Жизнь и граница

Константин Павлович Садоведов, 2022

Ещё совсем юный ветеринарный врач прибывает на знойную и смертельно опасную Таджикско-Афганскую границу с невероятно красивыми пейзажами. Каждый новый день службы открывал перед героем глубинные мысли и эмоции других людей, истинные мотивы их действий, героических подвигов, а порою и жестоких деяний.Автор затрагивает и краткие исторические события 1990-х годов, опираясь на своё личное мнение и мораль. Однако рассказы подтолкнут читателя к самостоятельному осознанию произошедшего.Каждая история подобна исповеди. Ни одна другая книга не раскроет реальных событий 48 Пянджского пограничного отряда в период с 2000 по 2003 года.Книга может приглянуться не только взрослой аудитории, но и молодым совершеннолетним читателям, ведь юность легка, чиста и крылата. Реальные истории помогут стать сильнее, мужественнее и благороднее, ведь патриотические мысли и чувства побуждают к формированию личной морали и доброте, а трагические моменты учат сопереживанию и порою трогают до слёз.

Посвящаю этот сборник рассказов своей жене Кристине, чья любовь всегда придавала мне силы и мужество.

Спасибо тебе, милая моя.

С большой памятью к своей маме — Лидии Григорьевне и с огромным уважением к своему отцу — Павлу Яковлевичу.

«Всё, что видим мы — видимость только одна.

Далеко от поверхности мира до дна.

Полагай несущественным явное в мире,

Ибо тайная сущность вещей не видна».

© Омар Хайям

Глава 1

«Поезд Жизни» Москва-Душанбе

Разве мы знаем, что нас ждёт впереди? Можно ли предвидеть и прогнозировать своё будущее? Как студент ветеринарной академии может попасть служить офицером и начальником одной из служб на границу Таджикистана в Пянджский пограничный отряд?

Ответ очевиден — в этой жизни возможно практически всё. Но, как правило, чтобы что-то произошло, в большинстве случаев нужно действовать: проявить желание, волю, упорство, быть жёстким, а где нужно — очень гибким. Конечно, не помешает ещё и большая доля везения.

И только через определённое время мы сможем проанализировать — это то, что вы действительно хотели? Вы проживали свою жизнь или жили так, как хотели другие?

Детство в степях

Сальские степи Ростовской области — это место, где перед рассветом, когда ещё только появляется жёлто-красное солнце, но степь ещё немного прохладна, иногда резкий порыв ветра освежает тебя так сильно, что вся кожа покрывается мурашками.

Ты идёшь или едешь на мотоцикле по накатанной машинами дороге — только две колеи, а кругом зелёная, но местами уже сильно выжженная солнцем трава. Ковыль льётся по ветру, и запах сейчас стоит в самом утреннем соку.

В левую щёку бьёт поток тёплого, но влажного воздуха с запахом камыша и рыбы — это от реки. А правой щекой чувствуется прохлада утренней зори: «Как это приятно», — думаешь и ощущаешь ты, так как через несколько часов уже будет жара. Но сейчас хорошо, сейчас очень хорошо.

Тут в это время года люди встают в четыре-пять часов утра — только так до одиннадцати можно успеть многое сделать. Сейчас время приближается к пяти.

Слева резко взлетает цапля и несколько больших пеликанов. А теперь они вальяжно летят вдоль реки. В этот момент понимаешь, что их спугнуло — слышен свист и удар кнута. И вот уже справа из-за бугра вылетает жеребец. Топот копыт играет знакомую трель: тудук-тудук-тудук.

«Эге-гей!» — управляя жеребцом, кричит человек на коне и заворачивает всё правее и правее, подбирая правый повод, но поддавая левый шенкель. Становится шумно, и «тудук-тудук», кажется, становится слишком много.

Вот они! Это табун лошадей! Пыль стоит стеной. Около полсотни молодых лошадей хотят влететь в воду, но табунщик умело их закручивает и не даёт зайти в воду в этом месте.

Как красива на рассвете цветовая гамма лошади будённовской породы. У них выраженные верховые формы: хорошо развитая холка; длинная, косая и хорошо обмускуленная лопатка; широкая, глубокая и длинная грудная клетка; правильная постановка передних и задних конечностей. Голова сухая и пропорциональная с прямым профилем, широким лбом и выразительными глазами. Затылок длинный, изогнутый. Шея также длинная с высоким выходом. Грудь широкая и глубокая. Круп длинный, мощный. Спина прямая. Конечности с хорошо развитыми запястным и скакательным суставами; предплечье и голень мускулистые; пясть широкая с хорошо развитыми сухожилиями. Вот бы запрыгнуть на одну из них и поскакать в даль через холмы — к Манычу, а после войти с лошадью в воду и искупаться.

Я это делал. Я плавал с лошадью в реке. Это здорово. И выступать на соревнованиях по конкуру тоже интересно и азартно. Да и почётно, когда перед всей школой директор конного завода вручает тебе диплом и кубок за первое место в первенстве Сальского района.

