Жёлтый

Князь Процент

Писатель-психопат, от которого из-за его чудовищных выходок отвернулись все близкие. Написанный им роман публика сочла женоненавистническим. Книга вызвала громкий скандал и похоронила репутацию автора. Психотерапевт, специализирующийся на кризисах творческих людей. Абстрагирование от собственного «я» и полное погружение в личность пациента – главные принципы его работы. Что произойдет, когда первый обратится за помощью ко второму? Роман Князя Процента дает шокирующий ответ на этот вопрос…

Брак Канцлера Промилле

Следующую виртуальную сессию я начинаю с вопроса о том, насколько правдиво эссе Канцлера. Учитывая литературные наклонности моего клиента, я подозреваю, что в сочинении имеются художественные преувеличения.

— Таким образом мы проводили будни до эпидемии, — говорит Промилле. — Конечно, были нюансы. Выпадали дни без судебных заседаний. Часто мы обедали не с доверителями, а прямо в кабинете. Иногда не занимались сексом. Или вот незадолго до пандемии ездили к стоматологу. Не к Миле, разумеется. В целом же картина соответствовала написанному.

Я интересуюсь, доволен ли мой клиент таким распорядком, и Канцлер отвечает утвердительно. Промилле нравится, как выстраивается его общение с внешним миром. За счет зоны комфорта Канцлеру удается избегать лишних контактов с незнакомыми людьми, а также с навязчивыми малозначительными клиентами и с большинством коллег.

— Как же вы управляете коллективом, если избегаете общения с ним? — спрашиваю я.

— Мы избегаем не всякого общения. Лишь общения, инициированного другими. Но мы поддерживаем контакт со всеми работниками. С каждым адвокатом, юристом, помощником. Даже с курьерами. Еженедельно мы выделяем пару-тройку часов для этого. По очереди вызываем сотрудников и хорошенько накачиваем.

Уточняю, что Промилле имеет в виду.

— Есть два стиля руководства, — говорит мой клиент. — Первый заключается в том, что руководит начальник. Второй предполагает, что руководят начальником. Нам ближе первый. Однако Канцлер всегда был интровертом. Начальники-интроверты часто оказываются под каблуком у сотрудников. Чтобы этого не случилось, важно перехватывать у младших коллег инициативу.

У нас в фирме принято много работать. Мы стараемся, чтобы люди были загружены. Чтобы голов не поднимали. В более-менее свободные дни мы тренируем коллег. Вызываем, громим за проделанную работу, даем новую. Высказываем замечания насчет манеры общения и дресс-кода. Короче, наезжаем. Нас трудно взять под каблук. Хотя эдакое наше поведение требует известной силы воли. Гораздо интереснее в свободные минуты читать Esquire.

Хорошо ли Канцлер себя чувствует, имея связь с тремя любовницами одновременно, спрашиваю я. Мой клиент замечает, что любовниц пять: помимо фигурирующих в эссе есть еще две, но они профессионалки, и к ним нужно записываться заранее. Однако в самоизоляции Промилле вживую с женщинами не общается. Так он говорит — я же подозреваю, что с упоминаемой на этих страницах бывшей моделью Playboy его связывают не только маникюр и педикюр.

Что до самочувствия среди такого числа женщин, то оно, по словам моего клиента, великолепное. Ни одна из любовниц не присутствует в жизни Канцлера в объеме, который напрягал бы его. Я спрашиваю, напрягает ли Промилле объем присутствия женщины, характерный для брака.

— Вопрос слишком общий, — отвечает Канцлер. — Наша семейная жизнь в этом отношении была комфортной. Грех жаловаться, честное слово.

— Извините за откровенность, но не помеха ли наличие законной супруги отношениям с другими женщинами?

— Промилле не изменял Марине. Впрочем, мы лишены некоторых предрассудков. При желании изменили бы. Просто не хотелось, а так все условия были. Готовых лечь под Канцлера женщин навалом. В Москве куча гостиниц. У нас старая пустующая квартира в Алтуфьеве. Промилле думал открыть там массажный салон. «Мягкие ручки» или что-то подобное. Но писать книгу было интереснее, чем ухлестывать за юбками.

— Вы сожалеете о разводе?

Я долго подвожу беседу к этому вопросу. Стараюсь задать его не в лоб, а плавно прийти к нему. Таким образом я пытаюсь подвигнуть моего клиента скорректировать запрос на терапию. Завершение отношений с Мариной кажется мне более актуальной проблемой, чем творческие противоречия. Я рассматриваю концентрацию Промилле на этих противоречиях как способ замолчать проблему развода и уйти от необходимости прожить расставание с женой.

