W: genesis

Кирилл Гелех, 2018

Далекий мир. Прошлое. Настоящее. Будущее. Искалеченный военный. Больной революционер. Городской смутьян. Что могло связать их? Почему первый потерял память, каким образом второй победил Мировую Республику? И чем стал третий? Юный Эш и его старшая сестра Аня пытаются выяснить события прошлого. Ведь поначалу оно кажется забавным… Им предстоит узнать про тайны их Нового Мира – мира открытой информации. Но почему тогда все взрослые отказываются говорить о том, как они пришли к их светлому будущему? И такое уж ли оно светлое? Это первая часть фантастической истории, объединяющей комедию, ужас и кровавые баталии. Многочисленные философские отсылки и нелинейный сюжет заставят даже самого искушенного читателя проникнуться атмосферой. Продукт многолетней работы, где ни одна строчка или символ не использованы без причины. Содержит нецензурную брань.

Глава 5. Прибытие

40 год Новой Федерации,

Литтл-Таун

— Дед, не обижайся, но ничего нового, — проворчала Аня. Эш молча соглашался с сестрой. — Асуро проиграл, Кай стал новым рейханом. Это мы и без тебя знаем. Расскажи лучше про Хао, про вашу встречу. Где был написан дневник, зачем.

— Во время вашего путешествия наверняка случалось что-то интересное, правда? — спросил мальчик.

Дедушка нахмурился и недовольно засопел. Почти как Эш в такие же моменты.

— Цыц! Умные нашлись, — он снова достал свой курительный прибор, ловко все приготовил и принялся дымить. — Окно откройте пошире.

Аня ловко подпрыгнула к окну и распахнула его настежь.

— Если хотите понять, почему все случилось так, как случилось, вы должны знать, что дуэль по ряду причин была изначально предрешена, — сказал старик и дети ожидаемо притихли. — Об этом в ваших книжках не написано, агась?

— Хочешь сказать, Асуро был слабее? — прошептал мальчик с детским испугом. Из того, что он знал об этом герое давних времен, Ред, — именно так его называли остальные джиханы, — ему импонировал больше, чем заносчивый, высокомерный, весь из себя манерный Кай. Ред был прямолинеен, бескомпромиссен, рвал глотки за друзей, никогда не сдавал своих и всегда шел до конца. Настоящий джихан с большой буквы!

— Нет, многие исследователи считают, и я с ними солидарен, что на момент дуэли Асуро был сильнее, — ответил дедушка.

— Ерунда, не верю. Кай — непобедимый. Ни одного проигранного боя за ним не числится, — горячо произнесла Аня. Она никому не говорила, уж тем более Эшу, но ее девичье сердечко начинало стучать чаще при виде чудом сохранившейся одной газетной статьи, которую братец где-то стырил. Пожелтела и потерлась газетная бумага, но лик рейхана Кая, удачно запечатленный как-то снизу, оставался различимым, особенно его преисполненный бесконечной силы и самоуверенности взгляд. Недавно Аня со смущением проснулась, после дивного и яркого сна, где она бегала по какому-то плато, что-то искала и плакала, как вдруг перед ней появился высокий-превысокий, уходящий в небеса рейхан. И безжизненное плато наполнилось запахами тысяч цветов, а через миг — самими цветами всех мастей и окрасов. Кай не произнес ни слова в ее сне, лишь смотрел на нее, как на газетной вырезке, с презрением и высокомерием, а она ощутила такую безопасность, такую защищенность от одного присутствия его, преисполнилась такой безумной нежности и почему-то жалости к этому гиганту, ей захотелось, чтобы он взял ее на руки и прижал к себе, вжал в себя, а она бы целовала его в лоб. И плакала, плакала… В общем, хорошо, что Эш, да и никто другой, не умеют читать мысли.

— Вопрос… Для отдельной дискуссии кто из них круче, — примирительно проговорил дедушка. — Повторю: имелись причины, по которым Асуро не мог быть рейханом. Хотя, чтобы их детальнее описать нужно рассказать все с начала… Ох-ох-ох… Откуда начать бы.

Он снова задумался. Его выцветшие глаза смотрели поочередно на детей. Они поняли, что старик прикидывает: говорить о каких-то моментах или не говорить.

— Деда, мы уже не дети, — степенно и по ее мнению солидно произнесла Аня. — Рассказывай как есть, мы поймем. Все равно когда-нибудь узнаем, так уж лучше от тебя. А если боишься, что мы чего-то испугаемся, то это вряд ли. Вон Эш сейчас читает про вторжение Баха.

Мальчик бросил на нее предупреждающий взгляд, Аня прикусила язык, но было поздно. Дедушка ошалел и снова закашлялся в кулак.

