Гори, любимая, гори!

Лана Ежова, 2019

В стране, где власть сосредоточена в руках религиозных фанатиков, чародеи живут в страхе. Ведь любой из них, если всецело не покорится власти Всеотца и его "волчьего" ордена, может быть объявлен отступником и безжалостно уничтожен. Иве не повезло родиться целительницей, но посчастливилось встретить любимого, который ради ее счастья готов… нет, не умереть. Он готов убить всех ее обидчиков, а также разметать всю нечисть на пути к спасению. Но получится ли у него ради возлюбленной смирить монстра в собственной душе?.. Это история о любви, преодолевающей время и чужую злобу. О любви, ведущей к победе – над врагами и самим собой. Это сказка для взрослых о чувстве, пронесенном сквозь годы, о сжигающей страсти на века.

Глава 1

Ведьма

Взгляд магистра Ордена волков Всеотца медленно раздевает. А, может, для его льдисто-синих глаз вообще не существует жалкой преграды в виде моей рубахи, натянутой на голое тело… Ежась, с трудом сдерживаюсь, чтобы испуганно не втянуть голову в плечи.

— Безмужняя, не состоящая в гильдии целителей Иванна Цветова, двадцать три года. — Нехорошо усмехнувшись, он с намеком добавляет: — Целительница, которая живет возле очага мертвоземья.

Как можно спокойней, пожимаю плечами. Жест выходит неловкий — руки все еще стянуты веревкой. Храмовники от сожжения на костре спасли, но развязать забыли. А еще запамятовали дать хоть какую-то теплую одежду — начало лета, но по вечерам все еще холодно.

— Я здесь родилась, ваше святейшество. Где же мне еще жить?

— Ты — целительница, — напирает на очевидное чародей высшего ранга, — для тебя открыто много путей, но ты осталась здесь.

Что сказать? Тут находится то, что держит меня сильней любых оков? Нет, лучше и не заикаться об этой причине.

И я называю самую безобидную:

— Люди болеют всюду, ваше святейшество, а возле мертвоземья чаще в несколько раз.

— Золота хочешь больше получить? — предсказуемо делает неверный вывод синеглазый брюнет и приступает к проверке — простирает длань над моей головой.

Мгновения сдаются годами, поэтому успеваю вспомнить о зрителях, затаивших дыхание, как и я. Только большинство из них надеется, что проверку я не пройду и возвращусь обратно на потушенный заклинанием магистра костер. Потушенный в последнюю минуту — я успела почувствовать не только жар, а и первые укусы подобравшегося близко огня.

Меня вновь бьет озноб. О милосердное небо! Я только что была в шаге от смерти, от ужасной, мучительной смерти! И только неожиданный приезд Марка Сирского, самого красивого и жестокого магистра Ордена, спас от ужасной участи.

Но вот воин Всеотца демонстрирует толпе свой браслет — крупный камень в нем сияет зеленью. Ее насыщенный цвет разбавляет темная точка.

— Душа женщины запятнана, но печати зла на ней нет! — громко возвещает магистр.

Удивленные возгласы раздаются вперемешку со сдавленными проклятиями. Если ведьму признают невиновной, тот, кто развел для нее костер, может взойти на него сам. Таков давний закон.

С трудом справляюсь с эмоциями, страх все еще сильнее радости. До конца не могу поверить, что"волк"ограничится проверкой одним артефактом. Ведь Марка Сирского в народе прозывают Гланисом в честь хищной рыбины, которая никогда не остается без добычи, не просто так, а за его громкие дела. Он умен, въедлив, но скор на расправу и часто приводит приговор в исполнение только на основании поведения подозреваемого. Шепчутся, что его любимая присказка"Чистому пред ликом Всеотца нечего бояться"сгубила не один десяток невинных.

— Я жду, целительница. Так чем ты замарала свою душу?

Смиренно отвечаю, подбирая слова с осторожностью:

— Серая марь, ваше святейшество… в наших краях свирепствовала серая марь. Обратились ко мне поздно, поэтому просили о последнем милосердии.

