Курсант из Тис-Утор – I. Где я?

Кохуро (2024)

Нао-Лейн — мир, взлелеянный Океаном, — приютил немало народов. Среди них и славящие солнце Гонья, и хранящая текучее Пламя Империя Форддосс. Говорят, у отлитых из живого металла лейнийских кораблей есть сердца, а владыка его настолько хитёр, что может обмануть даже Грань. Кохите, не то благословлённый, не то проклятый древней силой, скитался по Пустоте с начала жизни. О Лейне ему известно немного: мир-Страж, родина наставника, доступная военная служба. Способно ли это место надолго его принять?.. Может, после стольких неудач и не стоило бы мечтать об обретении дома, но лейнийская осень слишком очаровательна, чтобы не попытаться. Это — первая из трёх частей истории Кохите, а Кохите — первый из пяти героев Нового времени Нао-Лейна.

Глава 4. Самое золотое солнце

Тонкие дощатые стенки веранды не отрезали её ни от клокочущего шума, ни от густого синего мрака. Ливень бил по керамической крыше; топот его мелких лап резонировал в каждой кости. У моего тела стенки тонкие, не толще чем у веранды дома Таана, так что и дождь, и сумеречная гуща проникают в него без препятствий. Я проснулся здесь, уже наполненный этим до краёв, как губка, лежащая в воде. Темно: ещё темно или от заполонивших небо туч — нельзя было сказать точно. Но мне казалось, что это всё же очень раннее утро.

Засыпать больше не хотелось. Я сидел на кровати поджав под себя ноги и упирался лбом в холодное стекло окна, раздробленное сотнями и тысячами хвостатых капель. Смотрел на трепет молодых, недавно прорезавшихся листьев, на сомкнутые бутоны яблонь, такие яркие в синей глубине. Ещё ночь. Точно ещё ночь.

Изредка небольшая прямоугольная комнатка наполнялась голубыми отсветами, что сползали с потолка на стены и тонули в щелях. Мои глаза привыкли к темноте. Я мог различить и скруглённые бока банок в шкафу между нашими кроватями, и пятно одинокой картины на противоположной стене, и стайку дырочек на ажурной скатерти, что покрывала старый квадратный стол, и стоящий на нём помятый силуэт сухого букета. Аока тихо сопел из-за шкафа, спрятанный где-то в комке одеял за железными прутьями кроватной спинки.

Вчера море уже успокаивалось, пена на гребешках волн поредела и очистилась. Вода отступала от стен набережной, оставляя на камнях тёмно-зелёные тряпки водорослей. Море успокоилось, и последний его жар, как всегда, сходил с острым ливнем. Мастер должен был появиться к утру с первым солнцем. Его дела в Заветренной гавани на этот год завершены. Мятежный дух снова спит где-то глубоко под скалами.

Я спустил ноги на пол. Ступал осторожно, чтоб доски не скрипнули, бесшумно подцепил пальцами дверь и, завернувшись в одеяло, выскользнул на крыльцо. Босые ноги холодило от сырого воздуха.

Я простоял до утра. Не так долго; по крайней мере, так мне тогда показалось. Волны спокойно набегали на пристань, и, если встать на носки, можно было увидеть кромку воды, ползущую по гальке.

Таан пришёл с рассветом, как и обычно. Помахал мне, ещё только ступив на улицу. Выглядел он немного сонно и помято после недели в гроте. Я сбежал вниз, прыгая от укусов холодной травы, и открыл калитку. Наставник потрепал меня по загривку и отправил ставить чайник, а сам застыл серебристо-синей тенью в саду, такой ещё чужеродный и контрастный на фоне ярко-жёлтого неба. Я побежал на кухню, по пути столкнувшись с зевающим Аокой. Его хвостик после сна торчал во все стороны и напоминал старую мочалку.

Таан всегда молчалив после гавани, поэтому мы наперебой рассказывали, как справлялись тут без него. Аока до конца разучил множественные водные лезвия. Я прибрался в подвале и пытался работать над своими движениями. Пытался, потому что, по мнению Аоки, я был всё таким же резким и несобранным, как кривая марионетка. Ну и за свежими фруктами мы сходили, конечно. Вот только уже всё съели — придётся идти ещё раз. Мастер улыбался. Следы того пограничного места медленно покидали его. Всё шло как обычно. Правильно.

Незадолго до полудня Таан и Аока ушли на рынок. Я остался, чтоб закончить с вещами. Дождь тогда заставил меня прерваться и шустро стащить всё вынутое из подвала под навес. Там совсем немного осталось перебрать: две стопки ящиков, полдесятка коробок и один сундук. В основном какие-то рукописи, старые книги, печатные картинки и непонятные безделушки. Таан был страшным барахольщиком, но старался это скрывать. Я понял это, как только встретил его: не будь Таан барахольщиком — не притащил бы меня в Тис-Утор.

Книги отдельно, рукописи отдельно, безделушки по категориям. Эта часть вещей относилась к службе Мастера в Нао-Лейне. Он нам мало рассказывал о ней и вообще о своей родине, только о тех мирах, что ему приходилось видеть. Мне всегда было интересно, но ничего большего выведать не получалось, даже о его боевых товарищах. Я мог бы открыть одну из записных книжек и взглянуть на страницы мельком, но не решился. Только читал названия на серо-зелёных потрескавшихся обложках: «Карасвэ — Зигас», «Саксана до Фанета», «Каттайра — начало монастыря Сандаламах»…

Я переносил книги обратно в подвал, когда мой взгляд упал на какой-то длинный свёрток, лежащий на одном из низких шкафчиков. Не знаю, как я сразу его не заметил. Это оказался длинный и тонкий меч. Неестественно лёгкий, будто не предназначенный для битвы. Сложная надпись на ножнах путала взгляд из-за незнакомого языка. Они были синие, как и рукоять, с инкрустацией жёлто-оранжевыми камнями в верхней части. С одного конца прямой гарды свисал плетёный голубой хвостик с тёмно-бордовой бусиной и кисточкой на конце, придавая оружию какой-то игривый вид. Я попробовал вытащить клинок, но от времени он врос в ножны. Мне оставалось только приставить их к открытой двери подвала: унести эту красоту обратно я просто не мог. Возможно, Таан рассказал бы нам вечером об этом мече.

Таан расскажет эту историю вечером, в самом деле, но в результате обстоятельств, о которых на тот момент я ещё не подозревал.

