Под небом

Легитимный Легат, 2021

Рони плевать на цену славы. Прогулки на крышах – вся его жизнь, а каждая ночь – вызов. Обчистить монетный двор, хранилище графа, арсенал жандармов? Раз плюнуть. Кажется, Рони вот-вот сможет доказать всему миру, что он больше не тот беспомощный мальчишка из трущоб. А может, Рони и сам в это наконец-то поверит. Виктору не нужно никому ничего доказывать: и слепой увидит, сколь он хорош в своем деле. Даже если дело это – охотиться на ночных воров, что гуляют под небом. Для чего такому охотнику якшаться с жандармами и ловить совсем зеленых юнцов? О том неведомо и городским легендам. Говорят, Джеки Страйд стал легендой не от того, что славно воровал. Где это видано, чтобы за мелочевку прославиться на весь штат? Ясно одно – это путь большой крови: чужой ли, своей. Легендами не рождаются. И не бывает легенд в хорошие времена.

IV. Гэтшир, бой без пороха

Два дня пролетели незаметно. В чай снова подливали молоко, и спорить с местными порядками не представлялось возможным. Рони зевал от раннего подъема, проклиная коршуновый штаб: копошились там двадцать три часа из всех возможных, прерываясь лишь на собрание утром в пабе через дорогу. Эту традицию Рони крепко обожал, сладко отсыпаясь в кратком миге тишины.

Разлад пропитал не только дряхлые доски штаба. Рони растолкали час назад, а в зале царило запустение: не все коршуны собрались, и здесь проявляя дурную дисциплину. Наглой девчонки не видать, прибыли только Ульрика, горластый да главный мучитель с кабаном. Виктор, что явился лишь полчаса назад, казалось, и вовсе не спал. Отсел в сторону, дописывая какой-то отчет, и черкал в нем порой так громко, будто ножом по дереву водил. Да и лицо на себе принес такое, что и заговорить опасно — бриться то ли назло не стал, то ли забыл. Любой хмурой туче его поставишь в пример.

Говорят, что люди привыкают к хорошему очень быстро. За неимением хорошего, в Гэтшире научились привыкать к худшему. Вот и Рони привык.

Правда, никто не говорил, что репертуар у худшего меняется, и так быстро. По лестнице заспешили шаги, деловито и ритмично. Ульрика приподняла голову, высунув щербатое лицо поверх газеты.

— Спешу доложить в личном порядке! — объявился запыхавшийся мужичок в подмокшем синем мундире. Подбородок разделен на две части, туго перетянутый креплением для головного убора. Рони подул на чай и прищурился: сколько жандармов переглядел в жизнь, а дурной лямки не замечал. Может, от того, что все время на ногах был, или спиной повернут, а не сидел квашней под надзором, лицом к лицу.

— А что, снова украли телеграф? — Виктор ссутулился еще больше, даже глаза не поднял на гостей.

— Не бывало такого, месье, э-э, — второй шепнул что-то на ухо, и его коллега просиял, исправив оплошность: — Виктор! Господин Стофф просил явиться с донесением. Персонально или к заместителю. Для получения, сталбыть, дальнейших распоряжений…

Жандарм сделал какое-то путаное движение, что явно входило в военную ритуальщину, Рони почти не знакомую.

— Господин Стофф, — ответил кабан, — в разъездах. По очень важным делам.

— А как же, позвольте, нам…

Виктор нахмурился и тут же встал, небрежно бросил ручку. Та покатилась по кривому столу, чудом зацепившись в дюйме от падения.

— Я за него.

Самый разговорчивый из гостей выдохнул с облегчением. Рони понял сразу: нашли, кого винить, если оплошают.

— Итак?

Рони навострил уши, чуть отвернувшись от стола. Жандарм снова явил ритуалец, расшаркавшись: представился, выгнул грудь запятой, провел пассы руками. И только через половину минуты стал полезным:

— Сегодня к утру, а точнее — в пять тридцать…

— Или к шести, — уточнил второй.

— Вспыхнули над складом, что у Мытой площади, двадцать огней.

— Или двадцать два.

Кабан присоединился к троице с левого бока, как из засады выскочил. Виктор проявлял чудеса терпения, никого не поторопив.

–… Как стало известно от смотрителя за часами у башни…

— На башне Хэлт, — смиренно сказал второй.

