Последняя ночь колдуна

Лана Синявская, 2008

Даже среди бела дня, при большом скоплении людей Глаша безумно боялась своего деда. Девушка узнала о его существовании совсем недавно от адвоката, приехала в деревню и выяснила: она – внучка колдуна! Старик сказал, что завтра умрет, и взял с Глаши обещание положить в его гроб лаковую шкатулку с древним свитком, строго-настрого запретив читать его. И предсказание сбылось! Девушка выполнила просьбу колдуна, еще не зная, что очень скоро снова увидит свиток – кто-то рискнул раскопать могилу, чтобы заполучить древний артефакт…

Глава 2

— Ты должна ее уволить, — Валя резко пододвинула свой стул, царапнув пол металлическими ножками.

— Не могу, — Глаша улыбкой попыталась подсластить свой отказ.

Валя глубоко вздохнула и принялась выкладывать из пакета свои запасы: бутерброды с ветчиной, картофельные чипсы и небольшой, по ее понятиям, вафельный тортик. Глаша смутилась, вспомнив, что сегодня ничего не принесла к общему столу.

— Ешь, — придвинула к ней бутерброд Валя.

— Спасибо, что-то не хочется, — соврала Глаша.

— А я говорю — ешь. — Валя с хрустом разорвала пакет с чипсами и высыпала их на пластиковую одноразовую тарелку.

Вкусно запахло жареным картофелем. Глаша сглотнула слюну и постаралась смотреть в другую сторону. «Девчонки подумают, что я настоящая свинья, — пришло ей в голову. — Лучше уж немного поголодаю».

— Глафира, хватит ломаться. Жуй давай! — Валентина нахмурила светлые брови. — А то будешь, как Динка.

— Это ты о чем? — насторожилась та.

— Все о том же, — хмыкнула Валя. — Ты такая же худющая.

Динка в шутку замахнулась на Валю, которая осталась невозмутимой.

У каждой из них имелись свои слабости, но они были уже настолько близки, что над этими слабостями позволялось шутить. На Вальку вообще невозможно было обидеться. Внешне суровая, она была добрейшим существом, и девчонки это прекрасно знали.

— Валя права, тебе, наверное, стоит расстаться с Нелей, — вздохнула Дина немного погодя.

Глаша хотела ответить, но сначала ей пришлось дожевать только что откушенный кусок бутерброда.

— Знаю, знаю, ты не можешь, — ответила за нее Валя язвительным тоном. — Ну и дура. Тебе на голову сели, а ты и рада.

— Ну почему сели? Неля очень обязательная. Я ее давно…

— Ты ее давно знаешь, — закончила Валя с усмешкой. — Ни черта ты не знаешь. Динка, скажи ей наконец.

Валя требовательно обернулась к Дине. Та пожала плечами.

— А что говорить? Снюхалась твоя Неля с Мулей. Но ты и сама это знаешь.

— Знаю. Наверное, Муля ей чем-то нравится.

— Ну ты и клуша! — Валя возмутилась всерьез. — Чем может нравиться эта тварь, а?

— Ты не права, — вмешалась Дина. — Муля, когда захочет, умеет влезть человеку в душу.

— Это да! Это она умеет. Только не забывай, что наша крыса ничего не делает просто так. Если она тебе улыбается и льет в уши конфитюр — жди подлянки.

— Неля сама должна решать… — заикнулась было Глаша.

— Да насрать мне на твою Нелю! — заорала Валя. — Они на пару тебя обворовывают! Без тебя Муля в твоем отделе хозяйничает. Сколько раз клиентов выпроваживала: то магазин закрывается, то ляпнет какую-нибудь гадость по поводу одежды, то еще что.

— Действительно, — кивнула Дина. — Муля постоянно говорит гадости про твой товар. И Неля сама должна была бы пресечь это безобразие.

— Видимо, Неле не нравятся наши вещи, — грустно предположила Глафира.

— Хм, не нравятся! А что она вообще понимает в одежде? Ты глянь на нее — зимой и летом одним цветом, и все цвета — с китайского рынка, — съязвила Валя.

— Дело не в этом, — досадливо поморщилась Дина. — Нравится — не нравится, это все философия. Если она продавец, то ее задача — объяснить клиенту, почему ему необходимо купить этот конфетный фантик за миллион долларов. Нужно любить свой товар, даже если это трудно. А твоей Неле легко, у тебя тряпки — загляденье!

