Сестры Эдельвейс

Кейт Хьюитт, 2021

Австрия, тридцатые годы. У старого часовщика и его супруги растут три дочери, которых отец прозвал «сестрами Эдельвейс»: работящая и приземленная Иоганна, умная, застенчивая Биргит, которая помогает отцу чинить часы и в этом видит свое призвание, и очаровательная Лотта. Как бы ни была счастлива и беззаботна жизнь сестер, наступают темные времена. Теперь им придется рискнуть всем, чтобы спасти страну, которую они любят всем сердцем. Но даже в полной темноте могут прорасти мельчайшие семена любви и надежды.

Глава пятая

Иоганна

Ноябрь 1936

Прожив в доме на Гетрайдегассе месяц с небольшим, Франц Вебер предложил отправиться на Унтерсберг. Хотя изначально идея принадлежала Манфреду, обещавшему эту прогулку в день приезда, Иоганна сразу поняла, что это придумал Франц. В те несколько недель, что он ассистировал её отцу, она наблюдала за ним — конечно, тайком — и начала немного понимать его характер, жизнерадостный и дружелюбный, но вместе с тем решительный. Она не могла не найти его очаровательным.

Все дни Франц проводил в магазине, но вместе с Манфредом и Биргит приходил к обеду, который готовили и подавали Хедвиг и Иоганна, они же в конце дня относили вниз кофе. По вечерам Франц вместе с семьёй ужинал и молился, потом сидел в гостиной, слушал радио, читал, иногда играл на пианино. В первый же день он исполнил первые несколько тактов сонаты Моцарта.

— Как ты хорошо играешь! — восхищённо воскликнул Манфред. Франц рассмеялся и покружился на стуле.

— В Вене каждый должен освоить музыкальный инструмент, — заметил он и пожал плечами. — Музыка и театр там гораздо важнее политики.

— Тогда там, наверное, хорошо живётся, — ответил Манфред.

— Жилось, — поправил Франц с обескураживающей мрачностью, но к нему тут же вернулось привычное расположение духа. — Но сегодня я решил сыграть Моцарта, раз уж оказался в его городе.

— Более того, он родился всего в нескольких домах отсюда! — с улыбкой воскликнул Манфред. — Но ты только раздразнил нас этими тактами. Сыграй всю сонату, если можешь.

И Франц сыграл. Его длинные пальцы скользили по клавишам, комната наполнилась божественной мелодией. Потом по просьбе отца Иоганна и Биргит спели несколько народных песен под аккомпанемент Франца, чтобы познакомить его с их культурой. Несмотря на свои скромные музыкальные способности, Иоганна наслаждалась такими вечерами, особенно близостью Франца. Он попросил её переворачивать страницы нотной тетради, и она с радостью согласилась, хотя Биргит бросила на неё свирепый взгляд — хотя её младшая сестра, судя по всему, презирала Франца, Иоганне показалось, что она втайне им восхищается.

Потому что таким человеком нельзя было не восхищаться — его характером, его внешностью. У него было очень живое, выразительное лицо, глаза цвета хорошо отполированного тёмного дерева в их гостиной и высокая стройная фигура, чуть ссутуленная оттого, что ему, несомненно, приходилось каждый раз нагибаться, входя в дверь.

Но ещё больше, чем его внешность, Иоганну восхищала его жизненная сила; от него словно исходили лучи энергии, неподдельный интерес ко всему, ощущавшийся, как волны электричества. Просто находясь рядом с ним, она и сама начинала чувствовать себя живой.

Когда Франц сидел в комнате, она не могла не удержаться, чтобы не подойти ближе, и её взгляд скользил по его выразительным чертам, ярким глазам, чуть вздёрнутому носу, как будто стараясь его запомнить. Он её завораживал, как не завораживало ничто и никогда.

И ещё она начала подозревать, что тоже ему интересна. Конечно, не так, как он был интересен ей, но он старался вовлечь её в разговор за обедом, на пару минут задержаться в гостиной, пока они с матерью убирали посуду. Однажды она собиралась пойти на рынок, и он поднялся со своей скамьи и спросил, не возражает ли она, если он составит ей компанию.