–… То походило на послание, которое господин Стофф и приказал ожидать. Полагаю, дело рук ночных бандитов — их почерк. Э-э, то есть, посыл. Знак.

— Неприличнейшего содержания знак! — взволнованно добавил второй.

— Рановато, — еле слышно проворчал Виктор, почесав щетину на подбородке.

Злорадство, воробьям Рьяных обычно не знакомое, наполнило Рони до краев. Планы, значит, у коршуна не сбылись. Вот так неувязка! Разве не знает он, будучи старше, что жизнь планам не подотчетна?

— Как увидели, так сразу же — к вам! — лязгнул зубами первый жандарм. За ним вклинился сосед, придерживая головной убор:

— И наши, значится, эт-самое, — второй вдруг захрипел и затрясся, то ли с похмелья, то ли от горячки перед начальством, — прошерстили все этажи. Ну, у башенки-то…

И заискивающе покосился на черно-белого «месье», оба глаза из-под козырька и сияли.

— Только время зря потратили, — презрительно сказал Виктор.

— Это чегой-то, извольте?.. — подбоченился первый из жандармов, нервы у него явно покрепче. — В башне могли поселиться, сталбыть…

— Не там идиотов ищете, — пояснил Виктор. Рони прыснул, оценив выпад, чуть чай по ноздрям не пустил. — Воробьи так не подставятся. Это не для них послание, а для вас.

— Для нас, ты хотел сказать, — кабан сложил руки на груди.

— Для нас оно было бы, — Виктор ткнул пальцем в рассохшийся дощатый потолок, — очнись ты сегодня в погорелых обломках.

Кабан запыхтел, потоптался; под его неспокойными ногами взмолился пол.

— Ну, начальник, — почти без издевки зашевелилось свиное рыло, — ты уж говори, к чему клонишь, или…

Жандарм обиженно поджимал губы, с его ног натекла черная жижа, будто в отместку. Большим он подгадить лично Виктору, похоже, не мог. Черно-белый коршун явно любил жандармов не больше Рони. А боялся — куда меньше. Он продолжал, не церемонясь.

— У Джеки война не только с коршунами, но со всем штатом. Послание очевидно — ратуша.

У жандарма отвисла челюсть и котелок забавно отклонился, сползая на затылок. Он подхватил головной убор и возмутился:

— Вот же ж сучье дитя, простите!

Рони прихлебнул чай, с удовольствием подглядывая за муками жандармов. Насладился, хоть пойло было таким себе, и не заварено в чайнике Жанет. Чужбина, да в родном городе. Чай с молоком, жизнь под сапогом.

Может, если ногу на ногу закинуть, он хоть Виктора позлит.

— Чтобы замысел не разболтали раньше срока, я оповещу вас за половину дня. Не делайте ничего необычного. Словом, готовьтесь к налету так, будто бы коршунов и не ждете.

— Но господин Стофф сказал…

— Господин Стофф может и дальше ловить Джеки Страйда так, как посчитает нужным. — Виктор сдержанно улыбнулся. Рони, кажется, начал лучше понимать арсенал его редких улыбок. Ни одна из них не бывала радостной и теплой даже на треть.

Жандарм, на вид спокойный в сравнении с товарищем, пожамкал губами. На лице второго, хуже пятен, застыли вопросы. Виктор наверняка не ответил ни на один из них:

— Уверен, что под таким чутким руководством — не пройдет и года! — Джеки лично явится с покаянием к графу Йельсу…

Кто-то из коршунов ехидно хрюкнул, а когда Рони обернулся — морды снова вытянулись в важном сосредоточении.

— Это ты загнул, — кабан залебезил, разрядив обстановку. Потом принялся ублажать жандармов: — Ну что, господа дорогие, остались вопросы? Или…

— Э-э, — те переглянулись, от этого действа не поумнев и даже не успокоившись. — Пожалуй, э-э… нам бы подпись…

— Славно, — воспользовался протянутой ручкой Виктор, черкнув что-то на бланке. И сразу же слинял, таким образом и попрощавшись. Руки за него тоже пожимал кабан.

Рони пожалел, что с важным видом расположил ноги — чуть не споткнулся о край стола, спешно расставшись с насиженным местом. Поспешил вслед, на верхний этаж, под скрип ступеней.

