Побег в Тоскану

Кэт Деверо (2023)

Небольшой городок, затерявшийся среди холмов Тосканы, 1944 год. Стелле всего четырнадцать, она самая юная участница местного Сопротивления. О своей деятельности она не рассказывает никому, даже родителям. Вместе со старшим братом Акилле она переправляет сообщения, провизию и оружие партизанам, что скрываются в холмах. С каждым днем угроза над девушкой сгущается, но она дождется окончания войны в 1945-м. Дождется, чтобы исчезнуть. Спустя семьдесят лет в Тоскану приезжает начинающая писательница, сбежавшая от неудачного брака, от шотландской хмари, от самой себя. У Тори давняя связь с Флоренцией — в детстве она часто бывала здесь с бабушкой, и сейчас побег в Тоскану кажется ей избавлением от опостылевшей жизни, но он оказывается не прощанием с прошлым, а началом чего-то совсем нового. Однако прежде ей предстоит разобраться в давней военной истории, в центре которой — юная связная Стелла.

4

Тори

Я просыпаюсь от телефонного звонка. Вглядываюсь в экран. Уже почти семь утра. Звонит сестра, Чарли. В голове туман, во рту пересохло, с сестрой разговаривать не хочется, но ведь рано или поздно поговорить придется, так почему бы не сейчас? Я нажимаю «ответить» и подношу телефон к уху. Перекатившись на спину, гляжу в расписной деревянный потолок.

— Тори! — взвизгивает Чарли. — Тори, какого хе… что ты устроила? Ты где?

— Во Флоренции. — На заднем плане с грохотом носятся близнецы, сыновья Чарли, и ворчит Бен, ее муж.

— Очень смешно! Чертовски смешно! Стоило шевиотам начать ягниться — и ты отправилась развлекаться.

— То есть ты разговаривала с Дунканом.

— Разумеется, я разговаривала с Дунканом. Он вчера мне позвонил. Ну правда, Тори, ты поразительная эгоистка.

Розы на потолке похожи на тюдоровские, но они же не могут быть тюдоровскими? Или могут?

— Мне он не звонил, — говорю я.

— Меня это не удивляет. Он сам не свой, бедняга. Он в отчаянии.

— Любопытно.

— Что значит «любопытно»? — Чарли вздыхает.

— Хотелось бы взглянуть на Дункана в отчаянии. Я такого никогда не видела. То есть он, конечно, однажды несколько взволновался из-за лицензии на рыбалку, но, по-моему, это не в счет.

— Не понимаю, как ты можешь шутить в такую минуту!

Подступают слезы — горячие, едкие. Я тру глаза запястьем. Не хочу плакать, не хочу снова плакать.

— Слушай. — Как же меня раздражает этот ангельски терпеливый тон! Таким голосом Чарли говорит, когда один из близнецов Ведет Себя Неправильно — например, напрудил лужу на полу или хвастался пиписькой перед соседями. — Я все понимаю. Жить на ферме тяжело, ты устала. И недопонимание из-за бабушкиных похорон, естественно, стало для тебя последней каплей.

— Недопонимание?! Он пытался не пустить меня на похороны! И соврал насчет бдения. Я могла бы быть на службе с бабушкиными друзьями, могла бы проститься с ней как положено, вместе с людьми, любившими ее, а не в одиночку, в пустой холодной церкви, рядом с мамочкой, которая изображает Железную Леди. Кстати, спасибо, что бросила меня одну.

— Прекрати, это просто нечестно. Ты отлично знаешь, что…

— Почему он так поступил? — взрываюсь я. — Когда бабушка была жива, я так редко с ней виделась. Дункан прекрасно знал, как я по ней скучала, знал, что она для меня значила. Почему он так поступил, когда она умерла? Почему наврал?

— Может быть, — говорит Чарли, — он искренне считал, что ты не справишься с горем. Да ты ведь и правда плохо справляешься. Может, он рассудил, что правильнее будет один раз солгать, спокойствия ради.

— Ну-ну. С чего ты это взяла?