— Честное слово, я этот шкаф выброшу к чертовой матери, — проговорил старик. — Сколько еще книг стырили, признавайтесь?

— Немного, — робко ответил мальчик. — Том про Баха самый, считай, интересный. Обычно попадается какая-то ерунда про законодательство Республики, культурология Сорминора, которую не прочитать без словаря, список Верховных Советников Республики, перечень джиханов и тому подобная лабуда.

Дедушка ехидно улыбнулся.

— Знаешь почему тебе, кстати, так влетело за нее?

Аня тоже улыбнулась, но украдкой, чтобы брат не заметил. Эш покраснел и обиженно покачал головой.

— Потому что на тринадцатой странице написано про Розу, а на двенадцатой — про меня.

Дети переглянулись. Вид у каждого был такой, словно они упустили из рук золотой слиток, выкинув его в море, приняв за обычный камень. После того, как бабушка отлупила Эша, книгу они больше не видели и вряд ли теперь когда увидят.

— Э-э-э-х-х, исследователи вы недоделанные, — хрипло и сочно засмеялся старик. — Вас бы в Республику, когда любая книга про Сорминор находилась под строжайшим запретом и чтение каралось, в лучшем случае, смертной казнью.

— А что про тебя там писали? — спросила Аня.

— А про бабушку? — спросил брат не без крохотной доли злорадства.

— А вот уже не скажу, — смеялся дед. — Слушайте и понемногу узнаете. Давайте так: сначала поясню откуда рукопись. Написана она, как я сказал, в 10 году. После встречи на Острове Судей…

***

10 год Новой Федерации,

Остров Судей, где-то в районе здания Центральной Администрации

День встречи, раннее-раннее утро, практически ночь

–…Ничего, ничего, такое бывает. Посидите, отдышитесь, пройдет. Перемещения даются нелегко, полностью вас понимаю, особенно первое. Тем более, вы не до конца оправились после предыдущих недугов.

Тяжело и часто дышишь, глядя в землю. Желудок снова скрутило тошнотой, пару вдохов надеялся, что отпустит, но нет, тебя опять вывернуло.

— Гм… Я немного извиняюсь, — произнес человек, сидя на камне, брезгливо или учтиво отвернувшись от тебя. — Стоило, пожалуй, в два захода, чтобы не настолько долгое расстояние за раз.

Отплевываешься. В носу и горле отвратительно зажгло, рот наполнил гадкий привкус.

— Но нужно было поспешить и явиться точненько к нужному моменту, — сказал человек, достал платок. И высморкался в него.

— Где… Тьфу… Где мы?

— На так называемой Земле Судей. Есть ассоциации?

Садишься на землю, утираешь лицо, пытаешься прийти в себя. Голова безудержно кружилась, тело словно расширялось и разбухало после невероятного сжатия. Стоило бы выработать привычку к вечному слегка контуженному состоянию, которое сопровождает тебя с момента пробуждения.

А название, тем временем, вызывало ассоциации. Ты его определенно слышал. Но на том знания о местности и заканчивались.

— Название знакомо. Но более… Ничего не помню.

— В сих краях некогда находилось ваше непосредственное начальство, именуемое не иначе, как… — в голосе незнакомца прозвучала нескрываемая насмешка и сарказм. — Верховный Совет Мировой Республики. Во как. Оценили? Все ведь вам подавай верховное, все мировое…

Еле-еле сфокусировал внимание, оглядываешь собеседника. Тот сидел на камне, уставившись на твою грудь.

— А интересные циферки, — медленно произнес человек и указал пальцем на наколки. — До неприличия интересные. Позвольте полюбопытствовать: по какой причине выбор для разукрашивания тела пал на данную комбинацию чисел?

Отдуваясь, осматриваешь себя. Ты сидел на земле в больничных штанах, да легких тапочках.

— Без понятия, — честно отвечаешь ты. — Наверно, по той же, по какой набил и этот глаз.

— Нет, с глазом-то все понятно. Предельная банальность — один из символов Республики, ее всевластия и давнишнего тотального контроля. Око Совета, следящее за тобой, — собеседник снова зазвучал с издевкой и кривлянием. — Полная ерунда. Но числа…

— Знаешь их значение?

Человек был обыкновенным. Короткие волосы жидкого цвета, худоба, взросло-неопределенный возраст, образованное и начитанное лицо. В противовес тому расплывающемуся образу, сейчас он имел внешность пресную, из разряда тех, которые не заметишь, не запомнишь. Присмотревшись, улавливаешь и у него самого наличие наколки на шее, ниже кадыка: равносторонний треугольник вершиной вниз с каким-то рисунком внутри.

На твой вопрос он ответил не сразу. Явно что-то прикидывал.

— Понятия не имею, — наконец сказал он.