— Мне нужно купить бумаги и конвертов, чтобы писать письма родственникам, — сказал он. — Ты же не против моего общества?

— Я… Нет, конечно, нет, — пробормотала Иоганна, уже смущаясь его близости, того, как он оборачивает шарф вокруг шеи, его блестящих глаз, его улыбки. Казалось, всё вокруг его интересует и забавляет, даже она.

Воздух был холодным, небо — грифельно-серым. Иоганна чинно шла в стороне, с её руки свисала плетёная корзинка.

— Ты похожа на девочку-гусятницу из той сказки, — сказал Франц, и она замерла, ошарашенная.

— На гусятницу!

— Ты же знаешь эту историю?

— Да… смутно. — Она вспомнила книгу со сказками, рассказывавшую, как принцессу обманул злой слуга и заставил саму стать служанкой. В конце концов всё раскрылось, и она вышла замуж за короля соседней страны.

— У неё были золотые волосы, как у тебя, — заметил Франц и, смеясь, коснулся кос, туго закрученных вокруг головы Иоганны. — Если бы ты расплела их, стала бы в точности как она.

— Не уверена, что хочу быть похожей на гусятницу, — ответила Иоганна, обескураженная и вместе с тем очарованная его прямотой; он флиртовал с ней, а она совсем не умела отвечать на флирт.

— Но в конце концов обман раскрылся, — напомнил Франц, — и она вышла замуж за короля. Разве ты бы такого не хотела?

— Выйти за короля? — удивилась она, чувствуя, как к ней возвращается прежний тон. — Ну, смотря, что он за человек.

— Очень хороший ответ, — заметил Франц, и она посмотрела на него, приподняв брови и изо всех сил стараясь не выдать, насколько её волнует его мнение.

— Вы правда так считаете? — спросила она с явным сарказмом, и он лишь рассмеялся.

Купив на рыночной площади бумагу и конверты, он настоял, что понесёт её корзину, и пока она бродила по зеленному рынку на Университетплатц, выбирая картофель и лук, она, как ни странно, чувствовала себя его женой, хотя раньше ей казалось: она не может себе представить, каково быть в браке. Когда они вернулись в дом на Гетрайдегассе, он коснулся её пальцев своими.

— Спасибо за компанию, — просто сказал он, и Иоганна смогла только кивнуть.

Теперь он жил с ними уже месяц, и они собрались на Унтерсберг. Как-то утром, когда она, как обычно, принесла кофе, он вновь незаметно дотронулся до её пальцев, забирая чашку, и спросил, как она смотрит на то, чтобы отправиться в поход. На миг она осмелилась подумать, что он приглашает её одну, но отец тут же с радостью принял предложение:

— Да, да, конечно, надо собраться, пока совсем не похолодало. Хедвиг устроит нам пикник! Какая прекрасная идея, Франц! Правда, Иоганна?

Франц искоса бросил на неё взгляд, который показался ей многозначительным, и она, покраснев, ответила, глядя не на отца, а на Франца:

— Да, папа, отличная.

Они в хорошем настроении вышли в путь от близлежащей деревни Гродиг. Отец взял с собой верную спутницу — старую трость, которая была с ним в тот день, когда он встретил Хедвиг, пасущую коз. Биргит шла рядом с ним, Лотта — в ногу с матерью. Сперва она несла корзину для пикника, а потом Франц её забрал, поклонившись с забавной учтивостью.

Иоганна позволила себе отстать от остальных, чувствуя женской интуицией, хотя и не зная, что обладает е., что Франц пойдёт рядом с ней. Они прилично отстали от остальных.

— Прекрасный день, не правда ли? — спросил он, окинув её смеющимся взглядом искоса.

— Да. — Она тут же почувствовала, как краснеют щёки. — Как вы находите горы, герр Вебер?

— Конечно, ты уже можешь называть меня на «ты» и просто Франц.

