Туда, где растет амарант

Кейт Андерсенн

Папа Мигель умеет готовить счастье. Но людям проще купить готовый продукт во флакончиках, пусть те и непомерно дороги из-за разбоя на море.Юноша с Холма отправляется в море воевать за короля – он хочет, чтобы купить счастье мог каждый.Мальчик с Ветродуя с детства владеет счастьем, но мечтает увидеть, где растет амарант и чем пахнет свобода. Ради этого он готов своим счастьем рискнуть.Дочка папы Мигеля тоже ищет амарант.Могут ли стать друзьями те, кто обязан враждовать? И где оно – счастье?

ПРОЛОГ. НЕМНОЖКО О ПРОШЛОМ

Глава 1. Вертикаль. Мескито и Аннато готовят счастье

Белый пар дремал в уголках кухни с самого своего рождения. Он совершенно искренне был уверен, что отлично от всех спрятался, только каждый раз его выдавали запахи. Дело в том, что под потолком этой кухни искони болтались пучками сушеные травы и цветы, вдоль стен теснились мешки с зерном и крупами, на полках толкались пузатые горшки, глиняные мисочки и ступки со всякой всячиной. И все они, едва рядом оказывался пар, непременно принимались источать запахи. Пар их за это недолюбливал, но что он мог поделать? Так что, когда ему не спалось, он прилежно клубился над двумя огромными чанами, потому что такая уж у него обязанность.

Две женщины в белых фартуках и чепцах помешивали содержимое чанов. Мерно и монотонно, словно куклы на ниточке у бродячего торговца, словно это все, чем они занимались в жизни.

Пока не пропел колокольчик.

— Вот и все, — распрямила спину с наслаждением та, что повыше и потолще. — Наконец готово.

Она окунула палец в варево и попробовала. Зажмурилась, и по ее красному лицу поползла большая улыбка.

— Вкусное счастье получилось. Наваристое. Ароматное.

Пар заластился к хозяйке, но она отмахнулась: жарко.

— Обидно, — устало сказала вторая, отложив поварешку на край чана.

Она спустилась по двум ступенькам и села на широкую лавку. Легла на нее и стащила с себя чепчик; черные длинные волосы рассыпались волной. Пар метнулся к ним, чтобы поудобнее уластиться и спрятаться от надоедливых запахов.

— Что обидно?

— Мы варили это счастье три дня, и, если бы ловцам не удалось добыть в последний момент сок агавы, ничего бы не вышло. А покупатель спустит все в один вечер, не задумываясь о том, чего это стоит…

— Не все ли тебе равно? Такая наша работа. И счастье теперь стоит дорого… — та, что потолще, пожала плечами, стащила с себя фартук и зевнула. — Идем, Аннато, идем спать.

— Ах, нет, Мескито… Если бы люди только поняли, что счастье нужно принимать по чуточке, а остальное время — жить, им бы хватало флакона на год, а потом и на десять, и пришел бы день, когда они смогли бы создать его сами. Но ведь они думают, что жить — это одно, а счастье — другое, и выпивают его до дна, и сначала безумно веселы, а потом глубоко несчастны, пока не заработают на новый флакончик… Мескито, люди совершенно не умеют обращаться со счастьем!

Мескито распахнула дверь, и белый пар обиженно съежился. Он не любил исчезать, даже ненадолго.

— Тебе впору писать инструкции по применению, — прыснула Мескито в свой пухлый кулак и вышла, качая головой.

— Я бы и с радостью… — пробормотала Аннато, прикрывая глаза и сжимаясь в комочек на лавке. — Но ведь люди их не читают…

Дверь захлопнулась. Пар выглянул из чана и снова шмыгнул к сладко спящей Аннато.

Глава 2. Горизонталь. Кристина узнает о крае амаранта

— Счастье становится все дороже, Нина, — устало вздохнула мама Карла, разжимая ножом створки очередной мидии. Пропахшие тиной пальцы ловко соскоблили содержимое в миску, и пустая раковина полетела в ведро.

Задний дворик таверны смело смотрел в лицо горизонта за гладью моря. Туда, вниз по холму, звали сбежать чайки: намочить ноги в солнечном прибое и поискать морскую звезду. Если прошептать ей заветное желание и отпустить, есть вероятность, что оно исполнится. Так говорит папа Мигель. Но это не точно.

Только мама Карла слишком занята: сегодня в меню особо нежная паэлья без раковин, и нужно как можно скорее почистить целый чан вареных мидий. Сморщенная, как сушеный финик, тетушка Нина и мама Карла. У мамы большие черные глаза, и лицо от солнца не высыхает, а становится ослепительно бронзовым. Мама, по правде говоря, всегда занята.

Таверну «Горизонт» знают все на побережье. Хвалят отличную стряпню и чистые постели, но главный секрет «Горизонта» — счастье. Оно немного похоже на брызги моря на рассвете, чуть больше — на последний луч солнца, чуточку — на ореховое масло с медом и очень сильно — на чай из мандариновых цукатов. Хотя точно описать его невозможно. Все говорят, что счастье — это очень дорого, но в «Горизонте» оно просто живет, и достаточно лишь прийти. Сесть за деревянный столик, поесть маминой паэльи, и сердце уже похоже на птицу. А еще вечером у камина можно послушать папину сказку на ночь. И потом — сразу в кровать. Простыни там пахнут свежестью бриза, и отбеливает их солнце. Так что, несомненно, каждый путешественник, ступивший на холм Святой Марии, просто обязан побывать в «Горизонте».

— Цены растут, — согласилась Нина, также выуживая из заполненного водой чана мидию и повторяя процесс. — Мы-то уж перебьемся, а вот детям купим на будущий год по флакончику… Но вам уж жаловаться, Карлита! Мигель его готовит чуть ли не из воздуха.

— Готовит из воздуха? — эхом отозвалась Карла, вытирая локтем пот с загоревшего лба и щурясь от яркого луча солнца. — Ты же знаешь, чего это ему стоит, Нина… Мы платим не дешевле остальных.

— Опять? — с сочувствием спросила тетушка Нина.

Мама Карла ничего не сказала и продолжила чистить мидии.

— Иногда я совершенно не понимаю, как могла выйти за него замуж, — наконец сказала она.

— Все совершают глупости, большие или маленькие, — пожала плечами тетушка Нина и охнула: лезвие ножа соскочило и порезало ей палец. — Тебе придется нести этот крест до самой смерти, но Кристину ты должна воспитать так, чтобы она не повторила твоей ошибки.

— Хочешь сказать, моя любовь — глупость? — возмутилась мама Карла и сердито свела свои красивые брови.

Ей совсем не понравилось, что тетушка Нина назвала папу Мигеля глупостью.

— Я сказала то, что я сказала, — возразила тетушка Нина. Прикусила свой палец и поднялась: — Мне мидий хватит. А тебе желаю успехов.

Мама Карла снова вздохнула. Она не считала, что папа Мигель — ошибка и глупость. Просто она думала, что… папа Мигель — иногда ведет себя как последний вредина. И бросает ее один на один с чаном свежих мидий.

Чайки кричали так, будто ничего об этом не знали. А что мешало маме Карле готовить паэлью с раковинами, как все? То, что решил папа Мигель в самый первый день «Горизонта»: здесь будет все по-особенному.

Папа Мигель сидел на крыше и ничего не делал, только смотрел в море. Как угасает последний луч солнца на сиреневых тучках, похожих на козликов с Пиренеев. В глазах папы Мигеля не было совсем ничего. И его самого тоже как будто не было.

— Что такое счастье, думают они… — сказал он чайке, которая уселась напротив на белом парапете и наклонила голову, кося черным глазом на свежую корку хлеба в тарелке. — Безумно дорогой флакончик с радужной жидкостью. Что они понимают! Счастье во флакончиках совсем не такое. Довольно воздуха, солнечного света и собственной жизни. Но здесь не понимают, не хотят знать… Глуп был я, решив, что справлюсь. Я отдаю концы. Мы должны закрыть «Горизонт». На время. И уплыть. Хотя бы на два годика…

Папа Мигель на миг прикрыл глаза и приложил пальцы к вискам. Затем с мольбой посмотрел на облака.

— Нет, на два годика не получится… Карла не разрешит. Зачем я, вообще, женился на ней?.. — и он взъерошил свои жесткие черные волосы в отчаянии.

— Папа! — показалась светлая головка в чердачном окошке. — Разве… ты мог не жениться на маме?

— Кристина! — воскликнул папа Мигель и испугался. — Давно ты здесь подслушиваешь?

