Сосед сверху, сосед снизу

Джина Шэй, 2021

Этот год был последним для меня на танцполе спортивных турниров. Я хотела его запомнить на всю оставшуюся жизнь. Сбылось…Один только танец меж двух раскаленных тел… Эти двое… Они стали постыдным сном, тем, что хорошей девочке было так неловко вспоминать. Я не ожидала встретить их снова. Я не ожидала, что они меня не узнают. Да еще и поспорят, кто быстрее затащит меня в постель. И уж точно я не ожидала, что буду так хотеть, чтобы они меня победили. Сразу оба…Содержит нецензурную брань.В книге присутствует описание сексуальных отношений, близких к нетрадиционным, но это не является пропагандой.

Пролог. Танго на троих.

Когда Насте было девятнадцать, и она была еще не замужем.

В Берлине…

Сколько в моей крови шампанского? Бочка? Я не знаю, зато — я летаю. На высоченных новых шпильках. Пока еще держусь на них. Будь чуть потрезвее — точно бы навернулась.

— Зажигай, Настена, — во весь голос орет Алинка мне на ухо и на наши головы громовыми раскатами обрушивается один из старых хитов, которые из всех утюгов можно было услышать. Тыщу лет назад, в России! А мы, на секундочку в Берлине!

Чем, скажите на милость, Михайловская шантажировала диджея, который не только нашел для этой долбанутой это русское старье, но и согласился его поставить на полную громкость? Хотя плевать. Под него отлично танцуется. Кто должен заказывать музыку, как не победители?

Разве это не мы приперлись на эту вечеринку для того, чтобы я оторвалась напоследок?

Разве сегодня мне не плевать на все, что думают люди — все-все, от края и до края этой проклятой планеты?

— На-а-астена! — Алинка виснет на моих плечах и лезет целоваться. — Ты такая крутая, знаешь?

— Знаю, знаю, — хихикаю я, пытаясь обнять лучшую подругу, но нахорошо промахиваясь, — чур, без меня больше не пить…

— Без тебя ни-ни! — Алинка всхлипывает — её настолько развезло, что аж пробило на растроганный рев.

Алинка и трезвая фонтан эмоций и “семь пятниц в один понедельник”, а по пьяни её настроение меняется так быстро, что предсказать её действия не сможет никакой ясновидящий, даже самый настоящий.

Вот только что она чуть ли не сопли в меня пускала, но хоп — и эта зараза, смахнув слезы, коварно улыбается и толкает меня в спину, выпихивая с края танцпола в самый центр. Именно там итальянский Змей, темноволосый гибкий красавчик уже восьмую минуту крутит и вертит в своих руках раскрасневшуюся шведку, мою побежденную соперницу. А она и рада-радешенька!

И что он в ней нашел? Она даже в топ-пять не вошла, между прочим. И фигура у неё так себе.

А, к черту. Плевать на него.

— Зажигай, подруга, — воет Алинка — это ужасное чудовище, которое умудряется так легко переорать даже музыку на этой вечеринке.

А почему бы и нет?

Музыка сменилась, переходя на что-то стремительное, сладко-испанское, восхитительное. Какой шикарный такт, просто идеально для самбы.

Я призывно выгибаю спину, кокетливо отставляя ножку и вытягивая вперед пальчик, буквально тыкая им в симпатичного блондинчика, что только что вынырнул из толпы.

Невежливо, говорите? Ничего не знаю, но ужасно хочу отомстить шведке, оттанцевав её партнера. Я вообще сейчас не приличная девочка, с парнем дома, я — тореодор, что сейчас заманит своего быка на ристалище.

Шикарного, светловолосого, широкоплечего быка, горячего настолько, что может прожарить четверых девиц одним только скользящим взглядом.

Ну, каких попало девиц, со мной ему так быстро не справиться!

