Эргархия: Песок на асфальте

Константин Ворон

Костя Ворон на каникулах участвует в интенсивных программах саморазвития. Он учится работе с вниманием, умению чувствовать растения и многому другому. При этом он обнаруживает, что постепенно вовлекается в загадочное сообщество людей, именуемых деями или эргархами. Он возвращается в город. Перед ним встают вопросы, ответы на которые в состоянии полностью изменить его дальнейшую жизнь. Сможет ли Костя преодолеть препятствия, справиться с соблазнами и встать на путь выращивания Волевого Существа?

Глава 2. Кристаллизация

На следующий день я пришел к Библиотекарю. Денди (так я назвал этого дея из-за его изысканной одежды и безукоризненной прически, на вид ему было лет 35) и Зерно уже сидели в кресле. Библиотекарь удалился.

— Рад познакомиться. — Денди назвал свое имя. — Говорят, вы хотите послушать Коглерона?

Как и Барбаросса, он был изысканно вежлив и, в отличие от Толстяка, сразу переходившего на дружеское «ты», с самого начала устанавливал границы общения. Мы выпили чаю, поболтали ни о чем. Но напряжение у меня росло — я ждал встречи с Коглероном.

— Приступим к делу, — вдруг резко сказал Денди.

Зерно при этом удалился в дальний угол комнаты и растворился в полумраке. Это было поразительно. Я никак не мог отыскать его следов. Искусство растворения в окружающей среде было еще одной гранью невидимости сообщества деев, но это искусство Зерно преподал нам только в Бучаке.

— Возьми в руки Коглерон. — Денди перешел на «ты».

Он внимательно смотрел на меня. Я ощутил знакомое проникновение в меня чужого сознания. Неопределенная тяжесть сопровождалась странным возбуждением и тревогой. Потом будто что-то лопнуло в голове, и дубликат Коглерона метнулся в мое сознание подобно тому, как это происходило в Бучаке с разными предметами. Затем Коглерон растворился во мне, убрав попутно тяжесть от вторжения Денди.

Я внезапно ощутил какое-то огромное знание про Бучак. Оно не было детализированным и напоминало скорее воспоминание о книге, которую читал давно, забыл ее содержание, а потом вдруг увидел ее перед собой. Знаешь, о чем она, но не можешь вспомнить ни одной детали. Потом Коглерон покинул мое сознание, и я остался с ощущением прикосновения к чему-то большому и важному, к теме, которую никак не могу вспомнить.

Денди участливо посмотрел на меня:

— Ну что, доволен?

Удовлетворения не было. Я судорожно пытался вытащить хоть какое-нибудь конкретное знание.

— Теперь ты понял, почему слово такое появилось — «Растворение восприятия»?

Я понял. Конкретные люди, их мысли и желания, события, Дневные группы, Ночная Группа растворились как фигурки из сахара и соли в воде. Я чувствовал вкус этого раствора, но не мог превратить этот вкус в события, какими они были до Растворения. Сказал об этом Денди.

Тот согласился:

— Коглерон принес нам не слова, а их раствор. Тебе же рассказывал Толстяк про соки? Коглерон — переносчик соков. Деи отличаются от всех остальных тем, что умеют из соков вытаскивать все, что в них растворено. Когда научишься — станешь деем. Или планетой — они тоже умеют это делать.

Я вспомнил Толстяка. Его уроки теперь представлялись в совершенно новом свете. Почувствовать дерево означало не ощутить его руками, а «попробовать на вкус» его сок.

— Коглерон сразу рассказал нам все обо всем. Сразу и все. Из этого всего я могу извлечь подробности о каждом событии, но мне это не нужно. Тебя же не интересует, какие рецепторы возбуждаются в твоем языке, когда ты ешь конфету или кусок мяса, ты просто знаешь: это — конфета, а это — мясо.

В комнате установилась тишина. Я переваривал случившееся. Наконец Денди нарушил молчание:

— Теперь ты понимаешь, что машина мира слишком сложна для простого механизма Кости Ворона?

