Без права на ошибку. Спасти свою дочь

Кэти Свит

— Отойдите от кроватки! Это моя дочь! — влетаю в палату. — Биологически она вам никто, — хмыкает мужчина. — Вы всего лишь суррогатная мать! — Я ее выносила и родила, а вы от нее отказались! — Я передумал, — заявляет. — Сколько вам заплатить, чтобы забрать ребенка прямо сейчас? –Нисколько! — внутри все пылает. — Малышка моя! Я не отдам ее! Никому! — Я отец, а ты никто. Подпишешь отказ и ничего не сможешь сделать! — шипит зло. Мурашки по коже. — Зато я смогу! Прочь из палаты и из отделения! Ребенка вам никто не отдаст! — на пороге палаты появляется единственный, кому я могу верить. Тот, кто уже однажды спас мою дочь.

Глава 9. Дима

— Дим, как операция? — спрашивает Игнатов, присаживаясь на стул напротив.

Он словно чувствует, что у меня паршивое настроение и пытается понять его причину, ведь не просто же так я такой. Но как ни старайся, сделать это у Кирилла не получится, ведь я и сам до конца разобраться не могу, что за фигня творится со мной.

Анастасия Яковлева ни на минуту не выходит из моей головы. Ее образ бесперебойно мелькает перед глазами, а как хочу зацепиться за него и ухватить, так исчезает. Превращается в дым.

— Операция прошла успешно, — отвечаю спокойно. — Сейчас подготовлю отчет и пришлю.

— Ты только не забудь, что мы в выписной эпикриз решили вставлять информацию о ходе операции, — напоминает на всякий случай, ведь подобный порядок далеко не везде.

Обычно хирурги не обнародуют план проведенных операций, но в отделении Игнатова общие правила не работают. Они решили, что подобная информация в дальнейшем сможет спасти кому-то из их пациентов жизнь.

В какой-то мере я с ними согласен. К нам приезжают маленькие пациенты не только со всей страны, но и со стран-соседей, некоторые хирурги на периферии вообще понятия не имеют, что делать с такими детьми.

При наличии у родителей на руках выписки, где четко прописаны все наши действия, даже самый нерадивый хирург сможет понять, как в некоторых случаях поступить.

— Помню, помню, — киваю. И снова ловлю образ Насти перед глазами.

Зажмуриваюсь. Жду.

— Дим, ты точно в порядке? — не унимается Игнатов. Вот же упрямый!

Ведь я ж знаю, он не слезет, пока до правды не докопается, и это меня совершенно не удивляет. Мы с Киром много лет работаем бок о бок, а совсем недавно так вышло, что даже вместе оперировали его дочь.

— Все нормально, — заверяю с нажимом. — Я со всем разберусь. Сам.

Кир хмурится, но не спешит комментировать мое решение.

— Понадоблюсь, знаешь где меня искать, — и с этими словами поднимается с кресла. Выходит из ординаторской, Высоцкий следом за ним.

Я открываю документ на компе и принимаюсь описывать ход проведенной операции. Чем глубже погружаюсь, тем легче становится на душе. Понимаю, что мы все сделали правильно.

— Дим, — в ординаторскую заглядывает Майоров. — В реанимацию не пойдешь?

— Нет пока, — отвечаю бегло. — Ты проверить идешь?

— Да, — краем глаза замечаю, что он кивает.

— Иди без меня, — снова перевожу внимание на монитор. — Я подойду позже.

Миша уходит, но долго мне в одиночестве сидеть не приходится. Постепенно в ординаторскую возвращаются остальные врачи.

Я спокойно, без спешки дописываю отчет и только после этого отвлекаюсь. Разминаю затекшие мышцы, ставлю чайник, делаю себе кофе и даже успеваю съесть бутерброд. Вокруг царит расслабленная и спокойная атмосфера.

Все плановые операции проведены, пациенты идут на поправку, так что, может, я даже успею немного отдохнуть перед дежурством.

Не знаю, зачем меня стращали сменой с Хмельницким. Судя по тому, что я вижу, все будет нормально. Все схвачено.

Только стоит об этом подумать, как в коридоре раздается непонятный шум. Распахивается дверь в ординаторскую, и на пороге появляется собранная и напряженная постовая медсестра.