Конечно, я его видела раньше. Все его видели! Правда, по пьяни так сложно вспомнить его имя. Йохан? Эмиль? Эрнест? Не важно! Важно, что этот широкоплечий бык с роскошными бицепсами так выделялся в нашей лиге, казался почти что белым медведем среди худеньких кипарисов. Самый старший из всех юношей. Ему наверняка очень пошел бы какой-нибудь супер-брутальный спорт, хоть даже и реслинг, но… Он танцевал. А как он это делал, м-м-м…

Прости, Алинка, кажется, он шел к тебе, но я его тебе не дам.

Будь я более трезва, я бы, наверное, так не танцевала — боже, это же слишком вызывающе, мне нельзя, я же приличная, да и не взглянет он на меня, но…

Мои приличия остались на дне шестого бокала шампанского. Комплексы утонули ещё раньше. Да что там, я уже готова выкрикнуть шведу во весь голос: “Иди сюда, мой сладкий, и покажи что ты можешь!” — только необходимости в этом нет.

На мне красное короткое блестящее платье, и если он сейчас мне откажет — сам дурак. Значит, не для него моя роза цвела и Алинка лачила два часа мою рыжую гриву.

Швед оказывается не дурак. Напротив — демонстрирует восхитительную понятливость и удивительную сговорчивость. Я мигом забываю, к кому это он там рулил минуту назад, когда его лапа падает на мою талию и жадно её стискивает — он уже принадлежит мне. Для танца, разумеется. А вы что подумали?

Самба… Чистейшей воды флирт, облаченный в непристойные движения бедер. Вызов женщины мужчине — вот я такая, спорим, ты со мной не справишься?

И пусть докажет, да, что сил у него достаточно.

Мы не на спортивном танцполе, здесь нет судей, нет зрителей, мы танцуем только для себя и друг для друга, поэтому — никаких формальностей.

Швед… Его зовут Эмиль, кстати.

Я вспоминаю это резко, когда мы в какой-то момент сталкиваемся глазами, когда он в который раз обвивает своей рукой мою и подтягивает меня к себе.

Он хорош. И как мужчина, и как танцор, да и отсутствие нашей обычной формы, расшитой всякими стразами, даже для мужчин добавляет пару уровней его природной мужественности.

Самцовости, я бы сказала.

Первобытной, дикой, могучей — воистину бычьей.

Ох…

Я ничего сейчас не хочу, кроме как, подчиняясь замедлившемуся ритму, на пару секунд выгнуться и прижаться спиной к партнеру, сползая вниз к его ногам.

Прижаться. Так, чтобы ощутить жар его тела — Эмиль раскален как ядерный реактор, настолько, что ткань моего платья, грозит вплавиться мне в попу.

Скользнуть ниже. Совсем немного, но так, чтобы я сначала бедром, а потом и ягодицей наглядно ощутила — Эмиль меня хочет. Именно меня, потому что именно за мной он идет, следуя рисунку танца. Именно по моей шее сейчас спускается его горячее дыхание.

Какой он жесткий — там, внизу!

И…

Ему с этим не тяжело танцевать? По всем законам физики должно ж перевешивать!

Последняя секунда медленной музыкальной “затяжки”, и пальцы Эмиля бегут по моей выгнутой на его плечо шее. Он уже предвкушает, как будет пробовать меня на вкус. Еще, наверное, и для поцелуя примерился!

Черта с два, размечтался! Пусть сначала он меня догонит!

Музыка снова переходит на бодрый ритм, и я юркой змеей выворачиваюсь из его рук и ускользаю в сторону, не забывая при этом бодренько выписывать восьмерки бедрами и ритмично перебирать ножками. Так, чтобы блестящая бахрома на платье металась вокруг тела, привлекая внимание ко всем его изгибах.

Восьмерки… Людмила Георгиевна наверняка бы взвыла, послушав мою мысленную терминологию, ведь правильно — ботафого, корто джаго, баунс, вольта, вольта спот…

Боже, ну это же тоска, так ведь?