— Что?

— Да то, что он соврал всего один раз? Откуда тебе знать? — Слезы изливаются и катятся по щекам. — Я узнала про бдение, только когда Энджи мне сказала. Что еще он от меня утаил? А вдруг бабушка звонила мне из больницы? Вдруг я могла бы… — Голос срывается, и я разражаюсь рыданиями.

— Тори, сделай глубокий вдох и послушай. Ты проживаешь горе. — Какой у Чарли уверенный голос! — Ты проживаешь горе, а горе искажает наше восприятие. Заставляет нас поступать нерационально, и с тобой сейчас происходит именно это. Ты поступаешь нерационально, ты впала в подозрительность. Сделай паузу, поработай с чувствами, и потом вы с Дунканом сможете все обсудить. Я уверена — он поймет, что тебе нужно немного свободы. Если хочешь, я сама ему все объясню.

— Не надо, — с трудом говорю я.

— Мне не трудно. То есть у нас тут, конечно, слегка бардак — дети, проект развития общины, ах да, я же еще записала нас в волонтеры, бороться за сохранение красного коршуна, хотя не знаю, нужно ли за них бороться, вечно я этих тварей гоняю из сада, но ведь так важно показывать детям, что мы стараемся, — так, о чем я говорила? Конечно, я могу позвонить Дункану за тебя и объяснить, что ты сейчас сама не своя. Он наверняка обрадуется твоему возвращению, когда ты насмотришься на живопись или что ты там делаешь, и вы все уладите. Я-то никогда не была поклонницей Флоренции, — с ненужным лицемерием добавляет Чарли. — Я знаю, что ты ее обожаешь, знаю, что бабушка ее любила. Но давай начистоту: Флоренция — это просто Диснейленд для людей, которые считают себя культурными. И все же если тебе нужно побыть там несколько дней, чтобы привести голову в порядок, то кто я такая, чтобы судить?

— Я останусь здесь.

— Ну да, ну да. Наверняка ты сняла дорогущий номер с красивым видом и теперь освежаешь в памяти ваши с бабушкой чудесные поездки.

— Нет! — сдавленно вскрикиваю я. Делаю глубокий вдох и откашливаюсь. — Я хочу сказать, что останусь здесь. Я не вернусь. То, что сделал Дункан, — и это только то, о чем мне известно, — просто стало последней каплей. Я больше не могу так жить. Не могу.

— Тори, ты слишком остро реагируешь. Да, он принял субъективное решение. И не самое удачное. Но все мы время от времени оступаемся. Можно же хоть немного ему посочувствовать?

— Вот в этом-то вся главная проблема. Мне сочувствия не полагалось никогда. Дункан годами обращался со мной как с грязью. Годами. Не знаю, видел ли он вообще во мне человека.

— Что значит «как с грязью»? — Чарли будто искренне недоумевает. — Прости, но это на него не похоже.

— И тем не менее. Тебе что, нужны доказательства?

— Да. Вообще-то нужны.

— Ладно. — Я на минуту закрываю глаза, перебирая отвратительные воспоминания, которые так и рвутся наружу. — Ладно. Помнишь, вы с Беном и мальчиками приезжали к нам на Рождество? Еще были тетушка Дункана, Рода, и пара его родственников, и старинный приятель из колледжа — не помню, как его звали, помню только, что от него противно пахло и что он упорно называл меня Вики.

— Ну, такое точно не забудешь. Нам всем было так хорошо!

Нельзя кричать на нее. Нельзя.

— Ладно. Помнишь, что было после ужина? Когда я слегка перебрала и споткнулась о ковер, когда вносила рождественский пудинг? Я тогда растянулась на полу, вся в пудинге и трусы напоказ, а вы смеялись до посинения.

— Еще бы! Это было уморительно.

— Вот и Дункан решил, что это уморительно. И всем рассказал. Всей деревне. Рассказал и коновалу, и ветеринару, и человеку, который у нас вроде трубочиста. Рассказал пастору местной церкви, когда тот зашел на чашку чая. Наверное, и сейчас еще рассказывает.

