Снова жив

Михаил Тихонов

Фантастический детектив с элементами мистики, в котором читатель встретит забытых героев в несколько неожиданном амплуа.

© Михаил Тихонов, 2023

ISBN 978-5-0059-7061-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Осознание себя

— А больше я вам ничего не скажу! — процедил Кибальчиш, кое-как двигая разбитыми губами, и сплюнул скопившуюся во рту кровь на начищенный сапог старшего офицера.

Офицер, побледнев от ярости, торопливо расстегнул кобуру и направил вороненный ствол револьвера прямо в лоб несгибаемому пленнику. Стрелять он не собирался, это Кибальчиш понял сразу, попугать хотел. Но не на того напал! Уроки старшего брата и отца не прошли даром.

Дождавшись, когда офицер демонстративно медленно взведет большим пальцем курок и положит указательный на спуск, Кибальчиш рванулся вперед. Отшатнувшись в испуге, штабной пижон (что с него взять) рефлекторно сжал крепче револьвер и грянул выстрел…

Боли Кибальчиш не почувствовал. Яркая вспышка — и все, темнота. Сколько длилось это НИЧТО в НИГДЕ, он сказать не мог. Да и было ли уместно тут вообще понятие времени? Но вот в темноте проступили какие-то серые контуры. То ли стена дома, то ли улица, то ли скалистый обрыв…

Кибальчиш постарался сфокусировать взгляд на деталях окружающего пейзажа и сразу понял, что это какой-то большой сарай, что-то типа пустого амбара. Вон потолочные балки видны, а вон потрескавшиеся старые стены. Из сгустившегося в дальнем конце помещения сумрака появился серый силуэт вроде бы человека. Несколько шагов навстречу и уже можно различить высокого мужчину в сером плаще и надвинутой на глаза серой же шляпе. Наряд явно не рабоче-крестьянский.

— Морда буржуйская, — пробормотал себе под нос Кибальчиш, — и здесь от вас покоя нет…

Но незнакомец доброжелательно улыбнулся и протянул Кибальчишу вполне человеческую руку.

— Привет! Ты Мальчиш-Кибальчиш! Я не ошибся?

— А кто интересуется? — по-взрослому важно ответил Кибальчиш, демонстративно засунув правую руку в карман штанов.

— Это будет сложно объяснить, — незнакомец сдвинул шляпу на затылок, наконец показав свое лицо.

Обычное лицо, только как будто клочки тумана по нему ползают — никак не получается рассмотреть целиком. Но улыбка вполне искренняя, наша, не буржуйский фальшивый оскал.

— Ты, вообще, понял, где находишься? — спросил человек в сером, внимательно разглядывая нахмурившегося Кибальчиша.

Кибальчиш не ответил. Не хотелось признавать, что деревенский поп был, оказывается, прав, а лектор из города, что целый час вещал про опиум для народа, врал как сивый мерин. Выстрел в лоб шансов выжить не оставлял, так что…

— Нет, парень, ты ошибаешься! — незнакомец сочувственно похлопал его по плечу. — Это не «тот свет», а ты не умер. Ты, можно сказать, только что родился. В некотором смысле. Давай присядем, сейчас попробую тебе объяснить.

Человек в шляпе махнул рукой в сторону, и Кибальчиш увидел в двух шагах от себя большую садовую скамейку, которой точно только что там не было.

Рассказ незнакомца оказался еще более невероятным, чем напутствия местного священника Отца Кирилла, который опиум этот самый для народа со слов лектора и поставлял. Кибальчиш был настолько потрясен, что не мог даже спорить. Просто сидел, раскрыв рот, и слушал.

Получается, не было ничего. Точнее было, но где-то совсем в другом месте. В другом мире, как выразился незнакомец. В этом самом мире был царь, помещики и капиталисты, потом была революция и рабоче-крестьянская власть установилась после кровавой схватки с белыми, зелеными и прочими некрасными. Но сгущались на горизонте тучи, пахло неизбежной новой большой войной с буржуйской силой.

И тогда один писатель, сам сражавшийся с буржуями еще мальчишкой, написал сказку для малышей, но не такую, как прежде писали. Чтоб учила не волшебную щуку в проруби ловить, не царевну среди лягушек искать, а готовиться брать своими детскими руками взрослое оружие и идти в бой, если будет больше некому. Потому что отдать буржуинам завоеванное с таким трудом можно, а вот потом назад забрать опять вряд ли получится — редко такой шанс выпадает, да и не всем.

