Тихоня для босса. (Не) фиктивная беременность

Ксения Маршал (2024)

— Я не из тех уродов, кто бросает собственных детей, ясно? — дергает Евсей шеей. — Да? — реву, как раненный зверь. Да как он вообще может говорить хоть что-то подобное или тем более требовать чего-то от меня! — А из каких ты уродов? Из тех, что спят с практически бесчувственной девушкой, а потом врут, что она потеряла сознание из-за приступа аллергии? — Нас обоих опоили! — орет, теряя контроль, и меня накрывает больное удовольствие. От того, что смогла вывести его. Что вся эта ситуация и для Зарецкого не проходит так уж легко. — А я тебя в этом не обвиняю. Но и жить с тобой и на твоих условиях не стану, — расстреливаю его молниями, состоящими из праведного гнева и ненависти. А в ответ он режет по живому: — Тогда я перестану платить за лечение твоей бабушки.

Глава 12. Дарья

Прихожу в себя в машине Зарецкого. Причем не резко и сразу, а постепенно выныривая из вязкого небытия. Краем сознания выхватываю обрывки телефонного разговора, но смысла уловить не могу. Ничего не понимаю. Там что-то про его бывшую, Алину, официанта и какой-то сговор. Девушка договорилась с официантом? Но при чем тут вообще мы?

— Дарья? — переспрашивает Евсей у трубки (на этот раз громкая связь не работает). Вижу, как он собирается бросить короткий взгляд на меня и поспешно захлопываю веки. Почти не дышу, а сердце почему-то начинает биться часто-часто, и губы хочется облизнуть. — Все еще спит. Может, в больницу все-таки? — улавливаю отчетливое беспокойство в голосе бизнесмена и тоже начинаю чувствовать нервозность. Что же все-таки произошло? — Ладно, уговорил. До связи.

Снова ощущаю на себе внимательный взгляд. Он жжет щеку, и я чувствую, как к лицу вдруг приливает кровь. Да в чем дело?! Сканирую организм мысленно, пытаясь хоть так понять, в чем дело. В голове тяжело и муторно. Тело неповоротливое, ленивое, словно его покрывают множество тонн воды, а на душе как-то странно. Как будто что-то важное произошло и вместе с тем невероятное, а я забыла и никак не могу вспомнить. Напрягаю мозги, но тщетно — последние пару часов покрыты непроницаемым мраком, как плотным занавесом, отодвинуть который мне не под силу. Решаю не гадать и напрямую поинтересоваться у Евсея:

— Что случилось? — получается внезапно — это я понимаю по тому, как вдруг вильнула машина — и хрипло.

— Даша? — Зарецкий так удивлен, словно вообще не ожидал, что я ближайшее десятилетие смогу говорить. — Как себя чувствуешь? — снова беспокойный взгляд впивается в мое лицо. Благо мы останавливаемся на светофоре, и нашей безопасности это не мешает.

— Смотря что произошло, — отвечаю и хмурюсь. Не нравится мне реакция Евсея, слишком он дерганый, тогда как я привыкла к тому, что у Зарецкого все под контролем. Бетонная стена, а не человек!

— А что ты помнишь последнее? — осторожно интересуется он.

Выражение лица бесстрастное, но я все равно почему-то чувствую подвох. На подсознательном уровне. Хмурюсь и пытаюсь воспроизвести в памяти последние события. В висках начинают стучать молоточки. Темнота отодвигается нехотя, со скрипом, и я вылавливаю картинки: разговор по громкой связи в автомобиле, бывшая Зарецкого, мои негативные чувства, ресторан и аппетитные гребешки, вкуснее которых я ничего в жизни не ела.

— Как мы обедаем, — выдаю хмуро, все еще не понимая, что могло пойти не так.

— А конкретнее? — пальцы миллиардера сжимаются на руле так, что костяшки белеют. Зависаю на них ненадолго, смаргиваю наваждение и отвечаю:

— Я ела гребешки. Было вкусно, кажется… — слева раздается протяжный выдох сквозь зубы, словно пароварка сбрасывает давление. Уф-ф-ф, ну и сравнения в голову лезут… Повисает пауза, и я не знаю даже, что думать. Внутри все сжимается, а по коже начинают бежать мурашки. — Евсей? — тяну жалобно.

— Ты потеряла сознание, Дарья. Прямо во время обеда. Врач сказал, что это похоже на аллергию, — Зарецкий барабанит пальцами по рулю и смотрит исключительно вперед.

Хмурюсь и прислушиваюсь к себе. Как вообще должна чувствоваться аллергия? Расслаблением во всем теле, покалыванием кожи и странными спазмами в животе? Никогда ничего подобного не испытывала. Может и правда реакция на морепродукт?

— Значит, меня успел и врач осмотреть? — получаю молчаливый кивок в ответ. — Я так долго пробыла в отключке? — снова кивок. Да из него ответы клещами приходится тянуть! — И что теперь?

— Отвезу тебя домой. Отдохнешь перед следующим рабочим днем. А завтра снова жду тебя в офисе, машину пришлю утром.

Разговор плавно сходит на нет. Я перевариваю случившееся, пытаюсь сопоставить с собственными ощущениями, а Евсей не горит желанием продолжать общение. Мой внезапный приступ так сильно отпугнул миллиардера? Надо же, какой нежный.

Дома я брожу как неприкаянная. Берусь за одно дело, бросаю на полпути, тут же перескакиваю на другое, потом на третье и так далее. Липа глядит с недоумением, да я и сама на ее месте делала бы точно также.

— Хозяйка не в себе, — развожу руками и иду к зеркалу.

Долго изучаю свое отражение. Придирчиво. Скидываю одежду и снова смотрю. Шея и грудь покрыта мелкими розовыми пятнышками. Признаки аллергии? В душе долго тру себя мочалкой, почему-то хочется почувствовать себя чистой. После звоню бабуле и стараюсь ничем не выдать охватившего смятения, ведь ба даже по интонации способна понять, что со мной что-то не так. Поэтому больше слушаю. Задаю короткие вопросы и стараюсь как можно скорее свернуть разговор.

Перед сном в кровати долго верчусь и не могу найти себе места. Настроение на нуле, не помогает даже съеденная плитка белого шоколада и любимый сериал. Но что хуже всего — долгожданный сон не приносит облегчения! Я просыпаюсь, вся мокрая от охватившего жара, простыни сбиты и валяются где-то в ногах, а перед глазами стоят картинки.

Из тех, что приличные девушки даже воображать не должны. Там Зарецкий творит с моим телом такое! Мои щеки тут же опаляет жаром, а низ живота скручивается от каких-то незнакомых ощущений. Я так ярко все это видела, словно на самом деле делала ЭТО с Зарецким, бесчувственным и непрошибаемым дельцом, у которого из интересов — только бабло и его количество.

— Не может быть, — говорю сама себе хрипло, будто мой голос сорвался от криков. — Или… может?