как норовистую лошадь хлыстом.

Наработала Маринка не на одну диссертацию, но защищаться отказывалась. Бросила Хромому вызов: защитится, когда решит задачу восстановления слоёв личности. Снимет, по её словам, «проблему Полтиныча». Сколько Хромой не уговаривал — ни в какую. «Людей надо спасать! — говорит. — Расшибусь, сама умру, но докопаюсь!» После таких слов Хромой стыдился смотреть ей в глаза.

— Пал Тиныч, — в Маринкином голосе звякнула хитринка, — после восстановления можно будет идеальной личностью заняться, а?

— У тебя есть критерии идеальности? — Хромой пренебрежительно хмыкнул.

— Ну и что, что пока нет, — Маринка вскинула голову, показывая готовность вступить в спор.

— Критерии рождаются в контексте, — устало выдохнул Хромой и отвернулся, — а контекст личности шире, чем известный нам мир. Всё больше в этом убеждаюсь.

— Но раз существует столько девиаций, должен же найтись хоть какой-то оптимум? — не унималась Маринка.

— Боюсь, мы как раз его и ищем, — Хромой повернулся к Маринке и сунул руки в карманы. — Оптимум не оптимум, но целостность. А целостность — это не качество, а пропорции, гармония всех слоёв со своими мощностями. Но подозреваю, что слоёв-то каждому из нас и не хватает.

— Ладно. Работаем! — Маринка вернулась к своему любимому альмастату.

Последующие два года она, как ледокол торосы, ломала догмы и развенчивала постулаты, высвобождая новые факты и знания. И хотя главная цель ускользала, Маринка наконец научилась персонально оценивать мощности слоёв души — могла точно сказать, у кого в каких пропорциях формируется личность. Хромой первым делом зарядил мимидосы, чтобы, наконец, сделать Игоря Игорем.

***

В доме Краковского праздновали несколько дней. Бова хоть и кривился, жалуясь на несоответствие результата ожиданиям, но признавался Хромому:

— Какой ни есть, а он это, он. Чувствую, понимаешь, родное что-то в нём появилось.

— Он-он, не сомневайся, — уверенно кивал Хромой.

— Когда ж ты совсем отменишь мимидосы?

— Скоро, думаю, скоро, — Хромой для убедительности нахмурился. — Маринка раскопает. Она такая, ух, — Хромой потряс кулаком.

— Дай хоть глянуть, что за чудо-девка. Есть фотки?

Хромой почиркал пальцем по планшету, и показал экран Бове. Сзади подошёл Игорь:

— Дайте мне посмотреть, дядя Паша, — он выхватил планшет, взглянул на экран и зарделся.

— Маринка! — твердил Игорь, водя пальцем по её фигуре. — Маринка!

— Отдай планшет дяде Паше, — сурово потребовал Бова. — Не нужна тебе никакая Маринка. У меня для тебя другая есть. Виолочка. Такая же… — Краковсий кашлянул. — Но приданого целая Австралия.

— Нет, папа, — пускал слюни Игорь, — я хочу Маринку.

Бова встал, отобрал у Игоря планшет и поманил Хромого:

— Паша, пойдём-ка, дружок, поговорим в кабинете.

***

После беседы с Краковским Хромой отправился в лабораторию. Едва он переступил порог, Маринка оторвалась от альмастата и с горящими глазами кинулась навстречу:

— Пал Тиныч, наращивание слоёв энергии явно связано с полом.

— С каким полом? — рассеянно переспросил Хромой и уселся на табурет.

— Тупим, Пал Тиныч?! — Маринка топнула ногой.

— Ладно, ты копытом-то не бей, — тяжело вздохнул Хромой. — Увольняться тебе надо и уезжать.

— Ага, счаз! Чего это вы вдруг?

— Игорь жениться на тебе задумал.

Маринка залилась хохотом, прихрюкивая:

— Губа не дура у парня!

— У Бовы, ясно, свой расчёт. Он за него Виолетту Байнер сосватает. Дочь одного австралийского воротилы. У неё синдром Попрыгайкина. С Игорем — два сапога пара, короче.

— Совет да любовь! — прыснула Маринка.

— Само собой, — строго глянул на неё Хромой. — Только Бова велел тебя ананимировать.

— Как это? — опешила Маринка. — Как собаку?!

— Наивная… — Хромой осёкся.

— Ой, ладно, Пал Тиныч. Мне работать надо. Я наивная, дурочка с переулочка. А вы такие умные, что мимидосы на вас перегреваются. — Маринка пошла к альмастату.

— Да, помолчи, Марина! — Хромой встал и развернул Маринку к себе лицом. — Ты думаешь, вся эта энергия, — Хромой очертил рукой круг, — из животных? Души животных вообще нельзя использовать в людях. Из людей она выкачана вся. И ананиматы — это не больные, а жертвы. Мои и… Мои, в общем.

