Как украсть Драконий меч

Крессида Коуэлл, 2011

Наконец-то годы Начальной Пиратской Подготовки позади – через три недели Иккинг и его друзья должны стать полноправными воинами племени. Разумеется, перед этим надо пройти испытания: подняться по отвесной скале в неприступный замок и сразиться на состязании мечников в День Нового Года. Ну а потом будет пир в честь новых воинов, все племена вдоволь повеселятся и отправятся по домам. По крайней мере, так все было задумано. Но на деле Иккинга и его племя ждут испытания куда страшнее… Он еще не знает, но над Варварским архипелагом сгущаются тучи. Старые враги возвращаются, древние пророчества начинают сбываться. Скоро, совсем скоро драконы обратятся против людей. И только новый Король может спасти всех… Но кто им станет? О ком говорит пророчество? И какое из Утраченных Королевских Сокровищ – самое драгоценное?

1. (Не) самый великий день в жизни

Однажды давным-давно, в зимнюю полночь, Иккинга Кровожадного Карасика III подбросило от ужаса.

Иккинг, Надежда и Опора и Наследник Вождя Племени Лохматых Хулиганов, был нескладным, тощим, ужасно обыкновенным мальчишкой с самым неприметным лицом.

Спалось ему, сказать по правде, так себе.

Трудно крепко заснуть, если постелью тебе служит гамак, подвешенный посреди Трудного Пути на вершину Сердитой горы. Точнее, до вершины оставалась еще четверть пути.

Трудный Путь на Сердитую гору пролегал по высоченному утесу. Подъем на него занимал два дня с ночевкой. Приходилось вбивать пару крючьев в отвесную стену и всю ночь беспокойно ворочаться в гамаке, опасно подвешенном на гладкой скале.

Неподалеку от хозяина на скальной полочке отдыхал Ветрогон, верховой дракон Иккинга. Вообще-то, ему полагалось караулить на случай опасности, однако зима, время драконьей спячки, еще не кончилась, поэтому он и днем-то постоянно клевал носом, а уж ночью дрых без задних ног. Длинный и нескладный, Ветрогон вытянулся на карнизе и храпел, словно простуженная корова.

Вот если бы опасность уселась ему на голову — тогда Ветрогон, наверное, что-то заметил бы.

Беззубик, крошечный и самовлюбленный охотничий дракон Иккинга, принадлежавший к породе обыкновенных садовых, тоже ничего не заметил. Он крепко спал у хозяина на груди, наполняя гамак дымными колечками.

Но Иккинга разбудила именно опасность. В этом он не сомневался ни секунды. Сердце у него беспокойно колотилось, сна как не бывало. Мальчик всей кожей чувствовал угрозу.

Со всех сторон.

Честно говоря, здесь, высоко на скальной стене, посреди зимы, когда самые страшные драконы архипелага пребывают в спячке, бояться было особенно нечего. Ну разве что гамак свалится.

Так почему же у Иккинга так мечется сердце, почему в желудке так муторно, что вот-вот стошнит?

Очень медленно (ему вовсе не хотелось вывалиться) Кровожадный Карасик выглянул за край гамака.

Подножие горы терялось головокружительно далеко внизу.

Иккинг сглотнул и решил туда не смотреть.

Они забрались очень высоко. Отсюда открывался вид на многие мили во все стороны, словно смотришь на карту архипелага. На западе мерцало море. На севере темнело зловещее иззубренное ущелье Торова Грома. Еще дальше в той стороне высились плавучие айсберги и неровные пики Холодных гор.

А прямо под ним раскинулся незнакомый материковый ландшафт изо льда и снега, оживляемый лишь подозрительно теплыми булькающими водоемами. Они пускали дымные пузыри, словно храпящие драконы.

Чуть дальше по скале висел залатанный гамак лучшего друга Иккинга, Рыбьенога.

Рыбьеног тоже храпел, скорее всего из-за астмы (бедняга страдал аллергией на собственную драконицу, Жутьздорову, которая делила с ним гамак). А может, из-за сенной лихорадки (Рыбьеног был единственным известным Иккингу человеком, ухитрившимся заиметь сенную лихорадку посреди зимы).

А наверху, высоко-высоко наверху, раскинулось ночное небо, усыпанное алмазными звездами…

Небо полнилось шумами, более зловещими, чем гром, более странными, чем молния. От тонкого писка ныли барабанные перепонки. Казалось, неведомые киты перекликаются в чуждой вселенной.