А сейчас стоишь один в поле, а весь табун тебя окружает. Молодым лошадям очень интересно подойти и понюхать тебя. Они боятся — подходят осторожно, опускают свои шеи, машут головами и гривами, по инерции пытаясь избавиться от уже появившихся вредных и назойливых насекомых.

У них такие большие и красивые глаза, массивные и широкие ноздри. Ты полностью окружён табуном, что даже выйти из круга уже невозможно. Пытаешься дотронуться до носа той лошади, что ближе всех к тебе подошла — осторожно протягиваешь ей свою руку, так чтобы она не испугалась, но заметила твоё движение. Показалось, что она уже была готова дать себя погладить, но сзади кто-то начал дёргать твой ворот рубашки, которая и так еле висит на юном, худом, сильно загорелом, но уже жилистом теле, а местами даже со шрамами и рубцами от разных историй счастливого советского детства.

Ты одёргиваешь свою рубашку и в этот момент нечаянно по инстинкту машешь рукой. Все сзади стоящие лошади шарахаются и фыркают от этого действия, а многие даже встают на свечку — поднимают тело вверх, а передними копытами будто бегут по воздуху.

Ты им говоришь: «Опа! Опа! Опа! Тихо, тихо». Вот это уже очень страшно. Все кони подхватывают этот задор и как-будто начинают танцевать возле тебя. Ты свистишь и хлопаешь в ладоши. «Эге-гей!» — кричишь ты. И в этот момент табунщик тебя спасает — он уже возле тебя и гонит табун дальше в степь.

«Эге-гей! — кричит табунщик, — Эге-гей!» А ещё сухой и хлёсткий звук кнута, рассекающий утренний воздух. Сначала взмах руки, потом она опускается, но звук доходит чуть позже. Шелк. Это как во время грозы — сверкнёт молния, а звук задерживается.

«Макушатники», или История о принципах

Табун здесь появился случайно, но теперь его уже и след простыл. Как ветер прилетел, так и исчез. Но ты-то знаешь, зачем этим ранним утром ты здесь и сейчас.

Идёшь к реке. Очень важно, чтобы тебя не обнаружили люди с рыбацкого домика. Рыбалка в этой реке запрещена — это «запретка» на пятом отделении. То, что ловить здесь рыбу нельзя, ты знаешь, но это никак тебя не останавливает. Но ещё ты знаешь, что здесь водится хороший сазан и большой белый амур. А какие здесь зеркальные карпы!

Слово «воровство» как-то не было уместно к подобным деяниям, поэтому никакого угрызения совести за это ты не испытывал. А когда был пойман рыбаками и твой мотоцикл скатывали в воду в виде наказания, чтобы больше не приезжал, то даже когда ты считал, что в этот раз тебе просто не повезло.

Было досадно, что твои рыбацкие снасти забирали — отнимали твои закидушки «макушатники». Это не просто «макушатники» — это твой детский труд! Ты сам их сделал своими руками. Сначала выпилил ножовкой из доски два уголка с двух сторон, чтобы намотать туда леску.

А как досталась леска? Это самое сложное в работе, потому что в то время её нигде не было — так сказать, дефицит товаров. И чтобы её все же достать, нужно было обменяться на что-то очень ценное и важное для тебя. А это уже жертва и практически самоотречение. Также можно леску и украсть у кого-то — и такое бывало.

Крючки! Где брать крючки, если и их нигде нет? Опять же меняешь на то, что есть у тебя, а у других нет. Или просишь у кого-то, а потом отрабатываешь своим трудом.

А грузик? Грузило для закидушки? Это уже полегче — просто идёшь в гаражи большого парка машин. Такой парк всего один, и он там, где ты живёшь. И все ребята твоего и старшего возраста ходят туда за тем же. Там есть старые аккумуляторы от ГАЗ или ЗИЛ, которые иногда выбрасывают на свалку. И вот ты их там ищешь. И, когда всё же удача будет на твоей стороне, найдешь один или два таких аккумулятора. Ты их прямо там же разбиваешь и достаёшь из них свинцовые пластины. В первый раз из-за неопытности спалишь себе кожу на руках, ведь в аккумуляторах есть ещё остатки серной кислоты. Но ты ранее об этом и не знал вовсе. Но вот перед тобой эти пластины — ты выбил с них всё лишнее и теперь нагреваешь на костре, чтобы потёк свинец. Заливаешь жидкий свинец в ложку или кирпич с конусной формой. И пока ещё свинец не застыл, вставляешь туда гвоздь, чтобы затем продеть леску.

Всё уже почти готово, но нужны капроновые поводки для крючков. Конечно, их можно и леской заменить, но капрон лучше! И ты опять ищешь капрон.

И это ещё не все. Теперь нужна сама приманка — макуха. Это прессованный жмых от подсолнечника. Но с ним дела обстоят получше — его можно легко найти. Здесь ведь много выращивают подсолнечника, поэтому макухи у всех достаточно. Обычно ей кормят животных. Но хоть макухи много, но её не так легко заготовить: нужно взять ручную ножовку и выпилить маленькие квадраты или треугольники.

В общем готовишься к рыбалке долго и очень упорно, поэтому, когда твои рыбацкие снасти забирает охрана (мы их называли «учура»), было больно и обидно.

