Шанс

Кейси Эшли Доуз, 2021

Испытывающий проблемы сценарист Генри Пирстман с женой и дочерью переезжает на зиму в изолированный пляжный городок. Как только они обустраиваются, истинные жители города начинают заявлять о себе.Содержит нецензурную брань.

Глава 2.

ДРУЖЕСКИЙ ВИЗИТ.

-1-

— Черт!

Стараясь увильнуть, откинувшись назад, как в Матрице¹¹ — я лишь падаю плашмя на спину. Однако, и это дает мне фору — силуэт уже по инерции падает в заданном направлении, потому мы оба оказываемся на полу. Стону от боли — кажется, я вывихнул плечо или просто напоролся им на что-то острое. Но приступ боли — это ничто, по сравнению с адреналином.

Я вскакиваю, однако, взломщик вскакивает так же быстро, словно в его венах кровь бушует ничуть не меньше. И только сейчас, на миг встретившись с ним глазами, я узнаю в нем того самого мужчину. Да, я тогда не разглядел черт лица — но вряд ли здесь живут множество лысых бледных мужиков. Тот самый кретин, что выглядывал днем из-за угла, на которого

(..смотри, пап! нашла одного!..)

показывала Гретта.

А в следующее мгновение он с ревом вновь уже таранит меня. Наполовину я успеваю отскочить, а вторую половину она задевает. Потому я со всей дури врезаюсь животом в угол стола.

— СУКА!

Воздух разом выходит из меня, кажется, вместо с духом, но я начинаю кричать:

— Альма! Гретта!

И падаю на пол, ускользая от очередной нападки лысого. В крайнем случае, они должны проснуться, потому что этот идиот точно безумен. Безумнее той чахоточной и всех их вместе взятых.

БАМ!

Я получаю удар ногой, и, стараясь встать, вдруг ощущаю на плечах его хватку. Мои пальцы тянутся к ножнице, к рукоятке самого ближнего ножа, но не достают пару дюймов, а этот ублюдок уже тянет к себе с какой-то бешеной силой..

(помни, Генри, удар по яйцам — не только женское оружие. К чертям всю эту гольфийскую хрень про мужскую солидарность. Ты чертов джентльмен, щенок? И я нет. Так что если поймешь, что тебя прищучили — бей по яйцам так, чтоб они зазвенели, как чертовы колокола на пасху)

Я не могу повернуться — он слишком крепко схватил меня, потому не могу ударить его коленом, а ногой слишком большой шанс промахнуться. И потому ту руку, которой тянулся к ножу, резко опускаю вниз и сжимаю его яйца с такой силой, что, кажется, можно уже из них сделать омлет.

Хватка слабеет и мужик начинает вопить, но с каким-то хрипловатым отголоском. Кажется, в этом крике лишь немного боли. Все остальное — слепая ярость.

Но этих пары секунд мне хватает — я тут же кидаюсь к тем ножам, теперь лишенный хватки сзади, и вытаскиваю огромный мясницкий. На лестнице уже слышу спешные шаги дочери, но в коридоре, гораздо ближе, бег других ног. Альма.

Резко оборачиваюсь, готовый воткнуть этот нож ублюдку куда придется, без оглядки на последствия и границы самообороны.. но обернувшись, вижу лишь пустое пространство.

И настежь распахнутую заднюю дверь. Половина приборов все так же валяется на полу, как и засов от двери — что заставляет меня все-таки увериться, что этот кретин правда только что был на моей кухне, а не мне все это с пьяну привиделось. Но куда он делся?

Убежал?

— Генри! — в кухню влетает Альма.

Ее темные волосы разметаны по лицу. Шелковая сорочка, перекошенная на одно плечо. Ноги босые. Следом за ней заглядывает Гретта. На лице дочери ни тени испуга — вещее детское любопытство:

— Папа? Мам, что случилось?

Альма смотрит на меня, потом на воинственное занесенный мясницкий нож в моей руке. Когда я поспешно его возвращаю в подставку, она смотрит на распахнутую дверь. Пройдя чуть дальше (не без опаски, но решительно) — замечает и засов.

— К нам кто-то вломился — заявляю я.

И теперь, когда угроза миновала, боль в плече и под ребрами вновь возвращается. Поморщившись, прикладываю руку к ушибленным местам:

— Какой-то ублюдок. Он напал на меня.

Альма закрывает дверь — но это без толку без засова. Она вновь начинает скрипеть туда-сюда. Жена оборачивается ко мне, обеспокоенно оглядывая:

— Он ранил тебя?

— Ерунда — но тут же достаю мобильник из джинс — но этот кретин об этом пожалеет.

— Звонишь в полицию?

— Нет, в цирк — фыркаю — заявлю, что у них сбежал клоун.

Когда мне заявляют, что машина к нам выехала, мы все выходим из кухни и закрываем хотя бы эти хлипкие двери. Пусть нельзя закрыть заднюю, но по крайней мере если этот псих вернется раньше появления копов и вновь попытается пройти дальше — мы услышим звук битого стекла от кухонных запертых дверей.

— Гретта, иди в кровать — неожиданно строго заявляет ей Альма.

— Нет — противится та — я хочу дождаться копов. Как в сериале о..

— Я сказала в кровать, милая — твердо повторяет жена — или не получишь ни одной сладости до конца недели. В кровать.

Гретта фыркает и буркнув что-то про тиранию — уносится к себе на второй этаж. Сомневаюсь, что она будет спать, и скорее всего, едва увидит сигнальные огни патрульной машины — тут же вывесится через перила. Однако сейчас мы с Альмой остается вдвоем и садимся на диван.

Ее лицо — пепельно серое.

Минуту она молчит, после чего все-таки замечает:

— Ничего не понимаю! Мы только приехали в обед. Кому могло понадобится вламываться к нам в первую же ночь?! Почему именно наш дом? Ты сам сказал — тут кругом известных богатых людей, у которых можно украсть намного больше. Тот же, про которого ты написал, Раннэ..

— Ронни Бри — машинально поправляю я.

Собственно, меня не покидают сейчас же те же мысли. Ронни Бри, Белль Ромстранг и даже гораздо более именитые дельцы искусства, что живут в другой черте города в собственных выстроенных особняках, а не арендованных обычных домах. Там намного больше денег, да и каких-то дорогих предметов. Зачем вламываться было в наш дом?

К тому же, не просто вламываться. Обычно мелкие воришки (а местных бомжей я все-таки никак не отношу к профессиональным домушникам хотя бы потому, что вместо взлома замка он просто с грохотом выбил засов), если их обнаруживают — стараются сразу же делать ноги. А этот не просто не поспешил убежать — а накинулся на меня. И кидался до тех пор, пока я не добрался до ножей.

Чего он хотел?

Альма права — сейчас в городе намного больше людей побогаче. Но если дело не в богатстве, то, может, он пришел сюда по каким-то личным мотивам? Не к нам, допустим, а к Саманте. Не знал, что мы сюда уже въехали и..

Черта с два!

Это ведь тот мужик, который выглядывал из-за угла. Он не мог не знать, что теперь сюда уже заселились мы, а не никакая не Саманта. Ладно, это не деньги, это не личные счеты.

Хрень какая-та..

— Генри? — Альма уже обеспокоенно глядит на меня.

— А?

— Я говорю, может, ты кого-то с пьяну обидел в баре и он увязался за тобой?

— Ага, и поэтому не набил мне морду по дороге, а ворвался через заднюю кухонную дверь? — изгибаю бровь — к тому же я никого не трогал в баре.

— Наверное, это те бомжи.. — лицо жены вновь становится пепельно-бледным и она с тревогой принимается болтать ногой — про которых говорила Саманта.

— Не знаю, кто это, но он еще крупно пожалеет, что выбрал этот дом. Я этого просто так не оставлю — твердо заявляю — какой-то хер вламываются ночью в мой дом! А если бы я задержался в баре? А если бы, наоборот, уже успел лечь и заснуть? Откуда можно знать, что у него было в голове? Завтра же установлю сигнализацию.

— Наверное, это надо обговорить с Самантой.

— Не думаю, что женщина, которая советовала запирать все двери и не выходить никуда вечером — будет против сигнализации в своем доме за мой счет. Удивительно, что она сама ее не поставила.

Мы сидим еще какое-то время (потрясающе — город размеров, как спичечная коробка, но копы до нас едут дольше, чем в НЮ в час пик), пока, наконец, не слышим подъезжающую машину.

— Накинь халат — бросаю жене, которая, кажется, совершенно забыла, в чем выбежала, а сам подхожу к двери. Открываю ее как раз в тот момент, когда темный мужчина в полицейском форме уже заносит кулак для стука.

Лицо усталое, отчасти недовольное. Не удивлюсь, если он спал и наш вызов, напрямую касающийся его профессиональных обязанностей, вызвал в нем шквал негативных эмоций.

— Мистер Пирстман? — сухо уточняет.

— Он самый, офицер — отхожу в сторону — проходите.

— Ночи доброй — кивает, зайдя в дом. Я не спешу приглашать его к дивану, поскольку мы тут не на светские беседы собрались.

— Доброй? — фыркаю — ну не знаю, в добрую ночь я бы спал, а не сидел, сторожа кухонную дверь.

— Ага, дверь.. — бесстрастно кивает он — где это случилось?

— Там.

Я веду его на кухню, отпираю дверь и показываю на заднюю скрипящую. Засов мы не трогали — потому он валяется на том же самом месте. Офицер (который так и не назвал своего имени), с апатией склоняется и разглядывает засов. После чего всю кухню — но будто бы ищет не какие-то улики, в сочный вкусный сэндвич. После чего кивает:

— Вы разглядели нападавшего, мистер Пирстман?

— Да. Бледный и лысый. Более того — я его уже видел.

— Даже так.. — но в голосе не появляется и капли интереса — значит, вы знаете, кто это?

— Нет — начинаю злиться — я не знаю, кто это. Но днем, когда мы с дочерью возвращались из магазина, я видел этого типа за углом. Он наблюдал за нами.

Вижу, что мои слова не произвели никакого впечатления, потому корректирую:

— Следил за нами. Я уверен. А потом..

— Следил? Что? — ошарашенный голос Альмы за спиной — то есть ты уже видел его? Почему ты мне не сказал?

Проклятье. Вот же талант у нее появляться в самый неподходящий момент.

Оборачиваюсь (Альма стоит уже в длинном шелковом халате, тщательно запоясанном, и собранными в хвост волосами) и раздраженно вздыхаю:

— Я думал, это обычный бомж. И следил.. это немного преувеличено. Он ничего не делал, просто смотрел и даже не подходил. Откуда мне было знать, что он больной на голову?

— Так следил или не следил? — хмурится офицер — вы уж определитесь, мистер Пирстман.

Мать твою!

— Следил — взгляд на Альму, но в итоге все-таки стою на своем — я не могу сказать точно, но это не было похоже на обычный интерес. Не знаю, шел ли он за нами от самого магазина, но когда мы его заметили, он просто стоял и смотрел на нас. Понимаете? Не глянул, проходя мимо. А просто стоял и смотрел. И не двигался. И так до самого момента, пока мы в дом не зашли..

— И он был единственный человеком за всю нашу дорогу! — голос Гретты.

Мы втроем оборачиваемся и видим ее в коридоре, робко, но с любопытством заглядывающую на кухню. Однако, сейчас Альму в первую очередь интересует не нарушение ее наказа:

— Почему ты-то мне не сказала?

Гретта тут же опускает взгляд и жена сразу же все понимает. Недовольный взгляд на меня:

— Первый день в городе, а ты уже сам мне врешь, и заставляешь врать ребенка?!

— Бога ради, Альма — начинаю раздражаться все сильнее — по-твоему это самая главная проблема сейчас?

— А может ее и не было бы, если бы ты сразу сказал о каком-то..

— Так! — жестко осаждает нас коп — мистер и миссис Пирстман, оставьте свои разборки на после моего отъезда. И уберите ребенка.

Разворачиваюсь и яростно цежу:

— В кровать! Тебе же сказали, мать твою.

Если бы она не вылезла, Альма бы может ни о чем и не догадалась.

От моего напора Гретта тут же хлопает глазами и испуганно пятится назад.

— Не ори на ребенка.

— Закрой рот — цежу и вновь дочери — в кровать, я сказал — теперь на офицера — вы будете разбираться или так и будете стоять с раскрытым ртом?! Я хочу, чтобы его нашли! В городе сейчас не так много людей в принципе, и уж точно на перечет лысых и бледных мужиков. Я хочу быть уверенным в своей безопасности.

— Попридержите коней, мистер. Я свою работу знаю, так что не указывайте мне, как ее делать. Я же не указываю вам, как делать вашу.

— Потому что от моей работы не зависит безопасность вашей семьи! — всплескиваю руками.

— Мистер Пирстман — осаждает он меня повторно.

— Генри — уже более мягко говорит Альма и касается моего плеча — не надо.

Вздыхаю и, потерев переносицу, медленно выдыхаю:

— Ладно. Окей. Что вы собираетесь делать?

— Для начала понять, было ли это спланированное вторжение или спонтанный взлом. И больше всего я пока склоняюсь ко второму, так как вы слишком недолгое количество времени в городе, чтобы относительно вас у кого-то успел возникнуть мотив.

Хмурюсь:

— А вы откуда знаете?

Я ему точно не говорил.

Равнодушно жмет плечами:

— Вы верно заметили, мистер Пирстман — городок у нас маленький. Зато уши у него очень большие.

Фыркаю:

— Ага. Но руки несоразмерно им короткие.

Какое-то время офицер еще расспрашивает меня подробнее о первой встречи с тем типом, одновременно осматривая щепки и засов. И после утомительного часа череды расспросов и бесцельных осмотров, скучающе заявляет:

— Полагаю, этот мужчина был кем-то из бездомных. У нас их много, думаю, вы уже это поняли. Вполне возможно — он был под кайфом. У них под этим делом реальность меняется. Думаю, он просто хотел обчистить дом приезжих, пока вы не рассовали вещи по своим местам, и, будучи под дурью, не понял, когда надо делать ноги. А вместо этого напал, не понимая, какие за это грозят последствия.