— Тори…

— И по какой же причине я тогда перебрала? — напористо продолжаю я. — Почему я вообще в тот вечер столько пила? Уж не потому ли, что Дункан зудел мне в уши весь день, плевался ядом при каждой возможности? Я надела то красное платье с юбкой-солнцем — помнишь? — и ожерелье, которое подарила мне бабушка. Черт, как же я любила это платье.

— Ты выглядела очень мило. — В голосе Чарли слышатся осторожные нотки. Ну да. Она же разговаривает с неуравновешенной личностью.

— А вот Дункан говорил совсем другое. Он говорил, что мне не стоило надевать красное — слишком уж оно мне в цвет лица. Указал и на валики на талии, и на мокрые пятна под мышками, а стоит мне наклониться — и сиськи наружу. Дункан же был на кухне — предполагалось, что он помогает мне с коньячным маслом^[9], сливками и прочим. И вот когда я уже собралась нести этот проклятый пудинг, он сунулся к самому моему уху и сказал, что мне должно быть стыдно. Что я — позорище, и вы все смеетесь надо мной, стоит мне отвернуться. И неудивительно, ведь в платье с глубоким вырезом да плюс вульгарное ожерелье я выгляжу как растолстевшая дама полусвета в отставке. Вот что он мне сказал.

На том конце молчание. Теперь-то Чарли наверняка меня поймет, думаю я. Уж кто-то, а моя справедливая, честная, безупречно надежная сестра должна меня понять.

— Мы тогда все прилично набрались, — произносит наконец Чарли. — А в пьяном виде человек может ляпнуть такое, о чем потом станет сожалеть. Я не меньше твоего ненавижу, когда гнобят людей, но Дункан порядочный человек, и я просто не могу поверить, что он действительно хотел…

— Мне пора. — Приходится соврать: я чувствую, что вот-вот снова расплачусь.

— Подожди! — В голосе Чарли сквозит отчаяние. — Тори, подожди, я просто…

— Что?

— Не понимаю. Просто не понимаю. Я сочувствую тебе, смерть бабушки для тебя тяжелый удар, это естественно, и я согласна, что Дункану случается бывать слегка бестактным, но рвать отношения, которым десять лет, из-за того, что он пару раз оступился… Ну правда. Он тебя не бил, не изменял тебе. (Надо же, как она в этом уверена!) Чего ты хочешь?

— Знаешь, мне недостаточно, чтобы меня не били и не изменяли мне. И история с бдением — это не пустяки. Он не оступился, Чарли. Он вообще такой, когда посторонние его не видят. Он бессердечный. Ты просто не хочешь мне верить.

— Нет, правда… — умоляет Чарли, но я бросаю трубку.

Сколько же трудных разговоров ждет меня впереди. Надо бы разделаться с ними, но я не могу подняться. Я не сплю, но и не до конца проснулась — лежу в каком-то оцепенении. Уже почти одиннадцать, когда дзынькает телефон — пришло сообщение от Кьяры.

«Ciao, Тори. Высылаю проект договора — я сделала кое-какие примечания по-английски — и список флорентийских юристов. Возможно, вы захотите взглянуть на него. Они все хорошие специалисты, но самого первого, Марко, я знаю лучше всего. Он консультировал некоторых моих клиентов из-за границы, они остались вполне довольны. A presto^[10]. Кьяра»

— Тогда, значит, Марко, — бормочу я.

Глаза болят, горло саднит, в висках предостерегающе постукивает — верный признак, что пора принять дозу кофеина. Пока не добуду кофе, никому звонить не стану.