— Франц, — повторила Иоганна, изо всех сил желая, чтобы румянец сошёл с её лица. Она чувствовала себя неловкой школьницей и в то же время нудной старой девой. Ей трудно было понять, на кого она больше похожа, но выглядела она глупо, это уж точно, и эта мысль была невыносима.

— При виде них у меня перехватывает дыхание, — он произнёс эти слова, глядя на Иоганну, и она вспыхнула ещё сильнее. Он смеётся над ней или в самом деле так думает? Она боялась слишком поверить в его доброту, в тёплое восхищение, которое слишком часто видела в его глазах, и всё же ей очень этого хотелось.

— Легенда гласит, что под горой Унтерсберг скрывается сам Карл Великий, — сказала она, не придумав ничего умнее, — и ждёт, когда начнётся битва с Антихристом.

— Тогда, думаю, он скоро дождётся, — сухо заметил Франц, — потому что Антихрист уже появился.

— Ты имеешь в виду Гитлера?

— Разумеется.

— Знаешь, очень многие зальбуржцы им восхищаются, — неохотно признала Иоганна. — И вообще многие австрийцы. В газетах много об этом пишут. — Лишь на прошлой неделе в «Зальцбургер Фольксблатт» появилась статья под названием «Гордость Германии», и, конечно, она была направлена против евреев.

— Да, я знаю, — мрачно и печально ответил Франц и обвёл взглядом далёкие горные пики. — В Вене всё то же самое, если не хуже. Иногда кажется, что весь мир сошёл с ума.

— Ты поэтому уехал?

Он окинул её быстрым, изучающим взглядом.

— Разве отец тебе не сказал?

Она покачала головой.

— Нет, он не объяснил, почему ты здесь.

Он помолчал, будто собираясь что-то ответить, но лишь пожал плечами.

— Ну, неважно.

— Биргит говорит, ты понятия не имеешь о часах, — внезапно выпалила Иоганна, и Франц рассмеялся. — Неужели так и есть?

— Так и было. Но, надеюсь, за эти несколько недель я кое-чему научился. — Он вновь улыбнулся ей. Судя по всему, к нему вернулось хорошее настроение, и он шутливым и в то же время доверительным тоном спросил: — Ну а ты, Иоганна? Чего ты хочешь от жизни?

— От жизни?

— Часы ты, как я понял, чинить не хочешь.

— У меня нет к этому способностей. Но да, не хочу.

— А что тогда?

Она пожала плечами, смущённая его вопросом и тем, какие возможности за ним стояли.

— Одно время я надеялась пойти на курсы секретарей, — поколебавшись, ответила она. — Но это оказалось невозможно.

— На курсы секретарей! — изумился Франц.

— Ну да, чтобы потом работать в конторе.

— Печатать унылую переписку нудных клерков? Вот уж зря потраченное время.

— Мне так не кажется, — ответила она, чуть обидевшись, и он рассмеялся и взял её за руку. Иоганна ему позволила, и по всему её телу пробежала дрожь. Хотя они оба были в перчатках, она чувствовала сквозь шерсть тепло его кожи, как волны электричества.

— Я имею в виду, что ты хочешь совершить? — продолжал Франц. — Не что-то простое и заурядное. Что-то настоящее. О чём ты мечтаешь? Ты хотела бы путешествовать? Увидеть мир? Поступить в университет? Прокатиться на верблюде?

— На верблюде? — повторила Иоганна, чувствуя, как в ней вскипает смех. — Нет, конечно.

— Ну а что тогда? — Он внезапно повернулся к ней и впился взглядом в её лицо, по-прежнему держа её за руку. Во рту Иоганны пересохло, голова бешено закружилась. Она знала, о чём мечтает, но не могла сказать этого Францу. Я хочу, чтобы ты всегда смотрел на меня вот так, держал меня за руку, целовал меня…

— Я… я не знаю.

— Не принимается, — Франц покачал головой и чуть сжал её руку. — Ты должна что-то придумать.

— Я всегда хотела побывать в Париже — сказала она наконец. — Увидеть Эйфелеву башню. У папы есть её фотография, и она кажется мне такой… современной. Он был там в юности, ещё до того, как женился на маме.