Но когда он идет к выходу, я негодующе его останавливаю:

— И это все?

— А что еще?

— Ну, не знаю, не я же коп! Но.. он был без перчаток и облапал почти всю мою кухню. Можно снять отпечатки..

— Вы серьезно, мистер Пирстман? — хмурится он — на этой кухни как минимум отпечатки вашей жены, вас, мисс Саманты и этого типа, и это как минимум, повторюсь. Если ваши и вашей жены мы еще сможешь отличить, то мисс Саманты потребуется присутствие. К тому же, у нее могли быть гости — а это еще добрый десяток отпечатков неизвестных людей..

Щурюсь:

— Ну так отличите — это ваша работа! К тому же, разве нет пониманий свежего отпечатка или нет? Вы же должны это делать!

— Я бы и сделал, будь хотя бы на десять процентов уверенным, что отпечатки этого типа могут быть в нашей базе.

— О чем вы?

— Это бездомные, мистер Пирстман. Поживя немного в Провинстауне вы поймете, что бороться с ними сложно. Они как колорадские жуки на картофеле. Можно пытаться их истребить — но избавиться окончательно никогда не удастся.

Теперь уже вмешивается Альма:

— Что вы хотите этим сказать? Что они и дальше будут продолжать вламываться в наши закрытые двери и делать, что хотят? А вы будете просто смотреть и разводить руками?

— Нет конечно, что вы, миссис Пирстман. Я заведу дело и, разумеется, сделаю всевозможное, чтобы его найти. Просто говорю вам, что вряд ли это увенчается успехом. Бездомные не имеют места работы, постоянного места жительства и зачастую лишены даже элементарных удостоверений личности. Искать их достаточно проблематично — но мы сделаем все, что в наших силах.

— Супер — саркастично киваю я — а что делать нам, пока вы «делаете все, что в ваших силах»?

Не уловив (или не пожелав уловить) сарказма в моем голосе, коп жмет плечами:

— Ну.. я бы на вашем месте заменил замок. Вставил что-нибудь покрепче.

— Генри завтра купит сигнализацию — говорит Альма.

— Это вряд ли. У нас их никто не устанавливает. Только если заказывать с соседнего городка, но выйдет достаточно дорого и не очень-то скоро. Они в первую очередь своих обслуживают.

— Вы сейчас серьезно? — теперь я даже иронично не улыбаюсь, а мои брови мрачно сходятся к переносице — у вас орудует шайка бомжей, с которыми вы чуть ли не прямым текстом говорите, что не можете ничего сделать, но при этом во всем городе нет ни одного сраного мастера по установке домашней сигнализации? Это, блядь, шутка какая-та?

— Не выражайтесь, мистер — сухо отсекает офицер — вы знали, куда ехали. У нас тут не Лос-Анджелес.

— Я из Нью-Йорка.

— И не Нью-Йорк. Маленький провинциальный городок, и не надо тут недовольства и психи за все высказывать мне. Я всего лишь штатный сотрудник полиции, который приехал по вашему вызову, а не чертов мэр.

Он доходит, наконец, до главной двери и поправляет фуражку:

— Доброй ночи.

Когда офицер выходит, я закрываю дверь на три засова и хлопаю по ней рукой от злости:

— Чертов мудак! — оборачиваюсь к жене — он не будет ни черта делать, это же и ослу понятно! «Бездомные здесь как колорадские жуки». Не полиция, а черт знает что на выезде. Приехал, поцокал над засовом, и посоветовал вставить новый. Я ради этого его вызывал?

Однако, на лице Альмы нет и тени того праведного гнева, что у меня. Она лишь робко перебирает пальцами и в итоге неуверенно выдает:

— Мне здесь не нравится, Генри. Понимаю, мы только приехали.. но.. этот бездомный, и коп, который даже не обещает его найти. А если он вломится еще раз, ты сам сказал. А если пойдет к Гретте? Мне не нравится этот город и..

Поняв, к чему он клонит, резко перебиваю я:

— И.. и что теперь? «Давай уедем» — передразниваю — ты сейчас серьезно? Думаешь, нам кто-то вернет деньги с аренды?

— Бога ради, но это же не последние наши деньги, безопасность Гретты и наша важнее.

Не последние? Тут ты ошибаешься.

Тру переносицу и подхожу к Альме. Прижимаю ее к себе и, поцеловав в висок, приникаю подбородком к ее плечу:

— Это просто бомж, детка. Обдолбанный бомж, который убежал сразу, как я взялся за нож. Если тут действительно слухи разлетаются так быстро, то уже на утро он узнает, что я вызывал копа и вообще что мы настроены решительно. Не думаю, что он или кто-то еще из них нас потревожит. Это же все-таки бомжи, а не мафия. Они ищут там, где попроще. Зато понятно, почему они не полезли в дом богачей. Те, наверняка, заморочились с установкой сигнализаций.

Чуть отнимаю ее от себя, заглянув в глаза:

— Знаешь, что я думаю? Мы все-таки тоже ее установим. Я неплохо заобщался с Ронни Бри в баре — думаю, по его рекомендации и помощи мастер с соседнего городка поставит нас в начало очереди. С сигнализацией они к нам точно не сунутся. Что думаешь?

Она все еще выглядит растерянной, но уже настроенной не так категорично:

— Может быть.. я.. пойми Генри, я не имею ничего против. Просто.. просто я хочу быть уверена, что мы в безопасности, только и всего.

Целую ее в лоб:

— Мы в безопасности, милая. Я больше не буду задерживаться нигде до ночи, а со мной вы точно в безопасности, правда? Никто не испортит нам эту зиму, обещаю. Уже завтра я куплю новый замок, врежу его в дверь, и поговорю с Ронни о возможности скорейшей установки сигнализации. Займусь всем этим прямо с утра, идет?

Она медленно кивает.

Улыбаюсь:

— Вот и отлично. Иди в кровать, я закрою дверь на кухню и приду к тебе.

Альма возвращается в спальню, а я закрываю кухонные двери, перед этим зайдя внутрь и постаравшись припереть хотя бы стулом заднюю дверь. Чтобы она хотя бы не скрипела, приглашая всех на званый пир. И пока это делаю, мой взгляд вновь касается вздыбленных щепок на том месте, где прежде был засов.

Дверь открывается от себя. То есть со стороны улицы — на себя. Это с какой же силой надо было бить, чтобы засов (чья дверь открывается на себя, а удар силы идет от себя) просто вырвался с корнем? Причем, я ведь не слышал череды ударов.

Лишь один грохот.

Получается, он выбил его с одного удара.

Мне потребуется минут пятнадцать и то, скорее всего, дело кончится лишь сломанной ногой. А если с тараном — то сломанной рукой.

А здесь один человек без каких-либо сопутствующих средств. Не шибко сложенный, очевидно под кайфом и, судя по бледноте лица — с сильным недомоганием. Может, кстати, наоборот, не под кайфом — а в ломке.

И этот один человек с одного удара выломал чертов металлический засов с корнем.

Поднимаю засов с пола и, задумчиво повертев его в руке, выбрасываю в мусорку. Выхожу с кухни, запираю дверь. Ключ забираю с собой и, еще раз оглядев двор в окна холла, иду в кровать.

-2-

Просыпаюсь от слабого запаха пряностей. Очевидно, Альма что-то готовит на завтрак. Размыкаю глаза и не обнаружив ее рядом — лишь удостовериваюсь в своем предположении. Подношу телефон к глазам — чуть больше девяти. Шарю рукой по тумбе — ключа нет. Тогда понятно, как она попала на кухню.

Очевидно, раз мое утро началось с вкусного запаха, а не истошных воплей жены — то за оставшуюся ночь к нам никто не забрался, дверь никто не снес с петель, а стул, который я установил, все еще подпирает ее, нивелируя сквозняк и скрипы.

Воскресенье.

Спускаю ноги с кровати, прохожусь пальцами по волосам и, зевнув, поднимаюсь. Накидываю халат и выхожу в холл. Гретта со смартфоном в руках что-то делает на диване, но, увидев меня, добродушно машет рукой, будто не видела неделю или типо того:

— Привет, пап! Ты долго спишь.

— Да, ночь выдалась бессонной — подмигиваю ей и она смеется, но заметив какой-то проблеск в ее глазах, неохотно добавляю — прости, что накричал на тебя вчера. Но мама говорила же тебе не выходить. У нас были проблемы с офицером и твое появление сделало еще хуже.

— Да ладно — отмахивается — не стоило мне этого говорить, ты же купил пончики. Я просто сразу не подумала, что это сдаст.. я думала, раз ты рассказываешь, значит все всё знают.

— Так и есть. Ничего страшного ты не сказала, просто спускаться не надо было. В общем, к черту. Мир?

— Мир — смеется она и по воздуху отбивает мне пять.

Заглядываю на кухню и застигаю Альму как раз за загрузкой последней порции панкейков. Захожу со спины, обняв за талию, и театрально вдыхаю полной грудью:

— Какой аромат, мисс. Он соблазнить всех в округе, мисс, точно вам говорить!

— Дурак — она с улыбкой отбивается от меня, но, обернувшись, добавляет серьезно — ты не забыл про замок?

Кивает на дверь, подпертую стулом:

— Не хочу так ночевать вторую ночь подряд.

— Конечно помню — киваю и начинаю загибать пальцы — замок, сигнализация, пальто.

— Пальто?

— Да, пальто после полудня надо забрать. Вот заодно все и переделаю.

Она смотрит на меня с некоторым упреком, что уже начинает досаждать:

— Ты обещал, что займешься этим с утра.

— Формально, утро заканчивается только после полудни, а раз к полудню мне уже надо быть в прачечной, то выйду я несколько раньше. Так что, грубо говоря, займусь я этим действительно с утра.

— Генри..

— Черт возьми, Альма — фыркаю — что, прикажешь, тащиться три раза подряд? Первый раз — сейчас за замком, второй — за пальто, третий — за сигнализацией. Или прикажешь, может, заявиться к Ронни Бри в десять утра, учитывая, что он остался вчера в баре и после меня? Или зайти за пальто на два часа раньше? Мало ли, может произойдет чудо! А может мне заняться нечем и я буду бегать кругами, выходя из дома каждый час за новым делом, просто чтобы у тебя создалось впечатление, что я нескончаемо что-то делаю?! Открою тебе секрет — мне есть чем заняться. Мой ноутбук лежит без дела со вчерашнего обеда, я его даже не расчехлял. И напомню тебе, что приехали мы сюда главным образом ради этого.

Она негодующе открывает рот, но я перебиваю:

— Да, безопасность важна, и я пообещал тебе все устроить. Но я сам решу, когда и как практичнее будет все сделать. Не надо меня подгонять, окей?

— Опять ссоритесь.. — скучающе протягивает Гретта, заходя на кухню, и тут же заглядывает в тарелки — скоро будет готово? Я есть капец как хочу, мам.

— Я тоже, кстати — бросаю и выхожу из кухни, плотнее запахнув халат, который уже развязался до бедер.

Холодный душ несколько меня остужает, и, когда я уже переодеваюсь в домашнюю одежду, мое настроение вновь выравнивается. Насколько это в принципе возможно в сложившихся обстоятельствах, которые должны были улучшаться, но пока становятся только хуже и хуже.

Извиняюсь перед Альмой, она бормочет что-то похожее в ответ и мы садимся есть. Гретта доедает самая первая и уносится наверх, а я доедаю вторым и ухожу за ноутом. Пройдя весь дом сверху донизу, в итоге решаю, что самым оптимальным вариантом для работы станет холл. Альма оказалась, на удивление, права — все комнаты это маленькие проходные студии, лишенные любого света. В холле более или менее нормально.

Только стола нет.

Приходится его притащить из кухни.

— А на чем мы будем есть? — изумляется Альма.

— Твой оптимизм меня воодушевляет — только и отвечаю, вытерев еще раз насухо тряпкой и осторожно, стараясь не карябать косяки, перетаскиваю в гостиную, установив против окна. Если установить к окну, то свет оттуда будет слишком высветлять экран. Глянец вообще бы начал мерцать, но матовый, как у меня (и как и у всех, кто на нем работает, а не играет или достает раз в месяц по случаю) — лишь начнет дико высветляться, пока мне не станет казаться, что я не могу различить даже буквы.

Хватит с меня лишенного яркости городка.

После начинаю подбирать нужный по высоте стул, то подкладывая, то убирая из-под него подушки. Потом подкладываю различную дребедень под ножки стола, когда мне начинает казаться, что он чуть-чуть качается. После делаю себе очередную чашку кофе. После мне кажется, что я все-таки в чем-то изляпался и теперь руки липнут — иду их мыть. Пока все это делаю и возвращаюсь — мне вновь кажется, что стул слишком высокий и вытаскиваю подушку. При этом случайно задеваю стол, из-под которого вылетает картонка и он вновь начинает качаться.

В какой-то момент мне начинает казаться, что приготовлений к работе просто бессчётное множество… пока не приходится признаться, что их таковое лишь потому, что я нарочно их сам себе придумываю, боясь сесть, наконец, за стол, открыть ворд и обнаружить, что кроме пульсирующего курсора на белой странице ничего и нет.

И ничего не намечается.

В итоге, подложив картонку под ножку стола последний раз, сажусь за стол и открываю ноут. Включаю его и отчаянно желаю, чтобы он загружался как можно дольше, и чтобы желательно еще зверски тупил, чтобы мне пришлось его перезагружать.. но проклятая машина загружается быстро, пиликает, возвещая о начале работе и позволяет мне без проблем нажать на тошнотворно знакомый синий значок.

Блям!

Мгновение и мой начатый еще черт-знает-когда сценарий открывается.

