Обратная сторона личной свободы

Лариса Кондрашова

Людмила всегда стремилась быть самостоятельной, независимой, и поначалу ей это действительно удавалось. Но однажды она попала в очень нехорошую историю, ей на самом деле грозила опасность, и ко всему прочему примешивалась еще и горечь разочарования в любимом. И вот тут то, когда ей понадобилась настоящая поддержка, Людмила поняла, что помочь ей могут только родные – мать, отец, которого она никогда не видела, отчим, считавший ее родной дочерью. И стоило ей осознать, что семья – это и есть главное для каждого человека, как все встало на свои места. И самое главное – она задумалась: действительно ли возлюбленный ее предал или произошло чудовищное недоразумение?

Глава пятая

В общем, познакомилась Людмила с Димкой как раз в такую пору, когда была зла на весь свет и не ждала для себя от него ничего хорошего.

Она не знала, что будет делать дальше. Как сказала бы ее бывшая учительница литературы, Тимошина не поставила перед собой цель, не стремилась чего-то достигнуть, в общем, плыла по течению, куда вынесет.

Но с другой стороны, чувствовать себя одинокой в восемнадцать лет… Вот именно, месяц назад ей исполнилось восемнадцать.

Когда она жила у бабушки Аллы Леонидовны, в этот день ей всегда звонила мама, а потом трубку брал отец… в смысле отчим. И они оба, эти притворщики, желали ей всего самого лучшего…

Обидеться-то на своих родственников Людмила обиделась, но на почту пошла, к окошку «До востребования». Из Тюмени ей прислали музыкальную открытку с ее любимой песней и перевод на пять тысяч рублей с припиской: «Дорогая доченька! Купи себе то, что ты хочешь, — это наш с папой тебе подарок».

«Грехи замаливают!» — пробурчала про себя Люда, но деньги получила.

Перед днем рождения в училище раза три приходила Алла Леонидовна. Видимо, чтобы увидеть внучку и каким-то образом заманить ее обратно. Но Людмила благополучно ускользала от бабкиной облавы. Тем более что старшекурсники, осведомленные о том, что Тимку — от фамилии Тимошина — ищет ее злобная бабка, предупреждали заранее и даже прятали.

Девчонка из-за старой крысы вынуждена жить на квартире, за которую отдает почти все, что зарабатывает, и у той еще хватает совести приходить и внучку свою разыскивать!

Людмила позвала своих однокурсников в кафе, и они просто суперски отметили ее день рождения. «Фармацевты» скинулись и купили ей плейер и даже сбросили ей на «флешку» пару дисков известных ансамблей. Так что она теперь ездит в транспорте и слушает музыкальные приветы товарищей.

— Слушать тебе не переслушать! — сказала Тамара.

А что, классный подарок. Сама она себе вряд ли такой бы купила. По крайней мере в ближайшее время.

Итак, родители как ни в чем не бывало продолжают о ней заботиться. Она уже приготовилась к тому, чтобы самой себя обеспечивать, и теперь стояла на распутье. Не брать от предков деньги или брать? Не брать — глупо. Пусть они хоть чем-то отвечают за свое равнодушие к ней. Хоть деньгами!

Обо всем этом Люда и рассказала Димке на первом свидании. Как и в каких словах бабка сообщила ей о том, что отец Людмиле вовсе не отец, и так далее. Словно нарочно на ссору нарывалась. Словно ждала, что Людмила соберет сумку и уйдет.

— Чего только люди не делают, чтобы завладеть чужим добром, — сказал Димка. — Впрочем, я могу и ошибаться…

— Имеешь в виду квартиру? — удивилась она, потому что сама в таком контексте поступок Аллы Леонидовны не рассматривала, а только недоумевала: чего ей вздумалось внучку провоцировать?

— А с другой стороны, может, мне бабке спасибо сказать? Если бы не она, вышла бы я замуж за Переверзева и тебя не встретила.

Скорее, с ее стороны это было кокетство. Для того чтобы серьезно относиться к их встрече, нужно было бы хоть немного побольше узнать друг о друге. Но Димка воспринял ее замечание на удивление серьезно.

— Спасибо, Милочка!

Они сидели в кафе и пили молочный коктейль, а после слов Люды Димка поцеловал ей руку.

Как выяснилось почти с первых минут их узнавания на том, первом, свидании, Димка тоже считал свою судьбу не слишком счастливой.

