Шукшин. Критика и анализ литературного наследия

Константин Трунин

Теперь можно приступать к критическому осмыслению творческого пути Василия Шукшина. Он показан таким, каким скорее всего являлся. Вполне очевидно, чужая душа – потёмки. Остаётся только предполагать, будто Василий мог придерживаться схожих взглядов. У людей, его знавших, допустимы другие предположения. Не стоит забывать и про простую истину: порою человек не знает сам себя, причём гораздо чаще, чем порою.

© Константин Трунин, 2023

ISBN 978-5-0060-2873-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В человеке всегда присутствует стремление к преображению. Никогда человек не останавливается на достигнутом. До конца своих дней каждый из нас продолжает напитываться новыми представлениями о должном быть. Пусть эти представления изначально могут ничего не значить, как в случае Василия Шукшина.

Парень из алтайского села, не мысливший ничего другого, кроме сельской жизни. Потом он стал причастен к городу. Именно тогда возникло ощущение противоречия. Каким образом деревенский житель может найти себя в городе? Живя с пониманием такого противоречия, мысль Шукшина продолжала развиваться. После Василий станет соотносить человека из глубинки с людьми из городов, расстояния начнут увеличиваться. Герои его произведений уже не колесят по дорогам в горах и предгорьях Алтая, они живут в разных условиях одной большой страны. И как долго Василий мог о таком говорить? Совсем скоро его герои более напоминали борцов с ветром, кого проще назвать лишёнными способности к адекватному восприятию действительности, а не имеющими стремление жить иначе, нежели могут другие.

В творческих изысканиях Шукшин всё более отходил от советских реалий. Он искал правду в прошлом, где с несправедливостью боролись совсем иными методами. Смотрел Шукшин и на настоящее, всё более замечая присутствие преступных элементов в обществе, кто ни в чём не сможет примириться с обстоятельствами. Василий готов был перейти из разряда писателей-деревенщиков в бытописатели криминальных хроник. Читатель должен знать, как однажды Шукшин намеревался изложить историю маньяка.

Биться за правду, добиваться справедливости — идея Василия в последние годы его жизни. Может быть потому и последние, ни в чём не похожие на первую половину творческого пути. Отрицать проблему перехода села в город и наоборот — никто бы не стал. Это было насущной проблемой тех дней. Но открыто угрожать государству… Кто бы такое стал терпеть? Пусть это всего лишь предположение, только читавшие произведения Шукшина должны понимать, насколько радикальным Василий стал к семидесятым годам. Ранняя смерть писателя явилась полной неожиданностью. Разве жаловался Василий на здоровье? Совсем нет. Может о том получится прочитать в трудах биографов, для чего публицистических работ и художественных произведений самого Шукшина явно недостаточно.

На Алтае продолжают чтить заслуги писателя. Можно даже сказать, нет другого литератора, равного ему по значимости. Пусть его именем не названа краевая библиотека, зато такой чести удостоен краевой театр драмы. И это особая сторона отношения к творчеству Василия Шукшина. Перед смертью он желал трудиться как раз на благо театра, имел намерение писать пьесы. Как же много потерял читатель и театральный зритель, лишившиеся возможности прикоснуться к новой грани таланта. Но ведь Василий мог создавать пьесы по уже написанным произведениям… Того всё равно не случилось.

Пока творчество Шукшина продолжает приковывать внимание. Нужно сожалеть, либо радоваться, описываемые Василием проблемы в редких случаях воспринимаются потомками за важные. Скорее нужно говорить о бытописании времён, ставших утраченными. Отчасти люди остались такими же, пусть и в довольно малом соотношении.

Теперь можно приступать к критическому осмыслению творческого пути Василия Шукшина. Он показан таким, каким скорее всего являлся. Вполне очевидно, чужая душа — потёмки. Остаётся только предполагать, будто Василий мог придерживаться схожих взглядов. У людей, его знавших, допустимы другие предположения. Не стоит забывать и про простую истину: порою человек не знает сам себя, причём гораздо чаще, чем порою.