Свет далёкой звезды

Лана Кузьмина

Совпадение? Случайность? Или судьба? Книга-размышление о жизни и смерти, о том, как трудно порой отпустить близкого человека.Генке было всего шесть лет, когда погибли его родители. Из светлого южного города он был вынужден переехать в Подмосковье к вечно недовольному строгому деду. Только сестра поддерживала одинокого и нелюдимого мальчика. Позднее он открыл в себе способности видеть умерших и общаться с ними. Непосильная ноша для самого обычного человека.

© Лана Кузьмина, 2022

ISBN 978-5-0053-4534-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Мы работаем вместе почти семь лет, с тех самых пор, как Аня устроилась в нашу школу учительницей. Первые годы мы почти не общались. Разница в возрасте больше тридцати лет, да и я не стремлюсь к общению с кем бы то ни было. Молодых коллег я не понимаю, старые раздражают бесконечным брюзжанием по поводу и без. Как же тогда я могу работать в школе с таким-то отношением к людям? Дети — это другое. Чтобы не говорили о падении нравов, жестокости и тупости нынешнего поколения, мне трудно принять на веру эти пустые сплетни. Мои ученики разные: есть среди них и совершенно неуправляемые, с трудом обучаемые и ленивые, но в общей массе они ничем не отличаются от тех школьников, которые жили и десять, и двадцать, и тридцать лет назад. Дети лечат мою душу, успокаивают, несмотря на то, что мой предмет «французский язык» не считается у них важным и увлекательным.

Аня обратила на меня пристальное внимание тогда, когда в школе стало известно о смерти моего сына. Он скончался много лет назад, но я не хотела рассказывать о том, что осталась совсем одна. Не выношу бесконечных расспросов, сплетен, перешёптывания за спиной, формальных, а потому пустых, слов соболезнования. Цену людской молвы я познала ещё в молодости, когда вернулась в отчий дом с грудным сынишкой на руках. Муж навсегда остался лежать на кладбище под Оренбургом — пьяный водитель грузовика не оставил ему шансов. Мои родители жили на окраине Москвы в деревушке, которая в то время ещё не стала частью столицы. Ох, и перемыли же мне косточки деревенские кумушки! Все до одной были убеждены, что ребёнка я нагуляла неизвестно от кого, и погибший муж — всего лишь отговорка беспутной девки.

Молчала я и о том, что моего сына осудили и посадили в тюрьму на долгих шесть лет. Разве получится объяснить, что за решётку он попал по глупости, забравшись на спор в оставленную на зиму дачу, и вытащил оттуда всего лишь пару кастрюль и прочую мало полезную утварь. Он был виноват, не спорю, но наказание не соответствовало содеянному.

Когда коллеги узнали о смерти Севы, по школе пополз мерзкий липкий шёпот. Говорили, что его убили в тюрьме, что он был наркоманом и скололся, что его застрелил при задержании полицейский. Ничего из этого не соответствовало действительности. Но кому какое дело до действительности? Если сделать из умершего монстра, то и говорить, и обсуждать его смерть не так страшно. Смерть перестаёт казаться несправедливой, становясь расплатой за бездарно растраченную жизнь.

У Ани есть одно не очень хорошее качество — она всех защищает, не понимая, что не все могут или хотят принять её защиту. Я-то в ней точно не нуждалась. Тем не менее однажды вечером в учительской она громко стукнула журналом о столешницу и, когда присутствующие замолчали, чётко произнесла:

— Это подло! Подло шептаться за спиной о вещах, о которых понятия не имеешь! Не разобравшись, поливать грязью человека, который уже не может ответить! Вы очень меня разочаровали!

Кто-то нервно засмеялся и упомянул весеннее обострение и ПМС. Кто-то громко фыркнул и сообщил, что не нуждается ни в чьём одобрении. Большинство же не отреагировали никак.

Я стала невольной свидетельницей этого монолога, замешкавшись у двери в учительскую. Зачем? Ну, зачем она подняла эту тему? Шептаться меньше не стали, только объектов сплетен отныне стало два.