— И она умудряется ни черта не продать. — Валя сердито фыркнула. — Заметь, как Глашка сама выходит — есть выручка, как Неля стоит — сплошные нули. Да вот хоть сегодня!

— Может, ей Муля мешает? — робко высказалась Глаша.

— И что? Ей Муля, что ли, зарплату платит? — нахмурилась Дина.

— Да нет, конечно.

— Вот именно, что нет, а Нелька у нее на побегушках: подай-принеси, покарауль прилавок… Она и рада стараться, отдел бросит и бегом к Муле. Тьфу, смотреть противно. — Валя сунула в рот горсть чипсов и так остервенело стала перемалывать их зубами, будто это были Мулины косточки. Глаша растерянно повернулась к Дине, но та отвела глаза со вздохом.

— Валя правду говорит. Неля как загипнотизированная. И ведь взрослая женщина, а повелась на такую дешевку.

— Ты еще про пироги расскажи! — вставила Валя.

— Какие пироги?

— Да обычные. — Дина снова вздохнула. — Неля каждую неделю дома пирог печет с мясом и Муле приносит.

— А зачем? — Глаша растерялась. Ничего подобного по отношению к ней самой Неля никогда не делала, хотя действительно умела печь великолепно — Глаша как-то раз пробовала ее выпечку на одной из корпоративных вечеринок.

— Зачем? — переспросила Валя мрачно. — А хрен ее знает. От большой любви, наверное.

Глаша кивнула понимающе, в ее глазах стояли слезы.

— За что? — прошептала она еле слышно.

— Ну, знаешь ли… — Короткая светлая челка Вали воинственно встопорщилась.

— Валя, хватит. Оставь ее в покое! — решительно сказала Дина и за спиной Глаши показала Вале кулак. Валя насупилась.

— Ой, Глаша, — встрепенулась Дина, — ты ж сегодня дежурная!

Глаша застонала. Этого еще не хватало. Дежурство выпадало всем арендаторам по очереди раз в месяц. И сегодня была Глашина очередь.

— Ну надо же! А я Славку попросила за мной к семи подъехать. Он злиться будет, ждать не любит, — сокрушенно покачала она головой.

— Подождет, ничего ему не сделается, — фыркнула Валя. — На твои деньги живет, так может и потерпеть лишние полчаса.

Глаша, торопливо запихнув в рот остатки бутерброда, умчалась ко входу в магазин. Время подходило к семи вечера, и в обязанности дежурного входило не впускать внутрь припозднившихся покупателей.

Сегодня покупатели попались на редкость упорные, и Глаше пришлось проторчать возле дверей лишние двадцать минут. Мимо нее пробегали продавцы других отделов, бросая на ходу «пока». Это коротенькое слово имело массу оттенков — от искренне дружелюбного до холодно-официального. Дружелюбных «пока» было больше. Глашу в магазине любили.

К тому моменту, когда Глаша наконец освободилась, на улице уже смеркалось. День выдался хмурый, по-настоящему осенний. Небо словно обложили грязной ватой, моросил дождь. Глаша не очень огорчилась из-за плохой погоды. Ей нужно лишь добежать до машины, и она окажется в теплом и сухом салоне. Помня о том, что Славику пришлось ждать ее дольше, чем предполагалось, она так торопилась, что даже забыла поменять туфли. Лодочки на каблуке она носила на работе, для улицы у нее были устойчивые полусапожки на плоской подошве.

Быстро идя по асфальту, Глаша оступилась и угодила в лужу. Одна туфля мгновенно намокла, на тонкой замше проступило некрасивое пятно. Глаша поморщилась, но не остановилась. Щурясь, она вглядывалась в ряды машин на стоянке, вытискивая бежевую «девятку» Славика. Бежевых машин было несколько. Глаша добежала до одной, но вблизи обнаружила совершенно другой номер. Вторая оказалась вообще «восьмеркой». Наконец девушка добралась-таки до своей машины. Зонта у нее не было, так как с утра на небе вовсю сияло солнце, и теперь волосы ее намокли и некрасиво облепили голову, тушь наверняка потекла, с кончика носа капала вода.

Возле машины Глашу поджидал сюрприз. Когда она дернула за ручку, машина оказалась запертой и противно квакнула, намекая на включенную сигнализацию. Девушка растерянно покрутила головой в поисках мужа.

