Подрядчик

Константин Александрович Костин, 2022

Алексей впорол косяк. Конкретный косяк. Серьезные люди такого не простят. Понятно, что пора вставать на лыжи. Но куда бежать? В тайгу? На Мальдивы? На Марс? Нет, эти и на Марсе достанут.А вот в прошлом – точно не достанут! И Алексей сваливает в закат. В закат Советской эпохи. Восьмидесятые… рокеры, рэкет, Roxette. Здесь он получает второй шанс – шанс исправить свои ошибки. Или спасти СССР?Нет! Не Алексей разваливал Союз – не ему и спасать. Алексея заботит лишь свое благополучие. Своя рубаха ближе к телу. Он не прогибается под изменчивый мир, но прогибает мир под себя.Он вернулся в прошлое, чтобы перестроить будущее!Обложка: Константин Костин

Глава 3

Признаться, ожидал чего-то большего. Ну, не знаю — в «Терминаторе», например, Шварценеггер прибыл в прошлое в огромном мерцающем шаре из электричества. «Назад в будущее» — опять молнии. И машина времени была более стильной.

Нет, я не настаиваю на красной дорожке и оркестре, но хотелось бы чего-нибудь этакого… эпичного, зрелищного. Чтобы детям не стыдно рассказать было. Более эффектного появления хотелось. Хрен вам там! Короткое «Бах», на миг потемнело в глазах.. и — вот он я, туточки! Ладно, если там доживу до того, чтобы дети у меня появились — придумаю, что соврать.

«Туточки» — это лаборатория Семенова, но без пандуса и всех тех приборов, что я видел пятнадцать секунд назад — полутемная каморка с паутиной на потолке, парой десятков коробок, покрытых пылью, и, конечно, без самого Сани. Кажется, получилось! Для верности я похлопал себя по бокам. Вроде, я здесь весь, целиком! И, как будто, живой! Нет, точно — живой. Был бы не живой — не смог бы подумать все это.

Yes!

— Здравствуй, самый прекрасный город в мире! — произнес я, подойдя к окну.

К сожалению, слой грязи на стеклах не позволил оценить даже ничтожно малую часть красоты родного города. Но одно было ясно — Акелла промахнулся. То, что было за окном, больше походило на поздний вечер, чем на полдень утра. Но это — мелочи, издержи производства. Главное — я здесь, а проблемы — там.

Я, действуя по привычке, достал телефон — посмотреть, сколько времени. Дисплей показывал девятнадцатое июля две тысячи восьмого года, четыре часа дня. Ну да, в самом деле — чего это я? Поразмыслив, не перевести ли часы на две тысячи шестой, я махнул рукой и направился к выходу. Делов-то тут — полчаса до дома, час там, полчаса до Семенова — и стоит из-за этого заморачиваться? О, еще в шоколадницу на Энгельса можно заскочить, а то кексики там вкусные были, да закрылась в прошлом году.

Зевнув, я задумался об этике вопроса. Уместно ли использовать машину времени, чтобы покупать кексики? До апельсина, я все равно уже здесь! Хотя перспективы для обогащения рисовались нешуточные. Покупаешь за гроши контейнер просроченных консервов, отправляешься в прошлое, когда срок годности еще не истек, впариваешь с недурной такой выгодой. Даже этикетки переклеивать не нужно! Черт, да я — гений! Прямо Мориарти!

Щелкнув замком, я зашагал по скрипучему паркету университетского коридора, скатился по перилам лестницы и чуть не впечатался в бюст Ленина на постаменте. Забавно… кажется здесь скульптура «Россия» стояла. Впрочем, никогда не заострял внимания.

— Заучились? — грозно осведомилась старушка-вахтерша, оторвавшись от вязания и стрельнув глазами поверх очков.

— Э-э-э, да! — выпалил я. — Я тут на вечернем учусь… уснул! — добавил я, виновато разведя руками.

— Ну-ну, — покачала головой старушка. — Небось, опять с Семеновым аспиранток тискали? Знаю я вас…

— Бабуль, — широко улыбнулся я. — А тебе завидно? Скинь пару сотен годков — я и тебя потискаю!

Вахтерша аж поперхнулась от такой наглости.