«Здравствуйте, самые ужасные 27 листов в моей жизни — Здравствуй, самый ужасный слившийся сценарист, Генри. Мы уж заскучали, ты вернулся? — Да, вернулся, начнем? — Ха-ха, ну давай. Настрочи еще парочку таких же говеных страниц, да закрой ноут до самого Рождества, олух».

— Не в этот раз.

— Ты что-то сказал, милый? — Альма как раз выходит из коридора, управившись с делами на кухне.

— Да. Говорю, мне надо немного тишины.

Она озадаченно вскидывает брови:

— Так в доме и так тишина.

— Вот и отлично. Пусть так и будет.

— Ладно.

Бросив на меня еще один озабоченный взгляд, она поднимается наверх. Подозреваю, что к Гретте, но мне уже плевать. Я и мои говеные 27 страниц начинаем новую битву.

Да, может в НЮ они и одерживали всегда победу, но вчера Ронни Бри и Белль Ромстранг сами мне сказали, что этот город всем дает шанс. А глядя на них и их ниспадающий успех — у меня нет никаких причин в это не верить. Да. Может в НЮ я и не мог накропать больше полутора ужасных страниц — но здесь все изменится.

Сейчас я занесу пальцы над клавиатурой, и из меня польется настоящий поток вдохновения, поток самого лучшего сценария, от которого загорятся глаза Чарли Грейс и..

И мои руки замирают над клавиатурой.

Пока что никакого чуда не происходит.

Мне вновь приходится лишь «выжимать» из себя слова, словно плохо переваренные грубые волокна из кишечника, и получается это ужасно. Я мучаюсь так пять минут, после чего открываю окно и запускаю свежий воздух. Да, пусть дух Провинстауна озарит меня. Давай. Я жду.

ХА-ХА-АХАХА.

Смех.

Такой резкий и визгливый прямо со второго этажа. Потом минутная тишина и вновь смех — теперь уже смех Альмы. И вновь потом смех Гретты.

— ТИХО! — ору, надеясь, что меня услышат.

Вновь воцаряется тишина.

Но теперь, со стороны окна, я слышу их приглушенные разговоры о чем-то. Видимо, их окно тоже открыто. Голова начинает разламываться, и кажется что их голоса сверлят в моем черепе одну огромную дырку, через которую выливаются все мозги.

— МНЕ НУЖНА ТИШИНА! — ору, обернувшись к окну.

Говор прекращается.

А в следующее мгновение сменяется тихим-тихим шепотом. Чувствую, что сейчас взорвусь, потому резко встаю (стул, не в силах удержаться, с грохотом из-под меня падает на пол) и с шумом закрываю окно. Поворачиваю ручку.

Прекрасно.

Теперь шепота не слышно.

Проклятье!

Но ведь дело не в шепоте. Дело в том, что я обращаю чрезмерное внимание на отвлекающие факторы по причине того, что мне совершенно нечего написать. Вернее, написать есть что — но оно идет сложно, вернее сказать, вообще не идет — а когда все-таки появляется на страницах.. то оформляется в нечто настолько кошмарное, что и ребенок бы написал лучше.

Поверхностное понимание. Я будто сухо излагаю происходящее, как в гнилой пьесе, когда должен как следует отобразить характер персонажей, их чувства и мысли. Их бунтарство, покорность или напротив полный анархизм!

А у меня получается лишь какие-то пластилиновые фигурки, которые падают от любого порыва ветра и источают живости не больше, чем пластмассовые цветы. Думаю, Чарли Грейс, увидев этот сценарий (который ждет уже столько времени), отказалась бы даже поверить в тот факт, что его написал создатель Черного Окна.

Потому что создатель Черного Окна даже в своем самом страшном сне не смог бы создать такое дерьмо. Даже если бы очень постарался.

Правильно, что Барри мне вчера не дал Дикую Индюшку (до того, как за меня попросил Ронни). Я недостоин этого бурбона для талантливых ублюдков, которые приезжают сюда делать деньги. Мне и водки с соком будет много.

«Ну что Генри, с тебя хватит? Или помучаешь сраку еще четверть часа? Ха-ха, неужто думал, что одолеешь нас?».

Захлопываю крышку ноутбука с такой силой, что, опасаюсь, открой его — и увижу треснутый экран да сплющенную клавиатуру. Но нет, как то всегда и бывает, человеческое сознание многое утрирует. Когда я открываю его — нет даже царапины.

Вздыхаю и вновь заношу руки над клавиатурой.

Последующие час с небольшим становятся самыми мучительными за последние сутки. Даже столкновение с бомжом не было столь изнурительным для меня. Выхожу я из этой битвы помятым, побежденным и с одной написанной говеной страницей. Теперь их 28. 28 нестерпимо отвратительных страниц, которые прибавляют понемногу в количестве, но точно не в качестве. И какой смысл их писать, если эти 28, все равно что любое число, умноженное на ноль? 28 страниц умноженные на 0 качественного текста = 0 страниц сценария. Как тебе такая арифметическая задачка, Генри?

Ты как ветряная мельница — крутишь лопастями, но толку от этого совершенно никакого. Ты имитируешь деятельность, но при этом не делаешь совершенно ничего, не продвигаешься день ото дня ни на шаг, и ты об этом знаешь. Ты можешь искусно лгать жене, агенту, коллеге и остальным людям — это дар сценаристов, писателей, драматургов и всех, кто делает деньги на собственном воображении. Да, ты искусно можешь солгать кому угодно и о чем угодно. Но оборотная сторона этой медали — проклятие. Потому что лучше всего ты можешь лгать самому себе. Прямо-таки филигранно, виртуозно, взахлеб. И самое отвратительное — что ты не всегда это сам понимаешь. Ты на каком-то профессиональном уровне попросту этого не замечаешь, отметаешь этот факт, потому что суть твоей профессии — это вера в собственный вымысел.

Вот уже сколько времени ты считаешь, что пишешь отвратные страницы, медленно и очень плохо. Но знаешь, в чем самая главная ложь, которой ты себя тешишь и в которую успел поверить за это время? Хочешь знать, что это за ложь?

Что как бы ты не обзывал эти страницы, с какой бы скоростью их не создавал — ты раз за разом именуешь этот процесс словом «ПИШУ».

Но на деле ты не пишешь, Генри. Ты только имитируешь. И очень хорошо себе врешь.

Ты пишешь? Как здорово. А сможешь дать хоть одну из написанных страниц Чарли Грейс? Нет? Значит, ты не пишешь. Значит, сколько бы ты не написал — пока текст не задышит жизнью, у тебя все время будет оставаться 0 страниц, сколько бы не показывал в левом нижнем углу ворд.

Ноль страниц, Генри.

Так будет до тех пор, пока ты не починишь свою писчую машину.

Я едва не вскакиваю из-за стола, едва время подходит к полудню. Будто самый нерадивый сотрудник, я просто высиживал время до «конца рабочего дня», чтобы поскорее слинять это и забыть до следующего дня.

В холодном поту и с раскалывающейся головой, я закрываю ноутбук и бреду в спальню. Переодеваюсь в джинсы, кофту. Возвращаюсь в холл и снимаю с вешалки куртку (уже и не помню, кто и когда успел ее повесить сюда, ведь вчера я кинул ее на пол).

— Альма! — зову ее, глядя на лестницу снизу вверх — Альма!

Скрип двери и поспешные шаги. Она, откинув прядь волос назад, доходит лишь до половины лестницы, когда я говорю:

— Я пошел. Какой замок купить? Такой же засов, или по типу гаражных?

— А какой лучше?

— Оба неплохие. Какой тебе даст спокойно спать ночью?

Она неуверенно жмет плечами:

— Возьми какой-нибудь металлический и потолще.

— Ладно. Думаю, к двум точно буду, приготовишь что-нибудь на обед?

— Да, я думала запечь семгу?

— Отлично — улыбнувшись, целую ее в лоб — я быстро.

— Я могу спросить у соседей инструменты для того, чтобы врезать замок.

— Думаю, поищу и найду что-нибудь у Саманты — кричу уже с крыльца. И лишь когда выхожу на тротуар слышу хлопок нашей двери.

И три щелчка.

Раз, раз, раз. Каждый ознаменовывает новый поворот ключа.

Лишь пройдя половину пути до прачечной, понимаю, что она даже не спросила у меня об успехах в сценарии. Впрочем, логично. Если бы во мне вдруг пробудилось таинственное вдохновение Провинстауна, вряд ли бы я ушел за пальто ровно к полудню, и вряд ли бы мое лицо (даже с натянутой улыбкой) выглядело бы, как кислый лимон. Уж если бы дела пошли на лад — я бы сам сказал об этом раньше, чем она успела бы открыть рот.

Черт, да весь бы этот сраный городишка об этом узнал.

Когда захожу в прачечную, уже предусмотрительно уклоняюсь вправо и не получаю этой ерундовиной по голове — но от звона это все равно не избавляет. Заметив меня, Хельга улыбается:

— О, Генри, вы прямо как на поезд, минута в минуту.

— Надеюсь, не опередил состав? — усмехаюсь.

Смеется:

— О нет, мы всегда говорим время с запасом. Меня это бесит, но Майк настаивает. Говорит, лучше перемариновать клиента, чем сказать одно, а к означенному сроку оказаться неготовыми.

— Думаю, Майк прав — киваю — уж лучше прийти позже, но точно не зазря.

Она жмет плечами, как бы говоря «я своего мнения не изменю, сколько бы человек это не сказали»:

— Ну может быть — снимает один из весящих огромных пакетов за стойкой — как провели вечер вчера? Зашли к Барри?

— А то вы не знаете? — улыбаюсь.

Довольная моей смекалкой, она опять смеется:

— Да, вы правы. Я уже знаю. Даже познакомились с Ронни и Белль?

У них тут правда равно, что сарафанное радио.

— Ну, скорее они со мной. Оказывается, они тут постояльцы.

— Это да. Каждый год к началу ноябрю тут как тут. Если однажды они здесь не появятся, я сильно забеспокоюсь. Они уже как неотъемлемый ландшафт Провинстауна, понимаете?

Тактично киваю, ожидая, когда она уже отдаст мое пальто.

Наконец, получаю желанное и тут же его вытаскиваю.

— Думаете, просто запихнули в новый пакет?

— Нет, просто хочу переодеться.

Снимаю дворовую куртку (вынужденный атрибут) и теперь уже ее пихаю заместа пальто в пакет. А пальто натягиваю на себя, с удовлетворением замечая, как идеально оно садится.

Хельга наблюдает за моими действиями с удивлением, но не задает лишних вопросов. Лишь в самом конце уточняет:

— Ну как? Больше не воняет?

— Простите?

— Ну, вы говорили, что воротник воняет.

— А.. — хмурюсь — точно. Нет, не воняет. Отлично пахнет. Спасибо.

— Обращайтесь еще.

— Скажу честно, даже если бы вы мне его испортили, я бы все равно обратился еще.

— Потому что мы единственная прачечная в Провинстауне — с улыбкой кивает она, словно старому анекдоту.

— Кстати, а где тут есть поблизости магазин, где можно купить замок? Ну, обычный, врезной.

Удивляет то, что Хельга даже не интересуется природой такой потребности:

— А, да. У Стива можно.

— Это же продуктовый.

— Да, но справа, если идти до упора, есть небольшой уголок со всякой всячиной ремонтной. Типо скотча, отверток, шурупов. Там же вроде видела замки.

— Да уж. Кажется, он в принципе единственный магазин в городе, не так ли? — усмехаюсь, подмигнув, и Хельга, игриво дернув плечом, вновь смеется.

Решаю, что за замком зайду на обратном пути (тогда от болтливого Стива можно будет отбрехаться обедом, который меня ждет дома, что никак не выйдет провернуть сейчас, в полдень) и направляюсь сразу к Ронни.

Даже дойдя до его внушительного трехэтажного дома (с панорамными окнами по всему первому этажу и огромной лоджией на всю длину второго) — я так и не встречаю ни одного человека.

И ни одного животного.

-3-

Мне приходится звонить в дверь трижды прежде, чем я слышу неспешно приближающиеся шаги изнутри. На мгновение даже опасаюсь, что и в это время умудрился разбудить Бри (а как известно — сложно будет о чем-то договориться или о чем-то просить человека, которого ты по личным мотивам выдернул из страны грез), но едва Ронни открывает дверь, как я с облегчением понимаю, что он точно не спал. Черт знает, что он делал и почему так долго не открывал — но точно не спал.

Пусть волосы и торчат так, будто он едва оторвал голову от подушки, а темный шелковый халат еле схвачен на бедрах (благо, под ним вижу боксеры) — все же наполовину полный стакан с темной жидкостью в руке говорит о том, что Ронни Бри не подорвался к двери из постели. Если только, встав, не отправился сначала налить себе порцию выпивки.

Увидев меня, он развязно усмехается:

— Какие люди, Генри! — после чего опускает взгляд чуть ниже и присвистывает — Армани..

И, выдержав слишком маленькую (для того, чтобы насладиться мне чувством собственной значимости) паузу, вкрадчиво добавляет, вскинув бровь:

— Давнишняя коллекция — многозначительный взгляд вновь на меня — помню, как я облизывался на нее, когда еще работал официантом. Давно это было.

— Да — сконфуженно киваю, стараюсь сменить тему — все никак руки не дойдут обновить гардероб.

Ронни Бри небрежно кивает, показывая что ему в принципе все до одного места, и радушно приглашает внутрь.

— Не разбудил хоть? — все-таки уточняю.

— Если б я спал, ты бы не достучался — хохочет он, закрывая за нами дверь — я же кричал «открыто».

— Да? Я не слышал.

— Прочисти уши — беззлобно бросает — у меня всегда открыто, так что не вынуждай меня следующий раз тебя встречать.

И тут до меня доходит смысл его слов. Отчасти он связан с причиной моего визита в принципе, потому вводит в значительное замешательство. Я негодующе хмурюсь и переспрашиваю:

— Всегда открыто? Подожди.. — оборачиваюсь — то есть ты не запер дверь?

Равнодушно жмет плечами:

— Зачем?