— Я не подслушиваю, — Кристина вскарабкалась на крышу и споткнулась: ночная сорочка была слишком длинной.

Мама Карла сказала, что так она дольше будет по размеру. Голова у Кристины была большой, и соседский мальчишка Энрике обозвал ее за это головастиком. Кристина очень переживала, но папа Мигель ее успокоил: большие головы даны тем, кто собирается вырасти мудрым. Мальчишка Энрике не придумал никакого ответа. Наверное, он тоже хотел быть мудрым, но не получится: голова у него самая обычная. Кристине даже сделалось его жалко — он никогда не улыбался и был жутко взрослый всю жизнь. Неудивительно: ему целых двенадцать.

Папа Мигель не раскрыл объятий, как делал обычно. Прямо над головой у него блестела первая звезда. Кристина потопталась босиком напротив.

— А просто пришла тебе делать хорошо, — решила она объяснить и покрутила кончик косички на пальце.

— Делать хорошо? — удивился папа Мигель.

— Мама сказала, что тебе плохо, значит, надо тебе сделать хорошо. Ты звал доктора?

Папа Мигель покачал головой, смотря на свою дочку. Ей всего четыре, а счастье в нем уже иссякло — чего же он стоит как отец?.. И никакой доктор не поможет. Только побег в море. Но мама Карла будет против. Она всегда против.

— А почему ты не звал доктора? — серьезно спросила Кристина.

— Доктор не поможет, дорогая.

— Что тебе плохо?

Папа Мигель хотел сказать правду. Но сжал губы — нет смысла говорить, когда тебя не поймут. Он решил улыбнуться и соврать.

— Ну, мне уже лучше… Правда.

— Неправда, — не согласилась Кристина и, улучив момент, забралась к нему на коленки, а потом деловито потрогала лоб маленькой ладошкой. — Чуть-чуть горячий… — Поморщила брови. — Но насморка нет. Ты просто делал очень много счастья и устал. Я так думаю.

Папа Мигель вздрогнул.

— Конечно, мама не умеет делать счастье… — нерешительно сказала Кристина, кладя палец в рот.

Непонятно почему, пальцы были соленые, как море, поэтому она любила их облизывать. Ночью нельзя ходить к морю, но можно облизывать пальцы.

— Только она умеет делать нежную паэлью. И целовать на ночь. И она — мама!

Это был главный и последний довод.

Папа Мигель с ужасом воскликнул:

— Я не имел в виду ничего… такого, Кри! Конечно, мы с мамой любим друг друга. Просто, понимаешь… иногда у взрослых людей бывают странные мысли. Глупые.

— Очень глупые… — согласилась Кристина. А потом поинтересовалась: — А где бы была я, если бы ты не полюбил маму?

— Ну, не знаю… — смутился папа Мигель.

— Думаю, я бы сидела на крыше и смотрела на вас вниз, и ждала, когда вы с мамой все-таки полюбитесь. Чтобы мне можно было родиться.

Папа Мигель засмеялся. За горизонт с неба упала звезда.

— Папа Мигель… — задумчиво взяла в щепотку Кристина несколько темных волосков на его руке и потянула.

Кожа папы Мигеля смешно поднялась кверху. Девочка закусила губу сосредоточенно и повторила свой маневр несколько раз. А потом осмелилась задать вопрос:

— Ты вот умеешь делать счастье, а обычные люди — нет. Почему тогда тебе плохее, чем обычным людям?

— Ты бы хотела, чтоб и я был обычным?.. — голос папы Мигеля вздрогнул, как отражение в бочке с водой.

— Нет! — Кристина испугалась и крепко обняла папу Мигеля за шею двумя руками. — Никогда! Кто тогда будет делать счастье! Если для этого тебе не надо встречать маму, и мне надо ждать на крыше…

Папа Мигель почувствовал, что глаза у него сделались мокрые. Он поспешил перебить:

— Нет, Кри, ты будь. И мама тоже.

— Но тогда почему? Разве ты не должен уметь быть счастливее?

— Понимаешь, счастье… это такая вещь… Чтобы его сделать, надо, чтоб иногда было очень, очень плохо.

— Это как..?

На небе безмятежно расцветал Млечный Путь. Голодная чайка давно улетела с парапета.

— Когда тебе плохо, надо выбрать: стать сильнее или слабее. Вот как бы ты хотела?

— Конечно, сильнее! Тогда бы ты научил меня держать шпагу, которая висит на стене.

Папа Мигель улыбнулся и подбросил Кристину на коленках. И пообещал:

— Однажды — обязательно.

— А как стать сильнее, если тебе плохо?

— Надо пострадать… Чуть-чуть. А потом встать и идти дальше. Тогда ты будешь знать, какое счастье сделать в следующий раз.

— Вот поэтому ты знаешь, да? — подняла глаза Кристина, чтобы заглянуть папе Мигелю в глаза. Заметила, что там теперь слезы, а не ничего, и уточнила: — Ты сейчас — страдаешь?

— Уже заканчиваю, — засмеялся сквозь слезы папа Мигель.

Он вставал так много раз, неужели не сможет снова?

— Тогда тебе надо поесть паэлью, — слезла Кристина с коленок папы Мигеля. — Мама сделала ее сегодня нежную, без ракушек. Понимаешь, чтобы человек был сильный и мог встать, он должен кушать мамину паэлью.

— Конечно, Кри… Уже иду.

— Идем вместе, — протянула Кристина свою ладошку отцу. — Я ведь сделала тебе хорошо? Ты теперь сильнее? Ты встанешь? Ты уже придумал, какое сделаешь счастье? Я знаю — ты расскажешь сказку, правда? Получается, люди не умеют делать счастье, потому что не встают, когда им плохо? Я тоже буду всегда вставать, честное слово!

Мама Карла молча смотрела, как папа Мигель зачерпывает ложкой паэлью. Он ел и почесывал лоб. Когда мама Карла так смотрела на папу Мигеля, это значило, что она скоро улыбнется. Когда папа так почесывал лоб, это значило, что он скоро что-то придумает. И снова будет сиять счастьем.

Что бы мама Карла не говорила, она всегда была и будет счастливая с папой Мигелем. Потому что он — папа. С другим бы она не смогла. Потому что она — мама.

Кристина терпеливо ждала. Она сидела на плетеном коврике и смотрела на огонь в камине. Он всегда казался загадочным — плясал и трещал, но дотронуться до него было невозможно. Она думала, что, если бы мы могли видеть счастье, оно бы было похоже на огонь. И — да — еще на ветер. Ветер тоже нельзя поймать. Но он всегда с нами.

Наконец папа отложил ложку и, повернувшись к Кристине, поднял стакан с вином. Глаза у него были немножко туманные. Но они уже не страдали и, вообще, были. Значит, скоро папа будет такой… настоящий, как всегда.

— Ну, слушай, Кри. Я расскажу тебе историю про край, где растет амарант. Там никто не покупает счастье, потому что все знают, как его готовить. Немного сока агавы, немного амарантовой муки, радуга…

Глаза папы Мигеля блестели и мечтали. И смотрели туда, где никого не было, так, будто кто-то все-таки там был. Папа Мигель сделал еще один глоток.

— Там люди всегда счастливые? — поинтересовалась Кристина.

— Они знают как улыбаться, — кивнул отец с тоской. — Смеяться. Никто им не указывает, как жить, потому что они ЗНАЮТ. Разве это не самое главное..? На каждом углу пахнет жареными с корицей орешками. Потом из них делают крем…

Кристина затаила дыхание. Корица — это совершенно сказочный запах. Всего раз в год, когда приплывал из Индии торговец Педро, он привозил маленькую связку. И мама Карла сразу прятала его. А на холме Святой Марии никто не знал точно, что за секрет в ее сладких булочках. Говорили, что это вкус счастья. А мама Карла только посмеивалась.

А еще там умеют вставать, когда плохо, и улыбаться. На холме Святой Марии таких людей она не встречала. Амарант точно стоит посетить.

— Только край амаранта — далеко-далеко…

— Далеко-далеко — это дальше, чем живет мэр?

Кристина сразу решила, что поплывет в Амарант, где все счастливые и жарят орешки в корице — это, должно быть, восхитительно. Поэтому сочла нужным уточнить место. Она любила все знать точно. О мэре, например, она знала, что с ним нельзя ссориться, и что он строит дороги. Хотя это странно: человек, который строит дороги, чтобы соединять людей, не должен уметь с ними ссориться.

— Конечно, дальше, Кристина! Намного, невооборазимо намного дальше! — папа Мигель сдвинул брови.

Кристина поспешила исправиться:

— Это там, откуда Педро привозит корицу, да?