Мастера не было уже часа три, но когда он возвращается из гавани, это нормально. Ему хочется подольше походить по рынку, чтобы впитать шум нашего городка, от которого он успел отвыкнуть. Именно поэтому с ним всегда ходит Аока, а не я: Аока более устойчив к магазинам, мне же и час выдержать тяжело. Они наверняка зайдут везде, даже туда, где ничего не надо. Просто поперебирать тарелочки в доме гончара, перенюхать все цветы в цветочном, выбрать пару десятков пахучих свечек, половина из которых затеряется в буфете и забудется аж до зимы, обновить кухонные полотенца и взять продукты. Таана и Аоку можно было ждать не раньше ночи. Я закончил с подвалом, заварил чай и уселся с бутербродами прямо в саду на старую бочку, любуясь результатами своего труда.

Ветер сбросил капли с деревьев мне за шиворот, а вслед за ними полетел песок, мелкие ветки и чьё-то унесённое полотенце. Белое в зелёную полоску. Я помню, как сжимал его в руках, когда выбежал на улицу.

Песок летел комьями, вместе с камнями, досками и осколками черепицы. Волны хищно выгибали спины и поочерёдно заглатывали пристань, медленно пробираясь к первой линии домов. Горькие брызги хлестали в лицо. За грязно-серым маревом было не рассмотреть горизонт.

— Мальчик, зови Стража!

Женщина в белой косынке и коричневом переднике семенила мне навстречу прижавшись к забору. Она жила через два дома от нас, иногда вечером гуляла вдоль берега на небольшой лодочке. Я сказал ей, что Мастер вернулся утром и всё было в порядке, а сейчас он в центре города и наверняка уже разбирается. Пытался убедить её вернуться домой и укрыться, но оказалось, что её дом был сметён ураганом.

Отвёл её к нам. Как в тумане. Стены, укреплённые заклинаниями Таана, выдержали бы не только это, но тогда я уже ни в чём не был уверен. Не помню, что она говорила мне, не помню, что я ей предложил и где мы сидели. Сбежавшая коза; унеслась стремглав куда-то на зелёный мыс, за холмы, когда ветер ещё только начал подниматься. Помню про эту козу и про полотенце, которое я поймал. Оно оказалось этой женщины.

Я был шокирован и напуган. Настолько, что шум крови в ушах заполнял всё, почти не пропуская звуков снаружи, а руки, захлопывающие ставни, немели. Нужно было закрыть дом. Я делал это не один раз, и никогда прежде мне не было так страшно. Мы уже сдерживали тейхоих гавани, но они всегда приходили морем и их можно было предсказать по погоде. И никогда, никогда ещё море не бушевало так сильно. Меньше десяти минут прошло — и волны уже падали на наш сад, практически перекрыв улицу. Я смотрел через слуховое окно на чердаке, как они рассыпались о защитный купол, отползали в море и возвращались. А город — город наверху, где рынок, где центр и где были Таан с Аокой — уже горел грязным коричневым огнём. Тейхоих пересекли море не вызвав волнений и уже опустошали роем крупные улицы.

Я — мелкий. Я неопытный. Моё дело в такие дни — сидеть дома и присматривать за ним. Это было единственное время в году, когда я не пытался проявить себя. Особенно в этот раз, когда я дрожал как бумажный флюгер на ветру.

Не знаю, что двигало мной в тот момент, но вдруг я понял — эта мысль вспыхнула ярко, как солнечный блик в стекле в ясный день. Я понял, что должен принести Таану его странный меч. Пусть мне было настрого запрещено покидать сад, а уж тем более нашу Песчаную улицу, я должен был его доставить. Потому что без меча Мастеру сегодня будет тяжело. Это знание будто само собой возникло во мне, и я резко распахнул входную дверь.

Шум бешеной крови слился с шумом обезумевшего моря. Барьер над садом звенел и был почти видим, по нему разбегались искры-трещинки, и каждый раз после сильной вспышки я не был уверен, что он восстановится. Мелкие брызги просачивались ливнем, я поскальзывался на размытой земле, хватался за гудящие стволы.

У меня дрожали руки, когда я перекидывал ремень ножен через плечо. Стоит шагнуть за калитку, и взбесившаяся стихия сможет беспрепятственно меня забрать. Я колебался, я хотел остановить себя, но странное чувство просто какого-то священного долга было сильнее. Выдохнул и метнулся по освободившейся от воды дороге, когда очередная волна отошла.

Я бежал быстро, как только позволяли ноги и шквальный ветер в лицо. Ножны ритмично били по лопаткам, глаза слезились от песка и мелкого мусора. Пристани не было видно под водой, только кромка верхней ограды временами показывалась на поверхности. Мелкие лепестки моря обхватывали колени и сбивали с ног. Я катился в песок, такой плотный шершавый и влажный, как язык дворового пса. Он впивался в кожу и прилипал к одежде.

Шесть домов миновало, когда волна накрыла меня куполом, перегнулась через всю улицу и обрушилась на крышу двухэтажного дома. Я метнулся к ближайшему забору, вцепился в него и прижался к земле. Море пыталось отскоблить меня, задушить и завалить мусором. Вода продавила металлические прутья, смыла беседку возле дома и вырвала несколько деревьев, но не смогла добраться до меня. Едва земля освободилась, я побежал дальше. Уцелевшие, большей частью металлические и каменные ограды напоминали сито, забитое заваркой. Хищные акульи зубы сорванной черепицы, переломанные кости деревянных домов и чьи-то украденные водой мелкие вещи цеплялись за них, застревали, проламывали. Ещё две больших волны пришлось пережить, прежде чем я смог подняться по Разбежной улице достаточно высоко над бушующим морем.

Воздух пах гарью, брызги смешались с пеплом. Стоило мне остановиться, чтобы перевести дух, как меч неприятно кололся и заставлял двигаться дальше. Я видел людей, отбегающих вглубь города садами, перепрыгивающих заборы, вываливающихся из окон. Гул нарастал; он был похож на едкий металлический скрежет, звон битого стекла и крик потревоженной земли. Рой уже на центральных улицах.

Я бежал, перескакивая через трупы. Исток Разбежной был разворочен. Белые каменные стены Вьющей, что поднимается спиралью к центру города, были теперь окрашены от чёрного до алого. Ошмётки цветных навесов били по тёмным прогалинам выбитых окон. Я слышал стрёкот крыльев. Мелкие особи искали новую добычу. Кто-то окликал меня, но я не мог остановиться, просто не мог — тело не слушалось меня. Ножны били по лопаткам, твердили без умолку: «Здесь ты никого не спасёшь, здесь ты никого не спасёшь, здесь ты никого… никого… никого»…

Через пару поворотов двухметровая тейхоих вынырнула из-под земли прямо передо мной. Я схватил первое что попалось — какую-то чугунную решётку — размахнулся и рассёк тонкий поясок между грудью и брюшком. Уклонился от огненного всполоха и вторым ударом снёс голову. Едва ли этого было достаточно, но, по крайней мере, ей потребуется время, чтобы собраться обратно.