И там вверху, в небе, Иккинг различил сгустки черноты, медленно надвигающиеся из ущелья Торова Грома.

Расстояние не позволяло определить, к какому именно виду драконов принадлежат незваные гости, но в их крыльях было нечто кошмарное, и в глубине души он их узнал.

Когда молодой кролик замечает кружащего в вышине ястреба, он, возможно, видит его в первый раз — но память предков велит ему в панике поскакать большими прыжками к спасительной норе. Так и с этими драконами.

Не подумайте, будто Иккинг никогда прежде драконов не видел. В его мире их было полным-полно, как диких, так и домашних.

Вот только драконы в вышине над горами вели себя неправильно. Они были из разных видов, а летели вместе, словно охотничья стая. Драконам это несвойственно. Они не объединяются для охоты, тем более на людей.

Может, когда-то, давным-давно, такое и случалось. Однако теперь даже самые древние старики не помнят, чтобы драконы нападали на людей.

Конечно, если человек вдруг попадется на пути голодного дикого дракона, тот его запросто сожрет. Но чтобы они нарочно на людей охотились — такого не бывало. Разве что, может, совсем уж в стародавние времена…

От страха у Иккинга как иголками закололо кожу на голове. Он отчаянно напряг слух, силясь расслышать, что происходит в темноте. И каким-то образом сквозь рев ветра ему удалось уловить поистине наводящий ужас звук, свирепое шипение по-драконьи.

Никогда еще он не слышал таких зловещих речей, переполненных ледяной ненавистью. Он едва разбирал слова, но звучали они как заклинание, жутко и завораживающе:

Все ближе и ближе подлетали драконы, и вот уже стало понятно, что направляются они прямо к увешанной гамаками скале.

Иккинг еще сильнее вывернул шею. Метрах в двадцати над ними виднелись гамаки остальных юных воинов племен архипелага, подвешенные на вбитых в скалу крючьях. Иккинг с Рыбьеногом отстали от них на полчаса. И если им двоим гамаками служили залатанные коричневые одеяла, то остальные приспособили старые корабельные паруса. Из-за роскошных узоров — красно-белых полос или сине-золотых ромбов — гамаки выделялись на фоне скалы, как фламинго на болоте.

Загадочные драконы летели прямиком к ним.

Теперь Иккинг разглядел нападавших. И узнал их по форме крыльев.

В стаю объединились самые злобные драконы архипелага: бритвокрылы и вертокруты, апатозавры и упырапторы.

«Надо предупредить остальных», — подумал Иккинг и открыл рот, чтобы закричать, но от ужаса у него перехватило горло, как это случается в самых худших кошмарах.

— И-и-и-и, — пропищал Иккинг, — и-и-и-и, и-и-и-и-и…

Нет, так его никто не услышит…

Он напряг силы:

— Драконы… — И, подумав, добавил: — Злющие.

От его сипения не проснулся даже Беззубик, не говоря уже о юных воинах, безмятежно посапывавших высоко вверху.

Драконы между тем были совсем близко. Они летели плотным строем — совершенно противоестественное для них поведение. Они уже вытягивали лапы и выпускали когти, готовились напасть. А юные воины были совершенно беспомощны в своих ярких коконах. Так их всех перебьют во сне…

Иккинг дотянулся до небольшого углубления в скале, куда пристроил свой рюкзак. Трясущимися руками он вытащил лук и стрелу из колчана.

Может, и хорошо, что он так далеко отстал от остальных. Если бы он видел, чем занимался в тот момент вожак драконьей стаи… мог и в обморок грохнуться.

Стаю вел вертокрут.

Казалось бы, название этой породы не сулит ничего особенного, для вас оно, может быть, звучит вполне безобидно. Только вот, боюсь, вертокруты отрывают своим жертвам конечности, чтобы те не могли убежать.

Извините, но это правда.

Зависнув совершенно неподвижно рядом с одним из гамаков, вертокрут медленно разинул пасть и выпростал язык толщиной с крепкую мужскую руку. Раздвоенный кончик гибкостью и чувствительностью не уступал человеческим пальцам.

Язык скользнул внутрь гамака Сморкалы, крайне неприятного двоюродного братца Иккинга, и принялся шарить там.

