Тихоня для босса. (Не) фиктивная беременность

Ксения Маршал (2024)

— Я не из тех уродов, кто бросает собственных детей, ясно? — дергает Евсей шеей. — Да? — реву, как раненный зверь. Да как он вообще может говорить хоть что-то подобное или тем более требовать чего-то от меня! — А из каких ты уродов? Из тех, что спят с практически бесчувственной девушкой, а потом врут, что она потеряла сознание из-за приступа аллергии? — Нас обоих опоили! — орет, теряя контроль, и меня накрывает больное удовольствие. От того, что смогла вывести его. Что вся эта ситуация и для Зарецкого не проходит так уж легко. — А я тебя в этом не обвиняю. Но и жить с тобой и на твоих условиях не стану, — расстреливаю его молниями, состоящими из праведного гнева и ненависти. А в ответ он режет по живому: — Тогда я перестану платить за лечение твоей бабушки.

Глава 9. Дарья

— Бабушка, это тот самый благотворитель из фонда, о котором я рассказывала, — представляю Евсея и стараюсь звучать приветливо, хотя внутри все клокочет от возмущения.

И так еле-еле удается уговорить бабулю на переезд в другую больницу и заверить, что я не продала ради этого душу дьяволу. Хотя на самом деле так оно и есть! Если сейчас из-за Зарецкого ба откажется, то получится, все зря, и я напрасно подписала те бумаги. Сжимаю руки в кулаки и призываю все смирение, которое еще осталось внутри.

— Евсей Анатольевич, спасибо за ваше участие, — улыбаюсь благожелательно, хотя губы так и сводит. Хочется поджать их или выплюнуть какую колкость. Обличающие слова так и рвутся наружу, но вместо них я произношу другие, ради бабушки: — Мы понимаем, как сильно вы заняты, и очень ценим вашу помощь. Если у вас возникли какие-то дела, мы с бабушкой готовы подождать или вовсе отправиться на место самостоятельно.

— Если так цените мое время, — цедит миллиардер, буравя меня сталью взгляда, и я не знаю, как удается продолжать сидеть с вежливой улыбкой на губах, — то поспешите к машине, а не зубы мне тут заговаривайте. Вещи я помогу донести. Валентина Игнатовна, — Зарецкий переводит внимание на мою бабушку. Надо же, даже имя ее откуда-то узнал и потрудился запомнить! Его лицо меняется мгновенно: перестает быть пугающим и выражает спокойное почтение. — Прошу прощения за собственную несдержанность, очень нервная работа. Рад познакомиться и помочь вам.

Бабуля окидывает Евсея проницательным взглядом. Уверена, ни нахрапистый, бескомпромиссный характер бизнесмена, ни его циничность и запредельное самомнение не остаются для нее секретом. Моя бабушка как рентген, только просвечивает не внутренности, а саму человеческую суть. Если она дает кому характеристику, то можно смело ей верить.

— Спасибо, сынок, — просто кивает ба, к моему удивлению, и поднимается.

Зарецкий спешит помочь и подает ей руку. Хмурится, окидывает нас взглядом, а потом бросает короткое:

— Ждите здесь, я сейчас, — и уходит куда-то.

Растерянно хлопаю глазами, смотрю на бабулю, и ее одышка и неестественная бледность не укрываются от моего внимания.

— Ты в порядке? — спрашиваю с беспокойством. Я готова отменить поездку и послать Зарецкого лесом, если ба признается, что чувствует себя нехорошо и прямо сейчас ей лучше прилечь.

— Защемило что-то, — слабо выдыхает она. — Скоро отпустит.

Бабушка откидывается на спинку металлического стула и дышит глубоко и часто. Глаза прикрывает. Я топчусь рядом и чувствую себя настолько растерянной и беспомощной, что готова вот-вот расплакаться от бессилия. Не успеваю. Евсей возвращается в компании медбрата, толкающего перед собой инвалидную коляску. Острое чувство благодарности к Зарецкому за его внимание и поступок все-таки выбивает из моих глаз слезы.

— Спасибо, — шепчу и шмыгаю носом. Тут же получаю по нему щелчок.

— Все хорошо будет, — уверенно обещает бизнесмен, на краткий миг превращаясь в обычного человека.

Поездка в частный медицинский центр полностью стирается из моей памяти. Все время, что мы едем, я смотрю на бабулю и пристально оцениваю ее состояние. Евсей сам сидит за рулем и то и дело бросает на нас взгляды через зеркало заднего вида.

— Он неплохой человек, этот благотворитель, которого ты нашла, — шепчет мне бабушка, когда мы оказываемся в медицинском центре, и Зарецкий отходит куда-то с документами. За время поездки ей становится лучше, что не может меня не радовать. — Не прогнил изнутри, хотя большие деньги способны испортить кого хочешь. Только характер тяжелый.

— Угу, — хмыкаю, впервые не соглашаясь с характеристикой от бабули, но спор развязывать не желаю. Чем меньше она будет знать о Зарецком и моих с ним делах, тем крепче будет спать по ночам.

— Ты на его грубость не смотри, дочка. Ты глубже смотри, — качает головой ба, легко считывая мое не озвученное мнение.

Разговор приходится свернуть из-за возвращения Евсея. Он приходит в компании доктора и представляет нам его. Потом помогает переместиться в палату, но не уходит все то время, пока я помогаю бабушке обустроиться. Персонал в этом месте отзывчивый, тактичный и профессиональный, так что я оставляю бабулю в надежных руках после беседы с лечащим врачом, хотя на сердце и не спокойно.

— Вы с бабушкой не найдете места лучше, — косится на меня Зарецкий уже в автомобиле, пока я стараюсь утопиться как можно глубже в сиденье из красной мягкой замши. Лишь бы не чувствовать так ярко и близко давящего присутствия миллиардера. Его запах снова обволакивает, а энергетика заставляет тонкие волоски на коже становиться дыбом. На редкость тяжелый тип.

Автомобиль Евсею очень идет. Низкий, спортивный, с агрессивным дизайном снаружи и невероятной мощью под капотом. Я могу это чувствовать по сытому, сильному урчанию мотора и сверхлегкой динамике, с которой иномарка поглощает каждый десяток метров дороги.

— Верю, — отзываюсь спустя время. — Но все равно не могу перестать нервничать. Кроме бабушки у меня никого нет. А даже если бы и были, то ближе стать бы просто не смогли, — зачем-то раскрываю душу бизнесмену, у которого и сердца-то наверняка нет. Или же оно заковано в броню.

Стальной, идеально сбалансированный мотор молотит внутри грудной клетки, а калькулятор в голове непрестанно просчитывает варианты и выгоды. Не человек — робот. Зарецкий бросает на меня странный взгляд, в котором я различаю толику сочувствия и — что уж совсем невероятно — восхищения, и мне кажется, что собирается сказать что-то важное, но внезапный телефонный звонок прерывает нас. Автоматически включается громкая связь, и Евсей рявкает недовольно:

— Да!

— Евсе-е-й… — тянет глубокий женский голос. А меня от глубокой интимности его интонаций бросает в жар. — Соскучился по мне? — интересуются игриво на том конце.