Влажные хрипы в ближайшем здании. «Не слушай, беги, беги дальше, не останавливайся!» Я зажмурился и нырнул в Алебарду — крошечный узкий переулок, на который выходили чёрные лестницы, самый короткий путь к центру. Сверху, чуть отставая, надо мной вилась ещё пара тейхоих из роя. «Жестоко, что их природа одарила крыльями, — всегда говорил Таан, — и вдвойне жестоко, что они так похожи на этих проклятых ос».

Я чувствовал, как усеянные шипами лапы упорно стремились к моему затылку, но ещё я чувствовал свежий прохладный флёр от стихийных техник Таана. И если прислушаться, то можно было уловить и более слабые колебания ари со стороны Аоки. Стало немного легче, и я оторвался от преследовавших меня тварей.

Я выбежал на рыночную площадку и не сразу понял, с какого её края нахожусь: не было ни одного уцелевшего здания, только обугленный каменный остов. Дым разъедал глаза, неправильной формы лепестки пламени сыпались со всех сторон.

— Ты совсем дурак, припёрся сюда?! — Аока схватил меня за шиворот и протащил по земле. Меньше секунды, и мою траекторию повторила железная колонна, вспахав землю на полметра.

— Что это за дичь? — едва слышно спросил я.

Аока сгрёб меня под мышку и юркнул под ближайший завал, пока пыль не успела осесть.

— Это король. Это был его коготь. — Проигнорировав моё «что?», старший встряхнул меня и прижал к останкам стены. — Ты не ранен? Койера! Что ты здесь забыл?!

— Меч. — Я с трудом стащил с себя ножны, было очень мало места. — Я принёс его меч.

— Какой, к йанам…

Аока не успел договорить, потому что плита, укрывавшая нас, отошла в сторону. Я не видел Мастера и даже не представлял, в какой стороне искать. Огромная тейхоих, голова которой едва бы поместилась у нас на кухне, склонилась к нам; с её усиков на землю капала коричневая обжигающая лава. Я закричал так громко, как только мог:

— Таан, я принёс твой меч!!!

Едкий дым заставил закашляться согнувшись вдвое. Зато голова наставника мелькнула в йановом горящем хаосе, и этого было достаточно. Я бы достиг его в два прыжка, но хищный отросток на сморщенном мерзком носу пробил барьер Аоки. Широкая лента водной техники Мастера метнулась к нам, но в резко загустевшем времени я видел, что она не успеет, так же, как не успеем уклониться мы. Я слышал, как Таан что-то мне кричал, видел, как Аока начал отклоняться назад, чтобы столкнуть меня с линии атаки. Я почему-то подумал о том, что Аока — ктари, рождённый под нежным персиковым солнцем Тис-Утор. У него медные волосы и сноп веснушек, как и у сотен других ктари, убитых и растерзанных пришедшим сегодня из-за моря роем. Этот город — его дом, Аока удивительно вписывается сюда, куда его ни поставь: под сень цветущих деревьев, к стеклянной разрисованной витрине, на классическую крышу с голубой черепицей или на пристань, к лениво перекатывающимся волнам. Так правильно… А мы с Тааном — чужаки, пришедшие из-за моря, из-за сотен тысяч морей. И Аока не должен ради меня…

Я первым сбил его с ног. Мир вспыхнул и нырнул во тьму всего на мгновение. Ножны исчезли из рук, вместо них — обнажённый клинок, сияющий белой яростью, разливающейся по крови от левой руки, сжимающей рукоять.

Отросток рассыпался вместе с передней частью головы. Я успел только задуматься, почему держу меч в левой, если всегда был правшой. Дикая и древняя сила вытеснила меня, и я потерял контроль над телом.

Помню только ветер, вой и серо-фиолетовые ленты туч, тянущиеся по забитому копотью небу.

Стремительно, как от удара, я вернулся. В тот миг, когда острие меча нырнуло в основание шеи тейхоих-короля. Волна разрушающейся ари прошла моё поле по касательной, будто я успел окружить его защитой. Твёрдый скелет чудовища начал оседать, слабеющий от вымываемой энергии. Вымываемой, получается, мной. Или, скорее, клинком, который я держал.

Я стоял на дрожащей спине существа и мог видеть весь город вниз, до моря, даже нетронутую крышу нашего дома. Внизу, под нами с чудовищной осой, стояли Аока и Таан, относительно невредимые, и смотрели на меня со странным выражением. Я понимал, что что-то не так. Со мной не так. Я видел это по ним.

Кажется, всё было кончено; следов движения роя я не замечал и не чувствовал, пожары догорали, и море утихло. Меч был очень лёгким и тонким, но я не мог оторвать пальцев от рукояти. Рано, ещё рано.

Угловатые лапы подломились, и гигант свалился на обломки рынка, проехав вперёд несколько метров. Клинок вырвался, вспорхнул вверх, потянув за собой руку, и запрыгнул в ножны, оказавшиеся вдруг правильно пристёгнутыми к поясу. Ощущение тела вернулось, и я резко почувствовал, насколько сильно вымотался. Спрыгнул на землю. У моих ног валялся обломок вывески: «БЕ» и остатки от «К». «Бекали», цветочный магазин. Тогда напротив — «Изящные кружевные корзины», а чуть позади — ресторанчик-чайная с самой синей на свете дверью и вечными цветочными ящиками на окнах.

Аока ринулся мне навстречу, но на первом же шаге споткнулся об очень тяжёлый взгляд наставника. Он смотрел на меня так, как никогда прежде, и это была не похвала и не осуждение, даже не облегчение, что со мной всё в порядке. Это йански напоминало взгляд Пустоты, поджидающей за углом.

— Таан… — Я шагнул к нему, но расстояние будто не уменьшалось. — Таан, прости, я не знал, что творю. И до сих пор не знаю. — Я попытался снять ножны, но мне никак не удавалось. — Это… я всего лишь хотел отнести его тебе, это твой меч, я почувствовал, что должен…

— Это давно не мой меч. — Мастер сам приблизился ко мне и положил горячую ладонь на плечо. Но даже так между нами было непреодолимое пространство, и между мной и Аокой тоже, и между мной и всей Тис-Утор. — Он уже не был моим, когда я тебя встретил.

— Но…

Я попытался объяснить ему свои чувства тогда, дома, как я решился на это безумство, но он прижал меня к себе. Так крепко, что я не мог вырваться и уж точно совсем никак не мог его не услышать.