Во-первых, его выгнали с третьего курса института. Тут, правда, он честно признался, что виноват в этом сам. Они с ребятами хорошо покуролесили на день ВДВ — у них на курсе учились двое десантников, которые увлекли за собой остальных студентов.

При служебном расследовании десантники, что называется, пали декану в ноги, и он их простил. С последним предупреждением. И даже потом вроде защищал. Но говорил остальным, в армии не служившим: «То, что ребята отметили этот день, — понятно. Их праздник. Они его заработали. А вы? Вас почему я должен прощать?»

Родители стали трамбовать Димку, чтобы он попросил прощения у декана…

— Представляешь, как в детском саду. Пойди попроси прощения у воспитательницы за то, что разбил окно… А когда я отказался, отец через своих знакомых таки сам вышел на декана. Пошел к нему на прием. Стал говорить — прикинь, я об этом ни сном ни духом не знал, — будто я раскаялся и теперь ни за что не позволю себе ничего подобного… — Тут Димка несколько замялся и сообщил Людмиле: — Может, потом как-нибудь я расскажу, что мы с парнями ухохмили… Так вот декан говорит: «Что-то мне не верится, будто такой возмутитель спокойствия, как Князев, вдруг возьмет и угомонится. Вот пусть придет и сам мне об этом скажет!» Отец прискакал домой и давай от меня требовать: иди да иди, покайся, и тебя возьмут обратно! Я говорю: а как же мои друзья Санька и Мишка? А у них, заявляет мне папочка, свои родители есть, пусть они о своих детях и заботятся. Получается, я должен был их кинуть, потому что у меня папахен — человек богатый, а они, значит, пусть страдают за все без меня… Как ты думаешь, что я сделал?

— Отказался? — напрашивался логичный вывод.

— Отказался, не то слово, я пошел в военкомат и выразил желание служить в армии. Ну, меня без промедления и упекли сюда. Хотя…

Он задумался.

— Подозреваю, что в последний момент отец все же вмешался, и меня оставили служить в родном городе, а не отправили куда-нибудь в горячую точку. Это и есть во-вторых.

— А у нас такие еще есть? — удивилась она.

— Наверняка есть! — уверенно произнес Димка. — Иначе, почему родителям пацанов, которые служат в армии, до сих пор приходят похоронки?

— А ты на увольнение домой ходишь? — спросила Людмила.

— Не хожу, — признался он, отводя взгляд.

— Что же, ты слоняешься по своему родному городу и ни разу не пришел домой? — не поверила она.

— Ни разу. Если хочешь знать, сегодня моя первая увольнительная за последние полгода. Так что я вовсе не слонялся, как ты говоришь. При том, что я уже старослужащий, и мог бы иметь совсем другие условия службы, если бы хвост не поднимал. Не люблю, когда меня гнобят. Что же это, делать вид, будто я всем доволен? И закрывать глаза на несправедливость.

— Когда я такими словами изъясняюсь, моя бабушка ехидничает, что я идеалистка. Значит, мы с тобой два идеалиста. Видишь, ты ухитрился даже «дедом» ходить в отверженных. А мне рассказывали ребята, которые служили в армии — тут имелся в виду некий человек по кличке Рыжий, — что старослужащие даже на зарядку ходят в домашних тапочках!

— Знаешь, Милочка, меня это противостояние даже развлекало. До сих пор я делал все для того, чтобы меня в увольнения не отпускали. Такой вот мазохист.

Он отодвинул стул, подавая Людмиле руку — она допила свой коктейль, — и распахнул перед ней двери кафе, после чего молодые люди вышли в теплый, понемногу остывающий вечер и медленно пошли по улице, продолжая разговаривать.

— Послушай, но если ты не ходишь в увольнительные, то как же на это смотрят твои родители?

Он замялся.

— Мама, конечно, переживает. Приходила на днях. Говорит: «Сыночек, как ты похудел!» — Он кого-то передразнил женским голосом.

— Но мама-то в чем виновата?

— Понятно, ни в чем. Это я просто вредничаю. Таким вот образом злюсь на весь свет, а родителям достается.

— Вот и я тоже.

— Значит, мы с тобой споемся? — Глаза его смеялись.

— Споемся! — Она улыбнулась. — Знаешь, у меня никогда еще такого не было… Я считала, что между мужчиной и женщиной не может быть единодушия.