— Париж, — задумчиво повторил Франц. — Что ж, пусть будет Париж.

Она рассмеялась над тем, сколько уверенности было в его голосе.

— Ты что же, махнёшь волшебной палочкой, и я там окажусь?

— К сожалению, у меня нет волшебной палочки, но однажды мы отправимся в Париж. Я обещаю.

Она покачала головой, смущённая его тоном и словом «мы».

Они замедлили шаг, потом вообще остановились в живописном месте, откуда открывался вид на деревню, раскинувшуюся далеко внизу, как густо-зелёное волнистое море, и неровные пики заснеженных гор, окаймлявших яркий горизонт.

— Я тебе, наверное, кажусь очень провинциальной, — помолчав, сказала Иоганна, хотя это признание больно задело её гордость. — Отец говорит, что у тебя диплом Венского университета, и ты столько всего знаешь о театре и музыке, философии и математике… — Она закусила губу, стараясь не заострять внимание на том, что и так было очевидным, но тщетно. — А я прочитала очень мало книг, единственный спектакль, который я видела в своей жизни, — «Йедерманн», и то только потому что его бесплатно показывают на площади. — Она смерила Франца откровенным, даже вызывающим взглядом. — И если честно, я невысокого мнения о нём. Столько суеты из-за обычного человека.

Франц расхохотался и за руку ближе притянул Иоганну к себе.

— Вот поэтому ты мне и нравишься, Иоганна, — сказал он, и его взгляд стал мягким, даже нежным. — Венцы — такие снобы по части всего, что касается их музыки и их театров. Они мнят себя самыми культурными, самыми искушёнными, но на самом деле они просто очень, очень скучные.

— Боюсь, что я скучнее.

— Нет. — Он притянул её ещё ближе, и теперь они шли совсем рядом. — Ты нисколько не кажешься мне скучной.

— Только потому, что мои провинциальные взгляды для тебя в новинку, — заметила Иоганна чуть громче, будто хотела что-то доказать ему, а может быть, самой себе. — Признай это. Ты должен признать.

— Вот как, должен? — Глаза Франца заблестели сильнее. — Я думаю, ты просто напрашиваешься на комплименты.

— На комплименты?

— Хочешь, чтобы я рассказал тебе, какая ты чудесная? Твои золотые косы и сияющие глаза? — Он коснулся её кос, заправленных за уши. — Или хочешь, чтобы я рассказал, как ты меня волнуешь? Что каждый раз, ставя передо мной тарелку, ты будто бросаешь мне вызов?

— Вызов? — прошептала Иоганна, едва дыша.

— Всё, что ты делаешь, ты делаешь с явной целью, Иоганна. Самое заурядное действие в твоём исполнении становится необыкновенным и волнующим. Может быть, вся твоя жизнь и проходит на кухне, но разумом ты в других сферах. Ты совсем не кажешься мне провинциальной, и я хочу, чтобы ты это знала.

Это правда, поняла Иоганна с волнующим трепетом, и она уже это знала. Хотя гордость призывала её быть осторожной, сердце шептало совсем другое, и всё её тело пылало. Её губы изогнулись в древней как мир коварной женской улыбке, и Франц тихо рассмеялся.

— Да, ты знаешь, — пробормотал он и притянул её ещё ближе. Он наклонил голову, не сводя с Иоганны взгляда тёмных глаз.

Сейчас он меня поцелует, подумала Иоганна. Это казалось немыслимым — что такой красивый, умный, интересный мужчина хочет поцеловать её — её, Иоганну Эдер, знающую лишь кухню да церковь, её, будущее которой казалось таким унылым и предсказуемым. Вот каким станет её первый поцелуй, осознала она с трепетом и ужасом.

— Эй, вы двое, — позвала Биргит, и Иоганна отшатнулась от Франца. — Мы нашли место для пикника. Франц, корзина у тебя!

— Иду! — воскликнул Франц, высоко подняв корзину, как трофей.