— Да я на вас ректору напишу! В профком! В райком! Да я до обкома дойду! — заверещала она, гневно сверкая очками.

— Давай-давай, — усмехнулся я. — В Спортлото не забудь.

Остальные слова я слушал уже спиной. Да иди куда хочешь, старая! Только сильно сомневаюсь, что на Саньке это как-то отразится. Хлопнув на прощание дверью, спустившись с крыльца, я, по инерции, достал из кармана ключи от Lexus… да не тут-то было — американец с японскими корнями, насколько я помню, еще только сошел с конвейера. Придется второй раз за день ловить лохматого.

На дороге было на удивление пусто. Странно… обычно возле ЮУрГУ в любое время полно автомобилей, особенно — летней ночью. Собирается тусовка стрит-рейсеров, зараженных"Форсажем". Тачки, телки. Вот те девочки, что были в фильме, в подметки не годятся тем студенточкам, которые кучкуются в ночной тусовке перед универом. Ух, даже скулы свело, как вспомнил эти ножки в пятнадцатисантиметровых юбочках и шортиках чуть больше трусиков.

А сегодня тут — хоть шаром покати. Куда все подевались? Лишь у тротуара стояла"Волга". ГАЗ-24-10 в совершенно обалденном коллекционном состоянии, блестящий лаком заводской краски и хромом дверных ручек и бамперов. На борту чернели шашечки, на крыше сиял оранжевый фонарь, а за лобовым стеклом светился зеленый огонек. Ну вообще — шик! Раритет! Все причиндалы! Откуда такая прелесть? Кино тут, что ли, снимают? Но ни камер, ни софитов, ничего остального, что должно присутствовать на съемочной площадке, я не заметил.

Заметил таксиста. Мужик как раз отходил от киоска с газетой в руках. Что-то в его лице показалось смутно знакомым… Впрочем, текучка кадров в моей фирме дичайшая. Только в административе полсотни человек за год сменилось, инженеров — раза в три больше, плюс работяги — с тысячу голов наберется. Или штук? В чем там работяги измеряются?

Не то, что город — почти всю страну в лицо изучить можно было. И не только Россию — вдобавок Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан и еще с пяток бывших республик бывшего Советского Союза.

— Э! Постой! — прокричал я, подбегая к автомобилю. — До Макеева довезешь?

— До куда? — переспросил бомбила.

— Что, не местный, что ли? — удивился я. — До Тополиной доедем — а там покажу.

— Да у меня и смена закончилась… — замялся водила. — Два счетчика дашь?

— До апельсина, — согласился я. — Поехали.

Я запрыгнул на переднее сидение, таксист устроился за рулем. Двигатель старенькой Волги запустился на удивление легко — с пол-оборота. Про себя я отметил, что и в салоне ГАЗа на удивление чисто. Даже все шильдики на месте! Я провел рукой по панели. Салон нового автомобиля. Никогда б не сказал, что ей, как минимум — двадцать лет.

— Нравится? — усмехнулся шофер. — Неделю назад получил! Тысячи не накатал еще!

— Обалденный аппарат, — согласился я. — Чего стоим, кого ждем? Поехали!

— А ремень?

Скотина! Вконец решил меня довести? Чертыхнувшись, я щелкнул застежкой ремня, волговский мотор характерно звякнул и машина тронулась с места. Елки-моталки! Обернувшись за ремнем, я заметил кое-что. Некоторое несоответствие. Но, обернувшись повторно, разглядеть не успел — сквер напротив главного корпуса ЮУрГУ скрылся за зданием Челябгипротяжмаша.

Елки. Именно елки. Мне показалось, что елок в сквере нет! Когда срубить-то успели, ироды? Да нет, показалось. В две тысячи восьмом, когда я парковался, елки точно были. Не могли же их срубить, посадить новые, а те за два года вымахали. Определенно — показалось.

Наверно, для всех профессиональных таксеров естественно рассказывать что-нибудь, совершенно не обращая внимания, интересна ли беседа попутчику. Этот исключением не был. Если еще про вчерашний матч я мог послушать, то когда он переключился на то, какую обалденную телку он драл с во-от такенной задницей (здесь он сделал жест руками, как рыбак, который показывает, какого здорового сома подцепил), я сжалился над своей психикой, закрыл глаза, откинулся на кресле и отключился от внешнего мира.