Лучше бы она этого не делала. Его фигуру она разглядела под навесом возле магазина, но долго не могла поверить, что это он. Разве может на шее у ее благопристойного Славика висеть какая-то посторонняя девица в кожаных малиновых брючках и красном кокетливом берете? Но девица была. Причем одними объятиями дело не ограничилось. Прежде чем помахать ему рукой на прощание, она чмокнула в щеку благоверного Глаши ярко-красными хищными губами.

И Глаша и Славик провожали девицу глазами до тех пор, пока она не скользнула в маленькую алую машинку, припаркованную неподалеку, только выражение их глаз было диаметрально противоположным.

Забыв про дождь, Глаша никак не могла прийти в себя от только что увиденного. Стерев ладонью воду с лица, она машинально прикусила пальцы, ощутив во рту странный вкус дождевых капель. Они почему-то были солеными и слегка отдавали хлоркой.

Славик возник рядом, когда она совсем забыла о нем, погруженная в собственные мысли. Услышав его хмурое «привет», она вздрогнула. Неловко попятившись, она чуть было не споткнулась о толстую ветку, взмахнула руками и, чтобы не упасть, ухватилась за лацкан его плаща. Легкое презрение, на мгновение проскользнувшее в его взгляде, было столь очевидно, что Глаша внутренне содрогнулась. Она вдруг почувствовала, что он едва сдерживается, чтобы не отцепить ее пальцы от своей одежды. Она знала, что он этого не сделает, но ей от этого было не легче.

— Ну, что стоишь? Давай в машину, — проговорил он нетерпеливо. — И так столько ждать пришлось.

Глаша нервно хихикнула. Славик недоуменно вскинул бровь.

— Тебе весело? — хмыкнул он.

— А тебе?

Глаша склонила голову набок и посмотрела ему в глаза. В них плескалось жидкое равнодушие, слегка разбавленное раздражением. Славик пожал плечами, не собираясь отвечать на глупые вопросы.

— Ты чего опять кислая? — спросил он, доставая из кармана брелок сигнализации после того, как Глаша выпустила наконец его лацкан.

— Опять? А я что, часто бываю кислая? — спросила Глаша с искренним интересом. Он что-то уловил в ее тоне и быстро обернулся, взглянув ей в лицо. Лицо ухмылялось с таким выражением, которое могло бы напугать даже зеркало. Славик вздрогнул.

— Что это тебя сегодня на разборки потянуло? — Его голос звучал угрюмо, но где-то в самой его глубине таилось беспокойство.

А Глаша, напротив, внезапно успокоилась. К ней вернулась способность думать.

Она поняла, что все кончилось, внезапно, сразу. Их брак с самого начала был никому не нужным, всего лишь жалкая ширма для ее комплексов. И все же, все же… Сначала Неля — близкий, хорошо знакомый человек, почти подруга. Теперь вот Славик, чье общение с миром было стабильно, как расписание немецкой пригородной электрички. Слишком много для одного дня. Слишком жестоко потерять в один день всех, к кому ты был привязан долгие годы. И почувствовать себя преданной и никому не нужной тоже жестоко. Но такова жизнь. Так всегда говорила ее бабушка. Еще она утверждала, что человек рожден не для радостей, его удел — страдание во имя искупления грехов. А что делать, если у тебя нет грехов? Во имя чего она переживает сейчас все эти муки и унижения? Или во всем виновата ее мать? Может ли такое быть, чтобы дочери выпала доля платить по счетам матери? Мама стремилась жить на виду, делая свою жизнь одним бесконечным праздником, полным веселья, музыки, поклонников. Она так много веселилась, так ярко блистала, что на долю ее дочери остались лишь серые будни.

Нет! Глаша тряхнула головой так яростно, что с ее волос полетели брызги. Она не должна так думать о матери. Вот это и есть грех — предательство. Пусть ее сегодня дважды предали, пусть будут предавать и в дальнейшем, она это вытерпит как-нибудь. Вытерпит, но сама никого не предаст.

— Заснула ты, что ли? — донесся до нее, как сквозь вату, раздраженный голос мужа. — Садись в машину, холодно!

Глафира недоуменно посмотрела на него, словно не узнавая.

— Я не поеду, — выдохнула она и сразу почувствовала облегчение. Сказать это оказалось так просто.

— Как это? Ты что, спятила?

— Нет. Я не поеду с тобой домой. И ты не поедешь. Мы больше не будем жить вместе.

— С каких это пор?

— С этой минуты.

