Жёлтый

Князь Процент

Писатель-психопат, от которого из-за его чудовищных выходок отвернулись все близкие. Написанный им роман публика сочла женоненавистническим. Книга вызвала громкий скандал и похоронила репутацию автора. Психотерапевт, специализирующийся на кризисах творческих людей. Абстрагирование от собственного «я» и полное погружение в личность пациента – главные принципы его работы. Что произойдет, когда первый обратится за помощью ко второму? Роман Князя Процента дает шокирующий ответ на этот вопрос…

Развод Канцлера Промилле

Предыдущий психотерапевт Канцлера не единственный, кто считает главного героя его книги близнецом автора. Такого мнения, рассказывает мой клиент во время нашей четвертой или пятой сессии, придерживается и Марина, его бывшая супруга.

Мой опыт работы с людьми искусства свидетельствует, что знакомство с их творчеством бывает полезным. Изучая творчество нарциссов (все люди искусства — нарциссы), вы располагаете их к себе, вызываете на откровенность. Это важное подспорье в терапии.

Читая роман Промилле после знакомства с последним, я отмечаю, что у героя в самом деле много черт сходства с автором. Как и Канцлер, Акемгоним — карьерист до мозга костей. Оба они интеллектуалы с внушительным читательским багажом (установление параллелей между реальностью и сюжетом какой-нибудь книги доставляет моему клиенту почти болезненное удовольствие), ценители английской рок-музыки (Промилле говорит мне о своей любви к ранним пластинкам «Black Sabbath» и к посвященным порочным римским императорам концептуальным альбомам «Caligula» и «Taedium vitae» групп «Deep White» и «Purple Queen» соответственно), а еще театралы (по собственному признанию, на карантине Канцлер коротает вечера за просмотром видеозаписей спектаклей).

И Горгоноя, и Промилле отличает пренебрежительное отношение к профессиональным качествам, а также умственным способностям противоположного пола, но персонаж кажется большим сексистом, чем автор: последний рассказывает о нескольких женщинах, которым симпатизирует, тогда как первому это чувство, судя по всему, недоступно.

Роман Канцлера, как говорится в этих заметках ранее, представляет собой описание сексуальной одиссеи главного героя, обрамляемое откровенными и далеко не романтическими картинами половых сношений, некоторые из которых шокируют нарочитой мерзостью. Это произведение похоже на «Женщин» Чарльза Буковски, только здесь нет матерной ругани, а герой хорошо образован и обеспечен.

К поклонникам творчества Буковски я не отношусь, и роман Промилле не вызывает у меня восторга. В тексте много флешбэков, чрезмерно рассеивающих его структуру, в основе которой лежит, кажется, строго хронологический принцип. Наконец, в книге попросту отсутствует сюжет. Герой только и делает, что занимается сексом со всеми встречными женщинами (те отдаются ему при первой возможности).

(Утверждение об отсутствии в каком-либо романе сюжета выдает неопытного читателя или по крайней мере человека, которому невдомек значение слова «сюжет». Правдоподобность этого утверждения приближается к верности тезиса о том, что в романе нет слов. Подозреваю, читателю предстоит увидеть метаморфозу, благодаря которой рассказчик — то, что от него останется, — узнает и даже сможет объяснить другим, что такое сюжет.)

На протяжении работы Канцлера над романом, которая занимает несколько лет, Марина просит показать ей черновики. Последние принадлежат исключительно автору, убежден Промилле, поэтому Марине остается лишь заглядывать в рукопись, когда муж сидит рядом и пишет. Со временем она устает ждать. Еще больше ее утомляет сама увлеченность Канцлера книгой. Марина чувствует недостаток внимания супруга, который уделяет творчеству подавляющую часть свободного от карьеры времени. Она начинает ненавидеть еще не законченный роман и не намеревается кадить Промилле фимиам.

Мой клиент вспоминает себя в ту пору:

— Главным желанием Канцлера было написать роман. Мы помним день, когда возникло это желание. Была зима, юный Канцлер с мамашей возвращались от родственников. Они ждали поезд на деревенской станции. Стояли у непонятно что ограждавшего покосившегося забора. Небо было пасмурным, кругом лежал грязный снег, делалось зябко. Наползал поезд, опускавшаяся темнота красила его в сизый цвет. Состав шипел, тормозя, и его фонари казались глазками огромной яичницы. Тогда Канцлер и захотел собственный роман. Почему? Чёрт его поймет.

Я обращаю внимание, что мой клиент (уж не знаю, сознательно или нет) говорит «захотел собственный роман», а не «захотел написать собственный роман». Эта фраза хорошо ложится на слова о желании обладать своей книгой и нежелании писать ее.

— Романы Канцлер не заканчивал: терял интерес, — продолжает Промилле. — Повести вырастали до романов и тоже оставались брошенными. За семнадцать лет творческой жизни Промилле опубликовал всего-то маленькую книгу рассказов. В двадцать пять у него была только эта книжица. А Лермонтов погиб в двадцать шесть. Понимаете, да? Лермонтов умер годом старше тогдашнего Канцлера. А у Лермонтова был «Герой нашего времени». У него был «Маскарад». Были «Демон», «Мцыри» и тонна стихов. Двадцатипятилетний Канцлер мог похвастаться лишь тонной заброшенных черновиков.

Я задаю неизбежные в ходе работы с творческим человеком вопросы о том, беспокоит ли Промилле, что после него останется, и важно ли, каким будет его наследие в искусстве.