— Не знаю.. — но едва нахожусь с ответом, как мы проходим в его гостиную.

Которая, конечно же, значительно больше и роскошнее той, в которой часом ранее я пытался писать.

«Умница, Генри! Теперь ты смотришь правде в лицо. Именно что «пытался», но уж никак не писал, жалкое ты ничтожество».

— Садись — веселится Ронни, кивая на диван и множество огромных роскошных кресел. Сам же подходит к стеклянному столику и берет открытую бутылку знаменитого дорогого

(..у меня коллекция виски дома..)

виски. Пожалуй, в стоимости оно сейчас будет, как четверть от моего пальто. Хотя, учитывая, как верно сказал Ронни — «давнишнесть» коллекции, то цена его сейчас, уж точно, значительно упала от той, за которую я его брал. Так что, скорее всего, стоимость этой бутылки равняется аккурат половине нынешней стоимости моего самого дорогого атрибута одежды.

Класс.

Шоу «почувствуй себя нищебродом» начинается.

— Будешь? — Ронни чуть поднимает бутылку, как бы акцентируя мое внимание на том, о чем речь.

— Нет, спасибо. Я с утра не очень..

Он подмигивает (все-таки наполняя один из пустых стаканов) и шутливо заявляет:

— Быть похмельным в соло нехорошо — протягивает мне наполненный на три четверти стакан — держи.

Приходится взять:

— Спасибо. Но я.. не сказать, что похмельный. Я же раньше ушел.

— Да — смеется Бри, разом отпив половину своего — мы с Белль вчера здорово покутили. Впрочем, почему нет?

— Почему нет — соглашаюсь я.

Пей я с утра в воскресенье выпивку этой стоимостью, в таком пентхаусе, да имея за собой репутацию самого успешного сценариста ужасов своего времени (и это в неполные-то тридцать лет) — тоже не видел бы ничего плохого в том, чтобы «покутить» с подругой в местном баре до беспамятства, а с утра заглушать похмелье дорогим виски.

Ронни Бри плюхается на диван, едва не разлив остатки жидкости в стакане, и, откинувшись на подушки, поворачивает голову на меня:

— Если не похмелиться, то зачем пришел?

Даже как-то теряюсь:

— Ну, ты же сказал «заглядывай»..

— Расслабься, чувак — усмехается он — я же шучу. Конечно клево, что подтянулся. Мне одному тут скучно.

— Я думал, ты работаешь, когда не пьешь.

— Это да — соглашается он и поднимает руку со стаканом — но сейчас-то я пью.

Чтоб мне так жить.

Видимо, это читается по моему лицу, потому что он вновь смеется, вальяжно умостившись на диване и свесив одну ногу на ворсистый серый ковер. Лишь сейчас замечаю, что весь его дом в принципе (по крайней мере ту часть, что я видел, и эта гостиная) сделан в темных тонах. Темно-серый, темно-коричневая древесина, серый ковер, светло-серые стены, темно-серый диван. Самый светлый — это темно-бежевый, и встречается он только на паре подушек (впрочем, как раз обделённых вниманием).

Пару раз верчу головой, давая ему заметить, что разглядываю гостиную, после чего говорю:

— Заметил, ты любишь темные тона? Одежда, дом..

Он задумчиво складывает губы трубочкой, словно сам только сейчас отметив, что целиком и полностью окружен темными цветами:

— Ну.. никогда не любил ляпистого — заявляет, скривившись — мне нравится однородность.

— Почему не светлая однородность?

— Не знаю, она отвлекает — он скептично оглядывает бежевые подушки, словно только их заметив — белое, яркое.. оно отвлекает глаз. А нейтральные тона как бы нивелируются. Не замечаются зрением, будто игнорируются, понимаешь?

Неопределенно киваю, ожидая дальнейших объяснений. Но Ронни лишь, в свойственной ему манере, небрежно жмет плечами, как бы говоря «вот и я о том же», после чего доканчивает так же в один глоток остатки порции. Поднимается и вновь идет к бутылке, чуть кивнув на мой по-прежнему полный стакан:

— Ты его тянуть до Рождества собрался?

Тут же делаю глоток, решив, что пора переходить к основной сути, пока Бри меня заново не споил. Если я вернусь без знаний о сигнализации и даже без замка (который должен купить на обратном пути) — Альма меня просто убьет. Хотя нет, сначала устроит тотальный мозготрах, а потом убьет.

В какой-то момент понимаю, что по-нехорошему завидую Ронни Бри. Он, считай, мой ровесник — но при этом как сильно различаются наши жизни! У нас обоих воскресение, мы оба сценаристы и оба сейчас находимся в одном городе. Только он встречает воскресенье в собственном пентхаусе со стаканом дорогущего виски в руке, едва накинув шелковый халат на плечи и никем не попрекаемый. А я сижу в это же время с курткой в пакете, мыслями о сигнализации и том, чтобы не забыть купить дверной замок, и опасаюсь даже выпить до конца стакан виски, потому что могу сильно опьянеть и позабыть половину вещей, которые обещал Альме.

В какой момент наши, казалось бы, такие одинаковые жизни и амбиции так несправедливо распределились?

— Слушай, хотел у тебя спросить — делаю еще один глоток, чтобы он не придрался ко мне — я тут узнал, что в Провинстауне нет мастера по установке сигнализаций, но можно заказать из соседнего города. Но там типо очередь и все дела. Ты не можешь этого мастера попросить, ну как былой клиент, чтобы он поставил мне завтра или хотя бы до середины недели? Просто понимаешь, к нам ночью вломился бомж, и я не хочу, чтобы он заново это устроил. Грела бы мысль, чтобы хотя бы проснемся от этого из-за воя сирены и..

— Погоди, чувак — устало хмурится Ронни Бри, небрежно выставив ладонь в знаке «стоп», будто потеряв суть разговора.

Он как раз наполняет до краев свой стакан, но вместо того, чтобы вернуться на диван, садится на соседнее от меня кресло, перевесив ноги через бортик и теперь может смотреть на меня в упор, не поворачивая головы:

— Ты, блядь, о чем вообще? — изгибает бровь и делает очередной глоток.

— О сигнализации. И мастере.

— Это клево — кивает он, чуть приподняв стакан, как будто «за тост» — только причем здесь я? У меня нет сигнализации.

Я опешиваю. На мгновение кажется, что он водит меня за нос. Хмурюсь в ответ:

— Нет?

— Не-а.

— А у Белль?

— Тоже.

Негодующе взмахиваю руками:

— Но как? У вас ведь такие особняки.

Жмет плечами и вновь отпивает из стакана.

— И к вам ни разу не вламывались?

— Никогда.

— Почему?

Тут он бросает на меня короткий лукавый взгляд и игриво подмигивает:

— Кто его знает.. — и резко подтянувшись на кресле, чуть склоняется ко мне — знаешь, я бы на твоем месте не зацикливался на бомжах. Какая они проблема?

— Большая — фыркаю.

А между тем замечаю, что его совершенно не удивил этот момент моего рассказа о «взломе моего дома бомжом». Он даже не задал никаких вопросов, хотя вопросов-то должно возникнуть порядком.

— Плюнуть да размазать — небрежно отмахивается Ронни, вновь откинувшись в кресле — я думал, ты приехал в город за другим. За вдохновением. Чтобы написать идеальный сценарий, разве нет?

Хмыкаю, собираясь ответить что-то остроумное, но мое дневное фиаско заставляет повиснуть гнетущую паузу между его вопросом и моим ответом. В итоге отвечаю уже без всякой иронии:

— Как бы да, но его сложно написать, когда ночью вламываются в дом всякие ублюдки.

— Да забей ты на них — скучающе повторяет он — лучше скажи мне, как у тебя идет работа со сценарием?

— Пока никак. Я еще не садился.

Не собираюсь рассказывать ему о своих провалах. Это унизительно, учитывая, что мы считай коллеги и он имеет успех. Конечно, я и так проболтался о многом вчера — но я был пьян, они были пьяны еще больше и, хочется надеется, что большинство мною сказанного не запомнили. А даже если запомнили, то все, что говорится пьяным — не может использоваться против него.

Чего нельзя сказать о трезвых откровениях.

— Не заливай мне, чувак — кривится Ронни — ты садился.

— Откуда ты можешь знать?

— Это написано на твоем лице — ухмыляется он.

— Что именно?

— Мрак — проводит свободной ладонью по воздуху, словно рисуя радугу — и отчаяние.

— Спасибо — хмыкаю и встаю — знаешь, мне пора. Я хотел узнать про сигнализацию, но..

— Да брось, ты чего — тут же вскакивает он следом — я же пошутил, мэн, расслабься — хлопает меня по плечу, но я ловко увиливаю от этого панибратства.

— Я же не ради «поизголяться»!

— А ради чего? — холодно уточняю, подцепляя свой пакет с пола, который опустил рядом с креслом, садясь.

Он вновь перекрывает мне проход, и кладет ладонь на плечо, чуть сжав его, словно желая привести в чувства:

— Ради того, чтобы помочь.

— Знаешь, не сильно ты этим помог. Хотя мой агент тоже считает, что подобный способ — лучший — хмыкаю и стряхиваю его руку со своего плеча — до скорого, Ронни.

— Эй, чува-ак, подожди — он кидается в противоположную сторону от меня, к деревянной (темно-серой) тумбе. Любопытство берет вверх и я неохотно останавливаюсь.

— Что?

— Мы же коллеги — мурлычет он, уже отставив стакан с виски и усиленно шаря руками по нижней полке тумбочки — должны помогать друг другу.. в писательских барьерах..

Наконец, он достает какой-то прозрачный маленький пакетик и подходит ко мне, махая им перед носом, как вискасом перед кошкой. Я равнодушно наблюдаю за этим.

Ронни Бри выставляет свою ладонь и кладет на нее пакетик. Теперь я могу разглядеть, что в нем множество каких-то странных черных капсул. Они блестят, словно смазанные прозрачным укрепляющим лаком — Альма такой постоянно наносит на ногти на ногах.

— Что это? — скептично хмурюсь.

— Это твой шанс, Генри — усмехается Ронни, но насмешки в его голосе я не слышу — шанс на вторую попытку. Я видел Черное Окно, кажется, я уже говорил.

— Да, ты говорил, что в свое время был моим фанатом.

Он щелкает пальцами:

— Именно, чувак. Я убежден — у тебя талант. Просто.. — кривится — рутина и быт, они поглотили тебя. Ты сбился, погас. Но угольки — они еще тлеют. Просто надо их разворошить — он вытаскивает одну капсулу и протягивает мне — эти малышки не просто их разворошат до былого, а разожгут такое пламя, которое сожжет весь Голливуд дотла.

На всю эту тираду я лишь повторяю (не принимая протянутую таблетку):

— Что это?

Ронни фыркает, закатив глаза:

— Какой ты душный, чел, ну просто мрак! Нет у нее названия. Забавно да? — ухмыляется — мы нашли таблетку для творцов, но не придумали ей названия. Лично мы с Белль между собой так и зовем ее «Шанс».

— Я не про название, а про суть. Что это? Стимулятор? Наркота? Знаешь, в свои самые отчаянные периоды я пытался писать на грибах — но получилось еще хуже. Хотя знаешь — натянуто усмехаюсь — чтобы написать хуже, чем уже было — надо было очень постараться.

Ронни окидывает меня небрежным взглядом сверху вниз и возвращается к своему стакану. В одной руке по-прежнему зажимает пакетик с черными капсулами, в другой теперь держит виски. Делает пару глотков, и когда я уже решаю, что он утратил интерес к разговору (или даже связь с реальностью), тот вдруг заявляет совершенно серьезно:

— Знаешь, я раньше был таким же, как ты. Ну — поправляется — не как ты, когда стрельнуло Черное Окно — кривится — а как ты сейчас.

Наверное, на этом моменте мне стоило бы оскорбиться да послать его к черту, но поскольку он не сказал пока конкретно — каким «таким», я даю ему договорить свою мысль. Благо, она не включает в себя, как оказывается, насыщенного описания его определения «таким»:

— Но у меня был знакомый чувак. Пишет для ТВ — ты сто пудов его знаешь. Жутко успешный, до смешного богатый. Пальцем не пошевелит, если ему награду не дадут.

Он смеется и делает еще несколько глотков.

Я его знаю? О ком? Награды.. вряд ли он говорит о Тарантино, ведь так? Хотя, если убежден, что я его знаю..

Но не успеваю уточнить, откуда тогда знал его сам Ронни до того, как стал успешным (а ведь именно об этом периоде он сейчас ведет речь), как Бри продолжает:

— Я ломал голову над тем, как он это делает. Как, черт возьми, он это делает. Знал лишь только, что зимы он проводит здесь, а когда приезжает.. — ведет ладонью по воздуху, как парой минут ранее — новых работ у него завались. И все в топах. Много раз спрашивал его — но он постоянно уходил от ответа. А потом.. — Ронни хитро шагает двумя пальцами по моему плечу, имитируя человеческие ноги (и видимо уже здорово набравшись), а добравшись до лица, щелкает по носу — ..он пригласил меня одной зимой сюда. К себе. И дал эти волшебные черные капсулки.

Хохочет и опустошает стакан:

— Уже через час я написал пилот к своему первому успешному сценарию. А через пару дней был готов он весь. К концу недели Юниверсал уже выкупили его у меня за такую сумму, которая раньше даже в моей голове не укладывалась!

— Дней? Юниверсал? — я гляжу на таблетки и, не скрывая недоверия, фыркаю — да ты просто стебешься надо мной.

— Если бы я стебался, то сказал бы, что их надо принимать ректально — Ронни усмехается — говорю тебе, они волшебные. Белль только на них и живет.

Он вновь протягивает мне пакетик и теперь я его беру, чтобы рассмотреть поближе:

— Окей, и кто их сделал? Что в составе?

— Какая ра-а-азница? — тянет он, вновь наполнив стакан и вернувшись ко мне — главное, что работает!

— А побочные эффекты?