Где встает солнце. Много-много дней за горизонт.

— Да это совсем в другую сторону…

— А, туда, где был Колумб?

Значит — туда, где солнце садится.

— Понимаешь, ты меряешь по горизонтали, а я толкую совсем о другом.

— Что значит «по горизонтали»?

— Вправо, влево… к горизонту… — кажется, папа Мигель немного запутался. И кто знает, из-за вина или из-за «плохо». — Да, где горизонт, там и есть горизонталь. А в край амаранта добираться надо по вертикали.

— Но как?!. — ахнула Кристина, поджимая коленки к подбородку.

— Конца вертикали вовсе не видно, но это не значит, что края с амарантом — не существует, — папа улыбался и грозил пальцем.

— Мигель, не кажется тебе, что пора заканчивать уже со сказками! — наконец мама Карла перестала дуться и молчать.

Она встала и забрала пустую папину тарелку. Брови у нее сделались как ласточкин хвост.

Папа Мигель умоляюще поднял брови и разулыбался.

— Ах, Карла, ведь моя сказка закончилась, когда я женился на тебе… Осталось только понарошку…

— Кончилась его сказка! — мама Карла дала папе Мигелю ненастоящий подзатыльник и нахмурилась еще сильнее. Потому что она собиралась смеяться. — Прими к сведению, Мигель, она только начинается! И, кстати, — мама Карла выглянула в окно, там вдалеке прыгали огоньки факелов, — к нам едут новые постояльцы. Будь так добр, не рассказывай небылиц за стойкой.

Папа Мигель шуточно отдал честь, отставил стакан, послал маме воздушный поцелуй и неуверенно зашагал к дверям. Кажется, он делался сильнее.

— А вы, сеньорита, прочитайте молитву и отправляйтесь в постель! — это уже относилось к Кристине.

Ночью ей приснился край, где растет амарант. Амарант — это были такие большие блестящие розовые камни, которые вырастали на берегу океана. Их специальным колдовством стирали в муку, из которой прямо на камнях пекли сладкие лепешки. Если разломить лепешку, из нее выскальзывала на небо радуга. Только пахли радуги не корицей, а переспелыми помидорами. Папа откусил от лепешки первым и сломал себе зуб.

Утром Кристина сбежала по лестнице вниз, даже не переодеваясь, все в той же своей белой длинной сорочке. У нее был жизненно важный вопрос, с которым ждать было просто непозволительно. Что-то с амарантом было не так.

Папа Мигель уже стоял у стойки, бледный, бодрый и серьезный. Он разливал по стаканам херес для незнакомцев, что сидели за столиком и приглушенно о чем-то говорили. Вид у них был заговорщицкий. Наверное, вчерашние постояльцы.

— Папа! — позвала Кристина, подлетая к отцу, спотыкаясь и врезаясь в его ноги.

Папа Мигель вздрогнул и пролил херес мимо.

— Кри! Разве можно так пугать?

— Я громко топала ногами… — возразила Кристина в свое оправдание. — Но, папа, скажи… — она настойчиво дернула его за рубаху, — амарант — это что такое?

— Амарант? — поднял брови папа Мигель. А потом хмуро сдвинул их: — Какой амарант?

— Что значит — какой? «Край, где растет амарант», ты же вчера рассказывал… Помнишь? Там много радуг, никто не покупает счастье, едят орешки и корицу… Но амарант не может быть камнем, ты сломал зуб о него…

Папа Мигель закашлялся.

— Кристина, это была сказка. Только сказка.

— Но…

— Прости меня, дочка… — папа Мигель оставил бутылку на стойку и присел на корточки. Его черные глаза посмотрели прямо на Кристину. — Вчера я… мне стыдно за себя вчерашнего. Наверное, я тебя крепко напугал. Но ты мне очень помогла, — и он улыбнулся широко-широко, а потом поцеловал дочку в щеку. — Я снова сильный. И ты у меня сильная.

Щеки Кристины покраснели — она любила, когда папа ее хвалил, потому что он всегда хвалил за дело, а не каждый день, как мама Карла.

— Хозяин! — позвали незнакомцы из-за стола. — Сколько можно с ребенком нянькаться! Давай нашу выпивку!

Папа Мигель резко встал. Глаза его грозно сверкнули на миг, а потом лукаво заблестели.

— Сеньоры, не беспокойтесь, мой ребенок вырастет скорее, чем остынет ваш херес, — и шепнул Кристине: — Беги, оденься — жители «Горизонта» всегда должны выглядеть достойно. Мама Карла уже потеряла тебя, наверное…

— Но амарант..!

— Просто красивое слово. Забудь… — Папа Мигель был неумолим. — Ну?.. А я обслужу этих грубиянов.

— Не давай им смеяться над тобой! — погрозила Кристина пальчиком.

— Да чтобы я?.. Никогда! — папа Мигель подмигнул, осенил себя их тайным знаком крест-накрест и составил стаканы на поднос. — Ваш херес уже в пути, сеньоры!

Сеньоры шутку не поняли.

Папа Мигель был великолепен во всем. Но про амарант Кристина так и не смогла ему поверить. Это слово стало ее заветным секретом.

Глава 3. Вертикаль. Венто решает стать ловцом счастья

— Уйди! Хватит! — Аннато отогнала приставучий пар, что настырно подныривал под руку. — Ты мне мешаешь!

Дверь на кухню распахнулась, впуская холодный воздух. Белый пар поредел и убрался в угол. Теперь Аннато могла четко видеть выстроившиеся шеренгой флакончики.

— Аннато, бормочешь, как всегда! — захохотала Мескито, втаскивая за собой огромную бочку. — Давай, Венто, толкай лучше! Да смотри, с мостков не свались!

— Закройте дверь, мне тут сквозняки ни к чему, — нахмурилась Аннато. Она отложила мерный половник и, кряхтя, водрузила на чан тяжелую крышку. — Что это там у вас?

Мескито помогал худой парнишка в льняной рубахе на выпуск. Бочку, охая, вкатили в самый угол, выбив оттуда пыль и остатки белого пара. Рядом с мешком с корешками куркумы.

— Фу-ух! — отряхнул ладони паренек и уставился на половник Аннато. — Ты напиток счастья разливаешь?

— Амарантовая мука, — ответила Мескито. — Ловцам крупно повезло в походе. Все, иди, иди, — это уже предназначалось Венто.

— А можно попробовать? — не обращая внимания на Мескито, спросил Венто.

Волосы у него свешивались до подбородка путаными космами. Цвета почти пепельного. Уши выглянули, когда он наклонил голову просительно.

— Пожалуйста!

Мескито настойчиво толкнула Венто к двери, но он уклонился.

— Мескито, пусть попробует, что тебе, жалко? — сжалилась Аннато. — Иди, Венто, только дверь прикрой.

— Товар же, — проворчала Мескито.

— Ой, от одной ложки не убудет, — сощурилась Аннато.

Венто в один скачок оказался у двери и громко захлопнул ее ногой. Космы его взметнулись выше ушей, когда он радостно подпрыгнул:

— Я готов!

— Ты живешь там, где люди умеют быть счастливыми, — пробубнила Мескито и подняла крышку со своего чана. — Пожалел бы тех, кому это предназначено.

— Хочу знать, что они там, внизу, пьют, — пожал плечами Венто и взял из рук Аннато ложку.

Взбежал по ступенькам к чану, сбросил крышку и, облокотившись ладонями о край, наклонился и принюхался. Пар взметнулся ему в лицо таинственным туманом. Такой запах не забывают, когда услышат однажды.

— Корица?

— Попробуй, — улыбнулась Аннато.

Мескито покачала головой. Она не одобряла нравов Аннато.

Мальчик запустил свою ложку в варево; по верху шли радужные на солнце пузыри. Пар снова окреп и никуда не убегал. Он смело вползал в космы Венто и теребил уши.

Жидкость была густой и стекала тонкой нитью с ложки. Пахла сладко-кисло, с ноткой горечи.

Венто отправил ложку в рот. Проглотил, облизал губы и черенок ложки. Прикрыл глаза, пытаясь почувствовать вкус. Во рту будто что-то расцвело. Так расцветает солнце под облаками. И потянуло от этого счастья чем-то незнакомым, далеким и желанным. Чем-то, что уже никогда нельзя забыть, а обязательно нужно увидеть.

— Это… счастье? — наконец смог Венто открыть глаза. — Из чего оно? Из вот этой вот амарантовой муки? Или что тут еще? И почему у нас такого не едят?

— Потому что это все на экспорт, — ответила Мескито. — А мы и так счастливы. Видишь, Аннато? Теперь вопросов не оберешься.