— Хорошенько знаешь легенду, а? — громко спросил он, следуя за коршуновой спиной с разницей в три шага.

— Как можно не знать, на кого объявил охоту?

Рони помялся, опустил взгляд. Коли бы все коршуны так хорошо свое дело знали — сидеть воробьям на земле битыми калеками. А может, все дело в том, что воробьи никогда и не были настолько хороши, чтобы на них такую охоту собирать.

Эта мысль сжала что-то в его утробе. И ему — всего на один крохотный миг — захотелось и впрямь стать маленьким, потешным воробейчиком. Слишком тощим и скромным, чтобы ходить на монетный двор, как к себе домой, или гоняться за Джеки Страйдом.

— Верно, — тихонько добавил Рони и заметил: — Плохое нынче время для легенд.

— Легенды в хорошие времена и не рождаются, — отмахнулся Виктор.

Рони примолк. Попытался вспомнить, когда же в Гэтшире для него или старых воробьев бывали пригожие времена. Крыши протекали, жандармы зверствовали, за работу дрались в очередях. Лавки полнились жратвой — это да, вот только исключительно в квартале знати, да за такие деньжищи, что жизнь воробья столько не стоила. По юности Рони еще пыжился, гордо щеки раздувая: «Уеду прочь, не сыщете!» Жанет примирительно улыбалась и трепала его по взмокшим рыжим волосам на затылке. И грустнели ее глаза — хуже, чем оплеуху получить. Это уж потом он понял, сдружившись с Дагом и остальными ребятами, что с другого края материка прибыли, — те же лавчонки и там, те же беды, хоть и кажется издали, что надежды больше. Смени черепицу от коричневого к зеленому, под цвет флага, а протекать будет все так же.

— Так-то я и решил, что времена надо менять, — буркнул Рони себе под нос, от всей души, не подумав.

— Чем же? Кражами в полночь? — покосился Виктор через плечо. Приоткрыл дверь в одну из комнат, где пыль и вовсе не убирали. Рони прошмыгнул следом.

— Жить на что-то надо, — он оправдался, не подумав и во второй раз. А потом взялся за нападение: — Тебе ли меня укорять, а?

Коршун расположился на стуле, выдул пыль из кипы бумаг, что на столе забытыми лежали. Затем будто похвалил — кивнул с чувством:

— Верно. Оправдание у воробьев всегда крепкое было. А вот Джеки еще дальше пошел: побои, поджоги, террор. Считает, что городу одолжение сделал…

— Ну, уж хотя бы своих он точно не продавал! — Пусть вспомнит Виктор о нечистой совести, прежде чем других учить. — И для чего он тебе в трофеи? — Рони наклонил голову вперед, будто бодаться задумал. — Ради тепленького местечка под графом?

— Это у меня уже есть, — самодовольно хмыкнул Виктор.

«Выведай, что врагу жизни важнее, узнаешь — куда бить», — прохрипела Жанет, когда они проходили мимо жандармерии в конце Бронко-стрит. А до того — говорили о ее своднике.

— Значит, в амбициях дело? Завидуешь Джеки?

Воробей сдержал спесь и спросил осторожно, без гонора. Кажется, сработало. Виктор встал со стула, потянулся. Собрал отобранные бумаги, ударил стопкой по столу — выровнял по одному боку.

— Только дураку захотелось бы такой славы, Рони. Думаешь, стоит оно того? — Виктор посмотрел на закрытое окно, укрепленное по щелям газетными обрывками с клеем да каким-то тряпьем.

Смолчал Рони, не перебил: начал мысль, так пусть объясняется.

— Легендой, Рони, не становятся, подчистив и сотню чердаков, — Виктор небрежно загибал пальцы свободной руки, — или выкрав ключи из исподнего графа. Такой путь приведет к славе иного толка, — снова подсчет на пальцах, — славе первого из воробьев, славе висельника или, скажем… старшего — вполне.

Вблизи Виктор высился над ним только на полголовы. Рони казалось, что их разница в росте куда больше. Казалось от того, что Виктор часто глядел на других, подбородок задрав. Коршун подошел к стеллажу и закинул пачку бумаги на верхнюю полку, словно припрятал от чужих глаз.