Но повторюсь, у нас даже и мысли не было, что это воровство или такое нельзя делать. Ловить рыбу в «запретке» — это словно игра такая, в которой более удачливый имел большого сазана! Вот и вся история о принципах того времени.

Другой табун через восемь лет

Москва, Казанский вокзал. Всё, вроде, как и обычно: люди, поезда, все движутся куда-то… но какое-то особое внимание именно к этому поезду. Много милиции и сотрудников частной охраны вокзала — они берут в кольцо подходы к перрону именно этого поезда.

Номер перрона уже объявлен, но поезд задерживался. Я очень ждал этот поезд, ведь уже в течение двадцати суток меня не могли отправить служебными самолетами в Таджикистан на границу. Два раза я был в аэропорту Шереметьево, но так и не смог вылететь.

Эти первые двадцать дней службы я провёл на Лубянке. Мне поручали делать несложную работу, поэтому я томительно ждал, когда уже поеду на службу. Вот в один из таких дней ожидания мне и предложили поехать на поезде. Конечно, я согласился. Поезд так поезд. Какая разница? Что я на поездах не ездил что ли? Но я и не догадывался, какие приключения ожидают меня впереди.

Поезд остановился у перрона. В какой-то миг движения масс людей оказались настолько многочисленными, что кольцо охраны вокруг этого поезда не смогло сдержать активный поток.

Охрана начала кричать и теснить массу людей восточной национальности. Получился живой коридор, через который пропускали пассажиров только после того, как они покажут билеты. И только потом они могли проходить к номеру своего вагона.

Через какое-то время подошла и моя очередь. Я показал билет и пограничное удостоверение офицера. Охранник с небольшим недоумением посмотрел на меня и мою жену. Отдав документы, он сказал: «Проходите».

Люди, коробки, сумки, баулы — всё это живой лавиной неслось к своим вагонам. Количество товара было настолько огромным, что я почти не видел людей.

Как только открылись двери вагонов, казалось, весь этот товар сам заносился внутрь. Стоять было невозможно — все толкались, всё двигалось и не могло остановиться. Одной рукой я держал жену, второй рукой тащил свою сумку с вещами.

Сначала я пытался быть вежливым — старался не толкаться и соблюдать расстояние. Но десяток толчков, общий крик и давка заставили меня включить ритм толпы — толкаясь, я двигался к цели. Но в дверях вагона меня сильно прижали к стенке. Когда я вталкивал жену в вагон, моя сумка за что-то зацепилась и застряла между несколькими людьми. Мне пришлось очень сильно дёрнуть ручки сумки, и одна из них оторвалась. Но я всё же смог вытащить свою поклажу.

Мы ввалились в купе вагона, но там было уже так тесно, что невозможно было понять, кто едет, кто провожает, а кто просто так сидит. Я попросил подвинуться, сказав, что нижнее место моё. Поставив сумку, мы сели на нижнюю полку.

Я посмотрел на свою правую руку и заметил, что железный браслет на часах погнулся и почти разорвался. Дёргая сумку, я чуть не потерял часы. В какой раз я вновь стал рассматривать на циферблате изображённую летучую мышь, раскинувшую свои крылья над земным шаром. Вспомнился полковник, который мне их подарил. Образ того полковника придал мне силы, ведь вся эта обстановка давила на меня. Мне стало легче. Спасибо вам, товарищ полковник.

В вагон всё заносили и заносили какие-то грузы: торты, печенье, пиво и ещё сотни коробок без надписей, закрученных скотчем. Те, кто носил эти коробки, уже сам наступал на них, ведь обойти ранее поставленные уже было невозможно. Что-то поставили у нас в купе внизу и на самый верх — там, где место для вещей. Вещи ставили даже в проход вагона.

Соседи

Поезд тронулся, но движение в вагоне не прекращалось — люди продолжали что-то носить и укладывать.

На первый взгляд купе казалось обычным. Однако матрацы лежали не на второй полке, как обычно, а на третьей. Ранее я не видел, чтобы в купе было три ряда полок — кто-то очень умело докрутил ещё пару полок вверху. Окно в купе было закрыто.

Через некоторое время к нам зашёл человек — это вагоновожатый. Он представился: «Саид». Мы предоставили ему наши билеты.

Справа от входа сидели я и моя жена. Напротив нас сидело ещё три человека. Как я понял, один из них был таджиком. С ним ехала женщина — это, наверное, его супруга. И, как мне показалось, она была украинкой.

Мужчина поговорил с Саидом на родном языке. Я понял, что он о чём-то просил или договаривался. И, судя по всему, ему это удалось, так как по завершении разговора они оба прижали свои правые ладони к груди.

Другому молодому мужчине Саид что-то сказал, а после показал рукой на третью полку. Я понял, что он имел в виду — эта третья полка также была местом для ночлега и отдыха. Пожилой таджик сообщил мне, что молодой мужчина не говорит по-русски. Мол, он с гор, поэтому не знает русский язык.