— И теперь ты должен уйти, Кохите.

Я помню, первое, что мне захотелось сделать — это спрятаться на нашем чердаке и реветь, потому что я не мог вот так глупо потерять Тис-Утор, потерять свой дом. Но вместо этого я, конечно, помогал разбирать завалы, искать выживших и восстанавливать город. Небо очистилось, и можно было снова смотреть на звёзды. Я не спал, было слишком много работы и слишком много мыслей. Амиару раскинулась в вышине широким кольцом, над городом и над морем, прекрасный венок из цветущих апельсиновых веток, единственное созвездие, которое я хорошо знал. Как только ни называют звёзды, оплетая неясными образами, но с этим именем я был полностью согласен. Крупные скопления в центрах цветков, нити поменьше и тоньше сплетаются в ветки, вспышки комет как брызги росы и туманная серебристая дымка.

Я встретил утро на берегу, на холодной гальке. Солнце поднималось в чём-то розоватом, медленно стирая Амиару. Вне всяких сомнений, мне будет её не хватать.

Я знал это ещё тогда и убедился прошлой ночью, когда вышел во всех доступных мне измерениях — Промежуточном, Третьем и Пятом — и не нашёл ни одной звезды в мутном лейнийском небе. Хотел бы я снова её увидеть.

С прогулки с Алури прошла пара дней. Я проводил их однообразно: листал книгу о Койере, безрезультатно пытался выпросить у Библиотеки что-то об Основателе — нашлось не больше, чем я уже слышал, — перебирал старые вещи. Ничего интересного: одежда, самая обычная. Ещё оббитая голубая кружка, отставленная почему-то к бумагам. Бумаги не его — какие-то выписки из Архива по планам Второго Магистра на квартал Ракушечницы. Возможно, Основателю хотели предложить там квартиру. Рукописный листик со списком дел в лавках: «книги, сыр, хлеб и печенье, вино, овощи, вазу вернуть». Пакетики с травой и просто трава в пучках, сушёные ягоды, коробка маленьких гвоздей, сломанный грифель. Обычные вещи обычного человека; если б мне не сказали, ни за что бы не подумал, что здесь жил Основатель.

Я успел прийти в себя после того странного состояния, настигнувшего меня в процессе знакомства с миром. Ножны Клинка Неба так и стояли приставленные к углу дивана. Я пробежал пальцами по рукояти, потеребил игриво кисточку. Он всё ещё отказывался мне даваться. Необъяснимая печаль скручивала в мёртвый узел. Я с утра как-то не мог перестать гонять мысли о последних днях в Тис-Утор, и нужно было чем-то их заменить, вытеснить, заполнить голову, чтоб наверняка.

Решил выбрать самый верный и опасный способ. Вместо сомнений в правильности событий в Пристани завалить себя очередными фактами из истории Лейна. Настроился на образ миана и попробовал обратить к нему мысли:

« — Алури, ты сейчас не занят? Мы могли бы отправиться в Шестое, я думаю.»

Пауза, в пару секунд, и равномерный голос, похожий на спокойное течение лесного родника:

« — Ты хотел бы прямо сейчас? — Я не успел даже сформулировать «да». — Тогда я зайду через семь минут.»

Секунда в секунду — я засекал — дверь отошла и впустила миана с облачком влаги из холла.

— Там холодно?

— Это здесь, — лейниец распахнул бежевое пальто, — в Шестом будет теплее. Можешь не брать куртку, если у тебя есть более плотная рубашка.

— Только эта. — Я дёрнул растянутый воротник. — Идём.

— Почему я не смог открыть её сам? — спросил я, когда Алури распахнул дверь «шесть» с бабушковым ковриком. — Это же не территория народа.

— Это большой мир, а у тебя статус чужака. Кто знает, как ты себя поведёшь.

— А-а…

Миан шагнул через порог на узкую тропинку. Мы опять были в каком-то парке.

— А ноги предварительно вытирать надо? — Я указал на коврик.

— Нет, — улыбнулся Алури, — можешь идти так.

Стоило мне выйти, дверь исчезла. Только два верхних окна блестели с торца дома, как и положено. В отличие от Пятого, здесь парк был аккуратнее и выглядел заметно городским, с умело сдерживаемой тирфи-смотрителями дикостью. Лейниец вёл меня по непонятному маршруту через деревья. Тропа то и дело ветвилась и меняла направление.

— Мы в квартале Ив.

«Ну да», — мысленно согласился я, опознав преобладающий здесь вид.

— Первый квартал в Древесном секторе. Это Военный Лицей. — По правую руку началась чёрная ажурная ограда, значительно заросшая плющом. — Наше основное учебное заведение. Я тоже здесь учился.

— И сколько тут учатся?

Я попытался сосчитать этажи проглядывающего сквозь деревья здания. Шесть. И вся передняя стена в каких-то лесах или лестницах.

— Три года. В году шестьсот дней, — Алури опередил мой вопрос, — но их почти никто не считает. Учёба длится с начала осени и до лета, захватывая его часть. Вся вторая половина лета — практика по специальностям в Полиции. Для удобства расписание учебных групп обычно дробят по декадам, реже — по пять или по двенадцать дней. В Полиции система похожая, но в любом заведении что-то своё, к чему надо привыкать. В отрядах вообще часто нет никакого графика. Просто ждёшь сообщения в дору о том, что послезавтра у тебя выход. А то и вот прямо сейчас, если не повезёт.

— Какой кошмар…

— В Полиции тебе такого не грозит, там смены чётко соблюдаются. Как определят в патруль — так и будешь до повышения ходить.

— Да не, я про учёбу. Три раза по шестьсот дней… я бы умер.

— Ладно тебе, это интересно.

— Тебеинтересно.

— В Медицинском Училище вообще шесть. И это не считая двух подготовительных, которые требуются почти всем.

— О, слава Айне, я уже отучился в Пристани! — я возвёл руки к густым кронам, выполнявшим роль неба.

Пока мы огибали территорию Лицея, Алури кратко описал, что там где. Большой шестиэтажный Главный корпус, с которого всё началось и где проходят теоретические занятия. Самое высокое здание в Нао-Лейне, между прочим, — тут не строят выше пяти этажей. Странная конструкция на его передней стене — так называемые воздушные мосты для преподавателей. По ним перемещаются между кабинетами, чтобы не толкаться в коридорах с учениками.