— Потому что ты пока еще не женщина, а просто маленькая девчонка.

— Мне, между прочим, уже исполнилось восемнадцать.

— Да, ты просто старуха!

Они расхохотались.

— Как ты считаешь, военная форма мне идет?

— По-моему, не очень.

Он взял ее за руку и спросил без перехода:

— А когда ты мне отдашься?

Людмила остолбенела. Его слова показались Людмиле такими оскорбительными, что она выдернула руку из его руки и зашагала в обратном направлении.

«В последнее время я только и делаю, что от кого-нибудь убегаю!» — тяжело вздохнула она и тут же споткнулась, потому что Дмитрий с разбегу схватил ее за плечи и, чуть запыхавшись, произнес:

— Ну ты и горячая! Прямо кипяток. Прости меня, а? Я ведь нарочно сказал гадость, чтобы взглянуть на твою реакцию. Думал, драться будешь или посмеешься вместе со мной, а ты повернулась и пошла… Вообще-то я сказал бы, что больше не буду, но это будет неправдой. На самом деле я люблю прикалываться.

— Прикалывайся над кем-нибудь другим. Есть девчонки, которые любят безбашенных парней.

— А ты, значит, не любишь?

— А я нет. С такими приколистами, может, и весело, но ненадежно!

— А ты хочешь найти надежность?

Он притворился изумленным, а сам опять наблюдал за ней, вроде на нее и не глядя.

— А ты не хочешь?

Она подхватила это его «а», с которого он теперь начинал каждое предложение.

— Милочка, — протянул он, — давай не будем фигней заниматься. Это как на канате балансировать. Чуть в сторону больше положенного возьмешь, сразу и свалишься. Мы с тобой толком и не познакомились. Пойдем еще в какую-нибудь кафешку? У меня осталось триста рублей.

Людмила посмотрела на него: неужели не шутит? Куда можно пойти с тремястами рублями?

— В «Пиццу-хат», — ответил он на ее вопрос. — Мы возьмем полпорции пиццы, сок, и еще на какой-нибудь салатик останется. Ты не думай, я не всегда такой бедный. Я даже могу быть очень богатым. Тут один хмырь предлагает купить у меня картину. Он считает, что я пишу в его манере. Хотя на самом деле эта моя манера, может, схожая с манерой Игоря Трофимова, которого я очень люблю. — И пояснил для нее: — Игорь Трофимов — московский художник. Талантище! Точнее сказать, даже российский художник, потому что его знают все, от Москвы до самых до окраин.

— А зачем хмырю картина в его манере?

— Чтобы выдать ее за свою. И продать раз в десять дороже.

— А почему ты не продашь ее раз в десять дороже?

— Глупая девчонка, — сказал он с неожиданной нежностью. — Дмитрий Князев — это кто? Пока никто. А Велемир Ковригин — модный художник. По-моему, самый обычный подражатель! Но держит нос по ветру. Даже картины подписывает похоже на подпись Трофимова, но при этом так, чтобы никто не придрался…

— Судя по твоему снисходительному тону, ты и сам собираешься стать модным художником?

— По крайней мере, выйдя за меня замуж, ты не прогадаешь. У тебя будет все, о чем только может мечтать женщина.

Странно, что эти его речи вовсе не показались Людмиле хвастливыми. При том, что она увидела его впервые с лопатой в руке, копающим самую обычную траншею.

Что-то было в Димке такое, чего не было в ее бывших парнях. Ни в Переверзеве, ни даже в Рыжем, который до сего времени стоял далеко в стороне от ребят, с которыми она встречалась в своем училище или знакомилась на дискотеке.

Он был другой. Когда Люда общалась с Димкой, ей отчего-то вспоминалось детство, самые светлые его картины. Например, как она ездила в пионерский лагерь на берегу Черного моря. Или ловила с отцом рыбу на тихой речке в деревне Коркино, где жила мама ее отца… Отчима!

Она, как и родители, тоже никогда не рассказывала Людмиле, что та не ее родная внучка.

Правда, бабушка была строга, называла ее Людмилой, но до сих пор помнились ее руки, когда она заплетала внучке косу или укрывала одеялом в прохладные ночи начала лета…

Людмила думала о Димке как-то объемно, что ли. Ей было хорошо с ним и уютно. Если на то пошло, он даже спас ее от полного разочарования в жизни и близких людях.