Иоганна шла, опустив голову, за ним вверх по склону, и всё её тело горело, хотя он даже к ней не прикоснулся. Неужели я правда его волную? Ей очень хотелось в это поверить, но мешали гордость и страх быть униженной. Она была напряжена и всё же полна надежд.

Если он просто развлекается, она спустя пару недель будет брошена и взбешена, но что хуже всего, её сердце будет разбито. Она знала, что не вынесет ни того, ни другого, но боялась, что уже не в силах защититься от чувств.

Поднявшись на вершину холма, Иоганна увидела, что все уже сидят в одно й из тех грубо сколоченных альпийских хижин, что разбросаны по всей сельской местности. Мать массировала распухшие лодыжки, Биргит насупилась, а Манфред радушно улыбался им обоим. Лотта стояла на холме в нескольких метрах от них, широко раскинув руки и запрокинув голову. Золотистые волосы сияли в солнечном свете, и она была похожа на ангела. Ангела в шипованных ботинках.

— Лотта, что ты делаешь? — воскликнула Иоганна, чувствуя раздражение и вместе с тем нежность. Порой ей казалось, что младшая сестра — не от мира сего.

— Молюсь, — заявила Лотта, не открывая глаз. — Разве ты не чувствуешь, что здесь мы ближе к Богу? Я почти могу коснуться неба.

— Ну да, ближе почти на тысячу метров, — сухо ответила Иоганна. — Но коснуться его ты сможешь, только если оступишься.

Рассмеявшись, Лотта опустила руки и посмотрела на всю компанию. На её лице была написана такая безмятежная радость, что Иоганне показалось — может быть, сестра права и в самом деле, пусть и на миг, прикоснулась к чему-то неземному и вечному.

— Не оступлюсь, — ответила она, переведя взгляд с Иоганны на Франца. — А ты чувствуешь, что мы ближе к раю, Франц?

Сунув руки в карманы, он качался на каблуках.

— Увы, не чувствую, — ответил он с улыбкой, — поскольку я не верю в рай.

— Как? — изумлённо вскрикнула Лотта.

— Что ты имеешь в виду? — недоверчиво поинтересовалась Иоганна. — Конечно, веришь.

Франц покачал головой, по-прежнему улыбаясь.

— Боюсь, что нет. И в Бога тоже, если на то пошло. Во всяком случае, на данный момент я придерживаюсь этой версии — не уверен, что какое-либо божество действительно существует, и не сталкивался ни с чем, что могло бы меня переубедить.

Иоганне вспомнились жаркие, но дружеские вечерние дебаты между Францем и отцом; она не чувствовала, что обладает достаточным интеллектом или интересом, чтобы в них вмешиваться, но сейчас в памяти всплыли слова Франца о том, что все знания основаны на логике и для всего нужны доказательства. Но разве существование Бога — не самое логичное, что только может быть?

— Как можно не верить в Бога? — воскликнула Лотта, вновь широко раскинув руки. — Да ты только посмотри вокруг!

Франц медленно обвёл взглядом прекрасные горы, снежные пики вдалеке, холмистые поля, всё ещё зелёные благодаря «струнному дождю».

— Что ж, я признаю, — наконец сказал он, — здесь в Бога верить проще, чем в других местах.

Лотта покачала головой.

— Ты так много теряешь, — пробормотала она печально и ушла в хижину. Франц повернулся к Иоганне и тихо спросил:

— Ты расстроилась?

Она молча смотрела на него, не зная, что сказать. Больше всего она была удивлена. Ей ещё не доводилось встречать никого, кто не верит в Бога, кто не посещает мессу, кто исчисляет время не в церковных праздниках и постах, кто не молится часы напролёт. Её вновь пронзило осознание, насколько же они разные. Она будто стояла на краю пропасти и только теперь увидела, как непрочно и шатко её положение.

— Не знаю, — наконец призналась она.

— Может быть, если бы ты увидела что-то из того, что видел я, ты бы тоже перестала верить в Бога, — тихо заметил он.

— Иоганна, Франц, идите есть! — крикнула Хедвиг. Повернувшись, не в силах ответить на его слова, Иоганна побрела в хижину.