Разумеется. И на какой ответ ты рассчитывал?

— Но… — продолжил собеседник. — Похоже вы полны сюрпризов, господин маршал. Теперь понятно почему… Гм.

Не обращаешь внимания на его эти полунамеки и загадочности, встаешь, изучаешь местность перед собой. Кругом виднелись следы разрушений: широкая, вымощенная камнем площадь, на которой ты стоял, извивалась паутинами трещин, всюду лежали какие-то куски рухляди и обломки. Кое-где росли деревья, из проломов на камне вылезала трава.

— Что здесь произошло? — спросил ты.

— Драка, — ответил незнакомец. — Масштабная весьма.

— Давно?

— Десять лет назад, — улыбнулся человек.

— Почему именно здесь?

— А вы обернитесь.

Следуешь его предложению и застываешь. Перед тобой, уходя за горизонт, ввысь, в ширину и во все стороны, во всю гладь взора простиралось невероятных размеров здание непонятной архитектуры, ужасающе громоздясь на клочке земли. Казалось, все в нем лучилось титанизмом: огроменные бойницы, широченные окна, — кое-где, правда, отсутствовавшие, — переходы, мосты, налепленные на уходящие куда-то уже совсем в черноту ночи необъятные, недосягаемые колонны. Не верилось, что создать подобное под силу человеку.

— Впечатляет, скажите? — незнакомец подошел к тебе, любуясь больше выражением твоего лица, чем постройкой.

— Это… Что? — голос у тебя ошарашенный.

— Здание Совета вашего. Верховного. Скромное жилище для скромных слуг людей. Однако конъюнктура изменилась, теперь у людей новые слуги, тоже, разумеется, скромные, не менее благородные и честные. Удобное такое местечко. Всех вмещает, — насмешливо сказал странник, принесший тебя. — И, кстати, они вас, думаю, заждались.

Картинка в твоей голове начинала складываться. И не нравилась тебе эта картинка, прямо говоря. Медленно отступаешь от человека, тело машинально принимает боевую стойку.

— Эй, эй, вы чего? — сразу отреагировал человек.

— Эти новые слуги — по их приказу меня в больнице хотели грохнуть?

Невыразительное лицо человека искренне удивилось.

— Конечно… Ах, вы считаете я веду вас к ним на съедение? — спросил он. — Если бы и я желал вашей гибели, то не вытаскивал бы из лап той несчастной девушки, согласитесь?

— Но ты ведешь меня к тем, кто хотел… хочет моей смерти. Зачем мне туда? — твой голос звучит весьма вкрадчиво.

— Новые владельцы сей недвижимости ожидают со дня на день кое-кого. Собирают по всему миру оставшихся… персоналий прошлого, — сказал человек, примирительно подняв руки. — Ибо предусмотреть всех последствий не могут, готовятся поистине к наиневероятнейшим вариантам.

— Хао? Он придет сюда? — спрашиваешь ты. — И я должен буду его встретить вместе с остальными?

— Точно так, — согласился твой инкогнито. — Уверяю, никто и виду не подаст, что хотел вашей смерти.

В скором темпе соображаешь. Ситуация следующая: у тебя был знакомый, — враг или друг, пока даже неясно, — который, судя по всему, стал знаменитой личностью одиозного характера. Все его опасаются, ждут и все в таком духе. Он скоро явится сюда. Новое правительство, как бы оно там ни называлось, к тебе расположением не блещет, но оно, видимо, собирает всех важных фигур прошлых лет для урегулирования ситуации с Хао. И ты — одна из таких фигур, по мнению этого преснолицего. Но не по мнению правительства.

— Ты на чьей стороне?

— На вашей, господин маршал, на вашей. Можете успокоиться, — горячо ответил человек. — И на стороне… Хм… Ну Хао, да. В общем, на стороне людей, как-то так.

— Значит Хао и я — союзники?

— Н-н-не совсем, — как ты и ожидал, он замялся. — Но поверьте, уже не враги.

Смотришь на здание. Выбора как такового нет. Допустим, захочешь сбежать — и куда? Средств к существованию нет, дома нет, близких или друзей тоже. К работе, не связанной с проливанием крови, ты вряд ли приспособлен. Однако ты весьма известен, известность эта спорная, узнают и прирежут где-нибудь. Хотя может быть какие-то близкие остались, но один хрен ничего не помнишь. Ни прошлого, ни имени…

— Ты назвал меня Химмель, верно?

— Верно, — согласился человек, терпеливо ожидающий твоих действий. — Маршал Химмель, командующий восточными группами армий Республики.

— Что еще можешь сказать?

— А что бы вам хотелось узнать?

В твоей груди потеплело от злости и раздражения. Вечные ответные вопросы и недомолвки порядком надоели.