Вначале ей стыдно было рассказывать ему, почему она ушла от бабки. А потом, подбадриваемая его вниманием, она потихоньку все и рассказала.

— Рано или поздно ты все равно бы об этом узнала. А не говорили тебе до срока потому, что ты еще маленькая была. Какую цель преследовала твоя бабушка, я не знаю, но ты на нее особо не злись. Просто она, похоже, не слишком деликатная женщина. Считает, что лучшее лечение — это шок!.. Шучу, конечно, но кто обещал, что все наши близкие непременно должны быть людьми без недостатков, честные и правильные? Вот увидишь, еще немного времени пройдет, и ты их простишь. Всех. Сейчас пока не можешь? Ну и не надо. Не торопись, говорят, время — лучший доктор.

Они куда-то шли — Димка вел ее в свою любимую кафешку и рассказывал, что у него есть свое жилье, он не какой-нибудь там бездомный солдат, и когда она квартиру увидит, поймет, что им будет, где жить, так что со свадьбой можно и не тянуть. Правда, Люда принимала его слова о свадьбе как шутку. Не станет же человек говорить об этом всерьез при второй встрече!

Недаром она удивлялась, что он не ходит домой, к родителям. Зачем, если у него есть своя квартирка в старом фонде, «сталинская», с высокими, три с половиной метра, потолками, с огромной комнатой, в которой имелась отделенная пологом кровать.

Димка рассказывал о квартире с удовольствием, так что даже Люда захотела в ней побывать.

— А откуда у тебя появилась квартира? Ты на нее заработал?

— Дядька мне ее оставил, когда в Америку сваливал, — ответил он на ее вопрос. — У него на хвосте уголовка висела, так что не до недвижимости было.

— Значит, твой дядя — бандит?

— Что-то вроде этого. Но в Америке он уважаемый бизнесмен, а у них с законом строго…

Какой-то Димка все же странный. У него свои понятия о честности и порядочности, а Люда воспитывалась в семье, где такие понятия были четко ограничены: бандит так бандит, его следовало стыдиться, а не рассказывать о нем первому встречному, ничуть не стесняясь.

Впрочем, от этих своих мыслей Людмила отмахнулась: в конце концов, не с дядей же она дружит.

— Ты же, наверное, коммуналку не платишь? Вот отберут ее у тебя…

— Не отберут. Моя сестра обещала, что будет платить в счет своего долга. Ну и, понятное дело, ежели надо будет хахаля своего привести.

Сказал и смутился: получалось, что не так уж он материально независим, как хотел бы представить. Но и она вовсе не мечтала встречаться с кем-то, кто не знал материальных проблем. Не ставила перед собой такую задачу. Собственно, она сама «поставилась». Главное, чтобы он был ее человеком. С кем легко, кто свой. А деньги…

Люда не понимала, почему некоторые девчонки говорят все время о деньгах. Их же можно заработать! Просто пока у нее не было особых желаний. Например, она не хотела норковую шубу или сверхдорогие фирменные джинсы, а на то, чтобы сходить в кино или поесть в кафе мороженое, деньги она зарабатывала. И чего уж там, родители ей присылали.

Наверное, потому она и сказала:

— Послушай, Димка, зачем нам с тобой себе во всем отказывать? Давай лучше сложимся. Твои триста и мои пятьсот.

И не договорила, потому что гримаса исказила его лицо.

— Милочка, я тебя очень прошу, никогда больше так не говори!

— Как? — глядя на него, испугалась она, потому что не сразу сообразила.

— Мы с тобой не два парня, у которых деньги поровну, а мужчина и женщина, пусть молодые. По крайней мере я хочу быть мужчиной в твоих глазах. Ты не можешь потерпеть?

— Пока ты разбогатеешь, — подхватила она. — Ну, если ты такой щепетильный.

— Вот именно, ты нашла правильное слово: щепетильный. Мне не все равно, какого мнения будет обо мне любимая женщина.

— Прямо сразу и любимая, — завредничала она. — Ты второй раз меня видишь.

— Но надеюсь, не последний?

Он проводил ее к дому Тамары, где она опять временно жила, но не стал ничего спрашивать, что это за квартира и нельзя ли в ней получить чашку кофе, а просто попрощался и сказал:

— А как ты смотришь на то, чтобы опять прийти ко мне на свидание?

— Положительно, — улыбнулась она.

Димка опять поцеловал ей руку и восторженно заявил:

— Я тебя просто обожаю!