То ли из-за собственной изолированности, то ли из-за жалости к одинокой старухе, Аня с того дня стала уделять мне повышенное внимание. Она не упоминала моего сына, не жалела в открытую. Просто стала чаще подходить, разговаривать на отвлечённые темы, поджидать утром у входа в метро, стараться вместе возвращаться домой по вечерам. Но мне не нужна её забота! Её навязчивость надоедала, но вместе с тем я боялась прогонять её. Стоит признать, иногда она умела поднять мне настроение.

Вчера она протянула мне толстую пачку бумаги.

— Мой муж написал книгу, — сказала она. — Мне бы хотелось, чтобы вы прочитали и высказали своё мнение.

— Почему я? Почему не Полякова? Литература — её профиль. Разве что ваш муж писал на французском.

— Вы мудрая женщина, вы оцените душой, а Полякова начнёт расчленять написанное на термины и выдаст профессиональную оценку, которая почти никогда не совпадает с мнением обычных читателей.

Я с сомнением посмотрела на рукопись. «Свет далёкой звезды» — значилось на титульном листе.

— Не люблю фантастики, — попыталась отговориться я.

— Это не фантастика. Просто рассказ о детстве, юности. Размышления о жизни и смерти…

Доморощенный философ, значит. Повезло, нечего сказать!

— Просто попробуйте! — уговаривала Аня. — Пару страниц. Не понравится — вернёте и скажете, что не смогли читать.

Я взяла рукопись. Надо же! Не поленилась распечатать. Думает, я совсем древняя отсталая от жизни старуха, не знающая как подойти к компьютеру. Несмотря на возраст, я предпочитаю читать электронные книги, пользуюсь интернетом и знаю не понаслышке о социальных сетях (в них я пассивный читатель с полупустым профилем).

— Понимаете, — продолжала Аня. — Нужно, чтобы прочитал кто-то третий. Я пристрастна, а муж в свой талант не верит.

Я видела её мужа. Высокий, худой и нескладный, он производил впечатление угрюмого и нелюдимого человека. В тот день встречал жену у школы. Я попыталась быстро распрощаться, но меня остановили: «Вы нам совсем не мешаете!»

— Не вас ли случайно я видела две недели назад в книжном магазине? — поинтересовалась я. — Вы, кажется, книгу издали?

— Случайно меня, — он смутился и почесал нос. — Ерунда… сказки… я не хотел… меня обманули…

Говорил он отрывисто, проглатывая окончания слов. По его манере общения, по нежеланию смотреть в глаза и незнанию, куда спрятать свои руки я решила, что он страдает аутизмом или другим подобным синдромом. Не может же в самом деле взрослый человек так стесняться и зажиматься перед другими людьми! Тем более сказки! Для так и не повзрослевшего внутри человека написание именно сказок не удивительно. Удивительно другое: Аня рассказывала, что её муж работает врачом в детском онкоцентре. Не думаю, что угрюмый вид полезен бедным больным детям, каким бы хорошим специалистом он не был.

— Это его коллеги отправили в издательство рукопись, — пояснила Аня. — И её приняли! Представляете? Это же здорово!

Муж её выглядел не счастливым, а измученным. И вот теперь — мнение! Обязательно моё. Отнесли бы коллегам. Ах, да! Он же стесняется! Глупо. Тем не менее я взяла у Ани рукопись. Пробегу через строчку, а после скажу, что нормально. Я больше, чем уверена, что ничего особенно хорошего я в ней не найду, а плохое говорить не хочется.

Вечером позвонила сестра.

— Зоя! Зоя! — кричала в трубку Валя. — Он женится!

— Кто женится? Твой сын? Давно пора. — Серёже тридцать семь, а Валя никак не может понять, что он уже взрослый.

— В субботу вечером он её приведёт! Наверняка лимита какая-нибудь! Приезжай! Окажешь моральную поддержку!

— Никто уже давно не говорит «лимита», — вздыхаю я. — И потом вы же не в Москве живёте.

— Так в Подмосковье! Кто не сумел в Москве зацепиться, все в Подмосковье лезут! Ну, ты едешь? Я уже всю валерьянку выпила!