Чародей кивает, зная, что болезнь не поддается лечению с момента, когда кожа человека посереет, что происходит спустя день после заражения. Дальше целитель может лишь облегчить муки обреченного, прервав его агонию.

Измазанная нательная рубаха, как и распущенные, воняющие дымом волосы, не защищают от порывов ветра, и я чувствую, что еще немного — и начну громко стучать зубами.

Пока Сирский отвлекается на подошедшего к нему собрата по мечу, кто-то бросает в меня протухшее яйцо.

— Сжечь ведьму!

Смельчак не промахивается. Смердящая масса растекается по бедру, капает на босые ступни.

Мне и горько и смешно одновременно. Швырнули, не боясь попасть в служителя Всеотца, это как же нужно меня ненавидеть?!

А, главное, за что?..

До нынешнего утра ни за что не поверила бы, что на мою защиту никто не встанет, никто не возмутится произволом молодой баронессы. Не скажет, что она клевещет на невинную. И в кошмаре не приснилось бы, что меня вытащат за волосы прямо из кровати, не позволив одеться в платье или хотя бы набросить плащ.

Нет. Даже сейчас не верю, что меня считают ведьмой люди, чьих сыновей и дочерей я лечила шесть лет. Шесть лет я исцеляла их детей, их самих, не требуя, как медикусы, платы сверх той, что давали. И теперь я — ведьма?! Я брала на себя боль их умирающих, чтобы облегчить душам переход в Сады Всеотца. Они же отправили меня на костер, смерть на котором мучительно-нетороплива.

А ведь даже"волки"не сжигают еретиков, предавших заветы Всеотца, вот уже полвека… Они милосердно их вешают.

— Ведьма! Убийца! — вопит Стелла Хадиус, взбудораженная видом растекшегося яйца по моей ноге. — Ты убила моего мужа!

Служанки слаженно подвывают своей благородной госпоже:

— Ведьма! Сжечь ведьму!

Я почти не смотрю на заламывающую руки женщину в сером платье, сейчас для меня существует только Марк Сирский, в его власти моя судьба.

— Ты отравила эрда Томаса Хадиуса, как утверждает его вдова? — Храмовник прям, как его меч, и так же жесток.

— Да поразит меня гнев Всеотца, если вру! — в клятве ссылаюсь на того, в кого давно не верю. — Я не убивала владетеля Заречного края.

— Ложь! Ты убила его, тварь!

Стелла бросается ко мне в надежде впиться ногтями в лицо. Но мускулистые"волки" — непреодолимая преграда. И вскоре один из замковых медикусов ее оттаскивает. Молодая женщина непритворно рыдает.

Жаль, оплакивает она не почившего супруга, а саму себя.

Гланис обводит свиту вдовы презрительным взглядом.

— Мне не нравится то, что я здесь вижу. И я разберусь, по глупости или злому умыслу творится беззаконие. — И криво усмехается. — И кто на самом деле отравил барона.

Затем он отдает приказ: заходящуюся в плаче баронессу отправить в ее покои, обвиняемую, то есть меня, запереть в комнате для гостей.

Удивительно, что отсылают не в подземелье замка. Ох, слишком добр магистр к несостоявшейся жертве, подозрительно добр! Как бы после его помощи не довелось лить кровавые слезы…

Конвоируют не воины из дружины Хадиусов, а стражи Всеотца. В кожаных доспехах, в черных плащах с вышитой серебром волчьей мордой на спинах. Все как на подбор высокие, мускулистые и статные, с блеском стали в глазах — истинные"волки", поставленные Всеотцом защищать его детей от отступников и порождений Проклятого…

Уходим с площади в молчании. Толпа, уступая дорогу, рассыпается по улице испуганными группками. Бледные лица людей выражают недовольство — их лишили зрелища. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закричать: к кому вы побежите со своими болячками, когда меня не станет? К жадным медикусам баронессы?!

До замка не меньше часа пешком. Основатель рода Хадиус любил уединение и не желал, чтобы городок разросся вокруг его замка. И до резиденции владетелей Заречного края приходится добираться по витиеватой, крутой дороге, ведущей мимо одного из поселков и вдоль реки.