* * *

Мне хочется выглядеть настоящей флорентийкой. Я выплываю из гостиницы под весеннее солнце в своей лучшей, почти немятой льняной рубашке (все итальянцы еще в шарфах и блестящих стеганых куртках, но все же) и, пройдя по набережной, ныряю в лабиринт улиц за галереей Уффици, намереваясь отыскать маленький бар, где можно выпить эспрессо и съесть большую булочку с сахарной глазурью. Но, маневрируя между людьми с чемоданами, людьми, которые держатся за руки, и людьми, которые внезапно останавливаются как вкопанные, глядя в телефон, я замечаю кокетливую доску-раскладушку с обещанием бранчей. Я заглядываю в огромную витрину. Людям, сидящим в кафе, подают яичницу с беконом и большие кружки кофе. О боги, а вон и чайник. Подходит.

В кафе царит приятное оживление. По моим прикидкам процентов пятьдесят — хипстеры, двадцать пять — законодатели мод в причудливых одеяниях из небеленых холстин, оставшиеся двадцать пять процентов составляют американские студенты по обмену в спортивной одежде. Мне удается найти столик у окна; после бекона, яичницы, тоста (хлеб, конечно, дрожжевой), большого стакана свежевыжатого апельсинового сока и половины чайника «Инглиш брекфаст» я нахожу в себе силы позвонить Марко.

Марко берет трубку сразу.

— Конечно, — отвечает он, когда я рассказываю ему о квартире, виде на жительство и банке. — Сегодня утром у меня как раз окно. Может быть, встретимся?

— Я свободна весь день.

— Вы сейчас где? Я смогу подойти к вам, скажем… через полчаса?

— Я в заведении, которое назвается «Дитта Артиджинале».

— В каком из них? Которое на виа де Нери или на виа делло Спроне?

— Э-э…

— Вы на северном берегу реки или на южном?

— На северном.

— Прекрасно. Я работаю рядом. Сможете немного подождать?

— Без проблем. — Я бросаю взгляд на полупустой чайник — да, вполне успею заказать еще — и прибавляю: — Мне пока нужно кое-что написать.

А затем меня охватывает стыд, потому что это правда. Проклятая книга.

— Ну тогда договорились. A presto, Тори.

Я допиваю чай, заказываю еще, выпиваю половину нового чайника, съедаю колоссальный пончик с сахарной глазурью и только после этого чувствую себя морально готовой достать планшет и открыть файл. Моя самая первая книга уже почти готова… черт, будет готова через три месяца. Шестнадцать тысяч слов написано, осталось написать еще тридцать тысяч. «Пособие по жизни в горах для шотландских леди».

Ну и название, чистый идиотизм.

Это идея моего агента, Риченды. Ну ладно, идея написать книгу принадлежала мне. Я несколько лет писала всякое разное, в том числе условно юмористическую колонку для «Современной сельской жизни» — признания бывшей горожанки, «курс по ощипыванию фазанов для начинающих», «лучшие резиновые сапоги дешевле семидесяти пяти фунтов: обзор рынка», — и наконец мне захотелось написать что-нибудь основательное. Что-нибудь настоящее. Захотелось, чтобы на полке стояла книга с ISBN, с моим именем — то, что я смогу гордо продемонстрировать людям, которые говорят: но вы же не настоящая писательница? Вас же не печатали по-настоящему, ха-ха? И вот в позапрошлом году, после того как одна особенно гнусная компания охотников завалилась спать, вдоволь потешившись на мой счет, я составила заявку на книгу. Заявка вышла не самая удачная, но меня подстегивал праведный гнев. Я собрала свои последние колонки в один файл и по электронной почте отправила их в несколько литературных агентств.

Риченда откликнулась на следующий же день. Она спросила, можем ли мы обсудить все по телефону. С того дня все и завертелось, потому что Риченда — человек, мягко говоря, деятельный, к тому же она твердо знает, что примет, а чего не примет Рынок.

— Мажорная сатира на сельскую жизнь ушла в прошлое, — хрипло тянула Риченда, такой выговор был в моде в Лондоне восьмидесятых. — Она умерла вместе с Джилли Купер^[11].

— Джилли Купер жива, — возразила я.