Ты ринулся к незнакомцу, пытаясь ухватить того за грудки, но тот с недюжинной пронырливостью отстранился и в ужасе замахал руками.

— Нет, нет, нет! Не трогайте меня ни в коем случае! — голос у него зазвучал предельно взволнованно, даже истерично. — Не за себя беспокоюсь, а за вас! Вы чего взъярились-то?

— Я должен знать хоть что-то! Имя, должность мне мало о чем говорят, — твоя интонация стала грозной и будто привычной. Похоже ты часто к ней прибегал. — Кто меня ждет? Какова будет моя функция? К чему мне быть готовым? Кто ты, в конце концов, мать твою, такой?!

Незнакомец терпеливо тебя выслушал, опустил руки, устало вздохнул.

— Кто я — это вопрос неактуальный, вот честное слово. Насчет того кто вас ожидает: бывшие джиханы, бывшие коллеги по цеху, то есть военные Республики, члены правления новой Федерации и остальные по мелочи, — перечислял человек, загибая тонкие, длинные пальцы. — По именам перечислять не буду, не вспомните. Функция ваша — осуществление приема объекта «Зеро». Иначе говоря, встретить, потолковать о том, о сем и желательно мирно разойтись.

— Объект «Зеро»?

— Кодовое название мероприятий по слежке за Хао и обозначение его самого. Идиотское, согласен, но давал не я.

— Можем разойтись не мирно? — все время разговора внимательно следишь за собеседником.

— Врать не буду — вероятность есть, — тот печально развел руками. — Конкретно его действия выходят из моей сферы… компетенции, так сказать.

— У меня есть выбор? Я могу не идти туда?

Незнакомец оценивающе осмотрел тебя. Похоже было, что он на мгновение сверился с некой внутренней инструкцией. Словно сам удивляясь от собственных слов произнес:

— Вы знаете… Да. Можете. Я не в праве заставлять вас. Это одно из условий моего договора.

— С кем?

— А не ваше дело, — улыбнулся он.

Иллюзия выбора, горько усмехнулся ты своим мыслям. Уходить некуда, признайся честно. Кроме того, если хочешь выяснить свое прошлое и место в мире необходимо узнать как можно больше, — бывшие коллеги и враги подсобят в таком вопросе.

— Ладно, — ты проводишь руками по усталому лицу, разминаешь плечи. — Мне туда прямо так и заявиться? В тапках, да рваных больничных штанишках? Иду я один, верно? Ты за мной не последуешь?

Незнакомец засмеялся. На этот раз весьма приятно, по-человечески.

— Вы когда-то чуть ли не за правило держали прибывать на крупные мероприятия в несоответствующем виде. Не переживайте, вас моментально признают, по одежке встречать не будут. И нет, не последую, свою роль я выполнил, далее сами.

Ты снова окинул взглядом здание.

— А где вход?

Но никто тебе не ответил, окружающий сумрак был тих и глух, белесого человека и след простыл.

— Все равно что сам с собой разговаривал… — недовольно пробурчал ты. Поправив светло-зеленые брюки пятнами крови, вероятно не твоей, хмуро направляешься искать способ пробраться в каменную громадину.

***

10 год Новой Федерации,

Остров Судей, здание Центральной Администрации

День встречи, очень раннее утро

— Том, вставай! Томас! Поднимайся ты! Господи…

Джоан расталкивала пухлого мужчину, тормоша его за руки, шлепая по щекам, дергая за изношенную коричневую рубашку. Тот невозмутимо лежал на диване, тоже коричневом и неописуемо грязном. Бросив попытки разбудить его мирным способом, она налила в стакан ледяной, мутной воды, — а тут другой не текло, — и с наслаждением медленно вылила на посапывающее лицо.

— Аррргхпччч! Тьфу! Хорош, ну!

Заскрипели ржавые диванные пружины, он медленно сел и протер физиономию.

— Сколько время? Пора? — просипел он.

— Нет, но случилось кое-что другое! — возбужденно произнесла девушка.

— Джоан, я просил не будить меня ни при каком условии! Ты же знаешь, — сон для меня — настоящий подвиг…

— Угомонись, Том, и послушай: вроде как сюда кто-то прибыл, — она подошла к зеркалу и начала наводить утренний туалет.

— Сюда каждую секунду кто-то прибывает, мать твою! И каждое мгновение что-нибудь случается. Но нас интересует исключительно одна персоналия…

— Поговаривают, что якобы объявился Химмель, — она держала резинку в зубах, ловко манипулируя с волосами, наворачивая их в толстый хвост. — Мавшал дакой побнифь?

Том замер, потом недоверчиво переспросил ее.

— Да, да. Химмель. Тебе не послышалось. Поэтому поднимай свою морщинистую жопу и побежали.