Группы в Лицее разбивают по особенностям восприятия. Есть четыре основных типа. Аналитики, которым нормально читать формулы, — короли математики и, на мой взгляд, жуткие люди. Там учился Алури, и почему-то я не удивлён. Практики, понимающие мир через реальное применение, хорошо справляются с естественными науками и техникой. Пожалуй, сюда бы я отнёс себя. Эстеты, видящие всё через гармонию и взаимосвязи. Они не способны усваивать учебный предмет отдельно от других. И — тоже страшные люди — Хранители. Не слишком сильны в точных дисциплинах, зато великолепно запоминают мелочи и ненужные факты, учат тексты, разбираются в истории и культурах.

Ещё есть специальности, которыми занимаются во второй половине учебного дня, и более мелкие специальности, на которые можно ходить в свободное время. Основные — это Юны (мастера стихийных техник), военные медики, инженеры, проводники и учёные. У них отдельные маленькие корпуса в глубине территории. Даже озеро и лётный полигон есть; правда, с этого края их видно не было.

Лицеистов не встретили: все ещё сидели в Главном корпусе, теоретическая половина дня. Но Алури сказал, что выглядят они как я, только в форме и с более приличными конструкциями на голове.

Вскоре мы вышли из парка и через несколько домов оказались на большой круглой площади с фонтаном в центре. Миан подозвал меня к нему, вода приятно журчала. На нас были направлены шесть узких фасадов разноцветных зданий, которые медленно расширялись, уходя в глубину улиц. Трёхэтажные; выделялось только то, мимо которого мы шли из квартала Ив — там два этажа.

— Сейчас мы в самом центре Шестого, так что площадь называется Центральная. Смотри, — Алури указал на дом приятного тёмно-зелёного цвета, — это квартал Роз, он начинает сектор Трав. Дальше вправо — Лавандовый квартал, сектор Цвета. Потом Ивовый, сектор Деревьев. Следующий красный — квартал Гонья, сектор Народов. Здесь живут те, кто служит или когда-то служил в наших армиях. Они могут при желании переселяться сюда со своих территорий. Позже и у тебя появится право получить здесь квартиру. Один из кварталов Хинора как раз второй от центра.

— Не знаю, — я скользнул взглядом по разноцветным навесам, медленно вянущим клумбам, острым флагам и флюгерам на крышах и множеству непохожих друг на друга людей, — мне и в Библиотеке хорошо. Тут как-то… много всего.

Я не понял что произошло. Мир вдруг перевернулся вверх дном и стало невозможно дышать. Я заскользил ногами по дну каменной чаши и, отчаянно фыркая, выбрался из фонтана. Алури стоял на бортике и откровенно наслаждался представлением. Я отжал подол рубашки, насколько это было возможно, и зло съёжился.

— Прости, — он с трудом перестал смеяться, — у тебя был такой вялый вид…

— И поэтому ты решил макнуть меня в фонтан? — возмутился я. — Вот это гостеприимство! Вот это забота!

— Прости. — Он увернулся от моей руки и коротко коснулся меня. Одежда высохла. — Можешь считать это демонстрацией лучшего способа лечения от неправильно составленного вина.

— А где я могу выпить неправильно составленное вино, ты покажешь?

— Неправильное — нет. Правильное покажу. Но немного позднее.

Лейниец повернул меня к сизому дому, следующему по кругу от красного.

— Сумрачный квартал, обожаемый химиками и травниками за наличие всех нужных лавок, сектор Погоды. И последний — Морской квартал в секторе Пейзажей. Шесть секторов; в каждом кварталы, названные исходя из тематики. У Цвета, Трав и Деревьев кварталов больше двадцати, в оставшихся трёх — где-то по десятку. Нужно будет найти что-то конкретное — обращайся по дору в службу Картко.

Я скользил глазами по фасаду дома Гонья, насыщенно-красному и по ощущению — не видом — похожему на тёплую сухую глину. Солнце впитывалось в гладкую стену, пригревшую невысокий и редкий плющ, и я поймал себя на мысли, что тоже бы прислонился.

— Не стесняйся уточнять что-то, даже если это кажется мелочью. Город для иномирца довольно запутанный. Многие мешают Озёрную красавицу с Особенным озёрным и Васильковый цвет с Васильками. Кто-то пытается искать квартал Кри в Деревьях, и это действительно дерево, но квартал относится к сектору Трав, а Малинник — наоборот, к Деревьям… Нумерация домов ещё сложнее: идёт внутри квартала в порядке строительства зданий; без дору даже я в ней не разбираюсь. Идём.

Я нехотя оторвался от наблюдения за качающейся плющевой лапкой, упавшей с зубчатого края пристройки, и последовал за Алури, который медленно двинулся к бледно-фиолетовому зданию Лавандового квартала. Оно заползало на площадь небольшой тёмной террасой, полностью занятой столиками для посетителей. Лейниец остановился возле её угла, сжато пояснил: «“Лазурное кафе”. Лучшее цветное вино в Лейне» и безжалостно направился дальше, не дав мне даже толком заглянуть в широкие витринные окна. Мы покинули центр по лучу улицы между лавандовым и зелёным домом.

— Это Первый проспект. Основных всего шесть, как и секторов. Второй начинается между Лавандовым кварталом и Ивами, и так по кругу до Шестого, который между Морским и Розами. Хочешь — можем посмотреть на город сверху, чтобы ты увидел структуру и я рассказал всё остальное. Либо можем сразу разобраться с основными лавками на Кольцевой улице.

— Давай сначала наверх. — Я старался максимально оттянуть нелюбимую часть. — А как город называется?

— Город.

— Серьёзно?

Алури пожал плечами.

— Манаэ ему названия не придумал, а кроме него никто над названиями думать не хотел. И потом, зачем название городу, если он единственный во всём Лейне?

— Действительно.

Такой подход мне нравился, как и сама концепция застройки Шестого. Последнее из созданных жилых измерений, оно должно было стать общим пространством для всех народов Лейна и домом для самостоятельных мигрантов. Манаэ создал город «на вырост», чтобы в будущие эпохи новые лейнийские народы без территорий могли поселиться в нём. Изначально все кварталы, кроме первых в каждом секторе, были кирпичными. Пятиэтажные заготовки домов с окнами, лестницами и стандартной планировкой без какой-либо отделки. Затем, когда возникал план квартала, ему давалось название, разрабатывался общий стиль — как правило, одним архитектором — и требования к помещениям. Тогда своими мощнейшими силами творения лейнийцы превращали кирпичные шаблоны в полноценные здания. Но планы Первого Магистра были, как всегда, грандиозны, и заложенных Кирпичных кварталов оказалось слишком много. Сейчас их насчитывается двадцать один в четырёх частях города. Они пустуют и служат любимым пристанищем для подростков, любителей одиночества и подозрительных приезжих типов.