Мне не нужны названия элементов, чтобы их вытанцовывать сейчас, на автомате, когда тело само выполняет любимую связку.

Куда интереснее то, что Эмиль идет за мной, шаг в шаг, и с каждой секундой взгляд этого быка становится все кровожаднее.

А я лишь энергичнее повиливаю бедрами, чтобы он там совсем захлебнулся слюной.

Хочешь?

А я не дам!

Хочешь?

Ну, возьми, если сможешь!

Пройти мимо шведки — это ложечка десерта в меню моего вечера.

Выкуси, Фрида, уж я-то знаю, насколько сильно ты за этим красавчиком бегаешь, и насколько крепко он тебя вне танцпола игнорит. Поговаривают, будто даже однажды во время скандала он пообещал на следующий год сменить партнершу.

Эмиль ловит меня на четвертом такте, ловит и снова дергает к себе, заставляя закружиться. А после — и толкает от себя, так, будто я только что ударила его в пах.

Ох, как кружится голова…

Это все шампанское, оно не сочетается с такой круговертью…

Мои пальцы снова врезаются в чью-то ладонь.

Чьи-то твердые пальцы подхватывают меня под лопатки, не давая упасть.

Я же на резком выдохе, будто юла, которую остановили без разрешения, понимаю, что смотрю уже не в светлые глаза Эмиля.

А в темные, веселые глаза лучшего танцора итальянской группы. Эрика.

И он меня держит крепко и не собирается отпускать.

Я дергаюсь, стремясь отойти от него и не мешать, но он удерживает, расцветая нахальной улыбкой. Склоняется ближе к моему уху.

— Теперь моя очередь, bellezza¹, — смешно мешая английский с итальянским сообщает он, — потанцуем?

Я не знаю итальянского, но какое-то количество итальянских словечек осело, видимо, на самом дне мозга само по себе, налипнув словно сор, нанесенный шальными ветрами. Ну, а может быть, шампанское — лучший переводчик на свете.

Белла — красавица, явно однокоренное с «bellezza». Ай-ай, неужто он думает, что я поплыву от одного его дешевого комплимента? Всех по Фриде меряет?

С другой стороны, приглашение потанцевать со Змеем из Катании — слишком заманчиво, чтобы не обдумать его хотя бы пару секунд.

Змеем его окрестил кто-то из журналистов, оценив феноменальную гибкость человека, который пришел в спортивные танцы в семнадцать лет и за два года играючи прорвался в разряд профессионалов. Ну, а его партнерши — всегда любовницы, ни одна из которых не пробыла с ним больше года, добавляли к этому еще и сплетни о на редкость взбалмошном и паскудном характере.

Две секунды — вот сколько я даю себе времени на раздумья, глядя в темные зрачки Эрика Лусито.

А потом от души и со всей ядовитостью возвещаю.

— No, — и добавляю на том же английском, уже гораздо менее уверенно в формулировках, — я тебя не хочу.

Во всех смыслах этого слова. Ни как партнера, ни как мужчину.

Это тебе за Фриду, красавчик!

Выбирать между мной и ею в данном случае, все равно что выбирать между танцовщицей и Буратино.

Хотя, кто сказал, что ему были важны танцевальные умения? Может, он представлял, как Фрида стоит перед ним на коленях — ну а что, мужики же через одного фантазируют на эту тему буквально насчет каждой проходящей мимо женщины. И если вид достаточно хорош по фантазиям — их претворяют в реальность.

Ну, вот пусть и претворяет. Пускай Эрик Лусито идет на свой лесоповал и тягает то бревно, за которое сначала взялся. Танцует её хоть до посинения, а после — загибает её в ту позу, что ему рисовала фантазия, и радуется, что Фрида всего чуть-чуть скрипит во время того, как он её нахлобучивает.