Закончив прихорашивание, она повесила камеру на шею, взяла сумку, закинула туда блокнот, ручку, еще один фотоаппарат.

— Мне солдатик один по секрету шепнул, мол со стороны Голого сада пришел какой-то оборванец. Назвался Химмелем. Судя по поднявшемуся кипешу, по ходу и впрямь он. Сейчас его сцапали служивые, но если поторопимся, то успеем самолично удостовериться.

Том молча слушал девушку и чесал сухую лысину. Его бородатое, осунувшееся лицо выражало недоверие, граничащее со страхом и радостью. Покусав губы, он встал, потер спину, надел мятый твидовый пиджак.

— О, дела… Как молниеносно все с катушек двинулось. Всего ожидал, Джоан, но подобного…

— Шустрее одевайся! Ботинки твои под диваном.

Он достал грязные туфли без шнурков, надел их, насилу всовывая пухлые ноги.

— Который час? — спросил Том.

— Не знаю, раннее утро. До его прихода полно времени, успеем, не переживай, — протараторила девушка, окончательно собравшись и стоя в ожидании.

— Ты иди, я тебя догоню, дай морду помою, — проговорил мужчина, — Где его сейчас держат?

— Внизу, рядом с холлом, как я поняла.

— Спускайся пока, жди меня в приемной.

— Том, одна нога здесь, другая там, понял?

— Понял.

— Если хочешь, на столе бутерброды и кофе, без сахара, как любишь.

— Спасибо.

Она выскочила в коридор и быстро-быстро потопала. Ее шажки долго передавались эхом. Том же зайдя в ванную, открыл кран с грязноватой водой и замер в оцепенении, уставившись в толстую ржавую струю.

…Последнюю строчку Томас Хантер написал десять лет назад, выдав материал, который принес ему всевозможные награды и почести, вкупе с солидным материальным бонусом. Награда, по его мнению, была недостаточной, учитывая какую цену он заплатил за десяток листов текста с описаниями последнего боя у Пояса, включая интервью выживших участников, многие из которых сегодня находятся здесь.

Поставив точку и отнеся материал всем редакциям, пройдя курсы реабилитации от посттравматического расстройства, парочку запоев, тягучую депрессию, неудачную, — к счастью… ли? — попытку суицида, опять запои и снова депрессию, Том от всего сердца надеялся, что прошлое ушло, осталось погребенным за покровом лет и никогда оно не вернется в его жизнь. Жизнь спокойную, мирную, полную обыкновеннейших радостей в лице семьи, недавно появившихся на свет детей; радостей наподобие работы продавцом в скобяной лавке, увлечения рыболовством. И, конечно же, его уютнейший, просторный и солиднейше обустроенный дом. Семья, дети, работа, увлечение, спокойствие, радость быта, — ну не это ли счастье? Зачем еще что-то нужно в жизни?

Ничего из окружающего мира не волновало его, никакие войны больше не привлекали Томаса Хантера своим свирепо-мрачным, адреналиново-авантюрным, дьявольски-тлетворным очарованием; пираты, преступники, революционеры, смутьяны, бузотеры, бунтари; идущие против закона, рядом с законом, выше закона, в закон и попросту в жопу; солдаты, фанатики, ополченцы, сепаратисты, террористы, экстремисты, фундаменталисты; подпольные ячейки, банды, незаконные вооруженные формирования, законные вооруженные формирования, армии, генералы и советники, полевые командиры, молодые вожди революции, — все, все эти обозначения бессмысленного насилия не имели больше никакой треклятой возможности выдернуть его в очередное путешествие на горизонты позабытых богом стран, ради острого репортажа или отбойной статьи.

Временами, Том горько и отчаянно размышлял, когда уходил на рыбалку и оставался наедине с ненавистным собой, что родись он хотя бы на сто лет позже, то все повернулось бы иначе. И почему он не родился на сто лет позже?! А лучше б и совсем не родился… А ведь однажды, во время посиделок с редкими друзьями, один сказанул: «Зато тебе есть что порассказать твоим детям и внукам». Том тогда едва не засадил по голове бутылкой тому умнику. Надо же быть таким болваном! Можно подумать, что мечта жизни — рассказывать детям, как ты фотографировал траншеи, полные мертвых солдат, их кишок и остальных фрагментов, а потом описывал эти кошмары. Как ежедневно размышлял, что тебя убьют, несомненно убьют, не сегодня, так завтра, убьют совершенно точно, без сомнений, убьют наверняка, и грош цена этому кровавому карнавалу! Вот уж история детишкам на ночь!