Мы стояли на вершине Башни с Садом, откуда Город хорошо просматривался во всех направлениях. По словам Алури, раньше она была рабочей передающей башней для сети дору и вообще первой из них. Потом технологию усовершенствовали и башню закрыли, превратив в вертикальный сад. Сейчас уже почти ничего не цвело, но зелень всё ещё оплетала стены так густо, что, поднимаясь по спирали наружной лестницы, можно было почувствовать себя гусеницей на дереве.

Пятна Кирпичных кварталов темнели одинаковыми серыми крышами; у названных кварталов они все были разные, и Город сверху напоминал витражное окно. Каждый из шести главных проспектов делился на два дополнительных, чётные дополнительные — на три, а нечётные — на два малых проспекта. Малые проспекты дробились на так называемые хвостики, а кварталы внутри сетки проспектов дополнительно разделялись улицами-планками. Всё это сильнее и сильнее запутывалось по мере отдаления от центра и выглядело как мохнатая снежинка. Алури находил её довольно красивой. Я ограничился признанием, что она меня впечатляет.

К сожалению, поход по лавкам никто не отменял, и нам пришлось спуститься вниз. Главный лейнийский рынок тянулся по Кольцевой улице, которая шла примерно по дальнему краю третьих кварталов в секторах. Было ещё Большое кольцо, соединяющее начала дополнительных проспектов, но на нём не было ничего особенного, поэтому Алури отдал мне его на самостоятельное изучение.

Башня с Садом стояла на углу Первого проспекта и квартала Сирени, и нам нужно было немного вернуться в центр, вдоль Лазоревки, чтобы попасть на Кольцевую. Несмотря на гордое звание проспекта, он был узким, и меня это радовало. По одной стороне стены были нежно-голубого цвета, покрытые прозрачным узором из вспыхивающих на солнце чешуек. Или это были лепестки, раз уж квартал сектора Трав. Через дорогу желтели тёплым лимонным дома Жёлтого. Ничего не скакало и не ездило, изредка мимо проносились разношёрстные дети, хлопали двери и скрипели распахиваемые окна.

Я был так рад, что здесь не было никакого транспорта, никаких грохочущих зловонных механизмов, никаких зарослей из арматуры и бетона, на какие я успел насмотреться до Тис-Утор. Технические мёртвые города въедались в тело и оседали неприятным осадком в крови, что норовил подняться, стоит потревожить воспоминание. Проспекты в тех городах были такими широкими, что не всегда видишь их края. Выживание там всегда было для меня труднее прочих. В пёстром мареве цветных стен, одежды, развешенных на верёвках покрывал и мозаичных стёкол Шестого мой ядовитый осадок, кажется, растворялся. Хотелось вдохнуть глубже запах пряностей из открытого окна и ударить ладонью по кисточкам навеса над чьей-то дверью. Дома здесь были в три этажа — большего и не надо — и срастались стенами. Внезапные узкие и широкие арки появлялись по сторонам, открывая путь во дворы. В этом ярком разнообразии белая форма юношей и девушек не сильно старше меня казалась светящейся.

— Вот, пожалуйста, лейнийская Полиция. — Алури кивнул на проходящих. — Это вечерний патруль идёт распределяться. Осенью он начинается с атуаной — когда солнце становится золотистым. У нас нет единой системы измерения времени как в Гиэхе. Мы ориентируемся по состоянию неба. Ты можешь спрашивать у дору, сколько осталось до заката или рассвета — и он посчитает в тех единицах, к которым ты привык. И напомнит о времени, которое осталось до начала службы.

Миан посмотрел на меня, будто ожидал, что я стану тем самым человеком, который везде опаздывает. Не знаю, почему у него сложилось такое впечатление: моё легкомысленное отношение к вещам и своему внешнему виду никак не связано с пунктуальностью. Обычно я весьма точен.

Когда полицейские поравнялись с нами, лейниец продолжил:

— Видишь нашивки на рукавах? Первый и второй уровень низшего ранга. У тебя будет начальный, без нашивок, когда поступишь. Потом по мере опыта поднимешься, обычно это занимает около сезона, реже — двух.

Я проследил взглядом белую процессию, насчитал пять рас — по крайней мере, те, которые явно бросались в глаза. Рыжие, русые и чёрные головы, парочка светлых, как Алури. Разный рост и разрез глаз. К своему неудовольствию я понял, что в этих землях, скорее всего, буду считаться мелким, пусть в Риунне и Тис-Утор меня относили к высоким людям.

— А у тебя уровень какой? — спросил я миана, попытавшись представить его в белой куртке с тремя горизонтальными золотыми палками.

— Второй уровень среднего ранга, дополнительное звание капитана. Песочного цвета форма с вертикальными нашивками.

— А твои товарищи?

— Средний первый и средний начальный.

— М-м, ясно.

Разумеется, этим его ответ не ограничился, и мой вопрос о рангах перетёк в иерархию лейнийских военных и невоенных, набор служб Архива и рассказы о других, менее сложных системах. Я запоминал всё куда легче чем в первый день: желание спрятать разум подальше от магазинов здорово помогало концентрации. Культурно-образовательная болтовня Алури отлично отвлекала от неприятных процедур вроде неизбежного выбора новой одежды.

Мы зашли в «Ивовые ветви», когда атуана была уже в своём полном праве. Свет теплел и плавился в приоткрытых окнах, обманчиво превращал ещё свежие листья в желтеющие и грел крыши. Всё менялось непривычно медленно после миров, которые я знал. Эта неторопливость даже немного убаюкивала, особенно в сочетании с сочащимися отовсюду древесными шорохами.

«Ивовые ветви» были маленькой поблажкой со стороны миана чтобы загладить мои страдания и приучить к нормальной еде. Ежедневные бутерброды с яблоками его, видите ли, не устраивали, прямо как мою риуннскую мамочку. Но это заведение, которое ближе всего было к понятию трактира, — еда и общительная хозяйка внизу и жилые комнаты для гостей сверху — понравилось мне с первой секунды. Низкие потолки практически касались золотой макушки моего спутника, и перед каждой дверью он был вынужден ощутимо сгибаться. Должно быть, Вселенная отомстила ему за меня в лавке Рейкке (самом большом магазине одежды в Шестом измерении, который даже язык не поворачивается называть лавкой).

