Шукшин. Критика и анализ литературного наследия

Константин Трунин

Теперь можно приступать к критическому осмыслению творческого пути Василия Шукшина. Он показан таким, каким скорее всего являлся. Вполне очевидно, чужая душа – потёмки. Остаётся только предполагать, будто Василий мог придерживаться схожих взглядов. У людей, его знавших, допустимы другие предположения. Не стоит забывать и про простую истину: порою человек не знает сам себя, причём гораздо чаще, чем порою.

Из Лебяжьего сообщают (1960)

Шукшин обязательно потом скажет — пишет он таким образом специально, поскольку иначе не мог рассказывать. Сама жизнь наполняла его прозу, либо проза как раз и соответствовала жизни. Как с человеком ничего определяющего не происходит, так и герои произведений Шукшина ни к чему себя не подталкивают, просто существуя, ведь им другого не суждено. Хорошо о таком писать и литературные произведения. Рассказы Василия становились основой для сценариев, да и сами сценарии порождали новые рассказы. Ещё не став талантливым прозаиком, Шукшин нашёл возможность написать сценарий фильма «Из Лебяжьего сообщают», известный ещё одним названием — «Посевная компания».

Читатель и зритель друг друга не поймут. Пока читатель узнаёт в происходящем на экране уже хорошо знакомые истории, зритель внимает всему с особым чувством. Даже интересно, какие эмоции овладеют зрителем, узнай он фрагменты из увиденного в рассказах, где действуют иные герои? В любом случае, отделить одного от другого трудно. Пусть между рассказами и их адаптацией, либо наоборот, можно провести границу — она окажется не настолько уж существенной. Если брать для рассмотрения «Посевную компанию», видишь, из чего Шукшин впоследствии сверстал рассказ «Коленчатые валы», хоть и написанный позже, но имеющий мало отличий от сценария фильма, снятого в 1960 году. Ежели это о чём-то и говорит, то только об умении Шукшина бережно относиться к имевшимся у него идеям.

Канва первого самостоятельного фильма не так сложна. Зритель должен был понять тяжесть посевной компании. Пока у некоторых горят сроки, другие страдают от семейных неурядиц. Всё равно страда останется за кадром. Иное должно беспокоить зрителя! Ладно, председатель выгнал наглого алиментщика, которому впоследствии наваляют за антикоммунистические воззрения, но как быть с судьбою простого ответственного человека, редко показывающегося дома из-за аврала на работе? А как помочь тому, кто говорит о проблемах другого плана? У товарища стоят машины, ибо не хватает деталей, вышедших из строя. Понятно, ко всему нужно быть готовым заранее. Однако, не каждый подготовит всё, обязательно о чём-то забыв. Вот потому кому-то нужны валы, а кому-то пора вспомнить про жену.

Есть у Шукшина и сентенция для зрителя. Его персонаж доставал со дна колодца ведро с водой и вручал его людям, отпив несколько глотков, сообщая, что всё в любви происходит с той же степенью необходимости. Что делать с ведром, успев напиться малым? Разумеется, придётся его опорожнить. Никто не станет пить лишнее! Вот и любовь — пара глотков устроит человека, тогда как больше того ему не требуется. И коли пришла пора расходиться, нет смысла продолжать удерживать рвущиеся нити. Стоит ли говорить, что председатель не сможет убедить героя, роль которого и исполнит Шукшин в экранизации. Плюнь на посевную компанию и наладь семейную жизнь. Но жизнь не стоит на месте, значит и человеку нет нужды останавливать должное произойти.

По идее, читатель ожидал увидеть, после описания семейной трагедии, погружение в будни трудового люда. Этого дождаться он так и не сумел. И был ли смысл о том Шукшину повествовать? Страда никуда не денется. По желанию или против воли, но советский гражданин выполнит долг перед собою и отечеством, честно оправдав возложенные на него надежды. А с семейным разладом предстоит разбираться потом, невзирая на упущенное время.

Кажется, для начала подход к изложению у Василия выдался излишне суровым. Вместе с тем, подход оказался переполненным от избытка обыденных проблем.