Зато у нас завязался разговор с этим таджиком. Он сказал, что работает в России, а сейчас едет в Душанбе к родителям. Я его спросил, о чём он так просил Саида. Он ответил, что попросил его не подселять к нам в купе много людей.

Мужчина спросил меня, кто я и зачем мы едем в Душанбе. Я ответил, что пограничник и еду на службу. Мужчина немного удивился и переспросил, почему добираюсь на поезде, а не военным самолетом. Я ответил, что и так ждал двадцать дней и даже пропустил два борта — вот и отправили на поезде.

Мужчина спокойно сказал мне: «Не говори здесь никому, что ты пограничник». Я промолчал, но совет его принял. А ещё я вспомнил взгляд охранника на вокзале. Но что делать — я уже еду в поезде. На Лубянке сказали: «На поезде посмотришь красивые места и заодно немного акклиматизируешься».

За разговорами настала ночь, и нужно было готовиться ко сну. Действительно, очень хотелось спать, ведь день выдался нервным и тяжёлым. Супруга легла на нижней полке, а я улёгся на верхней. Перед сном я вспомнил, что поездка будет длинной — придётся ехать четыре ночи. Но заснул я почти мгновенно — эмоции дня сказались и на моём сне.

Сон

Мне приснилось моё прошлое. Казанский вокзал. Перед тем как сесть в поезд, я встретил своего друга, с которым учился на военно-ветеринарном факультете. Эта встреча была дикой случайностью. Сначала мы не могли поверить, что наши дороги вот так просто пересеклись.

Анатолий был в форме лейтенанта. Он спросил меня: «Что ты тут делаешь?» Я сказал, что еду в пограничный отряд и поведал ему свою историю. «А ты что здесь делаешь?» — спросил я. Он ответил, что сопровождает жену офицера, которого убили в Чечне. Вот в такой он был командировке. Ему нужно было идти дальше — мы обнялись и разошлись каждый в свою сторону.

Сейчас поезд мчал нас в сторону Волгограда. Мозг сопоставил эти факты и выдал следующую картинку. Перед тем, как поехать в Таджикистан, у меня был отпуск. Мы с супругой приехали в Ростов к моим родителям. Это был июнь — жара, но всё утопало в зелени. Мы все сидели на улице под аркой из винограда. На столе стояли два подноса с раками, нарезанный кусочками копчёный волгодонский лещ, несколько бутылок пива «Дон» и полная тарелка «тёщиных язычков» — это обжаренные «синенькие», внутри которых завёрнуты помидоры, а ещё начинка со сметаной и острыми приправами с кусочками чеснока.

Мама сказала: «Как-то интересно получается… Ты поехал учится в Московскую ветеринарную академию, но уже через три года стал курсантом военного факультета. Но это мне ещё понятно. Однако через два года ты приехал в форме младшего лейтенанта с красными погонами. А сейчас приехал с зелёными погонами лейтенанта». «А чего тут непонятного? — переспросил я. — Просто я написал рапорт о желании служить в пограничных войсках. Вот меня и перевели в зелёные». «Хорошо, — сказала мама. — А давайте поедем в Волгоград к тёте Дине?»

И вот мама, моя супруга и я отправились на поезде в Волгоград. Выходит, что месяц назад я уже был в Волгограде. Тогда мама в поезде привлекла к себе повышенное внимание — она начала проверять качество купленной еды. Дело в том, что она брала кольцо, продевала его через верёвочку и держала над едой. Если еда была хорошей, то кольцо начинало динамично двигаться вперёд и назад. А если еда не очень хорошая, то кольцо делало маятниковые движения, как в старинных часах — слева направо.

Этот поезд держал путь на Дербент, поэтому в нём было очень много молодых девушек с Кавказа. Видимо, они приняли маму за колдунью — сначала подошла одна девушка и попросила погадать. Затем — другая, третья… Через какое-то время возле мамы собралось много людей, поэтому мы попросили её закончить эти эксперименты с продуктами, ведь девушки просили другого. Они хотели узнать про женихов — их будущих мужей. Одна девушка даже забыла свой кошелёк на столе с продуктами.

Сожаления

Первая ночь прошла. Рассвет заставил весь вагон вновь прийти в движение. Люди готовились завтракать и занимались разными нужными делами — открывали и закрывали сумки, что-то доставали, что-то ставили обратно.

Я вышел из купе, чтобы оглядеться. Однако в коридоре даже не было свободного места, чтобы просто постоять. Коробки, сумки и несколько людей лежали в проходе. Путь в туалет получился сложным — приходилось через всё это переступать, а где-то всё же наступать на коробки и ящики. Я заметил, что в вагоне было несколько людей славянской внешности, и мне стало немного спокойнее. Я бегло вспомнил поезд, в котором мы ехали на Кавказ — по всем ощущениям он превосходил этот.

День прошёл за чтением и размышлениями. Вот и Волгоград. Поезд остановился. Я посмотрел в окно и вспомнил, что недавно мы были здесь с мамой — как нам было хорошо! Но сейчас какая-то тоска зашла в душу. Так же я заметил, как из нашего вагона вышли все люди славянской внешности. Поезд тронулся, и стало совсем грустно. Жена! «Зачем я взял с собой супругу? — начали мелькать мысли в моей голове. — Может нужно было всё же выйти здесь — в Волгограде? Но как я выйду? Что я скажу? Скажу, что мне совсем не понравился поезд? Какая чушь! Нужно ехать до конца, раз я уж сел сюда». И всё же жену нужно было оставить дома, а затем привезти, когда устроился бы на месте.