Я чувствовал себя как в уютной маленькой норке. Лабиринт из висящих на верёвках разноцветных ковров, запах выпечки, перемешанный с тягучим дымом хвойных свеч. Каждый столик был отгорожен этими зачарованными коврами-занавесками, которые совсем не пропускали звуки, — отличительная особенность «Ивовых ветвей», что делала это место самым подходящим для конфиденциальных разговоров. Как пошутила наша официантка Сщжану: «Здесь контрабандист из Зелёной Туманности и солдат Неявной могут сидеть через проход друг от друга и не догадываться об этом». Она была милой смуглой девушкой, похожей на куклу из платков — так много на неё было накручено разных тканей и верёвочек с бусинами. Посоветовала мне сырный хлеб, оказалась родом из Каттайры, относящейся к территориям Нельры, ещё одного мира-Стража.

Поначалу всё шло хорошо; Сщжану принесла умопомрачительно пахнущую булочку и крошечный глиняный кувшин с синим. Алури пил белое — ясность мыслей, ничего другого я и не ожидал. Он явно о чём-то думал, временами с тоской глядя на моё вино. Даже не стал давать никаких долгих пояснений касательно Нельры, только упомянул, что в Лейне между собой её называют Факелом. Пожалуй, я бы даже сказал, что миан был чем-то озадачен, но в полумраке, под треск стоящей на столе свечки, меня больше занимали собственные мысли. Синее вино — как глубина океана. Позволяет окунуться с головой в омут потаённой печали и отпустить её, ведь только взглянув ей в глаза можешь освободиться. Сколько дней назад я покинул Пристань? Едва ли декада наберётся, а кажется, что и не был там никогда.

Вечер и ночь мы разбирали завалы. А утром Таан нашёл меня на берегу и рассказал, почему всё так вышло. И мне не по себе стало от этого знания, потому что виноват был, по сути, я. Беспристрастные безжалостные механизмы фундаментальной балансировки.

— Эй, — Алури взъерошил мою чёлку, — ты в порядке?

Я оторвался от рассматривания поблёскивающего дна пустого кувшинчика. Последние воспоминания о Тис-Утор скатывались волнами.

— Да, в полном, — с задержкой отозвался я и встряхнулся.

— Прости, мне не стоило так сильно грузить тебя. Я не знаю, когда ещё смогу показать тебе Лейн. Завтра уже нужно возвращаться на службу, но теперь ты хотя бы примерно знаешь, что где находится, и всегда можешь обратиться в службу Картко…

— Тебя сейчас вызвали? По дору? — догадался я. — И ты не очень этому рад.

— Это моя служба, — вздохнул лейниец.

— Не сахар у тебя служба. — Я высунулся из-за ковра. — Сщжану? Можно нам ещё красного?

«За мой счёт», — едва не добавил я, но вспомнил, что платить не надо. Алури смотрел с лёгким недоумением, но ничего не сказал.

— У тебя несчастный вид. И белое вино здесь не поможет.

— А ты такой знаток жизни? — Парень подпер подбородок ладонью.

— Немного.

— Думаешь, прожил достаточно лет?

Я пожал плечами. Мне хотелось поскорее ощутить это ровное тепло невидимого камина, которое окутывает тебя от красного. Чувство уюта, спокойствия и безопасности. Нельзя больше лезть в печали рядом с печальным Алури, а то из нас двоих получится совсем унылая картина. Ненавижу уныние, терпеть его не могу.

— Ты уверен, что тебе стоит? — миан отодвинул от меня кувшин. — Это всё равно что выпить малиновое. Мы не настолько хорошо друг друга знаем, чтобы…

У меня был шанс остановится, в этот самый момент, но я им не воспользовался. Посчитал, что концентрация слишком мала, чтобы повлиять на меня. На основе прежнего опыта ничего не должно было случиться.

— Брось, я не собираюсь выдавать свои кошмарные тайны. Да и нет их у меня.

Печаль отступила быстро. Я налил ещё, и Алури налил. Кувшин кончился. Тоска выветрилась вместе с усталостью; было хорошо, так, что я даже забрался на широкую лавку с ногами. Миан не стал делать мне замечание. У него был потеплевший взгляд, он даже слегка улыбался. Тоже сел свободнее, заправил прядь за ухо, и вот в этот момент я понял, что малиновое меня всё-таки накрыло. Застарелое воспоминание, которое я то прятал подальше, то вынимал ночью и без конца прокручивал в голове. Слишком болезненно и ярко. Лейниец передо мной, как призма, выхватил этот луч из памяти случайным движением, а вино не оставило пути назад.

Я опустил голову и зажмурился, делая последнюю попытку остановить лавину, готовую вот-вот грянуть всеми невысказанными словами. Теперь я едва ли мог просто пережить это в голове.

— Кохите…

— Я никакой не хинорец. И в Тис-Утор я попал случайно. И, йана йеррей, никакой я не выпускник!

Я поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как радужки Алури медленно выцветают из тёмно-голубого в серый.

— Кохите, если хочешь, я прямо сейчас уйду, или даже сначала перенесу тебя домой. И забуду всё, что ты только что сказал.

— Нет уж, сиди! — Я хлопнул ладонью об стол и сжал переносицу. Сам виноват. — Мне нужен кто-то. Что у тебя с глазами?

— Не думал, что ты так быстро заметишь. У них нет постоянного цвета, он меняется от моего состояния — особенность многих Миан-нейру. Сможешь читать меня, если поймёшь закономерность.

— М-м.

Его слова звучали как моральная компенсация. Как попытка чем-то компенсировать мою откровенность. Всё его лицо выражало что-то вроде «мне очень жаль». Но мне было как-то… всё равно, или даже в тот момент немного легко, от того, что я могу наконец это из себя поднять. Алури не заглядывал в глаза и не приближался к опасной черте, как часто делали другие, не проявлял лишнего участия. Слушал отстранённо, как пространство. Наверное, того мне и надо было.

— Я йана знает откуда взялся. И долго скитался по мирам, пока не попал в Риунну. Ты, наверное, про неё не знаешь, но она, в общем, рухнула, и вот оттуда меня забрал Таан и взял потом в ученики.

— Почему скитался? — ровно спросил лейниец.

— Не знаю. Меня хаотично мотало по Вселенной. Перемещался по Солеми. Я только в Тис-Утор научился этим управлять. Иногда и поесть было нельзя — швырнёт куда-то, пока чашку к губам подносишь.

— И как давно… сколько ты так жил?

— Сколько себя помню. Может, я вообще старик, у которого не в порядке с головой, и поэтому он считает себя мальчишкой и выглядит соответственно. А где-то меня ждёт-плачет жена и растут внуки.

Алури рассмеялся на секунду, печально. В его выражении что-то переменилось, и я почувствовал, как он смотрит глубоко в меня и видит, возможно, больше, чем я сам.

— Ты совсем не помнишь свой дом?

— Риунна была моим домом. А потом Тис-Утор. Но я разрушил её.