— Канцлера это не беспокоило, — быстро отвечает мой собеседник. — Нам и сейчас без разницы, что останется. Важно не то, что осталось после Лермонтова. Важно то, чем Лермонтов обладал. У него были законченные тексты. Он мог каждый день говорить себе, что написал роман. Что написал множество стихов, поэмы, драмы. А у Канцлера всего этого не было.

Как психолог вы наверняка знаете о таком состоянии. Над Канцлером висела тень. Тень ненаписанной книги, первого романа. С каждым годом эта тень росла. Рано или поздно она накрыла бы жизнь Канцлера. Всю жизнь: профессиональную и личную. Без остатка. Эта недостигнутая цель когда-нибудь убила бы саму возможность радоваться жизни. Тень прихлопнула бы Канцлера.

С первой беседы Промилле кажется мне человеком, который гораздо лучше анализирует себя, чем себя же ощущает. Он логик, человек рассудочный и холодный. Не лишенный чувств, но чаще всего либо не обращающий на них внимания, либо подавляющий их.

Я спрашиваю:

— Вы так чувствуете? Или это ваши умозаключения?

Канцлер молчит почти минуту, затем говорит:

— Мы сегодня рассеянны. Промилле думал, что женщина из квартиры сверху знает толк в моде. А сегодня в лифте мы заметили, что она покрасила ногти фиолетовой краской. Чего только не увидишь, избавляясь от мусора в эпоху самоизоляции. Она бы еще ветрянкой заболела. Женщине лет тридцать пять, чтоб вы знали, а она с цветом ногтей экспериментирует.

Простите, мы отвлеклись. Канцлер именно чувствовал: тень ненаписанного романа уничтожила бы его жизнь. Тогда Промилле не описал бы это чувство. А после завершения романа описал. Мы читали, будто такая история приключилась с Оскаром Уайльдом. Он задумал волшебный роман наподобие персидского ковра. Но откладывал реализацию замысла и сублимировал. Бедолага одарил идеей этой книги персонажа другого своего романа — лорда Генри. Кончил Уайльд тем, что разрушил собственную жизнь.

Благодаря знакомству с текстом «69 ± 1 = Ad hoc» я знаю, что ненаписанный роман есть и у Акемгонима Горгоноя. Последний хочет назвать книгу «В поисках Гоморры». Как я понимаю, это должен быть роман в духе приключений Индианы Джонса. По замыслу Горгоноя, отыскать развалины библейского города смогут только счастливчики, проклинаемые толпой за преступно красивую жизнь, то есть те, кому боги ни в чём не отказывают. Герой романа «В поисках Гоморры» должен быть именно таков, поэтому ему суждено преодолевать изощренные и отвратительные козни мерзких врагов, чтобы отыскать мистический и божественный путь к погибшему в древние века городу. Возможно, тень этой книги и толкает Акемгонима на всё новые похождения.

Я прошу рассказать, как Канцлер ощущает себя после завершения работы над «69 ± 1 = Ad hoc». Тень романа, по словам Промилле, отступает, а тень следующего до сих пор не появляется. Так что, заключает довольный сравнением из мира кино Канцлер, он может повторить судьбу героя фильма «Великая красота»: к шестидесяти пяти годам у того в библиографии одна-единственная книга.

— Это роман, он называется «Бесчеловечный Гиппократ», — говорит Промилле.

Когда Канцлер дописывает бесчеловечный (как по содержанию, так и по отношению к своей жене) роман, Марина читает его и горько разочаровывается. На ее взгляд (я разделяю это мнение), в «69 ± 1 = Ad hoc» много грязи и непристойностей. Супругу автора оскорбляют унизительные высказывания Акемгонима о женщинах. Она не может отделаться от ощущения, будто эти высказывания отражают точку зрения ее мужа. Марину обижает то, что Промилле тратит огромное количество времени на дрянную сексистскую книгу, а не на семейные отношения. Несколько лет терпеть дефицит общения с мужем и на выходе довольствоваться подобным литературным кошмаром выше ее сил. Не проходит и года после выхода в свет романа Канцлера, как супруги разводятся.

Кое-какие мелочи в книге Марине нравятся. К примеру, кота, живущего у Акемгонима, зовут так же, как и питомца самого Промилле: Дункан.

Наличие домашнего животного является важным для терапии, и я спрашиваю, живет ли Дункан с моим клиентом после развода.

— Конечно, — Канцлер встает, берет с книжной полки чучело кота (я упоминаю его в этих заметках выше) и возвращается на место. — Вот он.

По всей видимости, основа чучела — это труп рыже-белого кота. Выглядит чучело жалко.

— Мне очень жаль, что Дункан мертв, — говорю я, стараясь подчеркнуть, что понимаю деликатность этой темы.

— Дункан не мертв, — отзывается Промилле и поджимает губы.

Я осознаю, что тема еще деликатнее, чем кажется поначалу. Пока я подбираю слова, Канцлер приходит мне на помощь:

— Дункан просто не шевелится. Избегает лишних движений. Это временно, мы знаем.

— Давно он… не шевелится? — спрашиваю я.

— С ноября 2016-го, — не задумываясь, отвечает Промилле.

— Сколько же ему лет… теперь?

— Двенадцать.

Я размышляю о том, что происходит в голове у внешне успешного мужчины на четвертом десятке, который три с половиной года считает живым чучело кота, и в очередной раз понимаю желание Марины развестись.

— Не переживайте, мы в своем уме, — произносит Канцлер. — Мы не разговариваем с Дунканом. Не хотим превратить Дункана в сенатора. Не едим в обществе Дункана из яслей слоновой кости. Но кот жив, будьте уверены.