— Легендой становится тот, кто уже и не воробей, и не коршун. Может, и не человек, — Виктор сложил руки на груди, да только выглядел вовсе не грозно, а так — будто озяб.

— Не мудри. Себя запутал, другим голову не морочь, — сказал Рони.

— С человеком хотя бы можно договориться.

— Или пулей угостить, а?

Виктор и бровью не повел:

— Верно. А с легендой… бестолково и то, и другое.

Рони прочистил горло и глубоко вздохнул. Совсем Виктор тронулся умом, сам не понимает, что за чушь городит, да с серьезным видом. Так и молчал коршун, мир разума покинув, ничего до конца не разъяснил.

«Ну и вляпался же я», — честно подумал Рони. И Жанет бы не смогла предсказать, в какую из выгребных ям угодил ее птенец. Слишком Виктор надрывается: за живое, за самую суть его держит эта облава. Разница между ними, что вода с огнем: Рони ищет лазейку, дабы отлынивать, а Виктору на месте не усидеть, как речь о легенде заходит.

— Личные у вас счеты, похоже, — Рони постарался добавить уверенности в свой тон. — Из-за него тебе клеймо поставили?

Виктор огрызнуться не успел, хоть лицо скорчил подобающее. Что-то резко опустилось Рони на плечо, и он подпрыгнул на месте, обернувшись.

— Можно и так сказать, — резко вклинилась Ульрика, каким-то ушлым образом подкравшись со спины. Точно воровкой была — кто еще так неслышно пройдет по коридору?

— Говорить-то каждый горазд, а тут делать надо. Вижу, ты свободна — найди ему пользу, — Виктор что-то передал ей тяжелым взглядом и решил избавиться от их компании.

Внизу веселились коршуны, напевая исковерканный гимн штата. Собрались на работу, один другого усерднее в труде…

— Сам больше всех и болтаешь, — нахмурился Рони, дождавшись, как останутся они со страшной женщиной одни. — Да не по делу.

Ульрика зафыркала, явно веселясь. Рони не возражал: пусть потешаются, над ним или вместе с ним. Он своего добьется. Его план давненько созрел.

Быть послушным мальчиком, глупенько улыбаться (это уж он точно умеет!). Затаиться, ждать. Прав Виктор и в этом: на охоте надобно знать врага. Успеет Рони добраться до Стоффа, самого Йельса или их соглядатаев — там и победа близко. Быть не может, чтобы в таком крупном логове ни одного помощника ему не нашлось. Даже если это сердобольный телеграфист, почтальон или прислужка, что верит в силу закона. Рони-то в ней давно изверился, но оскорбленную честь изобразить сумеет. Как же не суметь, когда стая сидит в подвале да приговора ждет?

***

Собор Распорядителя

Дэнни поднимался по винтовой лестнице — узкой и шаткой. Приварили ее до войны, и наверняка конструкция рухнет, стоит найтись прихожанину покрупнее. Снизу голосил детский хор. В соборе вели службу — отличная ширма для важных бесед.

Лучшей протекции в Гэтшире не найти. Только к Распорядителю и его ставленникам не совались с обысками. Иной бы подумал про мощи Распорядителя и их чудесные свойства — как иначе объяснить подобное чудо? Но Дэнни видел изнанку города. Жандармы не только спасали души, оплачивая десятину. Всякий начальник обнаруживал выгоду, обходя налог через святых: будь то торговля выпивкой или дамскими перчатками. Святые отцы не протестовали, обеспечивая ход дарам земным, прибылью не брезгуя. Особенно частили сюда с таможни, сбывая конфискат.

А Джеки вел старую дружбу с пастором Хэнком. И, куда без этого, дружба с Джеки несла завидный прибыток: там, куда боялись соваться законники, помогали воробьи.

Как бы Дэнни ни презирал местные порядки, необходимость такого сговора была очевидной. По крайней мере, пока Гэтшир не стал местом, пригодным для жизни.

Под крышей собора выстроили весьма просторный склад. Там Джеки и расхаживал, почти по расписанию прибыв к службе. Пожаловал оценить новую поставку. Дэнни лично проверил ящики еще ночью: почти три десятка шестизарядных, а патронов хватит хоть на два штурма. Самая щедрая поставка от пастора. Святой человек во всех смыслах.