Иккинг тщательно прицелился и выстрелил.

Целился он, разумеется, в вертокрута.

Стрелял Иккинг неплохо. Не настолько хорошо, как дрался на мечах, но вполне прилично. Только вот стрелять из болтающегося гамака не так-то просто. Особенно когда и лук, и стрела у тебя погнуты. Кстати, руками того же Сморкалы, вот ведь ирония.

Слегка изогнутая стрела покинула тетиву и винтом ушла вверх, мотыляясь, словно пьяная. В последний момент она дернулась вправо и, миновав дракона, вонзилась в левую ногу Сморкалы пониже колена.

Иккинг, вообще-то, совсем не то хотел сделать, но так оказалось тоже неплохо… в некотором роде.

Сморкала приглушенно взвизгнул — а вы бы удержались, если бы вам прострелили ногу из лука? — и выпрыгнул из гамака… к большому удивлению (и неудовольствию) вертокрута, не успевшего ухватить жертву за какую-нибудь конечность.

Разумеется, спросонок и со стрелой в ноге Сморкала начисто позабыл, что болтается над пропастью. Он полетел вниз, вопя и кувыркаясь, мимо гамаков своих товарищей-воинов, а потом и мимо Иккинга. Тот отчаянно вытянулся в попытке поймать кузена, хотя и понимал, что не сможет удержать такого здоровяка… Нет, Сморкала пролетел слишком далеко.

Тут бы и пришел конец Сморкале Мордовороту, но ему повезло: из скалы чуть ниже Иккинга торчало чахлое деревце. Дерево замедлило его падение, и юный викинг в последний момент сумел-таки ухватиться за одну из нижних гибких веток и спасся.

И вот Сморкала болтается на дереве, в тысяче метров над землей, от изумления не в силах издать ни звука, и таращится на Иккинга круглыми от ужаса глазами.

— ПОМОГИ МНЕ, ТЫ, ИДИОТ, — одними губами произнес Сморкала.

А ведь мог бы и проявить капельку вежливости к человеку, который только что спас его от страшной смерти и был единственным, кто мог бы спасти еще раз. Но Сморкала, увы, вежливостью не отличался.

Было ясно, что долго ему не продержаться. И Иккинг по доброте душевной помог бы, да не доставал. Совсем чуть-чуть.

Кровожадный Карасик лихорадочно завозился в гамаке, разыскивая веревку, чтобы бросить Сморкале. Но найти что-нибудь, лежа в гамаке, не легче, чем натянуть трусы, скорчившись внутри наволочки. А в гамаке, заполненном дымом Беззубика, это и вовсе напоминало какой-то дикий танец в бане по-черному.

Иккинг раскачивался и метался туда-сюда, но нащупать конец злосчастной веревки никак не удавалось, а ладони сделались скользкими от пота. Он судорожно дернулся, словно связанный червяк… и вместо веревки случайно вытащил меч…

С ужасным треском клинок рассек старый истертый коричневый гамак ровно напополам.

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! — Вот теперь у него наконец прорезался голос. — ДРАКОНЫ НАПАЛИ!!!!!!

Крик вышел оглушительный — весь воздух, застрявший от страха у Иккинга в легких, вырвался наружу и пошел отражаться от скальных стен, поднимаясь все выше.

Рыбьенога, висевшего в метре над Иккингом, ударило звуковой волной. Бедняга резко обрел бодрость, вскинулся, растопырился, словно взорвавшаяся морская звезда, и едва не вывалился из гамака. Далеко-далеко вверх по скале все гамаки зашевелились и закачались, их обитатели сели, протирая глаза и бормоча: «Шотакоэ? Шопрсходит?»

— И-и-и-ик! — встревоженно пискнул Беззубик, открывая глазки.

Он осознал, что, набирая скорость, несется к земле, и расправил крылышки.

Нападавшие драконы зависли в холодном ночном воздухе. Они перенастроили свет своих желтых глаз (исключительная способность, присущая некоторым драконам) со слабого свечения на ослепительное сияние, опустили головы…

И заметили Иккинга, раскачивающегося на остатках гамака. В слепяще-ярких лучах многочисленных глаз-прожекторов он был как на ладони на фоне темной скалы.

— Ух… ох… ВЕТРОГОН! ПРОСНИСЬ!!! — заорал Иккинг, бешено размахивая мечом во все стороны.