Лицо Ронни Бри тут же темнеет:

— О, их полно.. — он вновь кладет мне руку на плечо и прижимается губами к самому уху, словно собираясь раскрыть самую страшную тайну — например, резко появляется куча фанатов.. а еще нужно придумывать куда тратить деньги..

Смеюсь и отпихиваю его:

— Да иди ты — сую пакетик с капсулами в карман его халата — точно есть где-то подвох — жму плечами — всегда так. Должен быть подвох. Наркоту тоже описывают, как средство расслабиться, а бухло как способ отвлечься от проблем, но..

— Какая разница? — повторяет Ронни, перебив меня — эти таблетки вернут тебя на Олимп, и даже больше — они сделают тебя самого уже тем, кто подает руку с высока и решает, подняться им, или упасть в овраг. Тебя вновь станут обсуждать, восхвалять, платить бешеные гонорары. У тебя, наконец-то — ухмыляется — дойдут руки обновить гардероб, а не ходить в поношенном армани пятилетней давности. Да, чувак, я сразу понял, что ты с того самого периода его не менял.

Ронни опустошает стакан и на этот раз не наполняет его, а ставит на столик, после чего выуживает обратно из кармана пакетик с таблетками. Сует туда ту одну, которую вытащил и все это время держал в свободной руке, после чего вновь трясет им передо мной:

— Эти таблетки сделают тебя тем, как ты всегда хотел стать.

— Откуда тебе знать, кем на самом деле я хотел стать? — шутливо вскидываю бровь, потешаясь над ним.

— О.. — он смеется — тут не надо быть гением. Ты выбрал писать, а значит, это главное, что тебе нужно. Ты можешь рассказывать всем своим дружкам из НЮ, что важнее твоей милой дочурки и женушки ничего у тебя нет, а главная твоя пристань в минуту печали это лик господень… но Генри, будем честны, если бы твой покой крылся в семейном очаге да воскресной молитве — ты бы не метался сейчас, как зверь в клетке, а? Тебя бы не терзали неудачи на твоем поприще, ведь прекрасная семья всегда рядом! Но ты хочешь большего. Ты один из нас — он крепко сжимает мое плечо, но смотрит куда-то сквозь меня — ты один из немногих, кто видит этот мир насквозь. Как я, Белль.. Люди просто живут. А ты.. ты видишь многогранность этого мира, его проявление в различных ипостасях, после чего систематизируешь это знание для тех примитивных жалких ублюдков, которые не могут поднять голову выше своей задницы. Ты облачаешь эти образы в слова, давая им, ничтожным, понять, почему они чувствуют то или иное, почему думают так или иначе, почему чертов мир устроен так, как устроен! Мы их посредники, чувак. Посредники, проводники между Великим Мирозданием и этими примитивными блохами на теле Земли.

Он делает шаг назад и вновь хлопает меня по плечу (мои плечи никак не дают ему покоя сегодня):

— Ты выбрал этот путь, так что поздно уже переобуваться. Но ты не из графоманов, которых нынче развелось, что мух — Ронни Бри презрительно кривится, с каким-то отвращением — нет, ты не из них. Ты один из нас. Ты не просто хочешь, а можешь это делать! Ты видишь в этом свой смысл. Это дает тебе ощущение жизни, ощущение свободы, это тебя питает. Дает тебе явственнее чувствовать, заставляет сердце биться, а цвета становится ярче! Ты делаешь это, потому что тебе мало внимания — равнодушно жмет плечами — папаша в детстве недолюбил, или девчонка обсмеяла, мне насрать. Но это так. Потому ты ищешь внимания — это раз, поэтому тебя привлекает популярность. Ты ищешь лучшего. Ты не смог найти этого лучшего в реальности, потому с головой зарылся в вымысел, возникающий на листах по твоей воли. Ведь в вымысле все возможно, а главное — он подмигивает — все обязательно будет идти так, как ты того захочешь. Классная девчонка будет твоей, парень, всю старшую школу донимавший тебя — обязательно облысеет и растолстеет, а его жена будет давать ему не чаще, чем трижды в год. Ты..

— Меня никогда не обсмеивали в школе — хмыкаю — и классная девчонка и так была моей.

— Неважно — скучающе отмахивается Ронни — суть ты понял. Ты ищешь лучшего — это два. Потому тебя привлекает сам процесс. И три, почему ты однажды окунулся во все это — это потому что ты хочешь ку-чу баб-ла.

Звонкий смех наполняет его гостиную:

— Да, кучу денег, почему нет? Все хотят деньги, но почему-то мало кто в этом сознается! Да, деньги, это здорово.

— Здорово — соглашаюсь я.

— Вот три компонента, по причине которых ты оказался здесь — он смотрит на меня — три компонента, которые привели тебя по итогу в мой дом.

— Скорее уж сигнализация — вкрадчиво замечаю.

— Три компонента — продолжает Ронни Бри — из-за которых я в принципе предложил тебе эти капсулы, хотя предлагаю далеко не каждому. И эти три компонента, которые не дадут тебе от них отказаться, потому что то, что они тебе дадут — это самое желанное, чего ты только хочешь. Это воплощение того, кем ты хочешь стать, потому что являет собой воплощение того, кем ты уже был рожден..

На мгновение Ронни Бри застывает в весьма странной позе, после срывается с места, точно безумный, и бежит к главному стеклянному столику (заполненному кучей каких-то журналов), бурча под нос, точно мантру:

— Воплощение чем хочешь стать, потому что воплощение того, кем был рожден.. воплощение, чем хочешь стать, потому что воплощение того, кем был рожден.. воплощение чем хочешь стать..

Он рывком сбрасывает журналы и вытаскивает из-под них блокнот. Рваными движениями открывает его, из него тут же выпадает ручка. Бри хватает ее на лету и принимается с фанатизмом чиркать, продолжая бурчать:

— Воплощение чем хочешь стать, потому что воплощение того, кем был рожден..

Смотрю на него с нескрываемой завистью и тоской. Вот оно — то вдохновение, когда руки горят, которое настигло меня лишь однажды, во время написания сценария Черного Окна. Когда ты можешь болтать с женой, друзьями, просто смотреть телек или даже укладываться спать — и вот идеальная фраза, которая войдет нужным пазлом, вдруг возникает в голове. Она может вычлениться из общего контекста (как сейчас у Ронни), а может просто ни с того ни с сего возникнуть, точно на белом фоне и перекати поле по бокам. Но когда она возникает — тут же щелкает и лишь успевай схватить ее за хвост.

Потому что пропадает она так же быстро, как появляется — и беда, если не успеешь ее зафиксировать. В жизни тогда не подберешь более подходящего оборота, чем тот. И это мучение. Хуже, чем пытка водой.¹²

Наконец, записав, что надо, Ронни вновь весело усмехается и поднимается, не удосуживаясь завязать халат, который почти полностью распахнулся. Опять трясет пакетиком, который в агонии озарения швырнул на пол, а теперь поднял:

— Решайся, чувак. Я вижу блеск в твоих глазах. Одна таблетка — и тебе тоже понадобится вытащить свой пыльный блокнот из дальнего угла комода.

Внимательно смотрю на него, после чего на пакетик, который он настойчиво мне протягивает:

— Знаешь, не имею привычки брать в рот всякую дрянь, состава которой даже не знаю. Спасибо за виски — я иду к двери, но Ронни развязной походкой устремляется за мной.

Словно он не дать мне эти таблетки пытается, а продать.

Еще один повод их не брать. Как говорила моя мама: что-то хорошее самому придется вырывать из рук, да притом очень постараться — и лишь отборное дерьмо пихают так, что из всех щелей лезет. А когда еще вставляют словечки «волшебное», «сбудутся все мечты», но при этом толком не объясняют, на чем основано это действие — то точно пора делать ноги.

Возле двери наклоняюсь, чтобы обуться, а Ронни Бри лениво вытаскивает капсулу из пакетика. Дожидается, пока я выпрямлюсь, и протягивает уже только ее:

— Возьми хотя бы одну.

— Зачем брать, если не собираюсь принимать?

— Как раз затем, что вдруг передумаешь.

— Не вдруг.

— Ну мало ли, переосмыслишь свои ценности.. — скучающий, но наблюдательный и цепкий взгляд.

— Если передумаю, то я к тебе загляну.

— Ну знаешь ли.. — тянет он — второй раз так может и не повезти.

Хмурюсь:

— В каком смысле?

— У нас все-таки не соседние дома.

— Но и не соседние города.

— Чувак, да хватит ломаться — хмурится и пренебрежительно хмыкает — посмотри на меня, алло. На мой дом, вспомни мою работу. Заманчиво, да? Хочешь жить, как я? — фыркает — да конечно хочешь, даже спрашивать не надо — ведь уже жил так однажды. И опять сможешь. Сможешь даже лучше. Просто будь пай-мальчиком и не упрямься — ловким движением он сует мне таблетку в карман джинс, не дожидаясь, пока я сам ее приму.

Этот жест заставляет меня так опешить, что я не успеваю ему помешать это проделать. Но когда он с довольной улыбкой отходит, я вскидываю бровь:

— Серьезно? Думаешь, я не смогу достать ее из кармана собственных джинс и выбросить?

— Просто подумай, что тебе действительно важно и ценно. Провинстаун и лично Ронни Бри дают тебе Шанс. Разве не о нем ты вчера молил? Не за него был готов отдать все на свете, м?

Проклятье. Все-таки запомнил мою болтовню в баре.

Хмурюсь:

— Слушай, я не.. не сраные же колеса имел ввиду! Я говорил про вдохновение городом, смену локации, откуда мне было знать, что вы тупо тут долбитесь?

— Это не колеса — возражает он как-то апатично, вновь войдя в состояние нирваны — они лишь разбудят твое внутреннее Я. Которое уже есть внутри тебя и без них. «Шанс» не может его создать, он его лишь запрягает, сечешь разницу?

— Не очень.

— Неважно — Ронни открывает дверь и указывает за порог — твой выбор: выпить ее или нет. Шанс, о котором ты просил, в твоем кармане. И твое дело, что с ним делать дальше. Кажется, вчера ты говорил, что воспользовался бы им без промедления. Посмотрим — безразлично жмет плечами — может я и ошибся на твой счет.

И не дав ответить, захлопывает дверь перед моим носом.

-4-

Еще пару мгновений я негодующе смотрю на дверь, после чего, фыркнув, разворачиваюсь и спускаюсь с крыльца его пентхауса. Ронни определенно перебрал виски, однако я договорился сам с собой еще утром, что постараюсь контролировать иллюзорную ложь самому себе.. Потому, дабы это обещание сдержать, я так же должен признать, что несмотря на количество им выпитого даже при мне, Ронни Бри не был похож на человека в последней стадии кондиции, когда люди начинают болтать об НЛО, масонах и вселенском заговоре правительственных верхушек. Так же он не был похож и на того, что пытается подшутить, обвести вокруг пальца или забавы ради сыграть с новичком злую шутку в лучших традициях Провинстауна.

Мелькало пару раз в его глазах что-то такое, что заставило понять, что говорить он совершенно серьезно. Уже выйдя на тротуар и направляясь к магазину Стива за замком, я свободной рукой нащупываю капсулу в кармане джинс и поднимаю на уровень глаз.

Черная, блестящая.

Никаких букв, гравировок или значков на самой таблетке, хотя такие обычно присутствуют на чем угодно. Либо артикул, либо, как минимум, дозаторное разделение. Если это капсула, как здесь — то разделение по центру, позволяющее при желании разломить капсулу и употребить как порошок, размешав в воде.

Здесь же я так и не нахожу ни единого шовчика. Совершенно ничего. Будто бы просто глине придали нужную форму, окрасили черным глянцевым лаком и теперь выдают за таблетку. Но чуть нажав пальцами, ощущаю под ними гибкость. Нет, это не твердый материал.

Что это за черт?

Я почти уверен, что это какой-то элитарный вид наркоты. Когда я был на пике Черного Окна и ошивался в богемных кругах, то мимо меня частенько проходили такие разновидности препаратов «что таращили всеми цветами радуги», которых я раньше ни то, что не видел — а о существовании которых даже не знал. Я их не принимал по той причине, о которой уже сказал Ронни — как-то пытался писать под грибами, но вышло хуже, чем под алкоголем. А тогда я еще был уверен, что моя карьера только начинается, меня ждет прекрасная череда отличных сценариев и нельзя губить клетки своего мозга наркотой.

Я ничего не пробовал, но с того момента понял, насколько изобилует наркотиками высший свет. Там их разнообразие пожалуй побольше, чем у лучших дилеров районов гетто. Потому я почти уверен — что это таблетка одна из новых разновидностей «богемных колес».

Вопросов лишь три:

Почему в этом не хочет сознаться сам Ронни Бри?

Почему с такой настойчивостью впихивает мне их?

Как наркотики могут влиять на творческую производительность труда?

Я еще пару мгновений кручу таблетку перед глазами.

(..уже через час я написал пилот к своему первому успешному сценарию. а через пару дней был готов он весь..)

(..белль только на них и живет..)

(..сможешь наконец-то сменить свое поношенное армани..)

(..о, их много. куча фанатов, да придется думать, куда тратить деньги..)

Да ну, бред какой-то. Я уже замахиваюсь, чтобы швырнуть таблетку в ближайшие кусты, но замираю, услышав за собой какой-то странный звук. Свистящее дыхание.

Резко оборачиваюсь.

Ярдах в шестидесяти от меня стоит тот самый лысый мужик. Голова чуть склонена, рот приоткрыт — очевидно, именно из-за него и производятся эти звуки. Он смотрит на меня каким-то странным безумным взглядом.

На мгновение я уже открываю рот, чтобы наехать на него, как следует, припугнуть этого бездомного ушлепка.. но как антилопа безошибочно чувствует опасность в присутствии хищника, так и во мне какой-то давний инстинкт самосохранения подсказывает держать рот на замке.

Не стоит с ним связываться.

Он неадекватен.

Безумен.