Джеки наверняка и не поверил, что сделка состоялась. Теперь довольный ходит, в каждом шаге это видно. Дэнни остановился в нерешительности: принес худую весть, да и были они не одни. Хани при нем, самый верный птенец. Только рядом с Джеки на ее губах едва-едва, как бледный росток посреди улицы, пробивалась улыбка. Дэнни сглотнул, опустив глаза в пол: как бы не заметила его взгляда.

Хани, конечно же, его даже и не услышала, в отличие от легенды.

— Дэнни! — крикнул Джеки. Вернее, не крикнул: всегда говорил так громко, что казалось, будто глухие кругом. — Какими судьбами?

— Я ненадолго. На минутку-две. — Если бы и правда речь шла о пустяке, не потребовалось бы и лично встречаться… — Что, если я скажу тебе, что Сильва вернулся в город?

Дэнни всегда поражался, как такой страшный человек, как Джеки, еще мог улыбаться с теплотой.

— А я уж стал о нем забывать. Славно, славно, — Джеки отряхнул ладони от пыли и вскрыл еще одну из коробок. — Хорошо работаете, складно. Значит, скоро ждать его в гости?

От нервов Дэнни скрипнул зубами. Хани удивленно слушала их разговор.

— Боюсь, что это невозможно. Даже если бы он и явил такое желание. — Дэнни запнулся, поймав ледяной взгляд легенды, и тут же уточнил: — Сильва теперь ходит под Йельсом.

Джеки провел ладонью по новенькому квинсу, сдул пыль, посмотрел в перекрестье прицела. Ответил не сразу:

— Хм. С чего бы?

— Ребята видели его несколько дней назад. — Недель, Дэнни! Если и врать, то скромнее. — Все время носит перчатки, как клеймо прячет. Ночует возле штаба Конрада и его прихвостней. А недавно отловил несколько воробьев.

Джеки обернулся. Под его усами и бородой не различить чувства.

— Слабо верится, Дэнни. — Он открыл новый ящик: крышка отъехала в сторону с грохотом. — Вик бы никогда не стал пресмыкаться перед ловчими.

— Люди меняются, — как Дэнни ни старался, в голосе проскочила злость. — Сначала он венчается против воли старших, потом отходит от дел, пропадает в Кивее. А следом — падает, как снег на голову, находит меня, да требует встречи с легендой? Пахнет облавой.

— А вот это в его стиле, — кивнул Джеки да помолчал. Потом нахмурил брови, посмотрел в глаза. — И ты говоришь мне об этом только сейчас?

Дэнни застыл, вобрав побольше воздуха в грудь. Его дело правое. Он старался для всех. Раскусил подлеца, уберег стаю, помог общему делу.

— Да. Перебежчику я сказал, что передам весточку и организую встречу. Обманул. Решил, что Сильва хочет сыграть на… — он замялся, подбирая верное слово. Семейные узы? Сильва угодил к ним не по крови. Старая дружба? Друзья не пропадают на годы. А сказать про фаворитизм — как в лицо плюнуть, и себе, и Джеки. Слова нашлись не сразу: — Сыграть на вашей общей истории.

— Как вывернулся, Дэнни. Изящно, — похвалил Страйд. — Думаешь, Вик обхитрил бы меня, подставил? Так я стал плох, а, Хани?

Та встрепенулась, замотала головой. Дэнни объяснился:

— Он мог привести за собой…

Легенда говорил дальше:

— В следующий раз я хочу знать об этом сразу же. И, Дэнни… — Джеки выдержал паузу. Ту, от которой волосы на загривке дыбом встают. — Ты поведешь первую стаю к ратуше.

Хани распахнула глаза и посмотрела на него, кажется, в самом подлинном уважении. Дэнни кивнул. Не столь важно, согласен он с тем, что придется сделать, трусит ли или считает, что Хани там не место. Если легенда говорит быть старшим, значит, так и будет. Дэнни ошибается слишком часто, чтобы перечить такому человеку.

Он и так осмелился послать Сильву ко всем чертям, прикрывшись именем легенды.

— Мне нужен тот, кто интересы дела ставит превыше своих, — пояснил Джеки. Будто заметил тень на лице Дэнни.

— Я счастлив сделать все, что по силам. — Один взгляд для легенды, второй — для самой изящной птицы под небом. — Надеюсь, я не отнял много времени. Увидимся на крышах.