— Да, дорогая, слава богу. Но в наши дни… Чтобы справиться с темой, вам придется стать второй Джилли Купер. К сожалению. То, что вы мне прислали, конечно, хорошо, и, смею сказать, несколько лет назад я сумела бы продать такую книгу. Но сегодня? Нет-нет, сегодня вы должны предложить рынку историю. Угасающий аристократический род, юная дочь-бунтарка противостоит своей токсичной матери…

— Мама не токсичная, — вставила я. — Она просто немного старомодна.

— Противостоит своей токсичной матери, — повторила Риченда. — Она убегает, чтобы сочетаться браком со своей студенческой любовью; неожиданно выясняется, что молодой человек — вот это да! — хайлендский лэрд^[12], он трудится не покладая рук. Весьма вдохновляющая история, и она хорошо рассказывается. Именно такая история, моя милая, нужна Рынку. Кстати, а отец что говорит о вашем выборе?

— Отец уже умер.

— Тем лучше, — сказала Риченда.

Так и родилось «Пособие по жизни в горах для шотландских леди». Я неплохо справлялась; дело было на мази благодаря Риченде, которая сумела продать меня «Суитин и Сыновья» — впечатляюще крупному издательству. В первые месяцы книга поддерживала меня. Усаживаясь писать, я напоминала себе, почему, когда на Дункана, отучившегося в Оксфорде, свалилось управление поместьем, я не раздумывая последовала за ним в Шотландию, хотя объединяло нас лишь то, что мы оба рано лишились отцов. Когда я усаживалась писать, то снова и снова напоминала себе, почему я бросила журналистскую стажировку, которая далась мне с таким трудом, почему оставила свою уютную квартирку, оставила всех своих друзей и переехала туда, где у меня не было никого, кроме Дункана. Я так любила его, так хотела покинуть свой мир ради его мира!

Но этой зимой, когда лил дождь, когда опять забарахлил нагреватель, когда нахлынула очередная толпа дурно воспитанных девиц и биржевых брокеров, которые являлись на бесконечные выходные впустую палить по толстым глупым фазанам, книга перестала казаться мне креативной документалистикой и стала ощущаться как натужное вранье. Я изо всех сил пыталась продолжать, но в итоге прекратила, да так и не начала снова. И вряд ли начну теперь.

Я еще не известила Риченду, что не успею сдать книгу в срок. Но известить-то надо. Я открываю почту и набираю:

Здравствуйте, Риченда! Я…

— Тори?

Я поднимаю глаза. Возле моего столика стоит мужчина, худощавый и на вид нервный. Элегантный темно-синий костюм, накрахмаленная рубашка без галстука. Какой-нибудь другой мужчина в таком прикиде выглядел бы напыщенно, но на нем костюм смотрится идеально.

— Да, — говорю я.

— Марко, — представляется он и протягивает руку.

Я пожимаю ее и жестом приглашаю «присаживайтесь», а он жестом дает понять «я только закажу что-нибудь», и мы неловко улыбаемся друг другу.

— Хотите что-нибудь? — спрашивает он.

— Нет, спасибо.

— Как скажете. Договор у вас есть, верно?

Я с облегчением закрываю недописанное письмо и открываю договор. Марко, с чашкой эспрессо, садится рядом, и я разворачиваю планшет к нему.

— Спасибо. — Марко читает, размешивая сахар в кофе. — Все в порядке, — говорит он наконец. — Три плюс два, уведомление за три месяца, депозит за два месяца, гонорар Кьяры в размере месячной оплаты… хорошо. Как у вас с итальянским?

— Со скрипом. Но Кьяра сделала для меня несколько примечаний.

— Хорошо. У вас есть вопросы?

— Нет. Но я пока просто не знаю, какие вопросы задавать.

— Вы правы. Давайте я внимательно прочитаю договор, и прежде чем вы что-нибудь подпишете, мы с вами вдвоем по нему пройдемся. Вы все равно не сможете ничего подписать, пока не покончите с формальностями. У вас есть итальянский налоговый код?

— Я только вчера прилетела.

Усмешка краем рта. Какой он привлекательный, когда ухмыляется.

— Времени зря не теряете.