Другой мир

Астрахань проехали спокойно. Позже появились степи и пески Туркмении.

Мы проснулись от резкого толчка вагона. Света нигде не было — даже в купе. Свет фонариков начал освещать проход в вагоне. Послышались голоса. Таможня. Да, это была граница Туркмении.

Вооружённые люди в военных костюмах стали проверять всё купе и все места, где и что можно было проверить. Даже открывали люки внизу поезда, где и там стояли ящики с продуктами питания. Таможня шумела, офицеры что-то говорили, а Саид стоял и слушал. Мой сосед по купе сказал, что они хотят отсоединить вагон за перегруз товаром. Но Саид дал им денег, поэтому через некоторое время поезд тронулся, и всё успокоилось.

Утром я увидел в нашем купе ещё одного спящего человека. Он спал над дверью — там, где лежала часть вещей. Однако место хватало, чтобы втиснуть туда человека. В коридоре вещей стало ещё больше. Люди уже спали по всей длине коридора вагона. Они расстилали какие-то одеяла и спали прямо на коробках.

Станций не было видно, но поезд часто останавливался просто в открытом месте. Из окна были видны верблюды и барханы из песка. Иногда виднелся какой-нибудь небольшой домик и несколько человек, которые сидели и смотрели на нас. А мы смотрели на них.

Стояла сильная жара, поэтому пить хотелось всегда. Чтобы хоть как-то дышать, мы открыли окно. В него мы ставили пластиковые бутылки, чтобы во время движения поезда вода немного охладилась и не была такой горячей.

На одной из небольших станций к окну подошли несколько мальчишек лет двенадцати. Они кричали нам: «Дайте баклажки!» Баклажки — это как раз те самые пластмассовые бутылки из-под воды на два или полтора литра. Мальчики не уходили и продолжали кричать: «Отдайте баклажки!» Затем они показали большие камни, которые держали у себя в руках. Мой сосед по купе сказал, что они сейчас разобьют стёкла, если мы не отдадим им баклажки. Пришлось отдать две бутылки.

На следующих больших станциях мы закупились водой. Для сравнения могу привести цены в российских рублях того времени. Был 2000-й год. Минеральная вода объёмом полтора литра стоила десять рублей. И вяленые сазан или карп также стоили десять рублей. Только сазан можно было разделить на два человека!

Пить хотелось всегда — жара была очень сильная даже ночью. Кушать не хотелось из-за стресса. Также не хотелось ходить в туалет, ведь коридор был завален.

Несколько раз в день по вагону проходили разные дервиши — это аналог мусульманских монахов. Они что-то говорили, жгли разные травы, делали какие-то обряды.

Про Саида

Следующей ночью наш поезд вновь остановили на какой-то плохо освещённой платформе. Мы проснулись от криков и шума.

За сутки пути по Туркменистану я уже привык к тому, что какие-то военные угрожали отсоединением вагона из-за перегруза, после чего появлялся Саид, давал деньги, и поезд трогался дальше. Думаю, точно такая же картина была и в других вагонах нашего поезда.

Но в этот раз всё происходило слишком шумно. Люди в военном обмундировании постоянно заглядывали в двери нашего вагона, потом они ходили и всё открывали, хотя документы не проверяли. Затем Саид дал им деньги, и они ушли. Но на улице всё равно было шумно — кто-то сильно ругался.

Мой сосед сказал, что очень много людей хотят сесть в вагон, но Саид им отказывает. Конечно, билетов не у кого из них не было. Но, как я понял, после Астрахани билеты покупать и не нужно. Главное уметь договориться с Саидом.

Шум перешёл в коридор вагона — там уже дрались. Я много раз пожалел о том, что поехал поездом с супругой. Я даже не понимал, где мы сейчас находимся, и что может случиться. Часто осознавал, что в вагоне я был один славянской внешности. Ещё точно помнил, что нельзя говорить о том, что я пограничник.

Когда собирал вещи в Таджикистан, взял с собой «финку» — это нож с кнопкой, нажав на которую резко появляется лезвие. Мне подарили её ещё в ветеринарной академии. Сейчас эта «финка» лежала у меня в кармане даже во время сна.

Поезд тронулся, но крики и вопли ещё продолжались какое-то время. На крыше вагона послышался топот ног. Я указал пальцем вверх, и мой сосед по купе сказал: «Да, едут и на крыше уже». Но Саид к нам больше людей не подселял. В нашем купе было шесть человек.

Утром мы заметили, что рука Саида перемотана. Я спросил у своего соседа: «А что случилось ночью? Почему рука Саида перемотана?» Он ответил, что ночью вагоновожатый взял в вагон несколько людей, но остальным отказал. Возникла драка, в которой Саиду сильно укусили один палец.