Канцлер отвечает отрицательно, и я задаю следующий вопрос:

— А что в отношениях с бывшей супругой вызывает у вас сожаление?

Мой собеседник размышляет несколько секунд и говорит:

— То, что этих отношений хватило на единственную книгу.

В ответ на просьбу раскрыть этот тезис Промилле поясняет, что ему комфортнее писать при наличии женщины, которая занимается с ним сексом (он предпочитает периодичность раз в два-три дня), сопровождает в путешествиях (раз в два-три месяца, если говорить о периоде времени до пандемии) и организует ремонт в квартире (раз в два-три года). Марина удовлетворяет этим потребностям Канцлера на протяжении большей части его работы над романом. В середине этой работы Промилле полагает, что супруги хватит и на следующую книгу. Однако Марина начинает давать сбои: отговаривается от секса жалобами на болезненные состояния и капризничает при обсуждении направлений очередного путешествия. После прочтения супругой романа мой будущий клиент понимает: в Марине ломается кое-что важное — некая функция толерантного отношения к Канцлеру, как он выражается. Вскоре супруги разводятся.

— Вы общаетесь с бывшей супругой сейчас? — спрашиваю я.

— Мы поздравляем ее с какими-то важными датами, — отвечает Промилле. — Она нас тоже.

— Вы не хотите общаться с Мариной?

— Канцлер желает ей всего хорошего. Однако знать подробности утомительно. Канцлер и в браке-то не хотел знать подробности. Они мешали концентрироваться на романе. Зачем нам эти мытарства? — задает Промилле вопрос, который, судя по всему, кажется ему риторическим.

Я просматриваю заметки и спрашиваю повторно:

— Но о разводе вы всё же не жалеете? Даже несмотря на соответствие Марины вашим требованиям в течение большей части совместной жизни?

Ответ Канцлера рассудочен, эгоцентричен и очень характерен для него. Любой брак, утверждает мой собеседник, приходит к точке, в которой супругам лучше развестись. Многие не находят сил и предпочитают страдать, пока мужчина не умрет.

— Почему именно мужчина? — интересуюсь я.

— Средняя продолжительность жизни мужчин гораздо ниже, — говорит Промилле. — Есть совсем уж неприличные примеры. В минувшем году Канцлер был на свадьбе. Там оказался полный комплект бабушек жениха и невесты. Полный комплект: четыре бабушки. Дедушек мы не заметили. Поспрашивали тихонько, и что вы думаете? Все дедушки скончались. Четыре бабки сидели, шушукались, произносили тосты. Четыре деда уже перегнили.

Начиная семейную жизнь, мой будущий клиент уверен, что разведется. Состоя в браке, он полагает, что их с Мариной отношений хватит на две книги. Однако ничего не изменишь, утверждает Промилле, да и так получается неплохо: один роман лучше, чем ни одного.

Через неделю Канцлер сообщает мне, что пишет повесть. К этому времени мы всё чаще обращаемся к событиям его детства, и нет ничего удивительного в том, что главный герой новой книги — мальчик младшего школьного возраста. Я предлагаю Промилле делиться со мной главами этого текста, чтобы мы использовали их в терапевтических целях. Вскоре я получаю первую главу повести, которая (повесть, не глава) снабжена эпиграфом из «Ричарда III»:

«Ведь Кларенс — говорун и может вас

Растрогать, если говорить дадите».

— Это не большая автобиография, чем изображающие Христа картины Гогена, — говорит мой клиент. — Помните такие? Художник там норовил вместо Божьего Лика изобразить собственную физиономию.

(Рассказчик из тех читателей, что видят в любом художественном тексте автобиографию. Это убогонькое мнение часто основывается даже не на каких-нибудь дешевых аргументах, а на пахучей субстанции, которую такие господа называют ощущением. «У меня ощущение, — произносит один из них, принюхиваясь, — что перед нами автобиография. Да-да, текст явно автобиографический». Особенно забавно, если говорящий почти ничего не знает о жизни автора, а то немногое, о чём он осведомлен, отличается от содержания книги. В плохонько работающей голове такого субъекта известные ему биографические сведения об авторе и описанные последним события дополняют друг друга.

К счастью для подобных читателей, тупость сама по себе не считается преступлением.)