С каждым шагом израненным ногам ступать все тяжелей. Воину на буланом жеребце доводится все чаще дергать за веревку, чтобы я не замедлялась.

Когда от боли темнеет в глазах, сзади раздается окрик:

— Стой, Бьорн! Пусть Грокх посадит ведьму на твоего коня, иначе подохнет по дороге.

— Заботишься о ведьмочке, Паук? Ну и ну! — гогочет"волк", но выполняет требование.

Второй храмовник, упомянутый Грокх, не церемонясь, забрасывает меня, как куль с зерном, на круп буланого. Дурнота отступает, и вскоре я вижу обогнавшего нас неожиданного защитника.

Красный плащ среди черных, как расцветшие на пожарище маки. Капюшон одеяния откинут и не скрывает магический ошейник на шее коротко стриженого блондина. Спаси и сохрани, пресветлое небо! За меня вступился сам пожиратель магии!"Побеспокоился"тот, кто поглотит мой дар, если Марк Сирский все же признает виновной…

Говорят, пожиратели вечно голодны и полного насыщения им не испытать до самой смерти. И лишь бессмертная посланница Всеотца дарит покой.

Еще слышала, что они редко доживают до тридцати лет: сойдя с ума, бросаются на своих же товарищей — и тогда черные ошейники душат их, одновременно выпуская в шею шипы.

И уж совсем страшная ходит молва, что когда у ордена заканчиваются маги-отступники, пожирателю скармливают младенцев, чистые души коих он выпивает вместо дара…

Не зная, лживы, правдивы ли слухи, я все же не могу отвести глаз от фигуры в красном. Мне необходимо увидеть лицо пожирателя. Навязчивое желание исполняется, когда въезжаем во двор замка. Въезжаем без помех и лишних расспросов стражников у ворот — благоговение и страх перед Орденом волков Всеотца открывают любые двери.

Блондин спешивается и, наконец, поворачивается к нам лицом, надо сказать, недовольным и хмурым. Присматриваюсь — и мое сердце замирает в груди, чтобы затем забиться, как попавшая в силки птица.

Лицо привлекательно, несмотря на угрюмое выражение и стиснутые до узких ниточек губы. Высокий лоб, четко очерченные скулы, волевой подбородок. Морщинка вертикально рассекает переносицу над крупным, ровным носом. Под густыми бровями серые, как подтаявший лед на реке, колючие глаза.

Внимание выхватывает отдельные черты, не давая возможности сосредоточиться на всей картинке. Наверное, потому, что слишком отличается то, что вижу сейчас, от того, что запомнилось?

Неужели это?.. Нет, не он! Не может быть! Сходство есть, но не он…

Сердце кричит, что передо мной Витар, а разум не желает верить. Сколько раз я уже обманывалась? Сколько раз болела душа, когда понимала, что приняла желаемое за действительность? Когда надежда умирает медленно, день за днем, год за годом, это больно. Больней в стократ, чем когда сразу понимаешь, что былого не вернуть.

Нет, не он. У Витара глаза голубые, а волосы русые. Странно, что я обозналась…

Мазнув по мне равнодушным взглядом, пожиратель недовольно интересуется:

— Бьорн, чего встал? Проводи девку, куда велено. Скоро подъедет его святейшество с благородной госпожой.

И скрывается в конюшне.

Нет, точно не Витар… просто удивительно похож. Мой жених никогда не был угодливым перед аристократами.

Ошиблась… Всего лишь обман зрения! Давно со мной не случалось подобное.

Помню, в первый год после Дня Выбора, приезжая в столицу за травами, не растущими в наших краях, я бродила по городу в надежде встретить жениха. Его мягкий смех, светлая улыбка, голубые глаза — Вит мерещился всюду. Не только в пожирателях — в любом воине в черном плаще с вышитой серыми нитями мордой волка на спине. Наставнику приходилось зорко следить, чтобы я не попала в беду со своими нескромными разглядываниями храмовников. В то время я была, как одержимая. И верила в чудо. Верила, что или встречу Витара, или он сам вернется в родные места, поэтому-то и не переезжала в город, оставаясь в поселке. И уж тем более не собиралась переселяться в столицу, поближе к гильдии целителей.