Я предположил, что этой ночью те люди хотели забрать товар из вагона. На что мой сосед ответил, что и такое могло произойти, если бы поезд ещё полчаса простоял бы на станции.

«Тяжёлая работа у Саида, — сказал я. — И товар нужно довезти, и жизнь ещё приходится охранять». «Да, — ответил сосед, — это поезд жизни. Его здесь так и называют. По местным меркам Саид хорошо зарабатывает. Вот за одну такую поездку в оба конца он может иметь две и более тысячи долларов. Весь этот товар будет стоить в два раза больше, чем его купили в Москве. Ну и, сам видишь, очень много людей без билетов. Вот в каждом купе по несколько человек, и весь коридор забит людьми».

«Но как на это смотрят специальные службы?» — спросил я. «Да никак не смотрят, — ответил сосед. — Здесь вот так всё и решается». «Ладно, — продолжил сосед, — осталось полтора суток пути и приедем на место».

Поиски себя и стремление к цели

Поезд мчался на Восток. За окном была прекрасная картина, и я высунул голову в окно. Меня обдало жаром от песков, накалённых дневным изнурительно палящим солнцем.

Наш поезд теперь тянул паровоз. Дым от трубы тянулся тонкой струйкой вверх, а затем растворялся в кристально голубом без единого облачка вечернем небе.

Часть вагонов стала хорошо видна, но люди на крышах вагонов уже не так сильно меня удивляли. Всё же и в пустынных краях есть своя красота. Вспомнился фильм «Офицеры», и стало как-то легче. Спокойнее.

За кружкой чая наступала ночь — все готовились ко сну. Хорошо, что мой сосед говорил на русском языке — я всё больше узнавал об особенностях местных людей и быте Востока.

Третья ночь пришла ровно в своё время, и я провалился в сон. Мне снилось, что я в Московской ветеринарной академии.

Несколько лет назад я работал в ветеринарном центре при академии. Мне всегда везло на хороших людей. Даже, когда я был совсем не хорошим, то хорошие люди все равно появлялись и помогали мне встать на правильный путь. В этот центр меня привёл хороший человек — он руководил этим лечебным учреждением.

Тогда он спросил меня: «Зачем ты уезжаешь, ведь всё стало получаться? Лечебный процесс идёт, работа есть…». Я был с ним полностью согласен. Тогда, казалось, я ломал ту жизнь, которую строил пять лет. Но я чувствовал, что мне нужно ехать — искать себя и пробовать силы в новых направлениях.

У власти был Путин, и я верил ему. После Ельцина и всех этих унижений страны это было чем-то возвышенным для меня. Будённовск 1995 года не выходил у меня из головы: как так могли поступить люди, которые были у власти? Неужели больше нет духа и силы?

Когда я вспоминал Будённовск и чеченские войны, я видел, как всё плохо получается. Я плакал. Не мог понять, где те люди, которые были в нашей истории — Александр Невский, Дмитрий Донской, Иван IV, Петр I и другие… Именно поэтому я написал рапорт на Кавказ, но меня отправили в Таджикистан.

Мой ответ тому хорошему человеку был не логичным. Наверное, я просто не знал ответа. Вернее, не мог его правильно сформулировать. Но тогда я думал, что могу влиять своим мнением и своей рукой на ход событий. Думал, что буду более полезным стране там, а не здесь.

«Это всё так», — сказал мой наставник. Он потратил очень много времени и сил, чтобы приехать в Москву и стать директором лечебного учреждения. «Всё понимаю, — сказал я. — И за всё вам благодарен: что поверили в меня и научили лечить животных, что делились опытом жизни. Я вас люблю, как старшего брата и буду всегда вас помнить».

Наставник ушел… А сон продолжился другой картинкой. Вижу старшего лейтенанта — начальника курсов на военно-ветеринарном факультете при Московской академии ветеринарной медицины и биотехнологии. Он высокий ростом, худой, немного сутулится и как бы вытягивает шею вперёд. Он имеет вид серьёзного человека. Правой рукой он прижимает к себе блокнот в районе подмышки.

Старший лейтенант щурит глаза — у него явно плохое зрение. Значит, он не может видеть моей реакции на его слова. Просто он сказал, что я не подхожу по возрасту в слушатели военного факультета. Конечно, после его слов в моей голове была минутная пауза. Я пытался понять, что пошло не так, почему нет?

Я знал, что с московской академии брали неохотно на военный факультет. Но сколько я приложил сил и потратил времени, чтобы попасть на этот факультет! Конечно, старший лейтенант этого не мог знать. Он только видел перед собой какого-то парня в рубашке из варёного шёлка с золотой довольно толстой цепочкой на шее и золотым браслетом на руке. Скорее всего и мой юношеский взгляд был не очень-то добрым в тот момент. Всё же четыре года самостоятельной жизни в общежитиях уже начинали говорить о себе.

Мне, молодому парню, приходилось выживать и закрепляться в этой жизни. Как правило, я надеялся только на себя. Слово «нет» я бы не смог принять. «Я буду здесь учиться!» — это всё, о чём я подумал в тот момент.