Я недоуменно посмотрел на него.

— Вот, почитай, — сказал он, протягивая мне отпечатанный на пишущей машинке текст.

Зерно возник снова из полумрака и откинул занавеску. В комнате стало светло. Я посмотрел на машинопись. Это был перевод рассказа Борхеса «Данте и леопард».

— Это семя, — добавил Денди, — такое же, как и карточки Черногорца.

Короткий рассказик Борхеса описывал леопарда, сидящего в клетке в конце ХIII века в центре города в Италии. Бог явился ему во сне и сказал: «В этой тюрьме ты живешь и умрешь для того, чтобы человек, о котором Я знаю, не забыл тебя, и поместил твой образ и символ в поэму, у которой есть свое место во Вселенной». Леопард проснулся, он был наполнен знанием, но ничего не мог вспомнить, потому что, пишет Борхес, машина мира слишком сложна для простого механизма зверя. Через много лет в Равенне умер Данте. Перед смертью к нему во сне явился Бог и объяснил ему его место в мире. Проснувшись, он понял, что узнал что-то очень важное, но не мог вспомнить, потому что машина мира слишком сложна для простого механизма человека.

Семя проросло сразу после прочтения. Рассказ и мое переживание срезонировали с колоссальной силой. Я читал тексты про безмолвное знание, а тут оно явилось ко мне. Но я не мог им воспользоваться — из этого знания не извлекались никакие конкретные детали. Я не мог выяснить, что сообщал Коглерон о каждом из нас.

— Как ты думаешь, на кого ты сейчас больше похож: на Данте или на леопарда? — издевательски спросил Денди.

На меня опять нахлынуло неопределенное знание того, что сообщил Коглерон. Я попытался вытащить хоть какое-то определенное сообщение. Что было важным для меня? Внезапно я понял, что больше всего хочу узнать, какое место в этом обществе занимает Лань. Увидимся ли мы с ней? Думает ли она обо мне? Для меня реально это были самые главные вопросы, хотя, казалось бы, более важным было понять, кто такой Рева.

— Пытаешься извлечь информацию из Коглерона? — иронично спросил Зерно. — Ты же знаешь сейчас о Бучаке все. Но не умеешь с этим обращаться. Займись Растворениями. Постепенно научишься. Да, еще мы тебе одно упражненьице покажем. Но завтра.

Денди дал свой адрес. Так начались мои регулярные занятия в Москве.

Наступило «завтра», и ранним вечером я поднялся по лестнице помпезного дома сталинской постройки на улице Горького. В то время в таких домах располагались квартиры советской военной, научной и административной элиты. Денди соответствовал своей кличке во всех деталях — его квартира была обставлена с безукоризненным вкусом. В просторной комнате треугольником располагались три мягких кресла. В двух из них с черной кожаной обивкой расположились Денди и Зерно. Третье, красное, предназначалось для меня. Символика была понятна — Черная Вселенная собиралась вразумлять Красную, которой я все еще целиком принадлежал.

— Вчера ты растворился в сообщении Коглерона, — начал Денди. — И то, что ты воспринял, — это раствор Бучака. Но ты еще не умеешь извлекать из раствора те формы, которые были в нем до Растворения. Если в воду попадет пирамида из соли и шар из сахара, ты выделишь и соль, и сахар, но не сможешь сказать, какие именно фигуры растворились. Вот этому восстановлению формы из раствора мы и будем тебя учить. Года за три научим.

Я попробовал представить, как растворяю фигурку Коглерона, сделанную из соли, а затем выпариваю раствор, и вместо слоя соленых кристаллов опять возникает Коглерон. Образ был красив, но оставалось непонятным, как совершить подобное чудо.