— Но это просто… вкусняшка, — возразил Венто. — Как она может быть связана со счастьем?

— Люди — они такие, — пояснила Мескито, — верят во все, что написано на этикетке. И им достаточно вкусняшки, чтоб поверить, что это счастье.

— Вы их обманываете?

— Ну, вот, приехали! Никто никого не обманывает! И, вообще, мы только готовим то, что нам говорят. Венто, иди уже, а…

— Я тебе говорила, наше счастье действует ненадолго. — Аннато ловко вливала черпаком жидкость в каждый флакон. — Венто лишь повторил мои слова. Это не то, что нужно людям на Горизонтали.

Мескито отставила свой черпак в сторону и угрожающе направилась к Венто. Он предусмотрительно попятился в сторону с хитрой ухмылкой.

— Я вам помог, а что получил взамен?..

— Ложку счастья, — ухмыльнулась Мескито, поставив кулаки в бока. — А теперь проваливай.

— Не буду я снова облака распугивать… — обиженно взобрался Венто на бочку с мукой и свесил обтянутые чулками ноги в туфлях с пряжками. — Я лучше стану ловцом счастья! Оседлаю ветер и спущусь на землю, и буду добывать и амарантовую муку, и сок агавы… Только я не стану свои трофеи сдавать на какой-то там экспорт. Я хочу сам есть счастье, которое поймаю! Аннато, ты ведь научишь меня?

Аннато засмеялась, а Мескито нахмурилась.

— Никогда. Если все будут знать рецепт, люди останутся без счастья. — Она подошла к двери и распахнула ее. — Иди, Венто, твоя судьба — двигать воздух. Смотри, и так облака застоялись.

За дверью скопление белых туч пронизывал свет. В воздухе качались мостки из досок. Земля была слишком далеко внизу.

— Почему они не могут готовить счастье у себя на земле? — спросил Венто, не двигаясь с места.

— Для этого нужно знать, что это такое, — тихо ответила Аннато.

— А они готовы поверить, что это агавовый мед в разноцветных флакончиках, — подняла бровь Мескито с презрением.

— Неужели никто не пытался рассказать?.. — удивился Венто.

Пар недовольно спрятался в чан, который вспыльчивая Мескито позабыла накрыть. Запахи кухни ослабели, аромат грозовой свежести побеждал приправы. Аромат, к которому так привык Венто — подмастерье ветродуев.

— Счастливым быть трудно, ты же знаешь, — ответила Аннато. — Для этого нужно уметь встать на ноги тогда, когда тебе хуже всего на свете. Заработать на флакончик — гораздо проще. Держи, — протянула она один Венто вдруг. — Ингредиенты достать трудно, ведь все приходится доставлять с земли. Так что береги на черный день.

— Это чей-то год счастья, — с упреком посмотрела на подругу Мескито. — А мальчишке — вкусняшка, и только. Ладно, — разрешила она Венто, который словно спрашивал у нее разрешения. — Бери. И даже не надейся стать ловцом — ответственности не хватит. Да и силенок тоже. Только на ветряных мельницах и следить.

Глава 4. Горизонталь. Кристина совершает открытие

Однажды Кристина сделала неприятное открытие. Что она выросла. Это случилось в тот день, когда ушел Энрике.

Светило солнце и стоял зной без ветра, как и в каждое лето на холме Святой Марии. Мухи сонно прячутся в тень в такие дни, папа Мигель замачивает земляные орехи под навесом на заднем дворе, а мама Карла повязывает на голову цветную косынку и идет к морю белить простыни и скатерти со всего «Горизонта». Кристина старательно помогает — ведь ей уже десять, и опрыскивать время от времени расстеленное белье совсем не трудно. Да, а еще следить, чтобы дело не испортили вредные чайки.

Изредка босыми ногами Кристина наступала на морскую пену. Морская пена на мелких ракушках живет совсем недолго, но она такая нежная и шипучая… Отказывать себе в удовольствии ее поймать было невероятно сложно. И, растопырив пальцы, девочка терпеливо ждала каждой волны, чтобы тут же прыгнуть на пену, едва море отступит.

Там ее и нашел Энрике.

Он шагал по берегу с котомкой за плечами. Узел головной повязки понуро повис на затылке, латаные штаны подкатаны до колен. Он шел прямо по морской пене, но не испытывал совершенно никакого удовольствия. Лицо его было похоже на камень. Смеющимся Кристина его не видела никогда. Семья Энрике была бедной, и купила флакончик счастья только один раз, очень давно. Он обозвал ее головастиком тогда. Тот смех не считается, потому что он был обидным. Кристина ответила так, как научил папа, и больше Энрике не приставал. Сначала она была довольна своей победой, но больше он не смеялся. Энрике был безнадежно, недосягаемо старше, но ей так хотелось, чтобы однажды он посмотрел на нее и улыбнулся. И забыл про то, как она его обидела.

— Энрике! — испугалась Кристина и отскочила от накатившей очередной волны. Затем заметила котомку. — Куда ты идешь?

— В Валенсию. — Энрике остановился.

Кристина обрадовалась, но занервничала, не зная, что говорить. Он был такой высокий и такой серьезный взрослый. А она — маленькая девочка из «Горизонта», которая топчет морскую пену. К счастью, Энрике заговорил дальше сам:

— Я иду воевать с пиратами.

— Какими пиратами? — оживилась маленькая Кристина.

— С теми, которые грабят наши корабли там, далеко, — пояснил Энрике.

Он глядел мимо Кристины. Но он разговаривал с ней. Ей казалось, что это сон.

— С теми, из-за которых все стало так дорого, что мы не можем купить ничего.

— И счастье тоже?.. — с замиранием сердца спросила Кристина.

— И счастье тоже, — согласился Энрике. Он опустил голову и смотрел теперь, как волны выбрасывают пену на его ступни.

— Но… ты же всегда можешь прийти в «Горизонт», — возразила Кристина.

Энрике не приходил никогда. Наверное, из-за истории с головастиком.

— У нас за счастье не надо платить!

— Но счастья в «Горизонте» не хватит на всех, — ответил Энрике и посмотрел прямо на нее.

Кристина смутилась и ковырнула пальцем ноги мокрую ракушечную пыль. Энрике был прав. Папе Мигелю частенько становилось плохо, и он уходил на крышу, как раньше. Паэлья, вино и сказка помогали не всегда. Слово «амарант» делало его еще грустнее, и иногда Кристина не верила, что ей снова удастся помочь папе Мигелю стать сильнее. Ведь человек должен это делать сам… А ему хотелось все меньше. Закрыть «Горизонт» и уплыть, как он мечтал, было невозможно. Никто на холме Святой Марии делать счастье не умел, и без «Горизонта» люди бы совсем разучились смеяться.

— А… как это далеко? — спросила Кристина робко. Теперь и Энрике уходит. Вспомнила старую папину историю. — Дальше… чем живет мэр?..

— Это за океаном, — отвечал Энрике уверенно.

— За океаном?! — ахнула Кристина.

На глаза ей навернулись слезы. Ей показалось, что она уже и в «Горизонте» никогда не будет счастливой.

— Так далеко?! Ты… уверен, что тебе туда?..

— Счастье везут откуда-то оттуда, — пожал Энрике плечами. — Я выясню, малышка, — он вдруг погладил ее по голове.

— Я… — всхлипнула Кристина и вытерла кулаком глаза, — ты уходишь, а я все еще похожа на головастика.

Энрике вдруг улыбнулся. Самым краешком губ, но улыбнулся. Ей.

— У тебя всегда была замечательная голова. Я ей завидовал.

— У тебя… была такая же! — поспешила Кристина сказать хоть что-то. — Такая же, даже больше!

— Прощай, маленькая Кристина, — сказал Энрике грустно. — И живи в «Горизонте»… долго и счастливо.

И он пошел дальше, ступая по щекотной морской пене, твердо, как по мощеной дороге. В Валенсию. А потом — за океан. Сражаться с пиратами. За счастье, которое знал только однажды.

Кристина держала руку у сердца, глотала горячий соленый воздух и совсем забыла про опрыскивание простынь и нежность морской пены. Она никогда не будет прежней. Мир никогда не будет прежним.

Кристина лежала ничком на кровати, и не было сил даже двинуть мизинцем. Как будто в ней что-то умерло, и это навсегда. Мир умер. В чердачное окошко врывалась голубизна неба, крики чаек и далекий зов прибоя. Разве можно будет снова любить хоть что-то?..

Дышалось с трудом, в глазах двоилось.