Я снова дергаюсь назад, на этот раз уже более настойчиво. Ну, должен же он понять мой отказ.

Ага, сейчас!

Два шага назад, резкое движение руки, и я снова прокручиваюсь вокруг своей оси, аж два раза, а потом — теплая ладонь ловит меня под спину, а сам Эрик склоняется вперед, заставляя и меня опуститься при его поддержке так низко, что мои волосы точно касаются паркета.

— Я сказала — я не хочу, — рычу я, ощущая, что сбегать с английского в танцевальный кружок все-таки было необдуманно, потому что он явно меня не понял.

— Bad English. Not understand! — наглая ухмылка Змея заставляет меня усомниться в том, что он говорит. Не понял он, как же. То-то глаза так бесстыже блестят!

Он что думает — ему не придется разжимать руки? Да я же деру дам, как только он выпустит мои пальцы.

И что это на него нашло, как же Фрида? Рыдает в сторонке? Боже, как мне нравится эта мысль, но это совсем не повод сдаваться Змею.

Музыка снова сменилась. И на этот раз нас начинает окутывать терпкое, выдержанное танго.

О-о-о, да — мое любимое!

Или — о-о-о, нет — если так задуматься, с кем я вдруг оказываюсь вынуждена его танцевать.

Не танцевать и просто постоять, пока разочарованный Змей меня не отпустит — не вариант. Ни шампанское в моей крови, ни гордость победительницы этого турнира такого позора не допустят.

Я снова оказываюсь на своих ногах. Снова прижата к твердой мужской груди — на этот раз уже итальянской. Сквозь расстегнутый ворот темной рубашки мне открывается вид на поросль темных кудряшек. Он там лес выращивает?

И глядя друг другу в глаза, мы не флиртуем, мы соревнуемся — кто сдастся первым и отведет взгляд.

И я не намерена ему проигрывать!

Шаг. Второй. Третий. Мы только начали — он наступает на меня, я — пытаюсь ускользнуть. Его ладонь — пока на моих голых лопатках, но расстояние меж нами настолько мало, что делая вдох, я неминуемо касаюсь грудью рубашки Змея.

Горячо. Тесно. Будто в воздухе кто-то разлил кипящее молоко и заставил меня им дышать.

Змей красив. Настолько, насколько в принципе хороши итальянские мужчины, и даже лучше. Он может позволить себе не бриться, он может позволить себе не расчесываться, лишь провести ладонью по темным волнистым волосам, зачесывая их к затылку — и он все равно будет Змеем, во всей порочной сути этого прозвища. Тем, одного задумчивого взгляда которого на бретельку моего платья хватает, чтоб я поняла — бретелька тоненькая. И до того, чтобы оставить меня голышом на танцполе — ему не так и много нужно сделать.

Ладонь скользит по моему бедру. Горячая, ловкая, с длинными тонкими пальцами.

Скользит она выше положенного, слегка залезает под юбку и тут же отпархивает прочь, нет, не потому что Змей одумался. Нет, он просто только начал, и он не из тех, кто будет выпивать бокал вина одним лишь жадным залпом. И… Нет, каков же нахал! Может, стоит дать ему по наглой физиономии?

Или дать ему еще один малюсенький шанс на раскаянье? Шансик! Один! Только ради этого танца, который я так люблю…

Змей более узок в плечах, нежели мой шведский новоявленный партнер. Хотя быть уже Эмиля Бруха не так уж сложно, я ведь уже говорила — такой матерый он в нашей лиге один. В предках, поди, медведь пробегал, не позже прадедушки, вот стать такая и получилась.

Кстати, где вообще Эмиль? Он решил посмотреть, как меня уводит наглый итальяшка? Утирает слезки расстроенной Фриде? Ну, может, тогда я зря тут воюю?

Зря я сомневаюсь в Эмиле.

Эту ночь он явно решил дотанцевать со мной. Наверное, и не только — бедненький, не знает еще, что у меня как у той Золушки уже идет обратный отсчет до побега с этого бала.

