Его последняя надежда

Лена Лорен

Череда внезапных событий может в корне изменить судьбы людей. Так случилось с Максимом и Надеждой. Он — отец-одиночка, мечтающий убежать от реальности. Она — ходячая катастрофа, которая верила людям больше, чем себе. По воле случая они встретились на борту самолета тогда, когда больше всего нуждались друг в друге. Но все мы знаем, что случайности в нашей жизни — не случайны. В силу случайности она станет его последней надеждой, а он — ее первой любовью. Но достаточно ли этого, чтобы обрести счастье и заново научиться любить?

Максим

— Сначала ты приводишь в дом беспризорную девку, потом срываешь примерку, о которой я мечтала всю свою жизнь, а сейчас указываешь мне на то, чтобы я не вмешивалась в воспитание твоей дочери! Не многовато ли? — писк Миланы противно режет слух.

Она мельтешит перед моими глазами, а я сижу за кухонным островком и отчаянно пытаюсь не обращать на неё внимания. Смотрю на дно стеклянного заварочного чайника, стоявшего на столе, и считаю в нём крупицы заварки. Занятие куда более приятное, нежели чем вступать с этой психованной женщиной в диалог, который ни к чему хорошему всё равно не приведёт. Мы обменяемся"любезностями", как это обычно бывает, если разговор начинается с претензии.

— А что в этом такого? Я буду указывать, потому что Вася — моя дочь, а тебя она пока не воспринимает. Если ей хочется спать со светом, значит, не нужно ей запрещать. У неё всегда должен быть выбор, — прилетает от меня ответное замечание, как мне кажется вполне содержательно и даже вежливо.

Вижу, что задел Милану, или внешняя оскорбительность всего лишь очередная маска. Впрочем, подобных масок в её"гардеробе"не счесть. Я уже и не знаю, когда эта девушка бывает искренней со мной.

— Как это не воспринимает? — выпучив глаза, она топает ногой. — Я выхожу за тебя замуж! Как мы собираемся дальше жить, если Василиса огрызается на меня всякий раз, стоит мне с ней заговорить!? Ей всего пять лет, а что будет дальше? Я не потреплю к себе такого отношения!

— Ты можешь орать на пол тона тише!? Тамара Александровна всё ещё здесь, — пытаюсь быть тактичным, но сам едва ли не до хруста в костяшках сжимаю кружку, наполняя её черным чаем. — И Вася уже спит!

— А мне плевать! Пусть Вася слышит!

Ну всё. Это уже ни в какие ворота не лезет. Если ей плевать, мне и подавно….

Резко встаю из-за стола, размашистым шагом приближаюсь к ней практически вплотную и хватаю за локоть. Вся напускная бравада заметно поубавила обороты, стоило мне разок её встряхнуть. Легонько, для профилактики.

Милана знает, что я привык относительно спокойно переживать моменты конфликтов. Стараюсь не реагировать на гормоны и прочую лабуду, которой она в последнее время прикрывается. Но она также знает, что есть и такие моменты, когда я могу взорваться. Когда она переходит ту грань, что я не могу уже спокойно реагировать — всё это связано с моей дочерью. Никому не дозволено что-либо говорить о ней, тем более в таком тоне.

— А потом ты ещё удивляешься тому, что она на тебя огрызается? Так заслуживаешь! Ты не задумывалась, почему Василиса нормально общается со мной? С Тамарой Александровной? Она ребёнок, Милана! — отпускаю её, та начинает пятиться от меня, пока не упирается в стену. — Но в развитии ты недалеко от неё ушла. Зря ты возлагаешь надежды на то, что она бросится тебе на шею сразу после свадьбы! Я неоднократно предупреждал тебя, нужно дать малышке время. Ей нужно привыкнуть к тебе, пообщаться нормально, а ты всякий раз включаешь мамку за каким-то делом! Только вот слишком рано! Довольно!

— Ну, давай! — краснеет она, ещё немного и расплачется, судя по её дрожащему подбородку. — Давай, скажи это!