Возможно, опять под кайфом или ломкой. Такие люди не испытывают страха, потому их будет очень сложно напугать. Зато они очень агрессивны, а мне совсем не надо склоки с этим кретином, который может быть спидозным. Если мы оба поранимся до крови в процессе драки — последнее, что мне хотелось бы, это подцепить от него ВИЧ.

Машинально сую таблетку обратно в карман, даже не до конца осознавая этого действия (как на автомате пихаешь в карман пачку сигарет, скурив, или ключи от дома, сойдя с крыльца), и, бросив озадаченный взгляд на бездомного, разворачиваюсь и ускоряю шаг.

Однако, едва я отворачиваюсь от него — как тут же слышу характерные быстрые шаги позади себя. Не сбавляя скорости, оборачиваюсь через плечо — теперь мужик, так же молча, лишь шумно дыша, идет за мной. Вернее, так быстро идет, что еще немного — и почти что бежит.

Стараюсь подавить абсурдную панику в голове, сглатываю и еще сильнее ускоряюсь. Я уже вижу вывеску магазина Стива. До него не так много — перейти дорогу, да несколько шагов.

Дыхание позади становится ближе.

Я вновь оборачиваюсь через плечо — за эти несчастные ярдов тридцать, мужик сократил расстояние между нами как минимум вдвое!

Понимаю, что опасности от него никакой.. если на то пошло, он хилый и теперь я готов к схватке, в отличии от ночи, когда он напал со спины, и смогу врезать ему как следует.. но что-то внутри меня подсказывает, что он не так безобиден, как мне хочется думать. Предохранитель внутри меня подсказывает, что это очередная маленькая ложь, лишь бы не сорваться с места и не побежать уже галопом к магазину, выглядя, как самое меньшее — крайне нелепо.

И вот мужик переходит на откровенный бег.

— Мать твою! — я срываюсь с места, уже не думая о том, как буду выглядеть со стороны, и почему, когда речь идет о какой-то худосочном бомже-наркомане, я предпочитаю бежать, точно девочка в темном переулке, а не остановиться да вдать ему по роже. Научить манерам, уму-разуму и рассказать, что будет, если он еще хоть раз подойдет к моему дому ближе, чем на милю.

Я лишь бегу, размахивая пакетом для амплитуды, и на этой скорости чуть не забываю, что дверь в магазин Стива открывается на себя, а не от себя. Вспомни я об этом на мгновение позже — и мое лицо расплющилось бы о верхнюю часть двери.

Я резко дергаю ее на себя и залетаю внутрь.

На удивление, когда оборачиваюсь — улица и дорога оказываются пусты. Совершенно. От самого начала до самого конца. Будто бы этот бездомный мне примерещился.

Но он мне не мерещился!

Озадаченно встряхиваю головой, когда меня окликает кто-то позади:

— Генри? Приятель, привет.

Оборачиваюсь. Из-за кассы мне машет Стив. Магазин, как и улицы, совершенно пуст.

— А, привет.

Все еще тяжело дышу, и он изумленно вскидывает брови:

— Я работаю до шести.

— А?

— Ну, незачем было так торопиться — хохочет — или ты за сральной бумагой? Что, припекло? Сортир вон там — кивает куда-то вправо — он только для работников, то есть сейчас только для меня, но можешь..

— Нет-нет — отмахиваюсь — я.. за замком.

Он еще раз с любопытством меня оглядывает. Убираю выбившиеся пряди волос со лба, но тот так взмок, что они в итоге лишь прилипают к нему, размазываясь, точно топленое масло по хлебу.

— Замком? — переспрашивает.

— Да — стараюсь как можно быстрее восстановить дыхание и подхожу к кассе Стива — какой-нибудь замок покрепче для входной двери. Хельга сказала, у тебя можно найти.

— А что случилось со старым? Я Саманте лично врезал, добротный такой..

— Я не о передней двери. Этой ночью ко мне вломился один из бездомных. Вышиб засов на задней двери. Что с кухни.

— Во дела — однако, голос Стива совершенно бесстрастен, будто я сказал ему, что колорадские жуки

(..бездомные тут, что колорадские жуки. можно пытаться с ними бороться, но истребить никогда не выйдет..)

пожрали весь мой картофель.

— Да.. — хмурюсь — знаешь, мне никто не рассказывал, что здесь такая задница с бездомными. Почему ими не займутся копы? Офицер, которого я вызвал ночью, чуть ли не прямым текстом сказал мне, что рассчитывать не на что. Знаешь, даже опасных бездомных животных отстреливают, если не могут найти других методов.

— Ну если ты 007 с лицензией на убийство, то могу продать тебе ружье и взвали на себя эту ношу. Город будет тебе очень благодарен.

Однако, отсутствие в его голосе иронии почему-то заставляет покрыться мурашками мою кожу. А пристальный взгляд мужчины вынуждает отвести глаза первым:

— Ладно, пойду выберу замок.

— До конца и направо.

— Да, Хельга сказала, спасибо.

Мои шаги в пустующем магазине эхом отдаются и бегут по стеллажам. Стараюсь как можно быстрее добраться до нужного места. В итоге, некоторыми плутаниями, нахожу нужный угол и беру самый, как мне кажется, прочный на вид замок. Пару мгновений гляжу на отвертки и шурупы рядом, и все-таки прихватываю парочку. Конечно, я сказал Альме, что поищу в доме Саманты, и быть может, у нее они и правда есть.. Но если нет?

Как-то нет особого желания из-за жлобства на пару долларов попасть впросак и вновь идти сюда уже отдельно за отверткой и шурупами.

На кассе кладу все это перед Стивом и достаю кредитку. Мужчина неспешно отбивает мою покупку, при этом сегодня не отличаясь особой болтливостью. Кажется, он о чем-то думает и вообще находится далеко от своих рук и тела в целом. Наконец, называет нужную сумму, я прикладываю кредитку к терминалу. Запихав все это в простенький пакет, он передает мне его. Теперь у меня по пакету в руке. Недолго думая, запихиваю макет с замком в пакет с курткой и выхожу на улицу.

— Дождь сегодня обещают — слышу себе в спину перед тем, как дверь захлопнется.

Ага. Саманта говорила то же самое и про вчера. Но, кажется, дождей тут, как и людей на улице — уже давно не было и в ближайшем будущем не предвидится. Путь от магазина до дома я уже примерно запомнил, потому нет никакой необходимости то и дело сверяться с телефоном (или вообще, как вчера — идти, не выпуская его из рук). Да, хитросплетение четырех улиц между собой, порождающих углов больше, чем в НЮ, конечно, впечатляет — но жителю мегаполиса не составляет труда разобраться в них за пару часов и пару походов, если возникнет желание.

Но не успеваю я завернуть и на первом перекрестке от магазина Стива — как спереди, ярдах в тридцати, из-за другого угла появляется знакомая бледная фигура. На мгновение мне даже кажется, что этот полоумный нарочно следил за мной..

Но сегодня я видел его достаточно близко (особенно когда он стремительно сокращал дистанцию между нами), чтобы понять, что тот, кто стоит передо мной — не он. Да, так кажется в самом начале из-за наиболее бросающихся в глаза отличительных черт. Нездоровая бледность, совершенно лысая голова, темные круги под глазами.. Но черты лица, запрятанные глубоко под этой болезненностью, все еще позволяют отличить этих наркоманов друг от друга.

И сейчас передо мной другой.

Более того, если на то пошло, мне кажется и тот, что увязался за мной от дома Ронни, был не тем, кто накинулся прежде в доме. Хотя там, конечно, я могу ошибаться. Все-таки, мы дрались и большинство времени меня душили со спины, так что разглядеть черты лица было сложно.. но то, что этот человек другой — это точно.

Сколько их? Неужели они долбятся одним и тем же?

Из оцепенения меня заставляет выйти тот факт, что фигура передо мной стремительно идет навстречу, снявшись с места. И тут я слышу характерное свистящее дыхание позади.. Резко дернувшись, точно ребенок, загнанный в угол голей в салки, оборачиваюсь и замечаю еще двух у себя за спиной. Эти немного подальше, практически у самого магазина, но тоже не слишком далеко. И они тоже идут ко мне.

— Слушайте, ребят, мне не нужны проблемы — я развожу руки в стороны, стараясь говорить сразу в оба фланга, всем троим — давайте разойдемся мирно и я даже не позвоню в полицию, идет?

Но я вижу в их глазах то, что заставляет меня убедиться в тщетности разговоров.

Безумие.

Они безумны, как мартовские кролики.

И тогда я срываюсь с места, едва заставляя себя не бросить пакет на землю, потому что без него будет бежать быстрее. А едва это делаю — как слышу многочисленные шаги позади. Они тоже перешли на бег.

Что за хрень, мать вашу?

Какого черта среди бела дня я убегаю от стаи обдолбанных бездомных? Саманта уверяла, что они опасны лишь ночью, когда напьются и собьются в группу — но сейчас день, и насколько я могу судить (по скорости их бега и тому, что у них ни разу не заплелись ноги и они не упали) — они совершенно трезвы!

(…если передумаю, то я к тебе загляну.

— ну знаешь ли.. — тянет он — второй раз так может и не повезти..)

Так Ронни говорил о них? О бомжах, которые нападают по причине и без? Он знает о том, что они могут доколупаться и днем? Если он знает об этом, то какого черта тогда сказал мне «забить на них»? Как можно на них «забить», когда трое этих ублюдков гонят меня чертовым цунами к моему дому так, что у меня, кажется, ноги уже горят?!

Да я так с пятого класса не бегал, когда принял участие в марафоне!

Однако, что-то мне подсказывает, что лучше подумать об этом позже — а сейчас сконцентрироваться на дыхании, потому что если я начну задыхаться прежде, чем пересеку порог дома, то, вероятнее всего, меня ограбят и, вполне возможно, как следует отметелят трое обдолбанных бомжей. И скорее всего, если они не совсем идиоты, заберут у меня армани. Пускай оно и давнишней коллекции, но думаю, они не притязательны.

И тогда я окажусь в полной заднице.

Вот я заворачиваю в последний раз и в конце улицы уже вижу наш дом, когда с другой стороны ко мне выбегает еще один, четвёртый лысый. Будто загоняя добычу в угол, он бежит мне наперерез, и если бы я к своим 32-годам забил на форму и забыл о существовании своего браслета в спортзал, то, вероятнее всего, на этом бы погоня завершилась.

Но я ускоряюсь до предельной скорости, выкладываясь на всю и, кажется, как в старой машине, у меня уже начинает что-то греметь под капотом, предупреждая о том, что двигатель скоро задымится и тачка встанет — но пока она еще на ходу.

Короткая дистанция.

Я должен успеть!

В какой-то момент я уже забываю, что это просто бездомные и в худшем случае у меня заберут пару баксов (кредитку я тут же смогу заморозить за один звонок) и отпинают. В какой-то момент я уже бегу так, словно это самый важный чертов забег в моей жизни.

И тут, когда до крыльца остается пара шагов, я вдруг вспоминаю,

(..и лишь когда выхожу на тротуар слышу хлопок нашей двери.

и три щелчка.

раз, раз, раз. каждый ознаменовывает новый поворот ключа..)

что главная дверь закрыта.

Чертова дверь закрыта! Пока Альма спустится и повернет ключ трижды, меня уже дважды догонят и четырежды огреют.

Не до конца осознавая, что делаю, на ходу меняю траекторию, едва не поскользнувшись и не врубившись в стену дома, и забегаю назад, к кухонной двери. Она придавлена всего лишь стулом, и если я приложусь на такой скорости к ней как следует — он точно отлетит.

Последний раз оборачиваюсь через плечо, ожидая, что бездомные исчезли так же, как и при моем забегании в магазин Барри — но куда там! Они бегут, теперь уже четверо, за мной на расстоянии не больше двадцати ярдов!

Наконец со всей дури врезаюсь в дверь. И когда ударяюсь так сильно, что мне кажется, будто я переоценил свои возможности и черта с два я снесу подпертый стул весом своего тела на какой бы то ни было скорости — та поддается, и я едва не кубарем влетаю внутрь. Пакет с курткой и инструментами тут же рассыпается по полу, а я, с трудом удержав равновесие, уже наваливаюсь всем телом обратно на дверь. Пытаюсь одновременно подтянуть к себе отлетевший стул, но ничего не получается:

— Альма! — ору я — Альма, сюда! БЫСТРЕЕ!

В боковом окне уже вижу четыре лысые фигуры, стремительно несущиеся к этой двери. Мгновение и..

БАМ!

Меня едва не отбрасывает от двери. Как раз в этот самый момент на кухню забегает растерянная жена:

— Генри? Что за..

— НОЖ! — ору я — БЫСТРО ДАЙ МНЕ НОЖ!

И тут она видит их головы в окно тоже.

Вскрикнув, она тут же хватается за рукоятку мясницкого ножа, когда..

БАМ-БАМ-БАМ!

Череда ударов так, что я подпрыгиваю на каждом.

— Боже, Генри, что же это.. — визжит она, но уже протягивает мне нож.

Перехватив его удобнее, кричу ей (нарочно так громко, чтобы они тоже услышали):

— ВОЗЬМИ СЕБЕ ТОЖЕ! ВОЗЬМИ САМЫЙ ОСТРЫЙ! НАШИКНУЕМ ЭТИХ УБЛЮКОВ, КАК САЛАТ!

Глаза Альмы округляются от ужаса, но я не обращаю на это внимание. Ору преимущественно в увеличивающуюся щель в двери.. и, кажется, это срабатывает. В какой-то момент череда ударов переходит в один. Повернув голову к окну вижу, что три из четырех фигур перестали долбиться в дверь, и лишь недовольно сверкают на нас глазами.

Смотрят прямо в окно и источают ярость.