Вообще же, на счет игры — тоже неплохая мысль. Можно сделать пару ставок на Россию в Чемпионате Европы две тысячи восьмого года. Черт побери! От следующей мысли меня прошиб пот. У меня же в коммуникаторе все котировки доллара и евро за последние три года, плюс курсы акций полутора десятков компаний! Зачем, вообще, строить, обладая такой информацией? Риска — никакого!

— Эй, друг, — потряс меня за плечо таксист. — Тополиная.

Так быстро? Хотя… от ЮУрГУ по плотине до Тополиной аллеи, тем более — почти ночью — минут десять. Помню, в супердавние времена, я по утрам, в час пик, от дома до университета по плотине за восемь минут добирался! И это — с учетом времени, что я шел на стоянку, прогревал отцовскую «девятку» и заезжал по пути на заправку! А сейчас… эти же самые двенадцать километров — часа полтора, не меньше. За прошедшие десять лет количество автомобилей увеличилось раз в сто. И светофоры на каждом углу понатыкали.

— Теперь-то куда? — еще раз спросил водила, остановив"Волгу"на обочине.

— Сейчас на светофоре… — я открыл глаза. — Не понял…

Светофора не было. Как не было ни тротуаров, ни магазинов, ни дороги по три полосы в каждом направлении… Да что там — целый микрорайон бесследно исчез, как сквозь землю провалился! Его не было! Хотя тополиная аллея оставалась на месте… в том виде, в котором я ее помнил с детства — естественный туннель из вековых деревьев, растущих по краям дороги, и смыкающих свои густые лапы в десятках метров над головой. Забавно… три-четыре года назад их срубили под корень — это я точно помнил. Сам таун-хауы строил вот… вот прямо на этом самом месте!

— Твою ж мать! — произнес я, выходя из Волги. — Чё за ботва?

— Эй! — выскочил следом таксер. — Ты что — кинуть меня задумал?

— Отставить ссать, — отрезал я, оборачиваясь.

И тут в глаза бросилась одна совсем малюсенькая деталь, на которую до сего момента я не обращал внимания — талон техосмотра на лобовом стекле"Волги", с датой следующего. Восемьдесят девять. Выглядит как новый. Не могла эта несчастная бумажка не пожелтеть за двадцать лет!

— Слышь, брательник, — обратился я к водиле. — А какой сейчас день?

— Вторник, а что?

Хм… вторник… уже хоть что-то. Мозг лихорадочно работал, выбирая слова, как бы узнать дату поточнее… да какой, к черту, точнее? Точнее года мне, по большому счету, сейчас и не нужно. Вопрос в том, как узнать год, чтобы шоферюга не сдал меня в сумасшедший дом?

— А дата? — уточнил я.

— Девятнадцатое… июля, — настороженно ответил тот. — А что?

— Да к черту число! — закричал я в панике. — Год сейчас какой?

— Ты что, с Луны свалился?

— Ну! — я перемахнул через капот, схватил таксера за грудки и пару раз встряхнул, освежая память.

— Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой… — пропищал он. — От рождества Христова.

— Здрасти, приехали, — выдавил из себя я, хватаясь за голову и садясь на крыло.

Тысячелетие крещения Руси… И вот теперь стало понятно. Понятно, почему вместо скульптуры «Россия» в университете стоит бюст Ленина. И почему вахтерша грозилась обкомом, и почему"Волга"в таком обалденном состоянии, и почему транспорта на дороге нету… наконец, стало ясно, куда делся целый микрорайон с улицей Макеева, где находится мой дом — его начали строить только в две тысячи четвертом. Даже с елками все понятно — они еще вырасти не успели!

Да, кстати… и жарковато для апреля… Непонятно было другое — кто виноват и что делать? Нет, как раз кто виноват — это понятно. Сашка виноват, скотина яйцеголовая! А вот что делать? Складывалось ощущение, что я теперь в гораздо большей жопе, чем тогда, час назад, который был двадцать лет вперед. Крутовато Акелла промахнулся…

Водила стоял чуть поодаль, беспокойно озираясь. И подходить ко мне боялся, и, в то же время, бросить автомобиль с ключами в замке зажигания, не мог. Видимо, как раз выбирал между накинуться на меня самому, или добежать до поста на плотине и сдать ненормального гражданина соответствующим органам.