— Что ты хочешь услышать от меня?

— Что ты готов отменить свадьбу и отказаться от меня из-за того, что Василиса не принимает меня! — кричит, впадая в истерику.

Если она думает, что я куплюсь на весь этот цирк…

Усмехнувшись, я лишь качаю головой и возвращаюсь за стол в надежде спокойно допить остатки уже остывшего чая.

— Зачем мне так говорить?

— Да потому что я чувствую, что тебе уже не нужна вся эта свадьба! Не забеременела бы я от тебя, не было бы предложения. Не было бы никакой свадьбы! Для тебя я сосуд, вынашивающий очередного твоего ребёнка! Не удивлюсь, если у тебя таких на стороне ещё куча, — как разъярённая волчица подбегает, семеня мелкими шажками. Милана наваливается на стол, вырывает из моих рук кружку, швыряет её в раковину и как ни в чём не бывало продолжает всматриваться в глаза. — Скажи, а эта твоя, якобы, сестра, она тоже беременна от тебя? Может, поэтому ты привёл эту замухрышку в наш дом?

В наш… Здесь нет ничего твоего…

— Ну всё! Это уже переходит всякие границы! — резко приподнимаюсь, стремительно шагаю в холл.

— Куда ты намылился? — плачет она, крича мне вслед.

— Подальше от твоих истерик! Задолбала орать!

— Вот так всегда! Чуть что — так ты всегда убегаешь из дома! Ещё бы знать, куда ты уезжаешь в ночь!

— Тебя это не должно касаться!

Она что-то ещё буровит, но я уже не разбираю ни единого слова. Беру телефон, бумажник, ключи от машины и сваливаю к чертям собачьим. В такие моменты я обычно уезжаю в свою старую квартиру на пару часов, чтобы остыть, но вовремя вспоминаю, что там сейчас Надя.

Проезжая супермаркет также вспоминаю, что обещал завезти ей продукты.

Как я мог забыть? С Миланой я скоро забуду и своё предназначение. А есть ли оно у меня вообще?

Через полчаса я уже стою в коридоре своей квартиры с двумя пакетами продуктов и всякой всячины. Внутри темно, из гостиной доносятся звуки телевизора. Ставлю пакеты у прихожей и бесшумно дохожу до угла комнаты. Телевизор работает, а Надя тем временем спит, свернувшись калачиком.

Достаю телефон, смотрю на часы.

Одиннадцать вечера. Я точно рехнулся, раз припёрся в такое время.

Иду в кухню, включаю свет и замечаю, что Надя уже успела сварганить борщ, что так привлекает меня своим видом и ароматом. Стараясь не обращать внимания на то, как в моём брюхе начали взвывать волки от голода, я разбираю пакеты, раскладываю продукты в холодильник. Уже собираюсь по-тихому уйти, выключаю свет, но из-за угла показывается Надя. Она носом врезается в меня и начинает громко визжать, совсем не щадя мои барабанные перепонки.

— Убирайтесь к чёрту! — верещит, будто её режут тупым ножом, а потом как двинет мне коленом между ног. Согнувшись в три погибели и скорчившись от невыносимой боли, какое-то время я могу лишь кряхтеть, пыхтеть и материться. — Я вызвала полицию! Слышал? Вали отсюда, забулдыга!

С горем пополам приподнимаюсь с колен, и не успеваю опомниться, как мне моментально прилетает маленькими кулачками сначала по башке, а затем и по морде.

— Получай! А ну, козлина, покажи мне свою харю пропитую!

Я на лету перехватываю её руку. На всякий случай разворачиваю Надю спиной к себе и прижимаю, чтобы больше не распускала конечности.

— Надь, да успокойся же ты, — хриплю на ухо и включаю в коридоре свет. — Это же я. Максим.