— В каждой вещи есть поверхность и внутреннее наполнение, — продолжил разговор Зерно, продолжая тему, начатую Барбароссой в Бучаке. — Поверхность придает вещи форму. Мы видим всегда только поверхность пирамиды из соли. Но в Растворении восприятия поверхность исчезает, а внутреннее лишено формы. Поэтому мы не можем восстановить вещь — поверхность исчезла. Нужно научиться видеть одновременно и поверхность, и внутреннее каждой вещи. Тогда знание о ней сохраняется целиком, и ты сможешь восстановить ее всю: и вкус соли, и форму пирамиды. Возьми спичечный коробок. — Он протянул мне коробку спичек. — Сосредоточься на нем.

Я сосредоточился, как меня учили в Бучаке.

— Втяни его в себя.

Для меня эта практика оставалась самой тяжелой. Ежедневные занятия в Бучаке позволяли поддерживать форму, но и там усилия всегда оставались на грани возможного. Дубликат вещи удавалось удерживать только две-три секунды, потом он «выскальзывал» из сознания. Летом нам помогал Инструктор, а здесь, в Москве, поддержки не было. Смущало и то, что Денди и Зерно смотрели на меня оценивающе. Я понял, что это очередной экзамен, и почувствовал, как рубашка промокла от пота. Наконец, мои сверхусилия увенчались успехом: не дубликат, но его яркий образ удержался, хотя и готовился вот-вот улизнуть, оставив меня в позоре неудачи. Денди только и ждал этого момента. Я почувствовал, как он вторгся в мое сознание гибким щупальцем и превратил образ в дубликат коробка. «Щупальце» его было не таким давящим, как у Инструктора, оно было скользким и таким же изящным, как и весь его облик. Денди был денди во всем.

Дубликат по-прежнему удерживался «щупальцем» Денди.

— Как ты его видишь?

Это было новым заданием. Обычно дубликат при работе с Инструктором ощущался примерно так, как заноза, вошедшая в тело, а внутренний взгляд как бы перемещался по его поверхности. Невидимая часть предмета, будучи внутри, а не снаружи, явно ощущалась, но это был не зрительный образ, а ощущение тяжести. Иногда тяжесть превращалась в видимую, но все еще тяжелую массу, однако это были мимолетные образы.

Но тут я вдруг «увидел» коробок со всех сторон сразу. Он был не просто внутри моего сознания, он был «внутри моего глаза». Это было, как если бы сетчатка свернулась в шар вокруг коробка.

— Раствори его! — закричал Денди.

Я расширил объем внимания, и коробок растворился в неопределенной глицериновой жиже, как это не раз бывало в Бучаке. На мгновение я увидел лежащие внутри спички, их серные головки, а потом была только жижа, но я знал, что в ней растворился коробок.

— Сконцентрируйся на эйдосе коробка! — закричал Денди

У меня получилось! Внимание удерживало эйдос коробка, и в сознании опять появился его давящий тяжелый дубликат. Через секунду все исчезло, и я, обессиливший, обмяк в кресле.

— Сможешь сам? — участливо спросил Денди.

Конечно, я не мог.

— Вот этим и нужно овладеть за год-два, — сказал Зерно, — а пока отдохни.

Я постепенно пришел в себя. Денди с Зерном объяснили мне задачу.

Первый шаг — втянуть в себя предмет и создать дубликат. Второй — совместить дубликат и оставшийся снаружи предмет и начать управлять предметом через дубликат. (Этому искусству нас начал обучать Стрелок следующим летом.) Третий — переместить созданный дубликат обратно во внешний мир. Эта практика была недоступна Нулю и удавалась только к концу Единицы. Но это не было самоцелью — выталкиванию из себя подлежало только Волевое Существо. Создавать дубликаты и превращать их в видимые всеми людьми предметы могла только Тройка. Дубликаты, превратившиеся в предметы, несли в себе одновременно и связь с Черной Вселенной, становились ее «агентурой».

— Коглерон — это мольфа. Это давний подарок мольфаров, с которыми мы дружим уже несколько веков. Рядом с нами существует мир магических сообществ, с некоторыми мы дружны, с кем-то не очень.

Наша беседа аукнулась после катастрофы Бучака в 1985 году, когда Ночная Группа познакомилась с живыми мольфарами — не с линией Рыцаря, а с реальными обитателями карпатских лесов.