Маринка на секунду растерялась, отпрянула, но тут же, тряхнув головой, насупилась:

— Можно отсюда подетальнее?

Хромой рассказал ей предысторию и всю четырнадцатилетнюю эпопею.

Маринка молчала. Ходила, пересаживалась с табурета на табурет, стояла, глядя в одну точку.

— То есть это не Игорь, — сказала она, распутав наконец клубок долгих раздумий, — а вы, влезли без спроса в отцовский сейф. Вы и Бова!

— Я поздно понял… В нашем мире, даже если и вломишься в тайник… Всё равно ничего не поймёшь, пока не найдёшь ключ от двери.

***

— Рано ещё психологии становиться разделом физики! — Маринка сложила в глубокую стеклянную кювету два планшета и несколько флэшек. Достала из сумочки телефон, выключила его и тоже бросила в кювету.

Разъедаемая кислотой пластмасса ещё дымилась и шипела, а Маринка уже подходила к лифту.

Ананимарий занимал несколько подвальных этажей в соседнем корпусе. Просторный зал «приёмного покоя» разделяла прозрачная перегородка. По одну сторону стояли, напоминая душевые кабины, пять ананиматоров. Посреди офисной части неуклюже прохаживался Игорь. Шикарный тёмно-синий костюм с отливом топорщился и смотрелся как шёлковый чехол на самосвале. Второпях, видимо, Игорь вставил пуговицы не в те петли, и несвежая голубая рубашка перекосилась. Маленькие поросячьи глазки закрылись от улыбки, а слюнявые пухлые губы перемалывали:

— Маринка! Маринка!

Игорь черепашьей походкой подошёл к ней и порывисто чмокнул в губы. Маринку едва не вырвало. Она вытерла оцепеневшие губы платком.

— Игорь, где Хромой? — Маринка изо всех сил сосредотачивала мысли на главном.

— Маринка! — Игорь смотрел на неё, светясь щенячьим восторгом. — Зачем нам Хромой?

— Игорь! — закипела Маринка. — Где Павел Валентинович?

— Маринка, зачем тебе Полтиныч? — Глаза Игоря забегали. — Ты же с ним ругалась всё время… Папа его боится. А я из-за него…

— Отвечай быстро! — Маринка схватила Игоря за лацканы пиджака. — А не то… — Маринку покоробило. — Не выйду за тебя, понял?

В глубине офиса открылась дверь и вошёл Бова.

— Игорь, какого чёрта ты делаешь? Где дядя Паша? — Краковский не скрывал негодования.

Игорь схватил Маринку за руку:

— Идём! Скорее!

— Да пусти ты! — Маринка отдёрнула руку, и между ними вклинился подбежавший Бова:

— Куда ты тащишь эту лаборантку?

— Простите, Бова Карлович, — возмутилась Маринка, но поняв нелепость своего положения замолчала.

— Я женюсь на ней! Женюсь! — верещал Игорь.

Бова сильно сжал бицепс сына.

— Папа, больно! — вскрикнул Игорь, наклоняясь на бок и морщась.

Краковский, не ослабляя хватку, повернулся к Маринке:

— Что «Бова Карлович»? — ехидство брызнуло из его рта вместе со слюной. — Да, ты не лаборантка. Ты даже не уборщица! Ты грязь из-под ногтей! Это вот — твоя наука? — Бова рывком выставил Игоря вперёд.

— Ай, больно! — хныкал Игорь.

Но Краковский будто его не видел:

— Это кто, мой сын?!

— Да, это он! — выпалила Маринка. — Если бы и не было ничего, сейчас он был бы таким же. Вот из-за такого вашего счастья, столько людей загубили. Игорь, отвечай, где Хромой?

Игорь вырвался из отцовских рук:

— Нету! Нету вашего Полтиныча! — Игорь выпучил глаза и показал на ананиматоры за стеклом. — Ананимировал я его. И знаете, каким он оказался? Тихим! Его сейчас увезут на органы.

— Что ж ты сделал?! — Бова чуть не плакал. — Маринка?

Беспомощная мольба в его глазах чуть было не разжалобила Маринку. Но тут, будто синий шарик равнодушия из лабораторного альмастата разлился внутри неё. Она бросила сумочку на ближайший стол:

— Все свои записи и программы я уничтожила. Горите огнём… — Маринка прошла за перегородку, на ходу скинула пальто и шагнула в кабину ананиматора. Герметичная дверь бесшумно затворилась и включились индикаторы альматаксов.

— Маринка, не уходи, — захныкал Игорь.

Бова пришёл в себя и выхватил планшет:

— Какой там номер? В клинике! Где он сейчас?

— Нет здесь связи, папа, только вон, селектор, — Игорь показал на стол администратора. — Но кто-то украл микрофон.