— Звонили с приемного, — произносит сдержанно, но крайне взволнованно. Напрягаюсь.

В кабинете моментально повисает тишина. Замолкли даже вечно не смолкающие интерны.

Вдруг за спиной женщины появляется Игнатов, и мне становится понятно. Случилась беда.

У нас вот-вот будет ворох работы.

— В центре города произошла авария, — говорит Кирилл. — Машина врезалась в автобусную остановку. Пострадавших везут сюда.

Три коротких предложения моментально меняют атмосферу вокруг. Все тут же вскакивают со своих мест, пытаются успеть доделать начатые дела, а кто-то даже хочет допить свой уже давно остывший кофе.

Каждый из нас понимает, что время идет на минуты, и, скорее всего, никто до самого вечера не вернется на свое рабочее место.

— Сколько у нас есть времени? — уточняю, смотря на старого друга.

Он бросает короткий взгляд на часы и хмурится только сильнее.

— Не больше десяти минут, — не удивляет своим ответом.

— Понял тебя, — киваю. — Иди. Мы скоро подойдем, не беспокойся.

Кир уходит, а я тут же связываюсь с Хмельницким и обрисовываю ему ситуацию. Саня сейчас поставит своих на уши, операционные будут готовы в срок, в этом я ни на секунду не сомневаюсь.

— Дим, ты слышал? — в ординаторскую влетает раскрасневшийся Леха. — Чего тут сидишь? — с порога накидывается на меня.

— Отдышись, — следом заходит Майоров. — Все он правильно делает.

— Реанимация в курсе, операционные свободны, Саня сейчас разрулит все по своей части. Я его предупредил, — сразу же приступаю к делу. — Через, — смотрю в чаты. — Семь минут привезут первых пострадавших, их возьмем на себя, — произношу намеренно громче, чтобы остальные коллеги услышали. — У вас будет минут пятнадцать на отдых. Больше времени дать не могу.

— Дим, спасибо и на этом, — от чистого сердца благодарит Майоров.

Ординаторская моментально пустеет. Каждый из нас забирает с собой все строго необходимое и спешит вниз. Кто-то направляется к лифтам, кто-то спускается по лестнице, а я…

Я не могу пройти мимо палаты Яковлевой и не заглянуть. Мне нужно убедиться, что у девочек все в порядке.

— Ну же, пожалуйста, — когда я приоткрыл дверь, до меня донесся тихий плач. — Милая моя, пожалуйста, кушай.

В голосе Насти столько отчаяния и боли, столько слез… У меня невольно екает сердце.

— Настя? — делаю несколько быстрых размашистых шагов, стремительно сокращая расстояние между нами. — Что случилось?

— Она не ест, — отвечает, продолжая плакать. — Не может глотать. Не сосет, — всхлипывает. — Я не могу выполнить ваше поручение, — кивает на таблицу кормлений.

Я сказал ей каждое кормление увеличивать объем. Кормить каждые два часа, строго следить за увеличением объема смеси. Все расписал.

— Сколько съедает сейчас? — уточняю.

— Двадцать два, — говорит и всхлипывает.

Плохо…

— Значит так, — принимаю решение. Нет времени ждать. — Продолжай. Нам нужно дойти до сорока пяти миллилитров и сможем перейти на перерыв в три часа между кормлениями. Ты меня поняла?

— Угу, — кусая губы, кивает.

— Сегодня ночью можешь сделать перерыв в кормлении на четыре часа, — поясняю. — Все остальное время строго по расписанию.

— Поняла, — обессиленно выдыхает.

Смотрю на расстроенную девушку, которая едва стоит на ногах, и не знаю, чем ей помочь. К сожалению, любое мое вмешательство сделает только хуже.

— Почаще соску давай, — подсказываю единственное, чем могу ей реально помочь. — Тебе сосательный рефлекс помочь ей разрабатывать нужно.

— Это… поможет? — смотрит на меня с нескрываемой надеждой во взгляде.

— Должно, — признаюсь. Других вариантов все равно нет. — Потому, что возвращать зонд я пока не собираюсь. Ничего хорошего от него не будет. Сосательный рефлекс сам по себе не появится.

— Старание и труд все перетрут, — произносит с печальной улыбкой.

— Так точно, — соглашаюсь.