Мой разговор с лейтенантом проходил напротив комнаты дежурного по военно-ветеринарному факультету. В этот день дежурил майор, которого я уже хорошо знал. Мы с ним довольно часто проводили операции животным в лечебном центре академии. Я посмотрел на него, но он лишь пожал плечами мне в ответ. Его жест был понятен: «Я ничем не могу тебе здесь помочь». И это было понятно — это была не его компетенция. Приёмом на факультет занималось высшее руководство: полковники и генерал.

После того, как майор пожал плечами, мои глаза машинально опустились вниз и уставились на стол дежурного. Там были телефоны и таблицы. Самый крайний левый угол этого документа остановил мой взгляд — генерал Ветров… Я уже где-то слышал эту фамилию. Мозг за несколько секунд включил все воспоминания. Четвёртое общежитие академии: к моему другу приехал его отец. Это был высокий полковник в каракулевой папахе. Чёрные брови и правильные красивые черты лица — я всё это сразу вспомнил. А ещё я вспомнил, что он говорил про совместную службу с одним офицером, который сейчас работает начальником ветеринарно-санитарной службы вооружённых сил.

Это генерал Ветров — сомнений быть не могло. Нужно действовать! Момент истины.

— Но позвольте! Как нельзя принять? — обратился я к старшему лейтенанту. — Мне сказали, что я уже принят.

— Кто вам сказал? — удивился лейтенант.

— Генерал Ветров.

Старший лейтенант задумался. А я подумал, что этого мало. Такой блеф может не зайти. Нужно закрепить слово каким-то действием. «Давайте я позвоню и ещё раз спрошу», — предложил я.

Майор смотрит на меня, я — на него. Он прекрасно понимает, что я не знаю и никогда в лицо не видел этого генерала. «Товарищ майор, наберите, пожалуйста, номер», — прошу я. Майор набирает номер начальника службы.

«Слушаю! — голос в трубке прозвучал чётко и отрывисто. Я понял — это точно не секретарь. Это он. «Товарищ генерал, — заговорил я, — это кандидат на поступление слушателем ВВФ. Тут говорят, что меня нельзя принять из-за возраста. Но ведь указано, что включительно! Получается, что мой возраст подходит. У меня есть спортивные разряды и хороший учебный средний балл 4,2». Я замолкаю и беру паузу.

В трубке секундная пауза, но затем тот же уверенный голос сильного человека говорит: «Ты кто? И зачем ты мне звонишь? Решай свои проблемы с начальником факультета. Я не решаю эти вопросы». И генерал положил трубку. А я продолжал разговор сам с собою: «Вас понял! Значит, буду внесён в списки слушателей!» Я замолчал и протянул телефонную трубку майору, который еле сдерживал улыбку.

Поворачиваюсь к старшему лейтенанту и спокойным голосом повторяю: «Сказал включить в списки слушателей». Старший лейтенант принял эту информацию как-то спокойно. Я этого даже не ожидал — так тихо и без эмоций: «Хорошо, приносите документы».

И тут раздался сильный и протяжный гудок. Я резко проснулся и подорвался с постели. Что-то с шумом упало вниз.

В купе, как всегда, было темно. «Что случилось? — спросил я в темноту купе. Сосед огнём зажигалки осветил проход купе — на коробках лежал парень с третьей полки. Он даже не проснулся — просто упал и продолжал спать уже на коробках.

Проезжающий мимо нас поезд дал очень сильный и продолжительный гудок. Наверное, весь поезд проснулся. Уже утром выяснилось, что упавший парень при падении рассёк себе нос и руку, а ещё сломал часть детских пластмассовых игрушек, которые лежали в коробках.

Унижение и кипящий гнев

Утром мы уже подъезжали к границе с Узбекистаном. Наш поезд остановился на очередной станции. И тут мы встретились с поездом, который шёл из Душанбе в Москву. Люди обоих поездов высунулись из окон и дверей вагонов. Они свистели и кричали. Было чувство, что они все знали друг друга и радовались этой короткой встрече. Люди радовались так искренне, будто прощались навсегда. Не думаю, что у них была лёгкая и безоблачная жизнь, но что-то их объединяло, раз они так поддерживали друг друга.

Но вот и она — граница Узбекистана. Таможня. Пограничники здесь работали спокойно — просто проверяли у всех документы. Я обратил внимание, что ни один таджик на этой станции не вышел. Да и вообще все как-то слишком спокойно себя вели — не как обычно. «Может просто уже устали за три дня пути?» — подумал я.

В этот момент и у меня спросили документы. Я отдал предписание и удостоверение офицера. Люди в форме сказали, чтобы я пошёл за ними. Меня провели в тамбур, показали дату в предписании. Она была просрочена как раз на те двадцать дней, что я провёл на Лубянке, когда не мог вылететь военным бортом. Сказали, что это нарушение и меня высадят.

«Вещи на выход!» — приказал один сотрудник таможни или пограничного контроля. Я возмутился и сказал, что им не должно быть до этого дела, ведь я еду транзитом. И ещё добавил, что те люди, которые меня ждут, в курсе моего опоздания.

