Глава 3. Дарья
Дома мне холодно и неуютно. Все кажется словно чужим, несущим угрозу. Хотя я прекрасно осознаю, что единственной пугающей вещью в квартире является визитка. Странно, что в век безлимитного интернета и мессенджеров кто-то вообще пользуется этим атавизмом. Темно-серый прямоугольник из углеродного волокна, мне кажется, как нельзя лучше характеризует встреченного мной мужчину с пронзительным тяжелым взглядом. Баснословно дорогой, эксклюзивный, стильный — словно из другой, несуществующей жизни. Что ему вообще могло понадобиться от такой, как я, обыкновенной девчонки, заканчивающей институт?
«А главное — что он собрался тебе предложить?» — добавляет внутренний голос. — «Он ведь ясно дал понять, что может с легкостью решить твои проблемы».
Понятное дело, что заплатить за рядовую операцию для такого, как он — плевое дело. Вопрос в том, что придется отдать взамен. Потому что в искреннюю благодарность за возвращенную купюру, как и в потребность заниматься благотворительностью верилось слабо. Еще меньше, чем в то, что Дед Мороз существует. Скорее этот Евсей Зарецкий — имечко-то какое! — всю душу вынет, пережует и выплюнет, а ты потом живи с тем, что осталось.
Целый час уходит на пустые метания. Меряю шагами двухкомнатную квартирку, остро осознавая ее тесноту и бедность обстановки. Натыкаюсь взглядом на многочисленные изъяны и почему-то размышляю о том, что бы подумал Евсей Зарецкий о нашем более чем скромном жилище. Наверняка он привык совсем к другим интерьерам. Я настолько мало интересуюсь богатой жизнью, что даже не представляю, к каким, но точно знаю, что очень далеким от обыденных.
— Да с какой вообще стати? — возмущаюсь вслух, а Липа, наша кошка, поддакивает ленивым мявком.
Смотрю на настенные часы и берусь за телефон. У бабушки как раз должно быть свободное время перед ужином.
— Привет, бабуль, ты как? — тихо интересуюсь.
— Жива, и слава Богу, — ставший стандартным ответ, от которого у меня каждый раз сжимается сердце. — Какой-то у тебя голос грустный, случилось чего?
— Нет, все в порядке, — вру. — Наверное, устала просто.
— Отдыхай, дочка. Тебе нужно силы беречь, а ты все на учебу да ко мне мотаешься. Завтра не приезжай, лучше выспись. Ничего тут со мной не сделается. Кормят нас хорошо, санитарки часто заходят, да и не скучно мне с соседками, мы о жизни болтаем. А тебе, молодой, нужно о будущем думать, например, как диплом защищать будешь, — строго заканчивает бабушка, и тяжелая одышка не скрывается от моего слуха.
— Спасибо, бабуль, — сдавленно шепчу я.
— Ну все, беги. Люблю тебя, — смягчается ба.
И я бросаюсь на диван, чтобы выплакаться в подушку. Нежность и любовь к бабуле тесно переплетаются с горечью из-за несправедливости и отчаянием, что буквально разрывает меня на части. Даже измученная слабостью и непрестанными болями бабушка в первую очередь заботится обо мне, переживает и ставит на первое место какой-то диплом. Который в настоящей системе моих ценностей занимает место где-то с конца, примерно там же, где мировая политика и глобальное потепление.
Так разве имею я право сомневаться и отталкивать единственную возможность найти деньги на лечение самого близкого и родного человека? Разве так воспитывала меня бабушка? Она за малодушие меня, конечно, простит, но смогу ли я жить с таким грузом на сердце, если хотя бы не попробую? Что мне стоит всего лишь позвонить и узнать, чего хочет от меня опасный незнакомец из больницы? Не обязательно же сразу соглашаться на его условия. Если предложит что-то незаконное и крайне аморальное, просто встану и уйду.
— За спрос денег не берут, — подбадриваю себя и приближаюсь к журнальному столику, на середине которого отсвечивает темными бликами визитка.
С опаской беру ее в руки, словно пластик может быть ядовитым, и не с первого раза набираю на телефоне красивую комбинацию из семи отпечатанных цифр. Отвечают практически сразу же.
— Да! — властный, красивый голос звучит отрывисто, что заставляет растерять даже те крохи уверенности, что кое-как удалось наскрести. Я пытаюсь подобрать слова, но в давящей на уши тишине ничего не выходит. — Слушаю! — уже раздраженно рявкает Евсей Зарецкий.
— Это я, — выдавливаю из себя короткое и тут же понимаю, как бредово звучу. Поэтому быстро поправляюсь, пока бизнесмен не повесил трубку. Еще раз я храбрости не наберусь, чтобы позвонить ему, это точно. — Вы просили позвонить вечером. В больнице, — добавляю на всякий случай. Вдруг он многим девицам раздает визитки с совершенно конкретной целью. Мамочки, о чем вообще я думаю!
— Назови адрес, я пришлю машину, — Евсей в отличие от меня не колеблется и сразу схватывает суть разговора.
— Давайте, я сама доеду. Я быстро, честное слово.
— Адрес, девочка, — с нажимом повторяет он, и я не решаюсь продолжать спорить. Покорно называю улицу и номер дома, а после пищу в конце:
— Я сообщу подружке, на какой машине уехала.
— Передам водителю, чтобы был осторожен, — хмыкает Зарецкий, и меня тут же накрывает паника: во что я умудрилась ввязаться?