К черту это, думал он. Никакие деньги не смогут купить ему новые воспоминания, где не было намертво вклиненных ярких и детальных картинок с изувеченными людьми, обстрелами, смердящими ямами от бомб, обезглавленными телами с содранной кожей, где не было бестолковой и бесконечной череды смерти, разоблачений и сенсаций. Он был одним из лучших в запечатлении ужасов великих событий прошедших лет, но ничего не могло сравниться с прогулкой по цветущей улице с сыном на руках, ничего не шло в сравнение с рыбалкой и теплым завтраком, сделанным руками любимой жены.

…Все оборвалось, резко, непредвиденно и несправедливо. Последний так называемый рейхан Хао напомнил о себе. Том не удивился случившемуся, это обязано было произойти. Человек подобного калибра никогда не исчезает и не уходит в небытие молча, где-то в тишине. Не-е-ет, нет, нет, нет! Ох, нет! Нет, забудьте! Он обязательно постарается опять перевернуть мир кверху дном, не считаясь ни с жизнью, ни со смертью остальных людей, он все жилы порвет, лишь бы поставить все вокруг раком.

Ожидание, томившее сердце Томаса годами, наконец получило выход при виде знакомого, до исступленной боли знакомого лица, покрывшего страницы газет, мелькавшего в видеорепортажах. И неведомая сила извернула душу Тома, как детские трусики после стирки, внеся в нее тягу ощущения к причастности больших событий; рука, вместо саморезов, дюбелей, шурупов, болтов желала ручку и лист, искала диктофон или микрофон. А нутро вновь рвалось испытать прилив адреналина, изнюхать пота, пропитаться кровью…

Не стало сюрпризом и то, что из пепла восстали остальные люди, которых Том, наедине с самим собой, называл не иначе, как «чудовища». Со всеми ними он был, близко или не слишком, знаком. И с годами он не понимал: стоит ли этим гордиться или от этого скорбеть.

…Бывшие коллеги, по крайней мере, те, кто остались в индустрии, встретили его с пониманием и готовностью. Все они стали или главными редакторами, или попросту владельцами радиостанций, газет, телеканалов и этих новомодных сетевых инфо-станций.

Времена кардинально изменились, поэтому получить направление в твердыню Верховного Совета не составило труда. Пара дней — и вот он здесь. Также изменился его спутник. Точнее спутница. Молодая, юркая, необычайно живая Джоан Адамс, талантливая, амбициозная, по-журналистски наглая. Ее жесткий характер, фамильярная манера общения, грубость, готовность идти напролом привлекли Тома, поэтому выбрав именно ее в напарницы, он отправился освещать пришествие Хао.

Том откашлялся, сполоснул лицо водой. «Освещать». Ненавистное слово. Пусть бы оно все погрязло во тьме…

***

10 год Новой Федерации,

Остров Судей, здание Центральной Администрации

День встречи, примерно утро

На просторном балконе молчали. Молчали опасливо потупившись. Молчали сдавленно, затравленно. Молчали и наблюдали за Маратом. Он же с мучительным выражением тер пальцами виски в попытках успокоиться.

— Господин консул, мы же так и думали, что… — начал один из присутствующих, видимо, не в силах более терпеть эту тишину. Гаспар его одернул, но не успел.

— Нет, мы так не думали! — моментально проскрипел болезненный консульский голос. Его слезящиеся, покрытые паутинами красных воспаленных жил, рысьи с желтизной глаза пробежались по подчиненным, — Не думали! Я чего угодно ожидал, но не подобного, идиоты! Нет, но ладно Зеро прошляпили, ладно полуживого овоща завалить не смогли, но чтобы вот так запросто сюда… Сюда! — сипло выхрипел Марат с надрывом. — Приперся Химмель и как ни в чем ни бывало… Здравствуйте! Меня зовут Химмель, как я знаю, меня ждут… Гостиницу нашел, мать его, блядь!

— Господин консул, — начал Гаспар. Он лучше остальных знал реальность угрозы подобных реакций начальника. — Никто не говорит, что сработано без шероховатостей. Но вы желали проверить и проверка завершилась удачно.

— Да пошел ты знаешь куда?! — ниже всех присутствующих минимум на голову, сутулый, тощий, хромой, рябой и хриплый, консул Бронштейн взглядом сковал присутствующих. — Без шероховатостей было бы получить сведения о том, что эта собака жива и находится где-то в Новом Свете.

— Он теперь называется не Новый… — неумышленно поправил видный, высокий мужчина, о чем быстро пожалел.

— Пасть закрой, — откровенно уродливое лицо Марата вместе с желчными глазами впились в говорившего. — Ты же отвечал за ликвидацию, Секариус, если не ошибаюсь?! Что, никого получше, чем слепая от злобы, обезумевшая психопатка не нашлось?! Тебе короткий ликбез устроить как проводить такие операции, а?! Вмиг устроим. Эмпирически покажу, прямо на твоей женке и отпрысках!