К приезду Сирского, баронессы и ее свиты мы с воинами все еще находимся во дворе. Кастелян и прочие слуги куда-то подевались, и растерявшиеся"волки"не знают, что делать дальше. С прибытием хозяйки объявляются конюх с помощниками и служанки. И сразу начинается суета.

Не проходит и часа, как я стою у бочки, заполненной горячей водой. Стою в растерянности.

— Нож мне дадут? — интересуюсь, совладав с эмоциями. — Или веревку я должна перегрызать зубами?

Слуги организовали все для омовения"грязной ведьмы", но не сообщили, как я должна забраться в воду со связанными руками. А помогать той, которую хотели сжечь по подозрению в темных чарах, никто не станет.

— Простите, госпожа целительница, — виновато шепчет перед уходом Ники, одна из горничных, — нам не велено снимать с вас магические путы.

Вот что странно, когда я обрабатывала на ее теле раны, оставленные хлыстом барона, девушка смело смотрела мне в глаза. Сейчас же она отводит взгляд да еще, когда думает, что не вижу, переплетает пальцы в отводящем зло знаке. Сложно не обидеться…

Обхожу спальню — ни одного предмета с острыми краями. Разве что разбить зеркало, висящее на стене? Нет, за учиненный погром Стелла меня точно убьет.

Неужели и вправду придется развязывать зубами? Сделаю только хуже — веревка пропитана соком багровой полыни, природного блокиратора магии, а ею меня уже и так напоили, прежде чем отправить на костер. Хотя, если веревку сначала помыть, то можно и зубами.

Теплая вода искушает, манит…

И, рассудив, что пока с пут вымоется пропитка, моя купель остынет, я забираюсь в бочку, не снимая рубашку. Повезло, что руки связаны спереди, в противном случае я бы скорее утопилась, а не помылась.

Мылом и травяными отварами не воспользоваться — далеко стоят, из бочки не дотянуться. Ну, и ладно. Руки все равно связаны.

Когда от воды начинает щипать ссадины и ожоги, приходит полное осознание, чего я сегодня избежала. Невзирая на горячую воду, тело бьет озноб.

Последний раз я плакала, когда провожала заболевших серой марью учителя и приемную мать в Сады Всеотца. Нет, вру. Еще я рыдала через несколько недель после их смерти, когда осознала, как сложно женщине, даже целительнице, когда рядом не стоит мужчина, готовый закрыть ее своей спиной. Чудом вырвавшись из рук подвыпивших молодых дворянчиков, поняла, что привлекательной девушке ездить в столицу одной чревато нехорошими приключениями.

С тех пор много времени утекло. Витара я больше не искала, простаивая часами под стенами школы Ордена волков Всеотца. За травами не ездила — покупала втридорога у медикусов барона.

Но теперь — клянусь небом! — если магистр снимет с меня подозрения в отступничестве, покину Заречный край, поселюсь в столице и вступлю в гильдию целителей. Если бы в ней состояла сейчас, то на костер бы не попала — за своих маги-врачеватели стоят горой, давая нешуточную защиту перед любителями возвести напраслину. Баронесса дважды подумала бы, прежде чем с ними связываться, а заодно и со мной…

Скрипит не смазанными петлями дверь. Испуганно оглядываюсь — Марк Сирский входит в комнату без приглашения, как в собственные апартаменты.

Дыхание сбивается. Я отчаянно пытаюсь подавить панику.

Магистр явился помыть мне спинку? Уж больно характерным был его взгляд при допросе.

Внутри поднимается волна протеста. Не хочу! Я даже покойному барону не уступила, осаждающему меня не один месяц. Не хочу подчиняться чужим желаниям…

— Как водичка? Что-нибудь еще нужно госпоже целительнице? — с подчеркнутой вежливостью спрашивает"волк", а взгляд направлен отнюдь не на мое лицо.

Хорошо, что в комнате довольно темно — сквозь узкие окошки проникает не так много лучей заходящего солнца.