Это не важно. А вот то, что поверх моей руки ложится широкая ладонь избранного мной быка — это то, что заставляет меня даже выгнуться назад, будто все мое существо ужасно хочет прижаться к груди Эмиля Бруха.

Не будто.

Хочу.

А то ходют тут всякие, хватают меня без спросу. Вторая горячая ладонь шведа ложится мне на горло и в темпе музыки медленно сползает вниз.

Да, да! Вниз, к груди.

Эй! Я встряхиваюсь, заставляя его пальцы оказаться дальше, чем ему хотелось.

Я не то чтобы возмущена, это вписывается в наш неформальный танец, но…

Соски стоят колом, и это не скрывает даже мелкая блестючая бахрома. И сейчас он это может не только увидеть, но и пощупать. А я не дам!

А между прочим, в это время под ту же мелодию ладонь Змея снова ползет по коже моего бедра, ощупывая на этот раз другую, обвитую вокруг его талии ногу.

Что за…

Эй, меня кто-нибудь будет от кого-нибудь отрывать? Ну, или самоустраняться, сдавшись?

Тщетно…

Они будто выжидают, что я все-таки выберу, ткну в одного из них пальцем, а они возьмут и подерутся, недовольные моим выбором. И испортят мне танго?

А вот фиг вам, мальчики.

Не хотите отставать — не надо. Посмотрим, на что годится этот ваш гордый тандем. Думаете, я вас не вытяну? Чемпионка я, или кто? Сами сбежите!

Танго…

Сладкий яд, который рекомендуется принимать по капле.

Самый божественный из танцев латиноамериканской программы, на мой субъективный вкус.

Достаточно нетороплив, чтоб ты мог поимпровизировать, достаточно ритмичен, чтобы не заскучать и менять связки движений.

Чувственность в танго обостряется до предела, все из-за этих скользящих прикосновений, неспешности. Особенно когда партнер — не тот, который надоел тебе за годы тренировок, а вот эти два прекрасных наглеца, что решили подшутить над слишком бойкой девчонкой. Проверить на прочность. Заставить сбежать.

Вот только наша с ними игра превращается в турнир, кто сдастся первым. Я ли не выдержу этого вызывающего танца и натиска этих двоих, или кто-то из них все-таки допустит ошибку, или решит поискать девчонку попроще, ту, что сдастся сразу…

Мы не распадаемся.

Мы продолжаем двигаться такт в такт, шаг в шаг. И Змей меня по-прежнему ведет, а Эмиль остается за моей спиной, прижимается к ней всем телом, будто подчеркивает, что бежать мне некуда.

А ягодицы у него что надо. У них обоих — я успела оценить ножкой, когда забрасывала её то на бедро одного мужчины, то обвивала у другого.

Нащупала я впрочем не только твердые мышцы, но и твердые, кхм… Члены…

Ай-яй-яй, Настена! Что же ты творишь?!

Жарко. Жарко от стыда, от неловкости, да и от нарастающего возбуждения, если честно.

Каждое движение — удар в мои ворота.

Я делаю шаг назад и наталкиваюсь бедром на железобетонную эрекцию Эмиля.

Я выгибаюсь назад в поддержке Эрика, а теплые пальцы Эмиля обнимают мой подбородок, задевая губы и тут же убегая от них к скулам. Дразнит, гад! От этих скользящих прикосновений только сильнее сушит губы.

Я ощущаю самую капельку воли, когда жесткая хватка Эрика позволяет мне порхнуть в сторону, бросаюсь туда, к вожделенному свежему воздуху и оказываюсь пойманной на первом же шаге побега.

Змей ловит меня за локти и вновь прижимает к себе. На этот раз — спиной. Так, чтобы я окунулась в васильковую синь глаз Эмиля.

Мальчики, что ж вы творите?