— Мигель, сделай же что-нибудь… — мама Карла поглаживала Кристину по спине, а другой рукой утирала невидимые слезы со своих щек.

Слезы текли и текли, потому что мама Карла не понимала и боялась. Она никогда не видела свою дочь такой… Несчастной. А что, если это страшный недуг, передавшийся ей по наследству от папы Мигеля?.. Быть счастливой в обмен на такие дни?

— Что же ты? — обернулась она к папе Мигелю, который стоял у стены и не двигался. — Если не можешь, иди, возьми все наши монеты и купи ей этот треклятый флакончик со счастьем!

— Не время теперь, — глухо ответил папа Мигель.

— Да какая разница! Найди, где угодно! — мама Карла рассердилась и грозно встала с постели Кристины. — Наша дочь страдает, а тебе все равно?!

— Зато она может узнать, что такое настоящее счастье, — сказал папа Мигель.

— Перестань болтать! — крикнула мама Карла. — Пользы от тебя… — она была такая злая, что даже замахнулась ладонью на папу Мигеля.

Но он поймал ее руку, и вторую тоже. А потом заставил посмотреть на себя.

— Верь мне, Карла, — просто попросил он. — Счастье — это же не значит смеяться каждую минуту.

Голос у него был спокойный, хотя и грустный. И мама Карла немножко успокоилась. Руки ее ослабели, и слезы потекли по щекам ручьями. Она уткнулась папе Мигелю в плечо и прошептала:

— Она моя единственная дочка…

— И моя тоже, — кивнул папа Мигель серьезно. — Она хоть что-то говорила?

— Ничего… — покачала головой мама Карла.

— Успокойся, я поговорю с ней. А ты приготовь нам… орчаты с порошком из корицы.

— С корицей?.. — удивилась мама Карла.

Корица — дорогая вещь, да и кто добавляет корицу в холодное молоко из орехов.

— Именно, — улыбнулся папа Мигель и погладил маму Карлу по голове, как маленькую.

И она улыбнулась — так замечательно знать, что кто-то точно знает, что делать, когда ты сдался.

Мама Карла тихо прикрыла за собой дверь. А папа Мигель присел на кровать.

— Кристина, — позвал он негромко, но властно. — Посмотри на меня.

Кристине было все равно. Но она посмотрела. Папа Мигель совсем не выглядел взволнованным. Его темные глаза казались сейчас теплыми и будто говорили: «Я знаю, что с тобой».

— Почему? — прошептала Кристина. — Я даже плакать не могу…

— Помнишь тот вечер? — посмотрел папа Мигель в окошко. — Когда ты пришла за мной на крышу, чтобы сделать мне хорошо?

Кристина помнила. Казалось, это было не с ней, а с кем-то другим.

— Тогда ты тоже спросила «почему». Что я ответил?

Губы Кристины дрогнули. Неужели папа Мигель тогда чувствовал вот это же самое? Когда сердце в груди останавливается без причины?.. Не может быть, чтобы кто-то когда-то чувствовал то же самое.

— Кри, что я ответил? — требовательно повторил голос папы Мигеля.

— Когда тебе плохо, ты должен выбрать, стать сильнее или слабее, — бездумно повторила по памяти Кристина, пялясь в потолок. В углу паук снова намусорил.

— Что ж, я так и думал, что тогда ты пообещала вставать, только чтоб меня заставить поесть, — папа Мигель поднял брови почти насмешливо.

Кристине сделалось обидно. Он должен был… понять, а не смеяться.

— Я просто страдаю, — поджала она губы и рывком села. — Ты сам говорил, что, когда плохо, сначала надо пострадать. А вставать — потом.

— Так бы и сказала, — улыбнулся папа Мигель. — А то мама уже думала, ты умирать собралась… Тогда сейчас будем пить орчату с корицей и страдать, — он хлопнул в ладоши и воскликнул: — Я так это люблю!

— Что, вообще, за странная идея, бросать в орчату корицу, — наморщила нос Кристина — ей стало лучше, теперь она хоть что-то стала чувствовать.

— Самая лучшая идея, — щелкнул папа Мигель ее по носу. — Ну, а если серьезно… Мир расстраивает нас довольно часто. Я могу тебе чем-то помочь?

— Энрике… ушел, — всхлипнула Кристина. Кажется, сейчас польются слезы.

— Энрике? — удивился папа Мигель. — Тот, что называл тебя головастиком, что ли?..

— Да, но… Я не только поэтому… Просто… Он сказал, что счастья в «Горизонте» на всех не хватит. И… я раньше об этом не думала…

И наконец пришли рыдания.

— Девочка моя… — дрогнувшим голосом сказал папа Мигель и обнял ее, как большой добрый медведь.

Он знал, что однажды Кристина поймет это, и ее сердце будет болеть так же, как и его.

Вошла мама Карла с подносом. И стаканы брякнулись друг о друга, потому что мама Карла не ожидала, что Кристина будет плакать в объятиях папы Мигеля. Но мама Карла знала: корица — вещь дорогая, а еще папа Мигель совершенно точно сказал, что орчата с корицей — лекарство. Поэтому она благополучно поставила поднос на столик и тоже села на кровать и присоединилась к их объятиям.

— Почему… почему… — рыдала Кристина, — в мире так мало счастья…

Мама Карла и папа Мигель смотрели друг другу в глаза и понимали: их дочка выросла. И теперь знает то, что им так хотелось бы скрывать от нее подольше.

Но папа Мигель знал, что делать.

— Значит, — обнадеживающе погладил он Кристину по голове, — теперь ты сумеешь его делать.

— Но как? — подняла Кристина полные слез глаза с мокрыми ресницами. — Неужели я смогу встать?.. И счастье… умеешь делать только ты.

Мама Карла насупилась — снова папа Мигель со своими сказками.

— Зато ты в «Горизонте», дорогая, — чмокнула она дочку в макушку. — И тут ты всегда сможешь быть счастлива.

— Нет, Карла, — отстранил папа Мигель маму.

Кристине ее совет тоже не понравился. Как можно жить жизнь, если надо даже бояться выйти из дома?.. Если даже бояться прыгнуть в морскую пену?..

— Счастье гораздо ценнее, когда делаешь его сам. Кристина, думаю, ты сможешь… Я научу тебя.

— Ты уверен, что я могу быть, как ты? — усомнилась Кристина.

— Конечно, ты же моя дочь, — ласково улыбнулся папа Мигель. — За счастье надо сражаться, оно не приходит к ленивым.

Мама Карла вздохнула: снова папа Мигель говорил чепуху. Надо сторониться неприятностей, вот и все. Да и что у Кристины случилось?.. Почему она рассказала папе Мигелю, а ей — нет?.. Но, надо признать, метод папы Мигеля подействовал: Кристина улыбнулась и вытерла глаза кулаками: сейчас она была уже больше похожа на Кристину, которую мама Карла знала. И не похожа одновременно..

Мама Карла встала и взяла поднос с орчатой.

— Вот, — сказала она уныло, — орчата с корицей.

— Спасибо, любовь моя, — улыбнулся и ей папа Мигель так, что она забыла обо всех неприятностях на свете. Он это умел — как ему удавалось, мама Карла не знала, но за такое могла прощать снова и снова. — Ну, что ж… Бери, Кристина, свой стакан, Карла, ты тоже… Так будем же страдать от души!

— Будем! — воскликнула Кристина уже почти с восторгом и подняла свой стакан.

— Но простыни… — вспомнила мама Карла. Делу время, потехе час — так ее учили…

— Только вот выпьем орчату до дна, а потом побежим вместе и быстренько их соберем, — согласился папа Мигель. — Непременно — с дикими воплями.

Эта мысль Кристине очень понравилась. Она была совсем не против покричать от души… Было о чем. Хотя теперь она знала — если захочет, она и Энрике увидит, и счастье сделает, и даже, может, что-то узнает об амаранте.

— А потом… — папа Мигель прищурился и заговорщицки посмотрел на Кристину, — я кое-кого научу держать мою шпагу.

— Твою шпагу! — выдохнула Кристина. Об этом и мечтать было невозможно.

Орчата была прохладной, как всегда, но в ней утонул едва уловимый привкус тепла и свежести сразу: корица.

— Папа, а маяк на краю земли — он существует? — поинтересовалась Кристина, рассматривая вышитую старинной картой подушку.

— Какой маяк? — папа Мигель сделал невинное лицо и спрятал его в стакане с орчатой.

— Ты забыл? Как и про край амаранта? Так нечестно! — стукнула Кристина его свободным кулачком в грудь.

— А, — папа Мигель сделал вид, что наконец вспомнил, — ты про маяк, который стоит на краю земли, чтоб корабли не сваливались в пустоту?