— Нужно, ваше святейшество. — Вытаскиваю из воды связанные руки.

Не скрывая удовольствия, он без спешки перерезает веревку. И, не пряча охотничий нож, любезно интересуется:

— Есть еще пожелания?

— Благодарю, ваше святейшество, нет.

По тонким губам чародея змеится улыбка.

— Отчего же? Негоже совершать омовение в грязной одежде. Как целительница, ты должна это понимать.

И кончик ножа зацепляет кромку выреза рубашки. Мокрая ткань липнет к телу и не спешит разрезаться. Но храмовник настойчив в своем стремлении"соблюсти"правила гигиены — и, убрав нож, рвет ее руками. Мозолистые пальцы зацепляют, царапая, нежную кожу. Горячее дыхание склонившегося мужчины обжигает щеку.

Дорвав сорочку до талии, он вдруг останавливается.

— Чтобы спустилась на ужин.

— У меня нет одежды… — шепчу одними губами, не надеясь, что услышит.

Но у магистра хороший слух.

— Нарядом поделится баронесса, она все равно в трауре.

И он поспешно уходит. Обессилено опускаюсь на перекладину, вбитую посередине бочки для удобства купающегося.

Почему он отступил? Не откровенный же ужас, который не сумела спрятать, его оттолкнул?"Волкам"Всеотца, дающим временный обет безбрачия, не привыкать насиловать несогласных женщин. Или это своеобразная игра? И он решил отложить экзекуцию до ночи?

Как бы там ни было, Сирский меня не тронул, за что я горячо благодарю провидение.

И все-таки причины его отступления занимают мой ум до самого ужина, который проходит напряженно, несмотря на все старания прекрасной вдовы.

Эрдессе Стелле к лицу траурный серый цвет, как и мне — платье невыразительного болотного цвета, пожалованное от ее щедрот. Когда Ники его принесла, я только обрадовалась — чем некрасивее покажусь Сирскому, тем лучше.

Знаю, правильней ответить на желания храмовника, от которого зависит моя дальнейшая судьба. К тому же он весьма привлекательный мужчина — вон баронесса не успела высадить цветы на могиле супруга, а уже строит ему глазки…

Побывав на костре и чудом уцелев, я не хочу на него возвращаться. Я хочу жить. Очень хочу. И, наверное, я смогу перетерпеть ласки"волка".

Но, к счастью, я нахожу иной выход.

Когда все уснут, я ускользну из замка. Магия только начинает ко мне возвращаться, но на простенькое заклинание отвода глаз сил хватит, ведь для своих стражников покойный барон расщедрился только на плохонькие защитные амулеты. И я точно сумею отвлечь их внимание. Значит, проблем со спуском в подземелье возникнуть не должно. А уж там я знаю, куда идти. Возле пыточной есть ниша с тайным ходом, ведущим к реке. О нем поведал сын барона, когда детьми играли в храмовников и темных магов. Единственный отпрыск Хадиуса от первого брака, он обещал вырасти хорошим человеком. К сожаленью, Безымянная — быстрая река, а паренек плохо плавал…

В самый глухой час ночи я поднимаюсь с кровати. Замок спит. В приоткрытое окно слышны крики сычей, облюбовавших дозорную башню. Тревожно, муторно на душе.

Губы привычно шепчут слово-ключ заклинания, руки дрожат, когда открывают дверь…

— Госпоже целительнице не спится? — с издевкой в голосе спрашивает Бьорн. — Или холодно? Так я с удовольствием погрею тебя, красавица! Только позови!

Я не зову. И под его хохот заскакиваю обратно в спальню.

Побег откладывается.

Даже у рядовых воинов"волчьего"ордена есть мощные амулеты против вредоносных и отводящих глаза чар — с полупустым резервом мне с ними не тягаться. Утром магия возвратится полностью, и я что-нибудь придумаю.

Ну а пока… пока остается только набираться сил. Их главный источник остался в прошлом. Поэтому воспоминания — главное богатство, что у меня есть, помимо жизни.

И я мысленно возвращаюсь в самую счастливую ночь, которую однажды подарили небеса.