— Тис-Утор? Почему ты так говоришь?

— Потому что я стал воином и притянул битву. Мастер сказал так, и поэтому выслал меня сюда. Ну, не выслал, конечно, но… Я даже не знаю, готов ли я. Так мало времени там провёл. Я бы… я не… Таан сказал, что Тис-Утор мирная и спокойная, и у неё не может быть больше двух воинов: только Страж и его ученик. Аока ещё не вступил в силу, его старший, а он был с Мастером куда дольше меня.

— Сила проснулась внезапно?

Я кивнул.

— И притянула тучу тейхоих. Очень много. При мне точно такого не было. Обычно их даже к нижним улицам не подпускают, а тут они половину города выжгли. Люди погибли. Возможно, этого бы не случилось, избавься Таан от меня раньше. Всего-то на несколько дней. Отправил бы так же в Лейн, не то чтобы опыт рассеивания тейхоих-короля был так для меня важен.

— Ты не понимаешь, Кохите. Это не твоя вина, и не вина Мастера, ничья вина. Просто естественный ход событий, как цунами или удар молнии. Ты не более чем проводник этой силы, большой силы, иначе тебя бы так не шатало по мирам раньше. Прими это… У тебя ари сформированного взрослого, хотя я также вижу, что тебе мало лет, явно не больше, чем мне. И раз ты пришёл сюда именно сейчас и именно таким, значит это для чего-то нужно. Здесь ты ничего не разрушишь, можешь быть уверен. Просто доверяй тому, что с тобой происходит, и, возможно, однажды ты поймёшь это.

Он замолчал, резко отвёл взгляд и часто захлопал глазами, будто только проснулся. Ощущение какой-то невероятно прочной связи между нами исчезло, и я точно понял, что она была. Алури прочитал меня, и это время он как бы не был собой. Я тоже словно откуда-то вынырнул. Немного звенело в ушах. Мне захотелось разрушить тишину, и я добавил уже не под действием вина, а просто от себя:

— А ещё я стал хранителем Клинка Неба. Того самого, который легендарный из монастыря Сандаламах. У дивана стоит, но ты его, скорее всего, не видел.

Миан посмотрел на меня с лёгким недоверием.

— Насколько я знаю, последним хранителем был Таан. Живые мечи нельзя просто так передать. Он тебя выбрал?

— Я его в подвале нашёл, когда убирался… — Глаза лейнийца чуть расширились. — Да, я иногда убираюсь. Редко… Так вот, я нашёл его в подвале и хотел показать Мастеру, но потом напали тейхоих, и я почувствовал, что должен отнести его Таану в город. То есть меч хотел быть отнесённым к Таану и внушил мне это. Но когда я туда добрался, мне пришлось вступить в бой и использовать его. Хотя, скорее, это Клинок Неба меня использовал… Вытаскивать его из ножен я всё ещё не могу, только видеть их и брать в руки.

— И после этого ты говоришь, что сомневаешься в себе? — Алури приподнял бровь.

— Ну… не то чтобы я хорош в фехтовании. И стихиями не владею. И вообще мало что могу. Но Клинок Неба меня выбрал, это да.

— Либо он сошёл с ума, либо у тебя большой потенциал. Фанет знает? Он бы обрадовался.

— Если Таан не упоминал в письме, то нет.

— Я не буду ему говорить. И ничего другого, что сегодня услышал.

— Спасибо. — Напряжённость окончательно покинула вечер. Мне было хорошо. — А ты не знаешь, почему люди перестают быть воинами?

— Точно — нет. В какой-то момент оно просто… уходит? Когда ты успокаиваешься, до самой глубины. Обычно после можно научиться искать дорожки за Грань. Это похоже на какую-то лёгкость. Таан гораздо ближе к этому, чем Фанет.

— Ты видел людей перед этим?

— Да. И не думаю, что твой Мастер собирается скоро уходить. Ты ещё увидишь его.

— Хотелось бы… Представляешь, Таан сказал, что в какой-то день в Тис-Утор, уже обучая Аоку, потерял Клинок Неба. Положил на веранде и больше не нашёл. Тот и раньше так делал: исчезал по своей воле на некоторое время, а потом возвращался. А тут не вернулся. И когда он увидел меня с ним, то понял, почему всё так случилось с прорывом роя.

— Он, наверное, был слишком потрясён, чтобы как следует объяснить.

— Да, — я запустил пальцы в волосы, — но, к счастью, есть ты.

Миан резко встал из-за стола.

— Не хочешь прогуляться ещё? Здесь душно, и сейчас как раз скоро закат. Ты ведь не привык жить без полноценного неба?

— Есть такое. — Я поднялся следом. — А что, тут видно закат?

— И закат, и звёзды. В Шестом проецируется небо над Ланом. Вид как во Втором, где оно настоящее. Есть одна башня, с неё хорошо смотреть. Пятая, возле Штаба Полиции. Её ещё называют Башней всех ветров.

Мы вынырнули из «Ивовых» в густеющие сумерки. Алури шёл широким шагом и тащил меня, сомкнув кольцо пальцев на запястье. Я едва поспевал за ним. Мы пробирались через закрытые дворы, цветные калитки и узкие улицы. Передающая башня высилась возле шестиугольного белого здания в четыре этажа с небольшими узкими окнами. Никакого пути наверх не было: башня представляла собой очень толстый серебристый столб с немного расширяющейся площадкой сверху. Алури просто оттолкнулся от земли, и я опять почувствовал эту невидимую опору у себя под ногами.

— Успели, — удовлетворённо выдохнул миан, когда мы оказались на твёрдой поверхности.

Наверху было чисто символическое ограждение, много ветра и потрясающий вид. Солнце ещё не поменяло цвета и медленно опускалось как раз на уровень моего лица. Насыщенно-золотое, яркое, медленно-медленно перетекающее в оранжевый.

— Это называется миравода. Глубокое пронзительное солнце, одно из самых коротких и красивых состояний света.

Мне не нужно было пояснение — я знал перевод ещё до Пристани. Я помнил, как такое солнце проникало сквозь тело и растворяло меня, когда я однажды застрял в нём на несколько часов. И я бы погрузился в это сейчас, вспомнил бы безо всяких сожалений и в подробностях, если бы не Алури, крепко держащий меня за куртку, чтоб не свалился, и если бы не солнце, сменившее состояние.

Пронзительное последнее солнце, глубокое, как прозрачный океан. Самое золотое на свете. Я бы назвал его вслед за Алури, но это имя было для меня запретным. Потому что если бы я произнёс его, ещё хотя бы раз, то наверняка бы понял, что больше никогда её не увижу. Свет, спасший меня от смерти.