— Что ты говоришь! — возмутилась Кристина. — Магеллан же доказал, что земля круглая!

— Тогда разве может существовать маяк на краю земли? — хитро подмигнул папа Мигель.

— Как и край амаранта?

— Кристина, — не выдержала мама Карла, — ты же знаешь, что папа любит рассказывать сказки.

И посмотрела на мужа с упреком. Он пожал плечами — мол, извините.

— Знаю, — согласилась Кристина. — Так он делает счастье.

— Я ничего другого не умею, — вздохнул папа Мигель жалобно. — Разве что собирать простыни. Но только с дикими воплями. Ну, может еще фехтовать немножко.

Глава 5. Вертикаль. Ясный день из жизни Аннато

Облака клубились под ногами, как белый пар в кухни. Только большой, сильный, настоящий. Пар-великан. Свет солнца бросал на их неровную ватую поверхность причудливые тени, и слабо шевелились там два силуэта. Это Аннато и Венто сидели на мостках, болтали ногами и глазели в голубое небо над собою.

— Всегда облака да облака… Смотреть уже на них не могу, — пожаловался Венто. — Аннато, а ты видела когда-нибудь землю?

Аннато с наслаждением подставляла лицо легкому ветру. Ветродуи разгоняли облака в стороны от Вертикали под самые мостки. Энергия солнца. Ах, если б ветра были иногда посильнее — но энергию стоило экономить.

— Только один раз… ненадолго, когда небо было совсем ясное, — прикрыла Аннато глаза.

— Какая она — Горизонталь? — спросил Венто с интересом и поджал коленки под себя.

Страх высоты жителям Вертикали был неведом — они проводили на мостках всю жизнь.

— Венто, слишком много ты последнее время интересуешься Горизонталью, — с мягким упреком проговорила Аннато и ласково заправила его пепельную косму за ухо. — О ней полагается знать ловцам. И все.

— Да уж, а если работаешь на Ветродуях… — насупился Венто. — Ловец — вот это мужская профессия! Спускаешься на Горизонталь, приключения всякие… А тут — в Вертикали — скукота! — он обвел рукой висящие в воздухе мостки и многослойные светлые домики с террасами.

— Зато мы счастливы. Ведь мы свободны. Не так, как те люди внизу.

Венто сложил руки на груди и отвернулся. Звучало, как заученная фраза.

— Мы не свободны. Мы не можем идти, куда хотим, — он вскочил. — Разве ж это счастье? Я так не играю! Я хочу увидеть, из чего делают амарантовую муку, что такое агава, из которой вам достают сок, где растет корица…

— Венто! — воскликнула Аннато почти с испугом. — Если ты попытаешься отправиться вниз, ты не сможешь вернуться… Только ловцы могут!

— Велика потеря! — повел Венто плечом. — Я собираюсь есть вкусняшки, когда захочу. Идти, куда захочу… А не пялиться на эти облака… Да гнать из них воду, да сдувать, да нас прятать… Я хочу ясного неба, я хочу увидеть, как там, внизу… Зачем мне возвращаться?

Аннато погрустнела. Венто молчал и ждал, когда она скажет, что — все, он нехороший ребенок и прочее, что говорят в таких случаях. Он предпочитал быть нехорошим… Хотя почему-то не хотелось, чтобы Аннато так считала.

— Там, внизу… — неожиданно дрогнул голос Аннато, — было будто свое небо… Оно отражалось в воде. А еще там было очень много зеленого, как листья… Среди клочков облаков это выглядело, как сказка, Венто. Недосягаемая сказка. Только на ней нет счастья.

— Ерунда, — самоуверенно возразил Венто. — Если я тут умею смеяться, я и там не разучусь…

— Бунт не приносит ничего хорошего, — поднялась и Аннато. — Никогда. Да и счастье — не в смехе. Венто. Оно глубже, и если ты не понимаешь, оставь его в покое. Нет смысла рассуждать о том, о чем знаем так мало.

И она побрела по мосткам в сторону кухни, где готовится счастье. И Венто не был уверен, что тут, по Вертикали все правда счастливы. Кажется, они просто делают вид, а это не одно и то же.

— Разве жить и не задавать вопросов — это счастье? — спросил он у облака внизу. Помахал рукой своей тени. — Не думаю… Уж лучше бунтовать. Лучше попытаться узнать, чем никогда вообще…

Облако вдруг задрожало, и тень Венто исчезла. Плотный пар внизу прорвался; пропеллеры. Ловцы счастья возвращаются домой с добычей!

Глава 6. Горизонталь. Кристина учится искусству счастьеварения

Кристина упала на песок, задыхаясь.

— Вставай, вставай! — кричал папа Мигель, пританцовывая рядом с длинной палкой в руках. — Противник ждать не будет, пока ты отдышишься!

Кристина сдула с лица локон и закашлялась. Пот валил градом, и солнце пекло спину нещадно.

— Я больше не могу… — прохрипела она, тоскливо поглядев на свою палку — та торчала из песка чуть дальше расстояния вытянутой руки. — Это разве ж фехтование…

Папа Мигель подпрыгнул ближе и приставил конец палки к ее затылку.

— Падая, вставать, — ткнул он ее в шею, — владеть телом, — теперь тычок в спину, — владеть духом, — и мощный шлепок плашмя.

Кристина вскочила и обернулась в стойку, сердито потирая место удара.

— Вот три главных вещи, — закончил папа Мигель, глядя ей прямо в глаза. — Здесь нет слова «не могу». Нет слова «не могу» ни для кого, кто сам кует счастье. Бери свою палку, — кивнул он ей на утерянное оружие. — Становись в стойку.

Кристина молча и недовольно послушалась.

— Я бы сказала, что счастье варят, а не куют, — наскочила она на папу Мигеля, поднимая палку повыше. — Для других и для себя.

Папа Мигель невозмутимо выбил палку из рук дочери и легонько ткнул в живот. Кристина свалилась навзничь, охая.

— Для себя — в первую очередь, — подошел он и навис над нею, смеясь. — Если не будешь счастлива сама, никому помочь не сможешь. Вставай! — приказал он грозно.

— Если я смогу тебя победить, что мне будет? — спросила Кристина, прикрывая глаза.

— Что тебе будет? — приставил папа Мигель палку к ее шее, едва не перекрывая дыхание. — Жизнь, конечно. Как ты, вообще, можешь спрашивать такое! Ты учишься сражаться, сражаться за жизнь! Вставай, Кри! Я мог тебя убить тысячу раз.

Кристина сжала кулаки, и в них собрался песок. Неожиданная мысль пришла ей в голову…

— Хорошо, — покорно согласилась она, и папа Мигель убрал палку.

Тогда Кристина со всей силы метнула полный кулак песка ему в глаза. Папа Мигель не ожидал и закашлялся, зажмурился. Кристина воспользовалась моментом, откатилась, вскочила, подняла свою палку и выбила его оружие одним ударом, одновременно ставя под колени подножку. Папа Мигель завалился раньше, чем открыл глаза. Кристина с сияющими глазами держала палку у его шеи:

— Сдаетесь, сударь? Я не стану дарить вам шанс… — она запыхалась и едва стояла на ногах, но светилась довольством: свалить папу Мигеля — это же достижение! — Я слишком для этого устала… Да и не так благородна, как вы, — украдкой Кристина вытерла рукавом пот со лба.

— И что вы предлагаете? — улыбнулся папа Мигель так, будто победил тут он.

— Пойти пообедать?.. — подняла Кристина бровь неуверенно и перехватила палку поудобнее.

Папа Мигель будто бы задумался.

— Вот уж не знаю, не противоречит ли это моему понятию о чести… — протянул он.

— Папа! — Кристина отбросила палку и шлепнулась на песок рядом. — Какое у тебя понятие о чести, ты же настоящий пират!

И прижалась к теплому и сильному плечу папы Мигеля. Он обнял дочь и взъерошил ее косы.

— Я тебе дам — пират! Между прочим… я был без пяти минут адмиралом.

— Адмиралом?! — Кристина даже поднялась на локте, удивленно всматриваясь в лицо папы Мигеля. Море шумело не так далеко, словно шептало, что и оно что-то знает об этом. — Ты никогда не говорил!

— Я стараюсь не вспоминать об этом, — вздохнул папа Мигель и сел. — Идем, ты права, в животе уже бурчит.

Мама Карла сделала Кристине знак: отнести гостям за столом тарелки. Конечно, она же дочь хозяйки таверны… Гости были незнакомые. Пахли морем, не только потому, что у одного в ухе — круглая серьга. Люди моря — они другие. Они — тоже те, кто встает.