Бова бросился к двери, но она оказалась заперта магнитным замком. Со стороны ананиматора послышался звериный рёв. Игорь с Бовой обернулись и застыли. Маринка в клочках разодранной одежды упиралась руками в стенки ананиматора и рычала львицей.

— Буйная, — злорадно улыбнулся Игорь и достал из кармана микрофон от селектора.

Дно ананиматора стало опускаться, унося с собой Маринку.

***

Игорь воткнул штекер микрофона и нажал кнопку:

— Хромого и бабу новую на арену!

— Игорь Бовович, но Хромой же тихий, — возразил глухой мужской голос.

— Я в курсе, — холодно отрезал Игорь, — исполнять!

— Игорь Бовович, а Бова Карлович знает? — нерешительно осведомился глухой голос.

— Не знает! Не знает он ничего! — к столу подбежал Краковский-старший.

Игорь отпустил кнопку и наотмашь ударил отца кулаком в лицо. Бова перелетел через соседний стол, звонко приложился головой об пол да так и остался лежать вверх ногами. Игорь снова нажал кнопку.

— Да, он знает, что тебя сейчас уволят. Понял?

— Так точно…

— Без меня не начинать! — Игорь выдернул микрофон.

***

Для зрелищности, тела бойцов не убирали после каждой схватки. Остывающая кровь впитывалась в опилки, источая железистый запах страха и смертной тоски. Публика бесновалась. На трибунах свистели, топали ногами и кричали, требуя начинать следующий бой. Зрители первого ряда свешивались со стены, будто боясь пропустить бойцов, когда их выпустят с разных сторон арены.

В центральной ложе, где обычно сидели министры, наивно надеясь остаться неузнанными, появился Игорь. Он махнул рукой и поднялась решётка, открывая правый выход на ристалище. Под вопли и гиканье толпы вытолкнули Хромого. Решётка опустилась. Павел прижался к стене, закрывая лицо ладонями. Игорь махнул левой рукой и открылся противоположный от Хромого выход. Люди на трибунах сходили с ума. Рвали на себе одежду и кидали её на арену. На первом ряду некоторые только чудом не падали со стены.

На арену выбежала разъярённая Маринка. Голая, в синяках и кровоточащих царапинах, она, не останавливаясь, пробежала несколько метров вдоль стены, подпрыгнула и схватила одного из свисающих зрителей за голову. Раззява и охнуть не успел, как шмякнулся во влажные багровые опилки. Маринка мячиком отпружинила рядом и, приземляясь второй раз, пробила зрителю грудь коленом. Несчастный вылупил глаза, пытаясь вдохнуть, но только плевался кровью. Маринка схватила его за горло и рванула с такой силой, что вместе с кадыком в руке остался кусок трахеи. Толпа взревела. Люди ринулись к борту посмотреть на расправу. Спутница растерзанного бедолаги упала в обморок, и толпа её затоптала. Маринка загнала руку по локоть в шею жертвы, но вдруг замерла, медленно обернулась и посмотрела на Хромого.

Он опустил руки и смотрел на неё невинными телячьими глазами. В них не было ни страха, ни мольбы о пощаде. Только зияющая чёрная бездна. Выбрасывая из-под ног фонтаны опилок, Маринка подбежала и прыгнула на Павла, обхватила его торс ногами, и уже припала зубами к шее, но внезапно он обнял её, и они оба замерли.

Толпа от неожиданности притихла.

В ложу ворвался Бова.

— Сынок, уходим! — задыхаясь, крикнул он. — Полиция! Облава!

— Мари-инка! — Игорь не отрываясь смотрел на арену.

Щёлкнул магнитный замок двери.

— Чёрт! Нет! — Бова ударил в дверь плечом. — Игорь вылезай из ложи, живо!

Бова вскочил на ограждение, но не удержался на мягкой обивке и рухнул на трибуну. Обалдевшие от неординарного представления зрители ахнули и выжидательно уставились на корчащегося от боли Бову.

***

— Маринка! — Хромого распирало ликование. — Я счастлив!

— Павел Валентинович! — глаза перепачканной кровью Маринки лучились радостью.

— Вот и ответ, — прошептал Хромой. — Вот и твоя связь с полом.

— Какая моя связь? — Маринка откинула голову и, улыбаясь во весь рот, вдохнула полной грудью.

— Целостная личность — это пара. «Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину сотворил их, и благословил их, и нарек им имя: человек, в день сотворения их».

— И цельная душа нерушима, — блаженно пропела Маринка, — и личности в паре восстанавливаются мгновенно.

— Господи, мы убили столько людей! — Лицо Хромого исказилось ужасом.

— Они всего на всего нуждались в любви. — Маринка опустила голову и упёрлась лбом в лоб Павла. — Как же мы теперь будем жить?

Хромой посмотрел на трибуну, увидел выпавшего из ложи Бову и отрывисто произнёс:

— Мы-не-бу-дем…

И с потолка ударили струи серной кислоты.