— Да ты что такое говоришь? Какая муха тебя укусила? — Славик наконец сообразил, что происходит что-то серьезное. Сложить в уме два и два было несложно. — Ты что, шпионила за мной? — прошипел он, хищно щурясь. Глаша впервые увидела, каким злым и неприятным может быть его всегда спокойное лицо. Нос заострился, губы сжались в узкую полоску, глаза угрожающе поблескивали.

— Я не шпионила! Впрочем, ты особенно и не таился, — пожала она плечами, пытаясь сглотнуть колючий комок, который застрял в горле и мешал ей дышать.

— Так ты видела? Ну что ж, сама виновата! — воскликнул Славик с неожиданным пафосом. — Нечего совать свой нос куда не надо. Меньше знаешь — крепче спишь. Слыхала?

Глаша удивленно посмотрела на него. Он говорил, высунувшись из машины по пояс, а она продолжала стоять под дождем, но они не обращали на это внимания, как будто каждый занял свою территорию и не собирался переступать невидимую границу.

— В чем я виновата? — тихо спросила Глаша.

— Ты еще спрашиваешь? Посмотри на себя! На кого ты похожа! Лахудра лахудрой! Надо мной все друзья смеются, говорят, что я живу с дохлой курицей!

— И ты нашел себе павлина, — вяло парировала Глаша.

Обидные слова больно ранили Глашу, но она старалась не замечать этой боли. Ей лишь хотелось, чтобы все поскорее закончилось, и тогда она сможет пойти домой, выплакаться, зализать свои раны и подумать, как жить дальше. Только домой она должна попасть одна, она не могла больше терпеть этого человека рядом с собой ни одной лишней минуты. Для этого нужно было потерпеть еще немного, выслушать все оскорбления до конца, а потом забрать у него ключи от квартиры. Ему есть куда пойти: у него есть друзья, мать с отцом, наконец, эта фифа на алой малолитражке, а у нее нет ничего, кроме дома. Ее дом — все, что у нее осталось.

Славик тем временем все больше входил в раж. Его словно прорвало. Он бросал ей в лицо гадости одну за другой, она молча слушала, терпеливо дожидаясь, когда ему надоест поливать ее помоями. Странно. Изменил ей он, а оскорбления получает она. Где справедливость?

Оказалось, что Глаша сама во всем виновата, нечего было носить бабкины вязаные душегрейки. Раздеть ее взглядом не сможет даже сексуальный маньяк, а ее самое вызывающее белье может соперничать в сексуальности разве что с байковой пижамой советских времен. Выяснилось, что он, Славик, тоже человек и он не хочет из-за ее дурацких комплексов лишаться визуального аспекта своей и без того нелегкой сексуальной жизни. Продолжая выкрикивать гадости, Славик яростно захлопнул дверцу, едва не прищемив ей нос. Глаша была раздавлена, однако, вместо того чтобы спасаться бегством с места своего позора, она нагнулась к машине и постучала в стекло костяшками пальцев.

— Верни мне ключи, пожалуйста, — тихо, но твердо попросила она.

Он приоткрыл окно, взгляд его потемнел. Какое-то время он сидел, тупо глядя на нее. Потом, точно вспомнив что-то, сунул руку в карман просторного плаща, достал ключи, демонстративно отстегнул брелок и швырнул связку под ноги Глаше в грязную жижу. Взревел мотор, и машина, обдав Глашу напоследок брызгами, с визгом покрышек по асфальту рванула с места.

Девушка сгорбилась, низко опустила голову и некоторое время стояла, глядя на мутную воду и не решаясь достать из лужи ключи. Затем медленно, как бы через силу, нагнулась, опустила руку в грязь — при этом лицо ее жалко сморщилось — и выудила кольцо, на котором, позвякивая, болтались два ключа: один простой, а другой — длинный с затейливой бородкой. С ключей капала грязная вода. Глаша, неловко держа ключи двумя пальцами, свободной рукой расстегнула сумочку и долго шарила в ней в поисках носового платка. Он обнаружился в боковом кармашке и вид имел не очень свежий. Правда, после того, как она обтерла им ключи, его вообще осталось лишь выбросить. Что Глаша и сделала, как только ей на пути попалась урна.

Уже совсем стемнело, а ей еще предстояло минут двадцать ковылять до остановки троллейбуса. В легких туфлях на шпильках, под дождем по сплошной грязи это путешествие представлялось настоящей пыткой, но отступать было некуда.

Глаша поправила на плече сумочку, вздохнула и сделала первый шаг в новую жизнь.