— Не вижу смысла затягивать.

— Это правильно. Итальянские бюрократы и так работают медленно, незачем задерживать машину еще больше. Налоговый код получить проще простого, но он вам понадобится абсолютно везде: чтобы открыть счет в банке, чтобы подписать договор аренды, чтобы получить номер мобильного телефона, чтобы получить вид на жительство и медицинскую страховку — ну и для уплаты налогов, конечно. У вас есть договор с итальянским работодателем?

— Я писательница. Фрилансер.

— Значит, вам понадобится аудитор. Если у вас его нет, я с удовольствием порекомендую кое-кого. Да, налоговый код. Я могу подать заявление от вашего имени, но вы и сами справитесь без труда. Надо только прийти с паспортом в налоговую службу и заполнить формуляр. Может, придется немного подождать. А код вам присвоят сразу.

Одна только мысль об этом утомляет.

— А вы можете получить код вместо меня?

— Да, конечно. Но вдруг вы не захотите платить мне за то, что могли бы сделать сами.

— Деньги не проблема, — отвечаю я. — Бабушка оставила мне небольшое наследство. Она любила Флоренцию и хотела бы, чтобы эти деньги упростили мне переезд.

— Рассудительная женщина ваша бабушка. — Марко достает телефон. — Паспорт у вас с собой? Давайте я его сфотографирую, и запустим машину.

Я достаю паспорт из внутреннего кармана сумки и вручаю ему.

— «Виктория Кэтрин Энн Дезире Макнейр», — читает Марко. — Четыре имени и фамилия. Люди будут путаться.

— Почему? У итальянцев же тоже есть вторые имена?

— Есть, но не такие. — Марко расправляет паспорт и делает несколько снимков. — В вашем случае налоговый код будет включать только первое имя и фамилию. Просто и понятно.

Меня вдруг осеняет ужасная мысль.

— Первое имя и фамилия? Но если фамилия изменится…

Он поджимает губы.

— А вы собираетесь сменить фамилию?

— Нет. Ну… да. То есть… Я сейчас как раз развожусь.

Ну вот я и произнесла это вслух. Боже мой.

Марко откидывается на спинку стула.

— Сочувствую. А… понимаете, я обязан об этом спросить. Процесс идет к концу? Или только начался?

Я припоминаю своих друзей, которые прошли через развод. Процесс затягивался до бесконечности, даже когда обе стороны изначально были единодушны. У некоторых развод тянется до сих пор.

— Не исключено, что до того, как все закончится, Брекзит случится, — говорю я. — И тогда…

–…и тогда ваш переезд во Флоренцию сильно осложнится? Да. А что, если сменить фамилию в Соединенном Королевстве прямо сейчас? Это возможно? Вы сможете сменить фамилию до конца процесса?

Я крепко задумываюсь.

— Наверное, смогу. Надо составить заявление о намерении, подать заявку на новый паспорт и так далее. Наверняка мороки будет много, но это не так уж трудно. Неужели здесь все настолько сложно?

— Вы себе даже не представляете, — говорит Марко. — Итальянская система предполагает, что вы проживете под одной фамилией от колыбели до могилы. Вы можете сменить ее, если решение твердое, но…

— Так не принято?

Марко смеется.

— Вы правы. Если вы все же намерены сменить фамилию, поезжайте на несколько недель домой, утрясите дела. Потом возвращайтесь и начинайте во Флоренции новую жизнь с правильным именем. Лишь бы противоречий в документах не было, тогда и проблем не будет.

Домой. Где он, мой дом? Вернуться к Дункану я не могу, а о том, чтобы остановиться у Чарли — или того хуже, у мамы, — вообще речи идти не может. Можно заказать билет на самолет, снять ненадолго жилье и залечь на дно. Но я не хочу так. Я приехала во Флоренцию, чтобы начать жизнь с чистого листа. Да, я устала, грущу и дергаюсь куда больше, чем прежде, но я ни на минуту не захочу отменить свое решение. Я не хочу прогибаться.