И Дэнни ушел, пока не раскраснелись уши.

Ведь он мог и спросить лишнее. О том, что легенда решил избавиться от него, подставить под ружья жандармов. Все из-за перебежчика, который приходился ему вторым сыном. Сыном по выбору, не от жены или любовницы.

Дэнни всегда мечтал им стать.

***

Вечером

По пробуждению Виктор явил свою фарфоровую морду только единожды, и то, слава небу, ненадолго. Ульрика вовсе не объявилась, и Рони уже предвкушал замечательный день, проведенный с пользой. Заблуждался. Его приставили к кабану, что, вестимо, куда хуже стрельбища.

По крайней мере, так казалось первый час. С Рьяными ему повидаться воспретили, из теплого штаба погнали на улицу, оставив три минуты для поиска верхней одежды в размер. Нужно ли уточнять, что с этим Рони никак бы не справился: его куртка легкая, лишь для вылазок годится. Под размеренные прогулки надевают шерстяное пальто или что-то с подкладом — на крышах в таком запутаешься, руки не согнешь. Пришлось схватить потертый и прохудившийся китель, кому-то принадлежавший со времен призыва.

Вместо двора свинорылый увел его аж на Мытую площадь, поближе к реке. Если у Виктора с кабаном и шла затяжная война, то мерз из-за нее отчего-то Рони. Подпрыгивая на месте, суетливо вышагивая вдоль и поперек улиц, притираясь к парадным торговых зданий и к мелким лавочкам, воробей хотел — подумать только! — вернуться в штаб врага. И смурной лик Виктора казался избавлением — было с чем сравнить.

А Хорас неторопливо спускал жалование. Выглядывая из окон, оборачиваясь в его сторону, кабан проверял послушание: не ушел ли из-под носа? А как видел, что здоровье стаи пленнику дороже мерзнущих ног, расплывался в преотвратном оскале.

«Чтоб это тебе последней улыбкой стало», — хмурился Рони в ответ. Чужие монетки, оставленные по неосторожности в кармане, почти не радовали.

Кабан умело совмещал служебный уклонизм с деловым видом. Как под небом, так и на земле. Он таскал воробья следом, прибирая к рукам какую-то мелочевку. Через полтора часа, когда Рони готов был если не убить, так хотя бы сильно покалечить надзирателя, тот допустил оплошность. Оставил воробья без надзора, усадив на голую скамью при застывшем фонтане.

— Я скоро. Ты, это… ну, гляди у меня!

Рони кивнул: и так нагляделся уже, еще пару часов посмотрит, если не околеет. Ясное дело любому, что скорость — точно не поросячий талант.

Зато через пару минут обнаружилась и светлая сторона дела. Хораса не было достаточно долго, чтобы в голову закрались полезные мыслишки. Им поспособствовал звон чужих монет в кармане.

— Не спеши, не то надорвешься, — буркнул Рони свинорылому через две стены и четверть площади.

Он приподнялся с насиженного места, отложив страдания по поводу остывших пальцев на ногах, и двинулся к лавочникам по правую руку. Кабан не возвращался, точно сгинул в магазине — или услышал совет.

Сувениров в Гэтшире почти не продавали — и кому из заезжих сдалось это гиблое место? Зато с теми, кто уж намертво застрял в городе, торговали открытками и конвертами. Благо, стоила бумага вовсе не дорого, а почиркать перьевой ручкой давали бесплатно. Почерк у Рони корявый, вечно в спешке — здесь же он выводил слова с особым трепетом. Первый лист — для сводницы. Жанет все пойме, да поможет, стаей не рискуя: окажется вся информация в нужных руках. Пусть жандармы с коршунами друг друга изведут.

Рони перечислил обвинения, что им предъявили, да подробности уговора. Уточнил адрес (мало ли, где еще коршуновых штабов понастроили!). Снаряд чиновничьего гнева обязан прилететь именно туда: за шиворот Виктору и всей его своре. Предвкушая расправу, Рони хмыкнул. Подавил самодовольный смешок: веселиться, строить козни коршунам да крепко спать — все по расписанию. Бегло перечитав свой донос, он воровато оглянулся: не видно кабана, и славно.

Конец ознакомительного фрагмента.