Валя известная паникёрша, делающая из малюсенькой проблемы огромную проблемищу. Не удивлюсь, если она «вызвала» к себе и нашу старшую сестру Наташу. Бедный Серёжа! Так он никогда не устроит личную жизнь.

Всё-таки я еду. Сажусь в электричку и уже в вагоне вспоминаю, что так и не выложила из сумки рукопись Аниного мужа, а путь предстоит долгий. Делать нечего! Чтобы убить время, приходится читать.

Начало

Нам кажется, что звёзды были всегда. Что мы рождаемся и умираем под одними и теми же созвездиями. Что небо неизменно. А на самом деле оно мертво. Когда мне было лет восемь, я придумал себе очередную страшилку. Я лежал без сна в кровати и смотрел на небо точнее на одну-единственную звезду, светившую мне в окно. А что если бы все звёзды в мире однажды погасли? — пришло в голову, и я похолодел от ужаса.

— Мы бы просто этого не заметили, — успокоила Таня. Сестра умела спасать меня от приступов паники и глупых выдумок. — Ведь свет от звёзд идёт до нас миллионы лет. Представляешь, звезда погибла, а мы до сих пор её видим!

Я немного успокоился. На мой век хватит. И только многие-многие поколения спустя небо станет угольно-чёрным. Мне внезапно стало жаль своих будущих потомков. А потом вдруг подумал: а что если мы есть то самое последнее звёздное поколение, что если не сегодня-завтра произойдёт катастрофа, что если я живу восемь лет и все эти годы смотрю на мёртвое небо, полное не звёзд, а лишь их рассеянным по вселенной светом.

Таня сказала, что я должен стать философом, раз меня занимают подобные вещи. А я ответил, что любой человек философ, потому что каждый размышляет и задаёт вопросы.

— Как ты думаешь, — спросила тогда сестра, — что остаётся, когда умирает человек? Не может же он просто взять и сгинуть в никуда? Без следа? Словно его и не было?

Я не знал, что ей ответить.

Часто мне снится один и тот же сон. Длинная улица с деревянными домиками, берёзки у дороги. И мы с отцом идём под руку. От него привычно пахнет табаком и мылом, он что-то говорит мне, но я не могу запомнить. Наконец, мы подходим к небольшому домику, украшенному причудливой резьбой. Отец открывает калитку, и мы попадаем в яблоневый сад.

— Смотри, Генка! — говорит он. — Это белый налив. Самый ранний. Потом поспевают мельба и коричневка. После — кислая антоновка, и самый последний — богатырь.

Я удивлённо озираюсь. Все сорта, что перечислил отец, висят на ветках, яркие и зрелые. Все одновременно. Оказывается, здесь всё совсем не так, как у нас.

Дальше — огород. Я слушаю о том, чем отец удобряет почву, как защищает от чёрной гнили помидоры, как борется с тлёй. Раньше он не любил копаться в земле, а сейчас кажется очень счастливым.

Наконец дом. Поднимаясь на крыльцо, я едва переставляю дрожащие ноги. Я знаю, что ждёт меня внутри. Я предвкушаю и боюсь этого, мне хочется зайти и в то же время что-то невольно тянет прочь.

Она сидит на кухне. Я не могу разглядеть лица, фигуру, ничего. Лишь белый ослепительный свет и подступающая ко мне волна безграничной доброты и нежности. Она обволакивает меня своей пеленой, и эта невыносимая сила любви разрывает моё сердце невозможностью своего воплощения в реальной жизни.

Я вскрикиваю «Мама» и просыпаюсь. Лицо моё мокро от слёз, и долго я потом лежу после без сна, оплакивая не столько смерть родителей, сколько горечь от того, что память моя не сохранила черт маминого лица, оставив мне в наследство лишь малую часть осколков моего детства. И тогда мне начинает казаться, что у меня нет прошлого, что всё, что видится мне порой во снах лишь иллюзия, выдумка маленького мальчика, которому так хотелось верить в бессмертие мамы и папы, что он создал для них идеальный мир, поселил среди вечно зрелых яблок и ясного солнца с тем, чтобы иметь возможность пусть ненадолго, пусть во снах, но приходить к ним, бродить под руку с отцом и купаться в безграничной маминой любви.