— Нет, — говорю я. — Давайте начнем. Если я потом пожелаю изменить фамилию… значит, я позвоню вам, и мы обсудим, что делать. Просто придется еще повозиться с бумажками.

— Вот это правильно. — Марко ободряюще улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ, но сердце у меня отчаянно молотится. — Простите мое любопытство: а какую фамилию вы носили до замужества?

— Фэншоу-Кэрью.

Марко какое-то время смотрит на меня, а потом говорит:

— Как ваш юрист, я обязан дать вам один очень серьезный совет.

— Да? И какой?

Марко придвигает ко мне паспорт:

— Оставайтесь лучше Макнейр.

* * *

К концу нашей встречи у меня уже голова идет кругом от всего, что мне предстоит сделать.

— Попробуйте не думать, что на вас свалился непосильный груз, — подбадривает меня Марко. — Я получу ваш налоговый код и позвоню. Сходим в банк, откроем вам счет. Когда мы с этим покончим, вы сможете подписать договор аренды, а подписав договор и въехав в квартиру… Послушайте, в следующие несколько недель вам предстоит много бюрократической волокиты. Это цена, которую придется заплатить за возможность жить в Италии. Но дело того стоит, поверьте.

— Верю, — соглашаюсь я.

Марко улыбается и отодвигает стул, собираясь встать. Я решаюсь:

— Подождите! Можно кое-что спросить?

— Конечно. — Марко снова придвигает стул.

— Кажется, я упоминала о бабушкином наследстве. — Меня прошибает пот просто от того, что я завела этот разговор. Чувствуя себя по-идиотски, я все-таки спрашиваю: — Я понимаю, что вы не по бракоразводным делам, но… с точки зрения итальянского закона, это мои деньги? Я имею в виду, а вдруг мой муж…

Я замолкаю, уставившись в пустую чашку. Марко наверняка осудит меня за эти слова, за то, что я пытаюсь не подпустить Дункана к своим деньгам. Но Марко отвечает доброжелательно:

— Ну, я не занимаюсь бракоразводными процессами, так что тут я вам не советчик. Не могу поручиться — я, опять-таки, говорю сейчас не как ваш юрист, — но, по-моему, итальянский закон рассматривал бы ваше наследство исключительно как вашу собственность. Так что ваш муж не сможет претендовать на него. Но вы же будете разводиться не по итальянским законам?

— Не знаю, — говорю я несчастным голосом. — Я здесь, Дункан в Шотландии, я не знаю, как все устроить.

Марко легонько, по-дружески касается моего запястья:

— Слушайте, пусть вас это сейчас не тревожит. Хотите, я загляну в записную книжку, посмотрю, кто может дать вам совет?

— Да. Спасибо. — Я краснею.

— Ну тогда ладно. — Он встает, я тоже, мы пожимаем друг другу руки. — Заканчивайте свой труд. Я скоро свяжусь с вами, но если вам захочется что-нибудь обсудить — звоните. Ciao, Тори.

И, перекинув через плечо ремень итальянской элегантной сумки, он удаляется.

Вынырнув на виа де Нери, я надеваю солнечные очки, и Флоренция окрашивается в оттенки сепии, как на старой фотографии. Сегодня днем я могу заняться чем угодно. Могу пойти в музей, в кино, купить себе одежду, которая не пахнет сыростью и никогда не будет пахнуть. Могу просто бродить по городу, могу фотографировать, могу, если захочу, выпить спритц, обдумывая, где бы поужинать. Я непременно напишу Риченде. Но сейчас мне хочется спать. На меня снова наваливается усталость, мгновенно пропитывая все клетки моего тела. Удивляться этому у меня уже нет сил.

Примечания

9

Сливочное масло с сахаром и коньяком (бренди, виски или другим крепким алкоголем) — популярное дополнение к рождественским десертам.

10

До встречи (ит.).

11

Английская журналистка, писательница, автор любовных романов.

12

Землевладелец, представитель низшего слоя шотландского (нетитулованного) дворянства.