Стала сказка та известна всем и каждому в стране победивших рабочих и крестьян. В школе ее проходили, дети ее знали наизусть, даже кино по ней снимали. Жалели мальчишки и девчонки Мальчиша-Кибальчиша до слез, очень хотели они, чтобы спасли его красные кавалеристы в самый последний момент, чтоб сбежал он из буржуйской темницы, но в сказке, увы, все по-другому говорилось, от этого и слезы в подушку тайком капали.

Поплакав немного, дети соглашались с предложенным финалом, успокоившись тем, что у коварных буржуинов ничего не вышло. Погиб Мальчиш-Кибальчиш геройски, что поделаешь. Салют ему и все такое.

Прошли годы. Выросли те мальчишки, для которых писал бывший красный кавалерист свою сказку. Вынесли они на своих плечах вместе со старшими братьями и отцами страшную войну — кто на заводе работал, а кто и на фронт успел попасть. Выросли и передали сказку своим детям, а те — своим.

Но изменился мир, вползла буржуйская зараза незаметно, поселилась в мозгах, корни пустила. То, что не смогли сделать оружием, сделали ящиками печенья и бочками варенья — хоть и назывались они как-то там по-другому.

Вернулись буржуины и Плохиши, что ждали своего часа, отыгрались по полной программе. Спохватились тогда подросшие детки, что заветы дедов да отцов своих подзабыли, но поздно было. Буржуйская власть крепко встала, кровь недовольным пустила без пощады и только сильнее сделалась от этого.

День за днем буржуины свою власть крепили — где хитростью, где лестью, а где и силой. Свыклись подросшие недоплохиши, освоились. Кто-то очень даже неплохо устроился, кто-то похуже, но тоже терпимо. Вроде и не предавали никого, как-то само вышло, без их участия.

Все бы ничего, но иногда рвет сердце тоска, до крика прям. Хочется, чтоб из небытия вдруг вывалила красная конница, как на картинках в книжках детства ушедшего, да снесла всякое непотребство с глаз долой, из сердца вон. Но не будет этого, не будет. И конница та, говорят, совсем не такая была, как в книжках писали, то сказки, оказывается, все были…

А пусть хоть и сказки! Что с того? Вот пусть Мальчиш-Кибальчиш оживет да по улице пройдет, в глаза посмотрит и скажет: «Что же ты, Ваня, Петя, Саша или как там тебя, щучий сын, до такого жизнь свою довел?» Ну пусть. Хоть во сне. Хоть в бреду. А то противно же, как будто озеро большое, в которое канализация льется — куда не плыви, всюду это самое. И все больше его становится, хотя утверждают, что меньше.

— Мысль то, дружище, материальна! Это наука доказала, между прочим, без всякого опиума для народа, — добавил странный незнакомец. окончательно сбивая Кибальчиша с толку. — Вот ты и воплотился, так сказать. Накликали.

— Так это буржуинский мир? — сурово спросил Кибальчиш.

— Нет, это нечто, называемое пространством идей. Во всяком случае, я так понимаю. В мир, который эти детишки подросшие реальным считают, нам еще надо как-то умудриться просочиться…

— Нам?!

— Ну, да! Я же тоже… Как бы тебе объяснить… Эх, не поймешь же… Виртуальная я личность, короче. Мнимая. Папаша мой, если можно так выразиться, большой фантазер был. Когда приперло его как следует, создал себе двойника, портрет даже нарисовал. Простым карандашом. Вот откуда плащ этот и шляпа серые. В том мире такая картинка называется аватаркой. Вместо фотографии типа. А имя мне дал своего так и не родившегося сына. Для него готовил. Личная трагедия всегда придает творчеству необычную силу…

Они немного помолчали, каждый, видимо, думал о своем.

— Даже документы какие-то сделал, — тяжело вздохнув и как-то странно ухмыльнувшись, продолжил человек в сером плаще. — Вот и жил я вместо него в разных интересных процессах, да веселых приключениях. И телефон у меня был, и адрес, и много что еще, чего ты не поймешь пока. Когда папашке становилось совсем хреново, начинал он со мной разговаривать. Точнее, он говорил, а что я отвечал, папашка не слышал, так что я отвечать перестал. Уж и не знаю теперь, что я такое и есть. Но есть вот. Сам видишь.

— А почему нас тут двое только? — спросил Кибальчиш, немного придя в себя после обрушившихся на него откровений.

— Так встречать тебя пришел специально, — улыбнулся в ответ серый человек. — Папашка снова вышел на связь, велел тебя искать. Видишь, не ошибся он.