Любопытно. И выглядят довольно счастливыми. Но в «Горизонте» все выглядят счастливыми.

— Паэлья «Горизонта», — Кристина приветливо улыбнулась им и расставила тарелки с подноса. — Приятного аппетита!

— Хороша девчушка, — покрутил ус один из гостей и наклонил голову. — Сколько ж тебе лет, птичка?

— Тринадцать, — ответила Кристина и вытерла руки под фартук. — А вам?

Гости умолкли на миг, а потом тот, у которого была в ухе серьга, хлопнул звонко ладонью по столу и расхохотался.

— Клянусь попугаем капитана, я слышал, что у вас тут диковинная таверна, но такое чудо… — он воззрился на Кристину едва не нос к носу. — Как тебя зовут, малышка?

— Вы на мой вопрос не ответили, — рассудительно возразила Кристина, — а задаете следующий?..

Новый взрыв хохота за столом.

— Кристина! — встревоженно позвала мама Карла.

Но Кристине не хотелось уходить — гости казались интересными людьми. С ними хотелось дальше шутить, заменяя папу Мигеля — ведь мама Карла отрядила его рубить дрова для очага.

— Теперь вы и имя мое знаете, а я о вас — все еще ничего… — прищурилась она, изображая понимание. — Наверное, ваш возраст — секрет? Тогда скажите, что такое попугай? Хотя больше меня интересует амарант, — понизила она голос до шепота и наклонилась вперед, как заговорщик.

Мама Карла оказалась рядом раньше, чем гости ответили. Губы их обещающе зашевелились, словно вот-вот тайна откроется. Но мама Карла крепко схватила Кристину за руку и рванула подальше.

— Простите, сеньоры, — легко поклонилась она, — дочь мне нужна на кухне.

И заставила Кристину уйти. Кристина была слишком хорошо воспитана, чтобы устраивать сцену… И папа Мигель говорил про выдержку. И что наносить удар можно только тогда, когда уверен в победе. Сейчас она уверена не была. Но рассердилась на маму Карлу. Последнее время она сердилась все больше. Мама Карла была против того, чтоб они с папой Мигелем фехтовали. Против того, чтоб она говорила с незнакомыми постояльцами больше необходимого. Словно мама… хотела из нее сделать ту, что только и умеет готовить паэлью…

— Кристина, — встала мама Карла напротив и сдвинула брови, уверенная, что это придает ей грозности, — я же тебя просила!

— Мама, но что я…

— Тебе сложно делать то, о чем просят? — подняла мама Карла бровь. — Иди мыть посуду, в таком случае.

Кристина надула губы. Мама Карла ничего не понимала в счастье. Но ее проблема была в том, что она не хотела понимать…

Папа Мигель попивал разбавленный херес, удобно устроившись на совершенно твердом стуле. Папа Мигель был как кот — любое место могло стать ему уютным, лишь бы настроение хорошее.

Кристина продолжала оттирать золой чан с упорством разъяренного быка.

— Ну, почему мама такая?! — воскликнула она.

Папа Мигель был уже в курсе. Папа Мигель всегда был в курсе. Когда хотел, конечно. И сказал неожиданно:

— В тебе гораздо больше от мамы, чем ты думаешь.

Кристина даже перестала двигать скребком.

— Да не может быть! Ненавижу, когда она так делает!

— Есть, есть. Ты — ее дочка. У тебя ее глаза и ее кулинарный талант. А я только умею делать счастье, и больше ничего… Вот во мне от мамы Карлы нет ничего, совсем. Но я ведь с ней уживаюсь, и даже люблю больше жизни.

— Ты же — папа Мигель, — пробурчала Кристина, чувствуя свою злость преступлением.

— А ты — дочь папы Мигеля. И мамы Карлы, кстати… В тебе половина Вертикали и половина Горизонтали… — голос папы Мигеля неожиданно ушел куда-то в другой мир.

— Но где же я, если во мне только ваши половинки? — растерялась Кристина.

— Половинки — это то, что мы тебе могли дать. Остальное зависит от тебя, — пожал плечами папа Мигель и отставил стакан. Посмотрел на Кристину и прищурился в свете пляшущего пламени в камине. — Вся жизнь человека в том, чтобы искать себя.

Кристина рассеянно осмотрела чан со всех сторон. Мама Карла не пропускала ни единого пятнышка. Но что-то в большой голове Кри не укладывалось.

— А ты уже нашел себя? — спросила она вдруг.

Ей казалось, что да. Потому что папа Мигель всегда знал, что ему нужно. Ну, кроме тех моментов, когда уставал делать счастье. Но и она уже привыкла — в эти моменты ты ДУМАЕШЬ, что все кончено. А на САМОМ ДЕЛЕ это не так. Главное — хорошенько пострадать, но не поверить, что это ВЗАПРАВДУ. И тогда все пройдет.

— Ну-у, не знаю, — протянул папа Мигель.

— Ну, как у вас дела? — весело зашла на кухню мама Карла. — Кри, ты закончила? — и мама Карла начала придирчиво осматривать чан.

— Я не знаю, — пробормотала Кристина и переложила скребок в другую руку. Уселась на скамью рядом с папой Мигелем.

— Но ты ведь был без пяти минут адмиралом? — вспомнила она давешний разговор. — Ты там себя не нашел?

— Как тебе сказать… — почесал папа Мигель макушку и посмотрел на маму Карлу. Она отставила чан и приготовилась внимательно слушать.

— Но был же! — с нажимом повторила Кристина. — Это же не сказка была, как все остальное?..

— Адмиралом? — уточнила мама Карла.

Она этого не знала. Хотя подозревала, что прошлое у папы Мигеля бурное. Но какая разница, что за прошлое, когда они теперь в настоящем.

— Без пяти минут, — поправила ее Кристина.

— Да, я любил плавать, — сказал папа Мигель медленно и просто. — Но когда я встретил твою маму, я полюбил ее больше.

Мама Карла покраснела. Ей стало стыдно, что она, может быть, загубила карьеру папы Мигеля. Четырнадцать лет назад!

— Но ты мог…

— Не мог, — ответил папа Мигель сразу. — Я хотел быть мужем, отцом… Может, не лучшим в мире, но лучшим из тех, какими мог стать.

Кристина раскрыла рот. Мама Карла почти что тоже.

— Ты… не жалеешь? — уточнила Кри. — Ведь плавать в море в сто раз интереснее!

— Я не жалею, — покачал папа Мигель головой и рассмеялся. — Вас я ни на какое море не променяю.

Мама Карла заплакала. Кристина не понимала, как это, но мама Карла утверждала, что так бывает от счастья. Папа Мигель всегда умел его делать неожиданно.

— Вы ведь лучше всякого моря, — раскрыл папа Мигель объятия своим растроганным женщинам.

В ту ночь Кристина не могла уснуть. Отчасти — из-за синяков и ушибов. Оно-то, хоть и песок, а падать несладко. Выносливость, самодисциплина… Вот и понятно, откуда папа Мигель все это знает. Он мог бы стать адмиралом. Без пяти минут — это почти то же самое, что ровно полночь.

Папа Мигель точно грустит об этом иногда. Вот почему он смотрит в море и в небо, когда ему плохо. Тогда он думает, что было бы, стань он адмиралом, а не папой Мигелем. Его бы точно уважали больше, и мама Карла бы не ругалась, что он мечтает, болтает или фехтует. Не заставляла бы и его мыть посуду, если она сердится. Он бы бороздил моря и бил пиратов, как Энрике.

Не было бы счастья на Холме Святой Марии и «Горизонта». Кристина вытаращила глаза и, кажется, темнота стала светлее. Такое представить невозможно, еще невозможнее, чем то, что тебя самого нет.

Нет, он точно не жалеет. Разве иногда понарошку. Если бы папа Мигель жалел по-настоящему, его бы давно здесь не было. Ведь нет слова «не могу» для того, кто умеет ковать счастье.

Вставать и идти. Кристина откинула легкое покрывало и подползла к окну. Ноги гнулись с трудом… Но она выучится. Станет фехтовать шпагой со стены, фехтовать, как без пяти минут адмирал. Несомненно. Нет слова «не могу» для той, что умеет варить счастье! Всего-то три вещи: падая, вставать, владеть телом, владеть духом. Три. Кристина растопырила пальцы и оценила их количество. Совсем не много.

Над морем серебрился лунный свет. Прибоя почти не было. Штиль. И на легких волнах только рябь, как волшебный шелк торговца Педро.

Кристина сощурилась. Это счастье. Ее личное счастье.