— Да хоть сам господь бог, это ничего не меняет! Отпусти меня, бандюган! — судорожно дышит, не прекращая брыкаться, как вдруг замирает на месте. — Постой-ка, Максим? Максим! Да ну тебя! Чтоб мне провалиться! — она резко разворачивается и как только мы встречаемся взглядами, Надя ахает и в ужасе шлепает ладонью по своим губам. — Оюшки-ой! Пп-прости…

— Не страшно. Прилетало и пожестче, — сдавленно произношу.

Я потираю скулу, куда прилетело, параллельно ощущая неимоверный дискомфорт между ног, что даже звон"бубенцов"стоит в моих ушах, если прислушаться. Все-таки удар у неё поставлен отменно.

— Я же подумала, что в квартире грабители. Думала, они выследили меня.

— Моя вина. Надо было позвонить, прежде чем заявляться в такое время.

Надя прочищает горло, я, наконец, выпускаю её из рук.

— Синяк, скорее всего, будет на щеке, — с досадой говорит и бросается в кухню. — Сейчас принесу лёд.

Я изучающе прохожусь по ней с ног до головы.

Моё сердце ухает и проваливается в пятки. Оно вдребезги разбивается об пол.

— Где ты взяла эту пижаму? — настороженно спрашиваю, и чувствую, как по причине эмоционального взрыва глаза наливаются кровью.

— Так в шкафу. Я постирала всё своё, — с застенчивой улыбкой на лице указывает на сушилку в ванной, где вывешены её вещи. — Мне нечего было надеть, вот я и решила на время воспользоваться этой пижамой. Просто я тебя уже не ждала. Ты же не против?

Сам не нахожу настоящих причин негодованию, но внутри меня набирает обороты настоящий пожар.

— Против! Снимай! — надвигаюсь на Надю, практически дойдя до точки кипения, а она молчит и непонимающе моргает. — Сейчас же!

— У тебя как вообще со слухом? — крутит она у виска. — Я же сказала, что постирала все свои вещи! Или мне голой нужно расхаживать перед тобой?

— А меня не волнует! Я сказал, снимай! И впредь больше не трогай эти вещи!

На глаза Нади наворачиваются слёзы при виде моего безумия.

Вздёрнув подбородок и расправив плечи, она резкими движениями сначала сбрасывает широкие штаны, оставаясь в одних лишь цветастых трусах, а потом избавляет себя и от верха, но под ним нижнего белья я уже не наблюдаю. Скомкав вещи, она швыряет их мне в лицо.

— Да подавись ты! — дерзко выплёвывает, обнимая себя руками и закрываясь от меня. — Чтобы я ещё раз повелась на твоё радушие!

Она залетает в ванную и с грохотом закрывает за собой дверь.

Откинувшись на стенку, я сжимаю в руках пижаму, в которой раньше ходила по дому Марина. Я подношу её к носу и вдыхаю.

Нет… Первые месяцы эта бездушная вещица ещё сохраняла насыщенность её аромата, но столько времени прошло….

Она уже давно ничем не пахла, но теперь я ощущаю как от неё исходит приятный цветочный аромат… Надя так пахнет…

Какой же я болван…

Психолог настоятельно рекомендовал мне избавиться от Марининых вещей… От всего, что напоминает мне её, чтобы раз за разом не возвращаться к прошлому.

И что я сделал? Избавился практически от всего, однако самые значимые вещи я оставил.

"Но это всего лишь вещи. Всё, что по-настоящему дорого, должно храниться в вашей памяти", — твердил мне психолог. И он прав.

Надя выходит из ванной. На ней мокрые джинсы и футболка. Сгорбившись, она выключает в ванной комнате свет и подходит к входной двери, которую я заслоняю собой.

— Спасибо за всё, Максим, но я лучше пойду, — не отваживается глянуть на меня, а мне в который раз стыдно за себя и за свой безрассудный поступок.

— Куда ты собралась?

— Подальше от твоих истерик! — говорит она моими же словами и приставляет палец к горлу. — Они у меня уже вот где стоят! Дай пройти!