Четвертый еще пару раз ударяет в дверь:

— ПОШЕЛ НА ХРЕН! — ору — У МЕНЯ В РУКЕ НОЖ И ЧТОБ МНЕ ПРОВАЛИТЬСЯ, ЕСЛИ Я НЕ ВОТНУ ЕГО В ТВОЕ ГОРЛО, КАК ТОЛЬКО ТЫ СЮДА ВОЙДЕШЬ!

И в этот момент мне действительно кажется, что я могу это сделать. В этот момент, когда они сгрудились толпой у двери моего дома, в котором лишь я, моя жена и дочь — мое восприятие перестает идентифицировать их, как людей. Это просто опасность. Опасность, от которой мне надо защитить свою семью.

Мало кто идентифицирует маньяков или психопатов, держащих пистолет у твоего виска — как человека. Едва ли. Теряется понимание того, что это такой же человек, если смотреть с биологической точки зрения.

Сейчас это лишь опасность.

И я уверен, что воткну этот нож ему в горло.

Кажется, мой голос передает мою решимость. Потому что теперь и этот четвертый перестает долбится. Мгновение они все вчетвером сверкают глазами в наше окно, после чего, будто ни в чем не бывало, уходят прочь.

Альма, прижав руки ко рту, оседает на стул:

— Боже, Генри, что они хотели.. Как они.. Это.. — смотрит на нож в моей руке — ты ведь это просто угрожал, правда? Ты ведь не собирался их трогать?

Отстранённо гляжу на нож и бормочу:

— Да.. просто напугать. Чтобы убрались отсюда.

Кажется, ее это успокаивает — по крайней мере, относительно меня, и теперь она встает со стула и прижимается ко мне. Кладу нож на тумбу рядом и, глянув еще раз в окно, смыкаю руки на ее спине.

— Что они хотели? — повторяет она, теряя над собой контроль — боже, Генри, что они опять хотели? Надо позвонить в полицию, надо приехать в участок самим, надо.. надо уезжать отсюда, Генри!

Она поднимает голову и отстраняется от меня:

— Разве ты не видишь? Эти бездомные по-настоящему опасны! И копы ничего не могут с ними сделать! Даже не собираются!

— Ну чем они опасны? — с трудом выдавливаю снисходительную улыбку, будто объясняя ребенку, что монстров под его кроватью нет, хотя сам в это не верю — просто увидели дорогое пальто, решили, что у меня водятся деньги. Они под кайфом, сразу и не осознали, что уже ломятся в чужой дом.

— Ты говоришь, как тот коп — фыркает она — которого еще ночью за такие слова ты назвал «мудаком, который ни черта не делает»! Они ломились в наш дом, Генри! Отдавая отчет в том, что мы внутри! Среди белого дня! Просто гнались за тобой, а потом пытались вломиться! А чтобы они сделали, если бы им это удалось?

Вздыхаю и поднимаю содержимое пакета. Вручаю ей в руки купленный замок, отвертку и кучу шурупов:

— Теперь им это точно не удастся. Я врежу его в дверь сейчас же, идет?

Она хмурится:

— Ты сейчас серьезно, Генри? Предлагаешь просто врезать замок и забыть о вот этом вот? — она окидывает рукой дверь и окно — а как же они? Они все еще ходят по улице, по которой завтра твоя дочь, между прочим, пойдет в школу.

— Ты же проводишь ее, мы договорились.

— Я что, Халк?! — Альма уже кричит — а если такая же группа побежит за нами?! Ты думаешь, я разберусь с ними, как Чак Норрис?! Так ты это думаешь, Генри?!

Потираю переносицу, чувствуя, как начинает раскалываться голова. Теперь уже главной из этих двух неприятностей мне кажутся даже не бездомные. От них я побегал пять минут, закрыл дверь и забыл. А вот Альма — от этой за пять минут не убежишь.

— Хорошо, я провожу ее до школы — цежу — и встречу после нее.

— Как ты не поймешь, что дело не в школе! А в самом городе! В том, что они тут такое делают, и им никто ничего не может сделать! Это же ненормально! Что теперь, всю зиму не выходить из дома?!

— А-а-а-а! — раздраженно стону и сжимаю виски — ХВАТИТ!

Она резко замолкает, растерянно хлопая глазами, совсем как Гретта вчера ночью. Вздыхаю, поняв, что скандал сейчас — не будет решением проблемы. Подхожу и мягко кладу ладони ей на плечи:

— Пойми, милая — с большим трудом мне дается спокойный голос, которым я пытаюсь это говорить — я пытаюсь решить возникающие по ходу переезда проблемы. Они есть в любом городе. Тут это — обдолбанные бомжи. Где-то еще — бездомные злые собаки, которых не отлавливают из-за того, что город заселен «зелеными». Во всяких маленьких городках есть свои проблемы. И я уверен, они пристали к нам, только потому, что мы новенькие. Очень скоро они отвяжутся.

— С чего такая уверенность?

— Потому что я зашел к Ронни Бри, как и обещал. И знаешь, что он сказал? Что у него нет сигнализации. Более того — ни он, ни Белль даже не запирают никогда входные двери своих домов. И к ним никто за эти годы ни разу не вламывался. Надо лишь переждать. Это как.. такое своеобразное посвящение, понимаешь? Пошугают нас пару дней, потом приедут новые — и они переключатся на них, а про нас забудут. А новые точно еще приедут, потому что только начало ноября. Зимний сезон только начинается.

— А если не отвяжутся?

— Вот тогда и подумаем уже, что делать. Пойми, мы приехали сюда не для того, чтобы из-за любой заминки всякий раз паковать чемоданы.

— Заминки?! — едва успокоившись, она вновь ярится — по-твоему, это просто заминка? Знаешь, когда почтальон не приносит газету — это «заминка! Когда соседская собака день ото дня гадит на нашем крыльце — это «заминка»! А когда к нам дважды за день ломятся в дом агрессивные бомжи, а копы ничего не могут с этим сделать — это не заминка, Генри! Это очень большая проблема!

В какой-то момент меня уже подмывает бросить ей в лицо главный аргумент на счет того, что мы просто потратили последний капитал на эту аренду, и если вернемся обратно все так же без сценария, то окажемся на улице — но в последний миг прикусываю язык.

Да, это может послужить аргументом, но вряд ли этот аргумент заставит Альму заткнуться. Напротив, это обеспечит мне еще больший вынос мозга, а мой лимит на сегодня уже давно исчерпан.

— Просто оставь это мне — отвечаю, вздохнув — окей? Я врежу замок, буду отводить Гретту в школу, и постараюсь что-нибудь сделать с этой проблемой. Если все будет совсем усугубляться — обещаю: мы соберем вещи и вернемся в НЮ. Идет?

— По-твоему, все еще не «совсем усугубилось»? — склоняет голову жена.

— По-моему, мы пока просто притираемся с особенностями города. Никогда не бывает идеальных переездов. Давай просто дадим шанс Провинстауну? Уверен, если бы здесь действительно 24/7 было так ужасно, знаменитости не стекались бы сюда, как на мед, каждую зиму. Сомневаюсь, что у них в графе «хобби» записан «бег от бездомных» — усмехаюсь, пытаясь разрядить обстановку.

Однако, Альма даже не улыбается. Нервно опускает глаза в пол, обеспокоенно нахмурившись:

— Я хочу тебе верить, Генри. И я надеюсь, что ты знаешь, что делаешь. И что ты трезво смотришь на происходящее вокруг, не пытаясь смягчить углы лишь потому, что надеешься написать тут бестселлер.

Сжимаю челюсти, очень стараясь не сболтнуть грубость в ответ. Она это сказала с таким нетерпением, словно я ребенок, который все тешит себя да развлекается, а она позволяет мне это делать все эти годы — но теперь мое развлечение грозит неудобствами, потому она напоминает, что это всего лишь игра, и что под ногами у меня не конь, а обычная палка.

Впервые за эти пять лет (с момента затишья после Черного Окна) Альма практически прямо сказала вслух то, о чем на самом деле думала все эти годы. То, о чем я подозревал.

Несмотря на ее постоянные «виды поддержек», они все эти годы смотрела на мои жалкие попытки лишь как на необходимость, которая в итоге подведет меня к нужной ей модели поведения мужа-семьянина. Так сказать, в ожидании дня, когда я отложу ноутбук и скажу «да к черту все это! писательство это не мое, принеси мне бумажник, поеду устраиваться юристом, а на выходных пожарим стейки на заднем дворе!».

Видимо, Альма сама это понимает.

Так как тут же тушуется, и вся категоричность сходит с ее лица:

— Я хотела сказать, что мы с Греттой действительно очень хотим помочь тебе с этим.. периодом. И поэтому мы и переехали сюда, но просто я хочу, чтобы ты помнил, что твой сценарий — не единственное, о чем следует думать. Надо оценивать все… факторы этого переезда. Я хотела сказать всего лишь это.

— Я так и понял — киваю — я тебя услышал. Я буду смотреть на ситуацию объективно. Того же прошу и от тебя.

— Ладно — она рассеянно кивает — хорошо.

Мягко беру ее лицо в ладони и кратко целую:

— Я уверен, нам все по зубам. Как в прежние времена. Нужно лишь продолжать поддерживать друг друга, согласна со мной?

Вздыхает и прижимается к моей груди:

— Конечно, милый. Конечно согласна.

— Все утрясется, верь мне.

-5-

— Маам.. — Гретта заглядывает на кухню, и удивительно, что в купе этих криков она не появилась тут раньше (наверное, опять сидела в наушниках со своей идиотской игрой) — о, пап, а..

И тут замечает валяющуюся на полу куртку, что вывалилась из пакета и которую я еще не поднял. Дверь, которая вновь скрипит, потому что ее не подперли стулом, а мое тело тоже больше не служит ей опорой.

— Да, милая? — отпускаю жену и гляжу на дочь.

Если она спросит «что случилось» и почему я в пальто зашел с задней ломанной двери, а не с парадной, мне придется молниеносно импровизировать и надеяться, что у жены хватит сообразительности мне подыграть.

Но на удивление, Гретту это совсем не интересует. Кажется, она этого даже не замечает. Вместо этого дочь кивает в сторону коридора:

— А что там за странные люди ходят вокруг нашего дома?

Вижу, как на глазах сереет лицо Альмы.

— Какие люди? — тут же выхожу из кухни, а Гретта, довольная, что ее информация кого-то заинтересовала, возбужденно бежит следом.

— Там люди — кивает она — странные такие, все лысые. Как тот, которого мы с тобой видели вчера..

Проклятье.

Еще до того, как я подхожу к окнам холла, я знаю, кого увижу. Но сильно удивляюсь, когда вижу их трое. И это опять другие.

Не трое из тех четверых, что гнали меня до самого дома.

Они что, издеваются?!

— Это кто, пап? — с любопытством Гретта прижимается носом к стеклу — что им надо?

— Гретта, иди к себе — Альма выходит следом за нами в холл.

— Сейчас же день..

— Это не наказание — спокойно объясняет она — просто, поднимись, пожалуйста к себе. Нам с папой надо поговорить.

Я внимательно вглядываюсь в этих троих.

Они ходят перед парадной дверью, но почему-то никто из них даже не думает пойти на задний двор. Где открытая кухонная дверь с выломанным засовом. Вероятнее всего, они просто про это не знают. Значит, среди этих трех нет ни того нарика, кто выломал ночью мне засов, ни тех, кто гнали меня сюда.

Черт, это их уже, как минимум, выходит восемь? Почему у них у всех подчистую повыпадали волосы? Такое чувство, что тут дома теряют только те, кто прежде потерял волосяной покров.

Когда дочь уходит наверх, Альма хлопает меня по плечу:

— Думаю, «ситуация усугубилась» именно в этот самый момент, тебе не кажется? Мне уже начинать собирать чемодан?

— Боже, Альма — закатываю глаза — мы же вот только что говорили о..

— Генри! — она щелкает пальцами у меня перед глазами после чего тычет в окно — они уже не просто бегают за тобой, а они стоят и ждут нас на крыльце. Они.. они пасут нас, я не знаю, как сказать еще по другому!

— И это даже хорошо.. — задумчиво киваю я.

— Что? Ты рехнулся?

— Нет — я поднимаю на нее глаза — это даже хорошо. Потому что они здесь. Я позвоню копам и пусть забирают их в участок. Тремя будет меньше.

Альма закусывает губу, кажется, раздумывая над этим, после чего неуверенно уточняет:

— А если, услышав сирену или увидев мигалки — они бросятся в рассыпную?

— Я попрошу ехать без звука. И остановится за углом, чтобы не привлекать внимания.

— Думаешь, они так прям тебя послушают?

Я уже достаю мобильник (невольно нащупав в кармане джинс вместе с ним капсулу, но пальцем запихнув ее обратно, не вытаскивая, чтобы не получить от Альмы новых вопросов) и набираю номер:

— Ну попробовать точно стоит. Все лучше, чем ничего. И это хоть действительно может немного решить проблему. Если появится реальная угроза — словят хотя бы троих из их шайки — думаю, у остальных разом пропадет желание иметь с нами дело.

— Ты так же говорил про ночной вызов копа. Но как видишь — кивает в окно — не пропало.

Однако, мне уже отвечают.

Я быстро обрисовываю ситуацию и уже ожидаю готовности сотрудничать, но скучающий голос по ту сторону аппарата лишь недовольно замечает, что, если все так, как я описал — то эти самые бомжи не делают ничего противозаконного, из-за чего бы стоило высылать патруль.

— Что значит не делают? — взрываюсь я — как минимум, они пробрались на мой двор, а это уже моя территория и я не разрешал им этого! А во-вторых, вы что, не слушаете меня? Я же говорю, их шайка пыталась вломиться в мой дом уже сегодня. А один из них успешно вломился вчера, я даже вызывал офицера, можете посмотреть в журнале. На имя Пирстон..

— Послушайте, мистер Пирстон — женщина устало вздыхает, словно я самая зудящая заноза в ее огромной заднице — те люди, что на вашем крыльце.. именно они бежали за вами? Именно они вломились в ваш дом вчера? Нет. Значит, кроме ваших сомнительных гипотез, у нас нет никаких оснований их задерживать.