Мужчина, названный Секариусом, побледнел.

— А ты, — консул обратился к жгучей брюнетке, стоявшей чуть позади мужчин, — Указание давалось четкое, четче некуда: следить за ним! Следить, чтоб тебя! А не присылать мне… — консул дрожащей, тонкой рукой полез в карман и достал бумажный огрызок. — «Объект исчез из поля зрения. Никакой информации о месте следования и способе отбытия передать не можем». Ты чего, с ума сошла, милая моя? Охуела, я тебя спрашиваю?!

— Господин Бронштейн, мы обследовали окрестности и всю лечебницу, но абсолютно никаких следов не обнаружили. Даю честное слово, обследовали каждый сантиметр, — проговорила женщина необычайно томным, красивым голосом, — Я свою работу знаю. За результат я отвечаю жизнью.

Лицо Марата окаменело. Гаспар напрягся: за подобным выражением оспинного лица всегда следует реакция.

— Ну что ж, — ровным тоном сказал Марат. — Отвечай. Гаспар, организуй-ка нашей непревзойденной Лисе полет, пожалуйста.

— П… Простите? — грубое, смуглое лицо Гаспара окрасилось удивлением. Женщина в страхе попятилась.

— Ты слышал.

Проглотив какой-то комок и внутренне пересилив себя, под молчание остальных «коллег», Гаспар железной хваткой за секунду молча скрутил коллегу, перекидывая ее через мраморный балкон. Она не кричала, ибо мужчина умело заткнул ей жесткой рукой рот, лишь инстинктивно брыкалась, безумно вращая глазами.

— Постой, — остановил подчиненного консул. Подошел к дрожащей женщине, сдавленной в руках подчиненного. — Летишь секунд десять, учитывая высоту и разбиваешься. А потом я говорю всем… эээ… — он снова обратился к записке, — «Никакой информации о месте следования и способе отбытия передать не могу». Нормально? Сойдет?! — Марат скомкал бумажку и кинул в лицо подчиненной. Та простонала.

Консул тяжело дышал, облизывая язвенным языком потрескавшиеся, шершаво-сухие губы. Воздух на такой высоте был холодный и свежий. Марат укутался в свое черное пальто.

— Отпусти, — прохрипел он после недолгой паузы. Ярость, застилавшая глаза, вошла в контролируемую фазу и постепенно гасилась.

Гаспар повиновался: аккуратно поставил брюнетку обратно. Бережно отряхнул ее, поправил волосы. Она не заплакала, ни одной эмоцией не подала виду о своих ощущениях. Осталась стоять. Гаспар же подобрал бумажку с ее донесением и сунул в карман.

— Итак, милые коллеги, сработали мы плохо. По всем фронтам, — начал консул. — Но что было, то было, прошлого не исправить, не вернуть. Зеро движется сюда. Прибудет скоро.

— Откуда знаете? — спросил молчавший до этого пожилой мужчина с богатейшей седой шевелюрой и с шрамами на все лицо.

— Чую, — злобно ответил консул. — Я их всех кишками чую! Он где-то рядом. А что касается «В», то бывший маршал, если опомнится, прольет нам такое количество дерьма, что мы захлебнемся! А сделать ничего теперь с ним нельзя. Во всяком случае, на данный момент. Паскуда, висел на острие нашего ножа целое десятилетие. Не слушал бы вас никого, б-б-э-ть, надо было его грохнуть! Ой-ой-ой, советчики, едрить вас всех… Сука, крутится теперь здесь, рядом с другими уродами… Я тоже хорош… Кто меня вообще дернул их приглашать? С чего вдруг в голову такая моча ударила? Гаспар, хоть ты бы остановил!

— Да я… Как бы… — начал было смуглолицый виновато, но Марат его не слушал — он облокотился на край балкона, сделал глубокий хриплый вдох, тон его речи понизился, потом превратился в невнятное частое бормотание с самим собой. Никто из присутствующих не шевелился и в выражении лица не поменялся. Чего нельзя никак было сказать про самого Марата: его морщинистые отталкивающие любого черты заиграли и живо зашевелились, желто-красные, капиллярные глаза как муравьи забегали из стороны в сторону, из стороны в сторону, из стороны в сторону, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

— А эти мои гарпии-наседки с какого перепугу согласились? С какого перепугу? И все эти уроды ведь нашлись, все отозвались почти, почти, почти… Почти… Почти… Все ли? Все, все-е-е… Знают, знают чего-то падлы, нелюди, ох знают, надо было добить их, надо было их там всех добить, махом, да, единым махом, рассовать по траншеям, вместе с остальными, и каждому по пуле, каждой по пуле, всем по штыку, и оставить там, в прошлом, ох, оставить, смять их, раздавить, как жуков, как мух перебить, не хватило рук, не хватило воли, надо было добивать, очищать пламенем, очищать каленым железом, жечь все, все выжигать, до самых глубин вычищать человечью тварь, мять и плавить ее, плавить и мять, месить, как гниль, как говно, как глину!…