«Сумки и вещи на выход. Или заплати нам деньги, — последовал ответ. — Либо отправляйся в Душанбе». «Ты чего это такое мне говоришь? — продолжал я возмущаться. — Где твой командир?»

В этот момент через тамбур проходил сотрудник нашего поезда. Он увидел эту ситуацию, подошёл и сказал на русском языке: «Что вы делаете? Отпустите мужчину. Что он вам сделал?» Но люди с таможни отмахнулись от него рукой, и он ушёл.

Я вышел на перрон и огляделся. Русской власти здесь нет — это было понятно сразу. Это вообще другое государство. Я почувствовал себя здесь никем — просто чужим. Вокруг ни одного человека славянской внешности — на корточках или лавочках под деревьями сидели мужчины совсем другого внешнего вида. Вопрос о том, куда идти и кого искать, отпал сам собой.

«Жена! — спохватился я и машинально повернулся в сторону окон вагона. В одном открытом окне я увидел своего соседа — он показывал мне рукой, чтобы я вернулся в купе.

«Сейчас», — сказал я людям в форме. Зайдя в купе, я наткнулся на своего соседа, который тут же мне сказал: «Дай им денег. Мы на этих станциях даже не выходим. Это другие люди — у нас с ними конфликты. А ты здесь вообще чужой. Вот ты сейчас пойдешь куда-то, а поезд поедет, что потом будешь делать? Кто тебя здесь найдет?» Я всё понял, но не мог успокоиться. Такая наглость меня поразила — я не был готов к такому.

Под руки мне быстро попались десять долларов. Я прошёл в тамбур — они меня там уже ждали. Я протянул деньги — человек их взял и улыбнулся. Но я в ответ не улыбался. И всё же не выдержал и сказал: «Я — пограничник! Может ещё и встретимся». Сотрудник таможни, как бы прощаясь, тронул меня за плечо и сказал: «Всё хорошо. Иди».

С того момента прошло много лет, но я по сей день помню этот случай. Даже сейчас эти воспоминания рождают во мне кипящий гнев. Но здравый смысл с каждым годом всё же успокаивает меня — всего десять долларов. А может, это цена жизни в то время?

Но дело было не в десяти долларах, а в принципе! Тогда я почувствовал, что меня унизили. Это было мотивом на протест и поиска правды. Возможно, если бы со мной не ехала жена, я не дал бы им денег и пошёл на принцип. Но чтобы тогда со мной было?

Когда я уже приехал в пограничное управление, один офицер очень удивился: «Зачем ты поехал поездом? Мы так не отправляем пограничников. У нас два офицера числятся без вести пропавшими».

И вот он — рай

Узбекистан мы проехали. Пересекли границу Таджикистана. Все жители поезда вновь пришли в великий восторг. Все двигались по вагонам, много и громко говорили. Стоп-кран дёргали там, где кому-то нужно было выйти. И весь поезд каждый раз останавливался, а потом снова разгонялся. Из-за частых остановок и прочих простоев поезда в пути мы по итогам опоздали в столицу Таджикистана на шесть часов.

И всё же мы доехали до Душанбе. Как только поезд остановился у перрона, всё пришло в движение: все ящики и коробки пошли на выход. Ждать своей очереди уже не было сил. Некоторые люди вылезали на перрон через раскрытые окна. Мы, не долго думая, поступили с супругой также — вышли на перрон через окно вагона.

Погода была прекрасная! Всё утопало в зелени. Лето стояло в самом разгаре. Время перевалило за шестнадцать часов, поэтому солнце уже было мягким и нежным. Мы приехали. Слава Богу.

Как только мы вышли из вокзала, перед нами раскрылся город: улицы, люди, машины. Я заметил, что здесь есть такси. Подойдя поближе, я увидел «Волгу» ГАЗ 24–10. Возможно, 1985 года выпуска. Я уже давно таких не видел. Но здесь она была, как новая — не было даже ржавчины. Водитель мне очень напомнил старика Хоттабыча — старичок лет не понятно скольких.

— Куда нужно ехать? — спросил он меня.

— В пограничное управление, — ответил я.

— Хорошо, — сказал Хоттабыч, и мы с ветерком домчались до управления.

Дежурный офицер встретил меня и спросил: «Ты уже рассчитался с водителем? Сколько он запросил с вокзала?» Я ответил, после чего офицер сказал, что это в три раза дороже, чем надо. Офицер поторговался с Хоттабычем, и, улыбаясь друг другу, они разошлись.

Я поблагодарил его, на что он ответил: «Всё нормально. Всегда торгуйся — это же Восток!»

После прибыл офицер моей службы, и мы поехали в батальон связи. Вечером к нам приехали ещё два офицера: начальник ветеринарной службы группы пограничных войск и начальник ГСМ группы.

В батальоне связи был холодный бассейн и много зелени. После поезда это был просто рай. Офицеры накрыли нам с супругой восточный стол: лепёшки, шашлык, самбуса, чака (катык).

Впереди у меня ещё была встреча с начальником службы и один наряд в управлении пограничной группы войск. А потом с колонной бензовозов мы поедем в Пянджский пограничный отряд на моё место службы.