Танго для троих — грязный танец, который точно никто не одобрит.

И ведь я даже не хочу сбежать…

Если бы все могло остаться вот так, между ними двоими, с их адресованным мне железобетонным возбуждением, что трется то о мою попу, то о спину…

Это совершенно безумно, никуда не годится. Но до чего же волшебно — устраиваться на подставленном колене Эмиля, томно переплетая колени, и почти-почти касаясь его губ своими — ни-ни, по-настоящему мы не целуемся, ни в коем случае — и в это же время отводить назад руку для Змея. Просто так, предлагая ему то, на что он сейчас соблазнится. Кто бы смог удержаться от этого?

Второй мой партнер сдержанностью не отличается и правила приличия знает хуже, чем английский. Теплые губы касаются сначала самых кончиков пальцев, потом запястье, но абсолютно не невинно — его язык вкрадчиво пробует мою кожу на вкус, будто Змей надеется меня отравить вот так, без зубов. Видимо, так и есть. Змей переплетает свои пальцы с моими, снова тянет к себе.

Господи, мое сердце сейчас испарится через поры, до того часто оно сейчас бьется.

Шаг, шаг, шаг…

Мы крутимся по маленькой, одним только мальчикам видимой орбите, все втроем, и расстояния между нами совсем не осталось. Они трутся об меня то один, то второй, то оба сразу, снова и снова подчеркивая, что мальчики рассчитывают отнюдь не только на танец.

Мне даже немного неловко, что больше им ничего и не светит.

Любой, кто худо-бедно видел танго, скажет — это секс, облаченный в танец. Секс на танцполе. Секс у всех на виду. Ну, и для соблюдения приличий — так и быть, в одежде. Без одежды можно продолжить и потом, так ведь?

И если так задуматься — я сейчас…

Я чувствую губы Эрика на собственной шее с одной стороны, а губы Эмиля — с другой.

Я прихожу в себя — самую чуточку — потому что музыка меня отпускает. Танго сменяется чем-то другим, менее пьянящим. Именно смена музыки и позволяет понять — я уже не на танцполе. В стороне от него, у дальней стены, в самом темном углу, куда меня утанцевали эти двое проходимцев.

Двое проходимцев, сейчас беззастенчиво меня лапающих, и по-прежнему зажимающих меня с двух сторон между своими телами. Будто главной целью их жизней стало превратить меня в плоский блинчик, лишь бы никому из них не досталась.

В пальцах моих внезапно находятся темные волнистые пряди Змея. Мягкие у него, оказывается, волосы. Поди-ка отпусти такую прелесть…

Но надо, Настя, надо!

— Эй, эй, мальчики, вы увлеклись, — мурлычу я на своем корявом английском, вытягивая пальцы из мягкой патоки волос Эрика и пытаясь надавить на его плечи и заставить чуть-чуть отстранится.

Ага, сейчас.

Даже отпихнуть от себя стену и то вышло бы эффективнее, чем вот это.

— Как не увлечься твоей шикарной вертлявой попкой, скажи-ка, крошка? — вкрадчиво мурлычет Эрик, проходясь по моему уху горячим дыханием.

— Согласен, — Эмиль оказывается более краток, и куда более нетерпелив, прикусывая мочку моего уха, будто пытаясь попробовать на вкус мою кровь.

Боже…

— Давай еще, постони для нас еще разик, малышка, — смеется Змей, а я ловлю себя на осознании, что меня лапают. Лапают! В четыре руки. Мнут, тискают, будто пытаются расправиться с моим платьем прямо сейчас. Оно упрямо держится. Пока что…

То, что происходит — вопиюще, непристойно и — ужасно возбуждающе.

Надо бежать. Срочно!

До тех пор, пока ни одна наглая лапа не добралась до моих трусиков и не узнала всю степень моего падения. Этот влажный секрет я бы все-таки предпочла сохранить в тайне. Да что там влажный. Очень даже сырой. Насквозь. Сожми в кулаке — закапает.