Рассвет только-только выполз на небо. Облака были тонкими и длинными, их причудливым узором разметал по еще розовому небу ветер.

— Шаг вперед… — скомандовал папа Мигель.

Оказывается, он умел быть твердым, даже жестким. На уроках он не знал жалости. Как и полагается адмиралу. Без пяти минут.

— Не прыгай на меня бесцельно, Кри! Вот, я тебя уже убил..! Когда я колю, ты должна защищаться. Стукни по моей шпаге, поймай… Так, да. И только после этого выпад… Коли, вперед! Теперь оборона… Да, молодец! Колени не распрямлять! Ты должна быть как пружина! В любую минуту готова прыгнуть… Спину ровно, что за колесо, ты не телега!

Папа Мигель молниеносно подскочил сбоку и хлопнул ее тонким шестом по спине.

— А-а..! — возмутилась Кристина, мгновенно распрямляясь. — Не телега я!

— Так докажи! Укол… Оборона… Опять прошляпила — не дай себя уколоть так просто! Отбивай удары… Почти… — шпага Кристины скользнула вхолостую, и снова шест папы Мигеля коснулся ее груди. Она начинала отчаиваться. — Стойка… Где стойка? Колени согнуть, спина ровно, стопа вперед… Руку отставить!

Кристина чувствовала себя кроликом, который не знает, откуда посыпется следующая атака. А еще она совершенно выбилась из сил, а ведь это только начало. Ярость росла с каждым новым уколом.

— И — хладнокровие прежде всего! — картинно отсалютовал папа Мигель шпагой. — Какие три главные вещи?

— Владеть телом, — уклонилась с торжеством Кристина от укола, — владеть духом… — прыгнула в атаку и напоролась на кончик шеста, — падая, вставать, — зазвенел ее голос от раздражения.

Папа Мигель теснил ее к морю. Так нечестно! Кристина попыталась напасть, но ее лишь снова «убили» несколько раз… Вот уже ноги и на мягкой морской пене, вот уже по щиколотку, и прибой лишь мешает. С криком Кристина взмахнула шпагой, сетуя на тяжелую неудобную рукоятку: от нее ныло все запястье.

Папа Мигель сделал лишь одно движение, и шпага вылетела из ее уставшей руки, а Кристина свалилась в море. Оба кончика упирались ей в грудь: как-то папе Мигелю удалось перехватить ее шпагу?.. Все внутри всклокотало, как прибой, намочивший косички до самого основания. Кристина замолотила пятками по морской пене.

— Вот именно, — с упреком сказал папа Мигель, — владеть духом. Не менее важно, чем владеть телом. Знаешь, почему?

Он отбросил настоящую и поддельную шпагу назад в песок и подал Кристине руку. С мгновение подумав, она протянула свою навстречу.

— Не чувства должны владеть тобой, но ты — чувствами. Можешь их использовать себе во благо, но никогда не отдавайся в их власть.

И потянул ее, разъяренную, вверх. Что ж, использовать во благо? Кристина резко повернула запястье и дернула руку на себя, а папа Мигель, не ожидая подвоха, загремел носом в прибой.

К сожалению, план Кристины вскочить и схватить шпагу не сработал. Папа Мигель успел вынырнуть и схватить ее за ногу прежде, чем она поднялась на ноги. Они забарахтались в пене прибоя. Папа Мигель победил, как и всегда. Он, адмирал без пяти минут, поддаваться даже не пытался.

Кристина облизнула соленые губы и распустила мокрые косички.

— Мне никогда тебя не победить, — вздохнула она.

— Не переживай, — положил папа Мигель свою ручищу ей на плечо. — Ты научишься. Ведь это почти то же самое, что ковать счастье.

— Варить…

Кристина подняла на него глаза и прищурилась. А ведь он… прав. Пострадать, но только строгую чуточку — это ведь тоже владеть духом. Да и тот, кто падая, не встает, тоже не знает, что такое счастье.

— Значит, мне осталось только владеть телом? — она подняла с песка шпагу и вложила руку в гарду, примериваясь.

— В остальном тоже работы непочатый край, — усмехнулся папа Мигель и легонько дернул ее за кончик носа. — Но спеши победить не меня, а себя. Это и есть жизнь.

Папа Мигель часто говорил загадками, но звучали они восхитительно. Все, как сказка про амарант.

— Знаешь… — обняла его свободной рукой Кристина и прижалась щекой к его мокрой рубахе, — спасибо, что не стал адмиралом. Наверное, это здорово — быть дочерью адмирала королевского флота, но я счастлива быть дочкой папы Мигеля, который учит меня варить счастье каждый день.

Глава 7. Вертикаль. Мескито рассказывает историю

На центральной площади цветет несколько роз. Землю для кадки привозят раз в год. Это единственные растения на Вертикали — жизнь здесь суровая.

Зато собравшиеся свободны от законов Горизонтали.

Мескито и Аннато, ежась от холода, прижались к боками друг к другу. Если бы не Ветродуи, облака бы поглотили Вертикаль, да и никакого тепла в домах бы не было. А так — светит солнце, пусть и дует со всех сторон сквозняк. Но Венто, сын погибшего ловца, больше не работает на Ветродуях.

Старейшина рода сказал о том же — Венто бежал. Украл парашют одного из вернувшихся ловцов. И оставил Вертикаль.

В толпе поднялось волнение. А что, если Венто решит привести сюда людей из Горизонтали, и о них узнают?

Старейшина поднял руку. Нет, Венто не найти их в небе. Небо слишком велико. Они переместятся. Возможно. Однако, Венто сам себя покарает. Там, внизу, он не сможет быть счастлив. И этого с него довольно. Ведь старейшина никого не заставляет жить на Вертикали. Таково добровольное решение каждого.

Толпа одобрительно загудела. Но кто-то крикнул: а если он кому проболтается, и придут неудержимые первооткрыватели, подобные Колумбу и Магеллану?

Старейшина прикрыл глаза. Ветерок колыхнул его седые длинные волосы. Что ж. Значит, такова судьба Вертикали, и связь ее с Горизонталью невозможно разорвать. Но он позаботится, чтобы найти другое место для базы.

Ловцы счастья запротестовали: Гибралтар — самое удобное место для добычи, и, если переместить базу, слишком долго придется добираться в нажитые места.

Старейшина остановил их жестом. Он проверит карту. Но благоденствие Вертикали ставить под вопрос нельзя.

Не легче ли спуститься и поймать мальчишку? Он не мог уйти далеко, если еще не сгинул.

Нет. Вертикали чуждо насилие.

— Мескито, — утерла слезу Аннато, присаживаясь на лавку. В кухне пар привычно царствовал всюду, и можно было сбросить пончо с плеч. — Ведь это я виновата…

— О чем ты? — удивилась Мескито, подпоясываясь фартуком. Заметив, что подруга сильно расстроена, она присела рядом и обняла ее. — Ну, чего ты, Аннато?..

— Я… рассказала ему про землю… И я — та, что дала ему флакончик счастья. Если бы он его не попробовал…

— Пути человеческие неисповедимы, — отмахнулась Мескито и вытерла ее щеки пухлыми пальцами. — Что было в его сердце, то было. Венто — маленький глупец, и ничего бы ты не изменила. Прав старейшина — он сам себя накажет. Там, внизу, так много опасностей! Если он, вообще, еще жив… Выживать умеют только ловцы. Пусть он и из их рода, он был слишком мал…

— Нет, я тоже виновата. Он еще мальчишка. Сирота. Отец погиб на добыче, мать — от простуды. Мы все были ответственны за него. И не справились…

— Олер взял его на Ветродуи под крыло. К нему и претензии, — возразила практичная Мескито. — Вставай, ловцы привезли специи. Пора их расфасовать и готовить новые флакончики.

Аннато покачала головой и взяла со скамейки косынку.

— Хотя, помнишь… однажды целый отряд ловцов не вернулся, — сказала Мескито, вздыхая. — Только адмирал Дио и несколько рядовых. Сколько толков тогда ходило… Но адмирал Дио подтвердил, что их корабль потопили, испанцы, кажется. И они были вынуждены бежать, чтобы не раскрыть секрета Вертикали.

— Я была маленькой… — сказала Аннато. — Я думала, это легенда.

— Не легенда. Ловцы погибают на добыче. Так что дело Венто гиблое. Эх, мальчишка… — невесело усмехнулась Мескито. — Горизонталь — место опасное и жестокое. Я счастлива, что все мое знание о ней — сколько сока агавы выжать во флакончик счастья.

И Мескито проверила нагрев печи. Аннато покачала головой. Что-то здесь было неправильно.