Кричал он по-драконьи, ведь Иккинг был одним из немногих викингов всех времен, способных говорить на этом завораживающем языке.

— Хрррооооо… пщщщщшшш… — храпел Ветрогон.

Рой драконов, по-прежнему зловеще висевший над Иккингом, исторг медленное, леденящее душу шипение. Что-то щелкнуло — это драконы опустили на глаза маленькие фокусировочные шторки, чтобы видеть предметы предельно четко с огромного расстояния.

Еще с минуту они парили неподвижно. Только чуть поводили глазами, следя за мечом Иккинга. А потом сложили крылья и ринулись вниз.

Ловчее пике.

Зрелище красивое, вот только Иккинг был не в настроении им наслаждаться. Хотя если бы он не болтался на одной-единственной полоске одеяла на высочайшей скале архипелага, то непременно залюбовался бы.

Ловчее пике — роскошный образец воздушной акробатики, когда дракон уходит в свободное падение, сложив крылья. А рой гигантских драконов, исполняющих его одновременно, так отвесно и так близко к Трудному Пути на Сердитую гору, что крылья практически задевали скалу. В глухой ночи — это, скажу я вам, редчайшее и прекраснейшее зрелище. До смерти впечатляет (только очень незадолго до смерти, честно говоря).

Драконы с воем приближались к Иккингу. Вожак уже распахнул пасть, но мальчишка в последний раз отчаянно извернулся, качнулся и зацепился за скалу. Рой драконов просвистел мимо, к подножию скалы, не в силах выйти из великолепного пике.

Иккинг отчаянно шарил по скале, пытаясь отыскать опору на гладкой, как стекло, поверхности. Руки, вцепившиеся в останки гамака, медленно, по чуть-чуть сползали все ниже. Долго ему не продержаться… но опора для ног никак не находилась, и он снова качнулся над головокружительной бездной прочь от скалы.

Тем временем Беззубик прыгал у Ветрогона по животу в тщетных попытках его добудиться.

— П-проснись! Проснись! Или Б’бе-беззубик перемелет твои кости в муку! — вопил дракончик. — Проснись, ты, ле-ленивый не-не-недотепа!

— Хрррооооо… пщщщшшш… — храпел Ветрогон, счастливый и довольный, как никогда.

Во сне он беззаботно перепархивал с дерева на дерево, и милая крохотная бабочка нежно щекотала ему пузо своими нежными крылышками.

Рыбьеног попытался выбраться из своего гамака на помощь, но запутался ногой в веревке.

Хрясь!

Пятидесятый дракон, очередной вертокрут, с визгом пронесся мимо Иккинга на скорости двести километров в час, в последний миг совершил зубодробительный разворот и ухватился за скалу крючьями на концах крыльев.

Блестяще! Непревзойденные летные навыки!

Неотрывно глядя на Иккинга, вертокрут начал быстро подтягиваться на крыльях по скале к беспомощно болтающейся жертве.

Беззубик бросил скакать по животу Ветрогона и изо всех своих крохотных сил попытался сковырнуть блаженно похрапывающего Ветрогона с карниза, в надежде привести его в чувство.

— Ах, милая бабочка, не уходи, — шептал во сне Ветрогон, с обиженным уханьем выдыхая кольца дыма, — останься со мной, порхалочка, и мы станцуем танец цветов…

— ИККИНГ, ТЫ КРЕТИН! — орал Сморкала, болтаясь на дереве метром ниже. — СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ ХОТЬ РАЗ В ЖИЗНИ! Я ДОЛГО НЕ ПРОДЕРЖУСЬ!

Но Иккингу своих забот хватало.

— А-а-аи-иййййй! — пронзительно визжал он, а вертокрут, подобно летучей мыши, подползал все ближе, разевая пасть, в глубине которой разворачивался, словно улитка, ужасный, мускулистый, волосатый язык.

Крокодилья пасть дракона распахнулась, как чемодан, жуткий язык змеей выстрелил из нее и обвился вокруг меча, заставив Иккинга оторвать левую руку от гамака…

Дракон сместил захват, и, содрогаясь от омерзения, Иккинг почувствовал, как язык обвивается вокруг всей его руки.

Тынц!

Очередная полоска одеяла лопнула, и теперь он болтался на тончайших ниточках над бездной.

Дракон приостановился, готовясь вывернуть Иккингу руку вместе с мечом…