Ох-х.

Они вдруг словно по команде от меня отодвигаются, будто на вечеринку прибежали их верные жены и застукали их с поличным.

Разочарование на моем лице проступает само по себе, но слишком явно, потому что Змей, склоняясь к моему лицу, хохочет, касаясь длинными пальцами моего подбородка.

— Не грусти, малышка, — ухмыляется он, — сейчас ты уже выберешь кого-нибудь из нас, кто тебе больше понравился, и продолжишь с ним. Уже не здесь. Ты как? Согласна?

— Выбирай с умом, — емко добавляет Эмиль, стискивая мою талию своими крепкими ручищами и снова заставляя задеть то, что очень даже может послужить самым весомым аргументом в этом споре.

Выбирать, говорите?

— Мне нужно воды, — я трагично облизываю губы, — вы меня пересушили, мальчики. Кто меня спасет?

Ну, конечно, они оба дергаются одновременно, надеясь вырвать пару очков преимущества, но Эрик оказывается расторопней, быстрой тенью ускользает в сторону бара. Эмиль же лишь на секунду отвел от меня взгляд, досадливо морщась этому маленькому поражению, а я уже бросаюсь мимо него, в цветную толпу распавшихся на медляки танцоров.

Туда, где я только что видела светящуюся в стробоскопах белую юбку Алинки.

— Настена-а-а! — подружка восхищенно ловит меня за плечи. — Ну ты даешь!

Она, похоже, любовалась!

— Поехали отсюда, — смех рвется из моей груди, заставляя задыхаться, — а не то меня сейчас догонят, и тогда все — ни за что мне перед Дэнчиком не оправдаться.

— Поехали, поехали, — Алинка хихикает вместе со мной, и мы вместе пулей вылетаем из клуба, пользуясь тем, что её водитель припарковался совсем рядом от входа.

На заднее сиденье машины я падаю почти без чувств. Господи, что это было…

Безумие. Настоящее. Форменное.

Для последнего года на танцполе соревнований — то, что нужно. Угрызения совести потихоньку повякивают, поднимая голову по мере протрезвения.

— Настена-а, — Алинка теребит меня за плечо, — это твои?

Я приподнимаюсь на локте, выглядываю в заднее окно машины и тут же падаю обратно на Алинкины колени, чтоб меня не запалили.

Мои! На минуточку я даже позволяю себе так подумать, посмаковать это слово именно в таком его звучании. А потом смеюсь — нет уж, Настена, набесилась — езжай домой, к Дэнчику. И поищи где-нибудь стиратель памяти.

Эмиль и Эрик, уже спохватившиеся и вылетевшие почти вовремя, выглядят возмущенными. Эмиль даже пихает Змея кулаком в плечо и что-то обвиняюще ему рычит, указывает вслед уезжающей с нами тачке. Да-да, угадал. Только вы уже нас не догоните. Через час мы уедем из гостиницы в аэропорт, и белый самолетик вернет меня к моей спокойной жизни, в которой нет места таким непристойностям, как танго сразу с двоими партнерами и предварительными ласками на десерт.

Я снова вспоминаю два крепких горячих тела, стискивающих меня с двух сторон, будто служащие мне всей необходимой опорой. Васильково-синие глаза Эмиля… Мягкий шелк волос Эрика… И тихонько хихикаю, плотнее сжимя бедра, чтобы покрепче удержать внутри себя это сладкое жжение. Более эксцентричное прощание с Берлином было сложно представить.

Такое уже не забудешь. Даже если и захочешь. А я захочу — уже утром, когда протрезвею и вспомню, что такое приличия.

Ох, мальчики, мальчики…

Интересно, скольких дурочек они уже таким образом развели?

Хотя…

Какая разница? Я ведь все равно их никогда не увижу…

Примечания

1

bellezza — красотка (итал.)