Гноящиеся очи консула блестели в огненном рассвете, изнутри их зажигался огонь, огонь яростный, не ведающий усталости и милосердия, словно этот огонь и был там, был всегда, где-то внутри немощного тела, потаенный и насильно притушенный, огонь превращался в пламя, и пламя выливалось, не находя себе места, выливалось наружу во внешний мир, выливалось гноем, из воспламененных очей, бегающих туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

— А-а-ах, вытащите меня, сжег бы все, объял пламенем, ох вы думаете не хватит меня, думаете не хватит?! Ничто не успокоит меня, ничто, ничто, никогда, ни за что, только революция, только до конца, пока не увижу ваши простреленные мозги, пока не отведаю их сам, лично, единолично, ваши стекающие мозги по застенкам нашим, бестолковые мозги, думаете зажали меня, думаете я успокоился, думаете испугали, ох, поплатитесь, ха-а-ах, нашли себе соломинку, не спасет ваша рейханская шваль, не-е-ет, не спасет, не спасет, ничто среди мирских юдолей вас не спасет от меня, только стегать каленой плеткой, стегать и стегать, пока из свиней не превратимся в людей, без жалости, без суждений, бегите лучше, эти ваши тайны, эти ваши ауры, все подчинено материальному, имел я, имел я раком ваш идейный мир, через кованного человека — в небеса! И небо уже близко! НЕБО УЖЕ БЛИЗКО!…

— Ладно, — проговорил Марат.

Словно вынырнув из клокочущей лавой тарабарщины, он выпрямился и повернулся к остальным. Подчиненные стояли не шевелясь и не дыша, будто попав в стоп-кадр; они стояли недвижные и полные трепета, словно увидевшие секунду назад пламя до краев небес, все стояли сдавленные страхом и благоговением перед совершенно для них непонятной энергией.

…Консул вошел в свое обычное пронзительное деловое состояние, лучи солнца продолжали освещать его, но обжигающая энергия, бьющая во все стороны, ушла из его облика.

— Ладно… Так тому и быть. Так и быть… Раз уж так вышло, то давайте оперировать тем что имеем: пойдем к нашему гостю всей прибывшей, появившейся компанией. Значит так…

Консул достал небольшой флакончик, встряхнул его и «пшикнул» в рот. Сделал несколько неуверенных, надломленных вдохов. Потом вытащил блестящий, жестяной портсигар, выудил синюю папиросу. Гаспар по привычке подкурил ее.

— Как я уже сказал, на мою голову идею о привлечении копролитов прошлого с радостью поддержали все члены Администрации. Поэтому слить их не получится. Надо работать, никуда не деться. На нас весь мир смотрит. Права на ошибку нет. На кону наши головы.

Сделав глубокую затяжку, Марат продолжил:

— За весь цирк джиханских недобитков отвечаешь ты, Секарио. Увидишь или заметишь странности в поведении, они начали буянить или сумасбродничать, — действуешь и наверняка, понял?!

Секарио кивнул, но сказал:

— В стане джиханов по идее формально числится наш нынешний министр финансов и не мне вам про него рассказывать. Если начнет… выходить за рамки, то как действовать?

— Никак, — сказал консул сухо. — За рамки не выйдет.

Секарио после секундной паузы поклонился и удалился с балкона.

— Так, далее. Ты отвечаешь за республиканских вояк, — обратился Марат к человеку с шрамированным лицом. — Отойдут влево или вправо — сливаем весь компромат. В архиве разрешение я выпишу. Последствия беру на себя. Среди них есть бывший маршал Юн, на него в некотором смысле можно положиться, работаешь через него тоже, понял?

Седой подчиненный также молча кивнул и покинул балкон.

— Агата, за тобой наши Администраторы, как всегда, — обратился консул к брюнетке. — О любых действиях и шагах незамедлительно докладываешь мне. В приоритете: Зеро, «В», присутствующие джиханы, военные Республики. Слово о них проронят и это слово у меня, ясно?

Женщина поклонилась. Кинула короткий взгляд на Гаспара и легким шагом вышла.

— Ну а мы, мой друг, пойдем к Зеро, — обратился Марат к начальнику своей разведки.

Ни один мускул не дрогнул на лице Гаспара. Всем своим видом он выражал согласие и покорность.

— Встретим старого знакомого, — проговорил консул и закашлялся. — Ой, нет, пойдем отсюда, не любитель я холода и ветра…