— Так как тебя звать? — Кибальчиш снизу вверх внимательно посмотрел в глаза серому человеку. — Ты же сказал, имя у тебя есть.

— Зови как хочешь, — усмехнулся в ответ серый. — А имя есть, да. Михаил. Миша можно. В этих краях, знаешь ли, вопрос возраста смысла не имеет. И с этикетом все проще.

— Миша… Ну, значит Миша. И куда, Миша, мы пойдем теперь?

— В гости к папашке моему. Но не совсем. В тот мир не пройти пока. Выталкивает. Дышать там нечем, как плита каменная наваливается. Мы в сон к нему наведаемся, это нам раз плюнуть. Главное, чтоб папашка в это время романтикой какой не увлекался, а то неудобно получится. Седина в бороду, бес в ребро — сам понимаешь. Вот сегодня он специально нас ждет, можно сказать, мы приглашены.

Из дальнейших объяснений серого человека, который был не против зваться Мишей, Кибальчиш мало что понял. Но общий смыл все-таки уловил. Мише в сон к его виртуально-мнимому отцу пройти было вовсе не так легко, как он говорил. Пространство, где они сейчас находились, имело свои странные и труднообъяснимые законы. Проще говоря, ничего тут просто так не давалось. Вообще.

Чтобы попасть в нужное место, надо было преодолеть НЕЧТО. А как ты его преодолеешь, если не можешь определить, что, собственно, надо преодолевать?

Тут у Миши была своя маленькая хитрость, которую он именовал «визуализация проблемы». В данном случае проблема визуализировалась в виде длиннющей, уходящей в серое марево местного то ли условного неба, то ли условного потолка лестницы, состоящей из весьма хлипких пролетов, скрипящих под собственной тяжестью. Часть ступенек при этом отсутствовала, перил и вовсе не было.

— Вот поднимемся до седьмого пролета, там дверь будет в папашкин сон, — сообщил серый Миша таким уверенным тоном, что Кибальчиш сразу догадался — результат не гарантируется.

И они пошли. Первым бодро шагал Кибальчиш, как бы припечатывая своими решительными босыми ступнями скрипящие и разваливающиеся ступени, от чего они испуганно замирали в положенных по конструкции местах, в миг прекращая безобразничать. Миша старался не отставать и идти след в след.

Прошли они не семь пролетов, а как бы не все сорок семь. Или даже пятьдесят семь. Но, наконец, лестница таки закончилась. Впереди появилась из серого сумрака узенькая площадка и одна единственная дверь с горящей над ней зеленой надписью «вход без выхода».

Тут Миша решительно протиснулся вперед, деликатно постучал в дверь костяшками пальцев и, выждав немного, аккуратно потянул затертую латунную ручку вниз. Щелк! Дверь распахнулась настежь, крепко врезав по стене с той стороны. Вся мистическая конструкция от такой затрещины ощутимо завибрировала, лестница за их спинами начала рушиться с очень реалистичным треском, в спину Кибальчишу больно шмякнула полусгнившая щепка с ржавым гвоздем. Миша быстро шагнул вперед, втягивая в дверной проем замешкавшегося спутника.

— Тут, парень, тормозить нельзя! Ты про это дело забудь раз и навсегда. Тут всегда так — назад дороги нет. В чем-то это даже хорошо, но иногда напрягает.

Они вроде бы заходили в некую комнату, но почему-то оказались на пустой набережной. Дул пронзительный ветер с моря, серые волны бились об наваленные кучей на мелководье бетонные пирамиды, разлетаясь тысячами мелких холодных брызг. По мокрым плитам волнолома неторопливо прогуливался один единственный человек.

— Вот он, — почему-то шепотом проговорил Миша на ухо Кибальчишу. — Ты иди, поговори с ним, а я пока погуляю, морским воздухом подышу.

Но не тут-то было. Человек у воды повернулся и в один миг оказался возле них. Без видимых усилий.

— Ты что это, Миша, меня избегаешь? — притворно суровым голосом прорычал хозяин сна и тут же весело рассмеялся. — Привел все-таки! Здравствуй, Кибальчиш! Добро пожаловать!

Смекнув, что от разговора с родителем не уклониться, серый человек тоже шагнул навстречу. Теперь он стал похож на нахохлившуюся сердитую птицу.

— А потому что у меня от твоих страданий хронический насморк начинается. Сколько раз говорил тебе: я — не он. Я это я. Не надо меня жалеть. Мы, существа потусторонние, очень чуткие, воздушные, твоя жалость как старый пыльный матрас сверху на голову. К земле давит и дышать не дает.