Опачки! А ведь может быть значительно хуже! Если он сдаст меня с паспортом двухтысячного года, причем паспортом, где нет ни слова про светлое советское будущее, с правами, замененными в две тысячи шестом, да еще с полным бумажником баксов и рублей, модификации две тысячи четвертого — с триколором. Это еще если забыть про коммуникатор и заткнутую за пояс Беретту. Поймают — из кгбшных подвалов не выйду никогда… лучше в дурку, хоть там за своего примут.

Стоп! А почему вахтерша назвала Семенова? Саньке же сейчас лет десять… он попросту из физиологических соображений не мог с телками в институте сегодня зависать.

— Тьфу! — шлепнул я себя по лбу.

Не Санька, а Евгений Борисович — его отец! Вот кто нарушал беспорядки в… как там ЮУрГУ двадцать лет назад назывался? ЧПИ? Вот-вот, в нем самом. А Семенов-старший — тоже физик и башка у него варит ничуть не меньше, чем у моего драгоценного одноклассника! Вот он — мой билет домой!

— Слышь, — окликнул я таксиста. — Тебя как звать… э-э… товарищ?

— Николаем, — несмело отозвался он.

— Николай? Коля, значит… вот, что, Коля, — я достал из заднего кармана бумажник. — Сейчас я тебе дам сто баксов… долларов, то есть — знаешь, что это такое?

— Ага, — кивнул он. — Статья.

— Так… а триста долларов?

— Ну, — расплылся в улыбке Николай. — Это — совсем другое дело! А чего делать-то надо?

— Значится так… — протянул я. — Значится так…

Настала пора решать другую проблему. Завалиться к Семенову-старшему прямо сейчас я не мог. И дело даже не в том, что времени половина первого ночи — избытком такта я никогда не страдал, тем более — в такой ситуации. Попросту я не знал, где он сейчас живет! С Санькой я учился с седьмого класса, а товарищ перешел в нашу школу именно тогда, когда его семья переехала в наш район, то есть через два года. Прийти к себе домой и сказать «здравствуй, мама, вот и я!» женщине, которая на год младше меня — это тоже попахивает шизофренией. Остается один вариант…

— Значится так, товарищ Коля, — повернулся я водиле. — Сейчас мы поедем поменять баксы… тьфу… проклятые капиталистические доллары на твердые советские рубли — самую надежную валюту в мире, а после отвезешь меня в какую-нибудь гостиницу. Знаешь, где можно валюту поменять?

— А то! — расплылся в улыбке шофер. — Поехали!

И такси покатило по тополиной аллее в сторону северо-запада — мимо пельменной, ныне — ресторан «Красный Дракон», автоцентра ВАЗ, ныне — техноцентра VOLVO, мимо котлована, где будет стоять шестнадцатиэтажка, стянутая швеллерами. Теперь я смотрел в окно, не отрываясь. Здесь прошло мое детство, именно такими я помнил эти улицы. Многое изменилось с тех пор… улицы-то не все были. Зато воздух такой… особенный. Чистый, свежий, душистый. Воздух из детства.

— Прежний-то был что надо, — жаловался по пути водила. — Пятикратный Герой Советского Союза, да и лет уж сколько было… солидный такой, сказал — как отрезал. А этот… тьфу! Ни одной медальки, с пятном на лысине, да и годками комбайнер не вышел. Без своей бабы — ни шагу… Перестройку эту удумал… может, вы мне скажете, что это за перестройка такая?

Признаться, у меня появилось легкое ощущение дежа вю.

— Перестройка — продолжение дела Октября. Это когда каждый делает свое дело на своем месте. Честно, добросовестно делает. Вот и вся перестройка, — зевнул я, вспомнив курс истории.

— Вот и в газетах то же пишут… — промямлил бомбила.

— И молча дело делает, — добавил я.

— Молча — так молча, — вздохнул мужик. — А вот у меня случай был…

— Совсем молча, — уточнил я.