— Дурак ты, Миша, — устало махнул рукой мужчина, названный ранее папашкой. — Реальный или виртуальный, я уж не знаю. Но давайте, ребята, о деле поговорим. А то сейчас сосед сверху табуретку уронит опять на пол, и я проснусь.

Только теперь Кибальчиш рассмотрел собеседника более-менее подробно. Это был пожилой мужчина, почти полностью седой, но без обычных для такого возраста залысин и плешей. Невыразительное какое-то лицо, можно сказать, невзрачное. Вроде как начал художник рисовать, но поленился закончить, наплевав на мелкие штрихи.

Одет хозяин сна был в некое подобие длинного плаща с капюшоном и знакомые до боли солдатские сапоги. В руке он держал черную, неровно выструганную, явно тяжелую палку с металлической окантовкой внизу.

Уловив направление взгляда гостя, мужчина легко прокрутил палку кистевым движением в воздухе и звонко стукнул ей по камню.

— Это железное дерево. Подарок из Африки. Моему отцу когда-то принадлежала. Видишь ли, Кибальчиш, управляемый сон — это целая наука. Надо начинать с малого, например, приучиться всегда контролировать во сне свои руки. Я, когда год почти на трех ногах по комнате прыгал, от нечего делать начал тренироваться. Спать лучше, чем себя жалеть и водку пить. Интересней гораздо и для психики полезно. Палка эта мне как раз помогала. Засыпаешь с ней в кресле, следить надо, чтоб не уронить. Вот и привык.

Кибальчиш важно кивнул, мол понятно, чего уж. Меж тем мужчина пошарил в карманах своего то ли плаща, то ли мантии и вынул большой пергаментный свиток.

— Вот, заготовил вам подробные разъяснения, на случай если не выйдет договорить. Почему-то получился этакий манускрипт из средневековья, ну да ладно. Зато нести удобно.

Манускрипт оказался действительно удобным — Кибальчиш его легко запихал в карман штанов наподобие носового платка, как будто был то не пергамент, а тончайший шелк.

Из дальнейшего рассказа хозяина сна стало ясно, что дела в мире реальном зависли на уровне между «плохо» и «хуже некуда» в некотором неустойчивом равновесии. Надеясь, что «хуже некуда» и в этот раз пройдет стороной, народец с «плохо» уже в душе согласился, а кто не соглашался, того быстренько убедили.

Это вам не при царизме проклятом — жандармы, ссылка в Шушенское, да казачки с нагайками. Другие давно технологии в ходу. Самосвалом бац — и всего делов. Извини, так вышло, но мы тебя никогда не забудем.

И менять тут явно уже что-то поздно. Все наоборот, все не так, как в истории Мальчиша-Кибальчиша. Уйдут отцы, может некоторые братья даже, а мальчиши будут рожи друг другу корчить в тик-токах разных, да рассуждать про какого-то там Даню Милохина, который свалил. И фиолетово им про буржуинов, про китайцев даже фиолетово будет. Разве что инопланетяне вторгнутся и закусывать прохожими начнут — и то не факт.

Вот поэтому и нужен опять Кибальчиш. Никак без него не обойтись. Не для нынешних пропащих, им не помочь уже, для тех, кто пока читать учится, да в игрушки играет.

— Да как же мне туда пролезть, в мир этот? — Кибальчиш прям ростом стал ниже от навалившегося груза. — Сын вот Ваш говорит, что выталкивает та реальность назад все, что не из нее родом.

— Поможем, — усмехнулся мужчина, — не один я твоего прихода ждал. Много нас таких замшелых. Некоторые даже на серьезных должностях. Подтолкнуть только их надо, взбодрить. Вот этим и займетесь. Миша поможет, он молодец вообще-то. В нашем мире его до сих пор вспоминают, вот мол, пропал куда-то Миша, так жаль.

Тут в серых тучах наверху что-то громко стукнуло, затем еще раз, но потише.

— Итить растудыть! — рявкнул седой мужчина, зло глянув в беспокойные небеса. — Три часа ночи же, не спится придурку! Энурез что ли?

Пространство вокруг меж тем пошло какой-то мелкой рябью и у Кибальчиша нехорошо заныли виски в предвкушении больших неприятностей.

— Быстро в воду прыгайте! — голос хозяина сна ударил как кнут пастуха — звонко и вполне ощутимо.

Миша и Кибальчиш как две пушинки слетели далеко в сторону от волнолома в самую гущу яростно пенящихся волн. Но встречи с холодной водой так и не случилось. Случилась встреча с пыльным полом в уже знакомом сером амбаре.

— Вот так и живем тут, — сплевывая и чихая, проворчал Миша, — привыкай. Зато не скучно.

Пока Кибальчиш отряхивался от пыли и протирал глаза, его серый спутник вытащил откуда-то деревянный стул и большой барабан. Сам сел на стул, а на барабан положил ноги, скрестив руки на груди. Наверное, старался для гостя, чтоб веселей было. Смех в ситуации, где встречаешься с немыслимым и невозможным, самое то.

— Кто там у нас первым пунктом идет? — Миша кивнул на карман Кибальчиша, куда был весьма своевременно запрятан странный пергамент с инструкциями.

Кибальчиш аккуратно извлек наружу здоровенный свиток, мгновенно принявший прежние размеры и прежнюю же твердость. Развернул. Никаких списков не наблюдалось. Зато имелось что-то вроде комиксов.

Вот большое цветное фото — коротко стриженный мужчина средних лет в парадной форме с волевым лицом, которое немного портил предательски свисавший второй подбородок. Подпись под фотографией гласила: «Полковник А. П. Зорин».

Затем появился смешной паренек с замотанным толстым вязанным шарфом горлом и красным от насморка носом. Он смотрел телевизор, где человек в кожаном пальто и шляпе с револьвером в руке кричал в какой-то темный люк «А теперь Горбатый! Я сказал Горбатый!!!»

Вот тот же паренек в школьном дворе решительно встает между плачущей девчонкой и тремя наглыми гопниками. Вот он же, но чуть постарше у чьей-то могилы. Стоит, сжав кулаки, но не плачет. Рядом рыдает женщина в черном платке.

Вот парень в военной форме с малиновыми погонами и двумя буквами ВВ на них держит побелевшими от напряжения пальцами тяжелый щит, прикрывая им от града камней каких-то испуганных штатских… Много там было еще картинок. Правильных, хороших.

Но разворачивался магический свиток дальше и картинки становились все хуже и хуже. Какие-то полуголые люди в обнимку с хохочущими девицами (сауна это называется, как пояснил Миша), пьяные застолья, пухлые конверты в портфелях льстиво и фальшиво улыбающихся толстячков и очкариков… А дальше и вовсе такое непотребство пошло, что Кибальчиш попытался было свиток обратно закатать, но Миша схватил его за руку своими на удивление крепкими пальцами и ткнул несильно в бок кулаком. Пришлось смотреть дальше, с таким не поспоришь, прям тиски железные, а не руки.

Вот и последняя картинка, точнее серия картинок. Тот же самый полковник, только помятый и растрепанный, что-то пишет на листке. Черкает, опять пишет. Потом достает из сейфа пистолет и приставляет к виску. Палец крупным планом — он жмет на спуск. Щелк! Осечка. Пистолет падает на пол. Полковник обессиленно опускается на стул. Прячет лицо в ладонях. Плачет что ли? Потом рвет на мелкие клочки свою записку и сжигает в пепельнице. Убирает пистолет в сейф, тщательно приводит себя в порядок и открывает дверь.

Все, картинки закончились. Свиток вдруг сам вырвался из рук и свернулся обратно в трубочку. Что там в нем дальше было, Кибальчиш толком рассмотреть не успел.

— Дааа… — протянул Миша, почесывая затылок, от чего его шляпа съехала почти на кончик носа. — Дела! Ну, папашка… Не поскупился. Редкого кадра подобрал. Это, друг Кибальчиш, вымирающая порода. Страдающий от мук совести коррупционер-беспредельщик, жертва обстоятельств и собственной жадной родни. Таких уже в том мире не найти днем с огнем. В смысле коррупционеры есть, только совесть у них отдельно, а бизнес на служебном месте отдельно. И они вполне искренне полагают, что так и надо. Сначала Родине типа, а потом уже себе. Это нормально, вроде как. Зря что ли учился-трудился?

— И что мы ему скажем? — тихо спросил Кибальчиш.

Он вдруг почувствовал себя маленьким и беспомощным. Просто там все в сказке было и понятно. Свои — они свои. Родные и добрые. Враги — они враги. Чужие и жестокие. Один единственный предатель, да и то веры ему никогда особой не было, жалели просто. А тут…

— Это уж тебе виднее, — развел руками Миша. — Ты же у нас герой, на тебя вся надежда. Ты не думай. Не готовь речь заранее. От сердца скажи. Что накипело, то и говори. А там само пойдет. Тут искренность твоя нужна и прямота, а не тонкий расчет. Вставай, пошли! Чего тянуть?