— А то, что они находятся прямо сейчас в моем дворе?!

— И что они делают?

Смотрю в окно.

— Смотрят.

— Смотрят? — чувствую нескрываемый сарказм в голосе.

Взрываюсь:

— Да, смотрят! Забрались на мою чертову территорию и до смерти пугают мою семью! Вы обязаны принять мой вызов и выслать патрульную машину, потому что они нарушают закон о неприкосновенности частной собственности, как минимум! Даже если просто стоят, и вам это должно быть известно! Так что я жду копов. И не через час, как вчера, а через сраных десять минут, потому что весь этот говеный город можно объехать за десять минут!

— Я приняла вызов — цедит женщина — но сейчас все патрульные заняты. Пошлю сразу, как кто-нибудь из них освободится.

— Вы издеваетесь? В городе на 3000 людей все патрульные вдруг заняты?! Чем? Жрут бургеры?!

— Ожидайте.

Слышу надменное удовлетворение в ее голосе, и понимаю: машина к нам приедет не раньше, чем под вечер. Эта дамочка не имеет официальных оснований отказать мне в вызове, но нашла иной способ поднасрать. Конечно, как я проверю, что все копы действительно не заняты сейчас? Никак.

Я могу знать это наверняка, но никак не докажу.

Чертыхаюсь и бросаю мобильник на диван.

Стоя рядом и слыша весь разговор, Альма качает головой:

— Не стоило тебе с ней ругаться, Генри. Теперь хорошо, если они приедут хотя бы к концу недели.

Утрировано, но суть она поняла верно.

— Она вообще не хотела отправлять машину, ты что, не слышала?! Типо — передразниваю эту суку на телефоне — «это не нарушение закона, они ничего не делают». Но они ничего не делают НА МОЕМ ДВОРЕ!

— Мне-то ты зачем это доказываешь? Я считаю так же, но от этого ничего не меняется — она вздыхает и опять глядит на них — иди врежь замок, да потише, пока они не поняли, как без проблем можно попасть сюда другим ходом.

— Да — киваю — ты права.

— Как у тебя со сценарием?

Она впервые задает мне этот вопрос за.. за последние месяца полтора? Я щурюсь:

— Думаю, ты догадываешься.

Альма отрывается от окна:

— Просто я хочу сказать.. может, это прозвучит жестоко, конечно.. но, если у тебя с работой ничего не меняется от смены города, то зачем нам тогда продолжать это терпеть? Что ни час, то новая проблема. Я понимаю, если бы у тебя действительно все изменилось, и тогда это оправдывало бы, а так..

— Мы здесь всего чуть больше суток — сухо обрываю я — и за это время я работал меньше двух часов. Рано делать выводы.

Устало кивает:

— Ладно. Извини. Наверное, я не права, просто.. — вновь взгляд во двор — эти люди, они очень меня пугают. Ни разу еще не видела, чтобы кому-то настолько был безразличен закон. Они же натуральным образом ведут себя так, будто его для них не существует. Это пугает даже больше, чем то, что они делают.

— Они обдолбаны — повторяю, наверное, уже раз десятый за последнюю четверть часа — офицер же сказал тебе, что под кайфом у людей искажается реальность.

Обнимаю ее и прижимаюсь губами ко лбу:

— Не бойся. Относись к ним просто, как к пьяным дебоширам. Неприятно, конечно, и есть определенные неудобства — но ничего смертельного. Попристают, да отцепятся — киваю на окно — останься здесь, посмотри за ними, пока я буду возиться с замком. Если они вдруг что услышат да ринутся туда — сразу кричи мне, окей?

— Ладно — она задумчиво глядит на них и вдруг замечает — странно все-таки, почему у Ронни Бри нет сигнализации.

— М?

— Ну, ты говоришь, он заявил, будто к нему ни разу не вламывались и не нападали. Но даже если, допустим, эти бомжи лишь временно цепляются к новеньким.. однажды, ведь и сам Бри был здесь новеньким? В какой-то период они в любом случае должны были ему досаждать. Странно, что они

(..и к вам ни разу не вламывались?

— никогда.

— почему?

тут ронни бросает на меня короткий лукавый взгляд и игриво подмигивает:

— кто его знает..)

не досаждали ему совсем никогда.

Жму плечами:

— Наверное, ему просто повезло. Или не обращал на это такого внимания, как мы — он, на самом деле, пофигист, как я заметил. А вообще не удивлюсь, если даже просто солгал мне пафоса ради. Это профессиональное, никуда не деться — ободряюще улыбаюсь ей — не переживай, я и без него найду способ, как установить сигнализацию до конца недели, обещаю. Сейчас замок, до конца недели сигнализация.

— И до конца зимы — спокойная жизнь.

— Аминь.

–6-

Мне требуется около часа, чтобы самостоятельно справится со всеми проволочками врезного замка. Быть может, у меня бы это заняло намного меньше времени, если бы я хоть раз занимался этим прежде. Но все мои скудные знания ограничивались тем, что я видел в фильмах, читал в книгах, представлял себе сам, основываясь на разговорах или предположениях других, а так же, главным образом, на том, что я был уверен — будто бы вкрутить несколько шурупов в деревянную дверь это работа пяти минут.

Перед работой я переоделся в домашнюю одежду. Когда стягивал джинсы — черная капсула выпала из кармана и почти что закатилась в угол, но я успел в последний момент подхватить ее. Повертел руках, после чего бесстрастно бросил в прикроватную тумбочку, как ребенком обычно то делал с вещами, которые знал, что не пригодятся, но выбросить пока не решался. Позже, будучи взрослым, я уже узнал, что это психическое расстройство называется синдром Диогена и максимально распространенно среди пожилых людей, хотя зачастую начинает брать свои корни уже в зрелом возрасте.

Но настоящие проблемы начались, когда я все же переоделся и приступил к делу. А именно, когда обнаружил, что отвертка по наконечнику не подошла к шурупам, которые я купил. Я был готов взбелениться в этот момент, потому что это означало, что надо заново идти в магазин, а учитывая толпу фанатов под моей дверью — то в магазин бежать, и все это почему-то выглядело крайне непритягательно.

Лелея последнюю надежду, я все-так решил обыскать дом Саманты (а на грядущие три месяца — наш) на наличие инструментов и, быть может, подходящей под эти шурупы отвертки, или подходящие шурупы для моей отвертки. В итоге нашел нужную отвертку в куче всякого хлама вместе со старым молотком, неработающей дрелью и двусторонним скотчем.

Так или иначе, работы завершены, и точкой под этим всем оказывается закрытая на новый замок дверь, которую я нарочито сильно дергаю на себя, проверяя стойкость.

— Альма — зову ее — иди сюда.

Неспешные шаги (когда я выходил на поиски инструментов — она наблюдала за бледными уже с дивана) и Альма заходит на кухню. Демонстрирую ей замок и его силу. Слабая улыбка скользит на ее губах.

Эта улыбка как бы говорит «да, мы играем в отважных индейцев, но может проще будет перебраться обратно в современный мир, а не точить в подвале копья и рисовать под глазами боевой раскрас?».

После этого она предлагает перенести кухонный стол обратно на кухню, чтобы мы могли пообедать.

— Поедим так — отмахиваюсь — у нас куча столиков и подлокотников.

— Зачем, когда есть стол?

— В прошлый раз я четверть часа его оттирал.

— Но мы за ним тогда только раз поели. Высказывай это Саманте.

Тяжело вздыхаю. Если Альма и убеждена, что последние месяцы я стал слишком раздражительным и подъемным на скандалы — то пусть будет уверена, что не без ее помощи.

— Я просто пойду работать сразу после обеда — объясняю — мы больше времени потратим таская его туда-обратно и отмывая, чем будем за ним есть. Думаешь, Гретте есть дело где есть? Можем спросить прямо сейчас. Мне тоже нет никакого дела. Ты уверена, что хочешь развозить всю эту канитель только ради десяти минут за столом?

Она отмахивается:

— Ладно, поедим в гостиной.

В итоге я ем на ходу, пока Альма готовит, а Гретта уносит еду в свою комнату. Альма как-то апатично за этим наблюдает, после чего, форменно скрестив руки на груди, уточняет у меня:

— Может, мне стоит пригласить к столу тех кретинов со двора? Хотя бы они составят мне компанию в этой семье.

— Детка, не драматизируй — щелкаю ее по носу — просто я спешу работать, а Гретта.. но это же дети. Хочешь, можешь подняться и поесть вместе с ней, хотя я уверен, что она опять залипает в эту свою игру.

В итоге жена бурчит что-то в ответ и умащивается со своей тарелкой у стойки. Это прокатывается волной облегчения по моему телу. Я думал, она все-таки пойдет есть в гостиную, как и собиралась, и все это время будет мне мешать работать (потому что я-то работаю тоже в гостиной).

Благо, мы втроем смогли как-то рассредоточится в этом доме, не пересекаясь.

Единственные, с кем я теперь пересекаюсь — это с лысыми наркоманами, когда поднимаюсь из-за стола достаточно, чтобы видеть их в окно. Я это делаю периодически, чтобы проверить, где они, сколько их, и всё ли они еще там.

Но, если все же не врать самому себе — то я делаю это потому, что опять боюсь приступить к работе. Боюсь, что вновь потерплю фиаско и что слова Альмы касательно того, что к чему весь этот цирк, если это ничего не меняет — окажутся правдивы. Как говорится, пока ты не услышал ответа на вопрос — ты можешь думать что угодно, но это не является истиной. Но едва ответ получен — изменить уже ничего нельзя. Это как люди, видя, что тело их давно больного родственника перестает вздыматься, не спешат щупать ему пульс. Потому что они практически уверены, что он умер — но пока не получили на это определенный ответ, это не может считаться истиной, а значит не может считать неизменным.

Необратимость всегда пугает людей.

И я в их числе.

Я вновь трижды поправляю картонки под ножками стола, после чего опять принимаюсь регулировать допотопный стул с помощью подушки (хотя дома в НЮ делал это простым образом спуска-подъема удобного, современного кресла с подлокотниками). После трижды открываю-закрываю шторы, потому что якобы света то слишком мало, то слишком много (хотя пора бы понять, что в Провинстауне за все 24 часа нет такого времени, когда его было бы слишком много — этот город будто бы в фотошопе накрыли серой прозрачной пеленой).

Когда Альма, уже отобедав и загрузив тарелки в посудомоечную машину, выходит в гостиную — я еще даже не умащиваюсь. Все хожу, проверяя все детали. Жена тактично ничего не говорит на этот счет и, лишь вновь бросив что-то вроде «удачной работы» и «я в тебя верю, сегодня у тебя точно все получится, милый», поднимается наверх.

Наверное, еще с четверть часа я продолжаю свои безумные «приготовления», пока не понимаю, что перед смертью не надышишься. Утром я так же долго все это делал, да только какой в этом был прок? Если мне суждено написать хорошо — я напишу. Если нет — то нет. Оттого, что я оттягиваю время — лишь вновь лгу сам себе, только, если так можно выразиться, «по мелочи».

«Конечно, ведь так гораздо проще не видеть в отражении ничтожество. Ха-ха, Генри, кто захочет видеть в отражении ничтожество, проще солгать. Сначала по-мелкому, потом крупнее. А до чего ты дойдешь еще лет через пять? Будешь всем говорить, что заканчиваешь свой самый успешный сценарий, а на деле лишь прибавишь к нам еще парочку десятков говеных страниц? Ха-ха, олух, на что не пойдет человек, лишь бы не чувствовать собственного убожества, да? Ха-ха».

Открываю ноутбук, встречаясь с ними глаза в глаза.

Мои отвратительные 27 (уже 28) страниц, которые насмехаются надо мной одним своим существованием. Я тру ладони, словно собираясь погадать над волшебным шаром (что, по сути, отчасти и является правдой — только мой волшебный шар это клавиатура ноутбука) и заношу пальцы над плоскими клавишами.

Глубоко вздыхаю, прикрываю глаза, держу их так пару мгновений, после чего медленно, вдумчиво вновь распахиваю.

Собрались.

Сегодня у тебя все получится. Иначе и быть не может, ведь так?

Ты же тот самый Генри Пирстон, что написал Черное Окно. Вспомни об этом. Ты и он — один и тот же человек. Просто, как верно сказал Ронни (пара разумных мыслей все-таки за его болтовней проскальзывала) — этого крутого сценариста немного загасила рутина. Возможно, давление, которое оказывала на меня в то время Альма, а быть может сама волна славы.

Но это все тот же я.

Тот же самый Генри внутри меня, которого нужно лишь разбудить, растолкать, поднять и он напишет мне моими руками второй сногсшибательный сценарий.

У меня получится хотя бы потому, что уже однажды получилось.

И это случится сегодня. Потому что я так решил.

Опускаю пальцы на клавиатуру.

-7-

Вечер того же дня.

Пустынные вечерние улицы Провинстауна освещает лишь блеклое желтое свечение редких фонарей.

Салли ненавидит это время. В это время Бледнолицых становится намного больше и они совершенно отбиваются от рук. Она боится их, потому что они могут напасть. Конечно, пока Белль им не позволит — они этого не сделают, но кто знает эту чокнутую суку, что ей взбредет в голову в следующую секунду.

Все в городе ее, Салли, считают ненормальной — вернее, половина города и правда так думает, а вторая, осознающая, что она говорит сущую правду — успешно потворствуют тому, чтобы несведущая половина продолжала верить в ее безумие.

Но это не так.

Да, быть может жизнь Салли обошлась с ней круто, и во многом это ее вина, потому что, что греха таить — выпить Салли любила, и порочными связями в свое время не гнушалась. Но безумие.. Нет, безумной она никогда не была.

Белль.. Белль и ей подобное — вот кто настоящие безумцы. Безумцы и монстры, намного хуже тех, кто следит сейчас за ней из всех углов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Культовый фильм с Киану Ривзом.

12

Старая пытка, когда осужденному на голову мерными каплями падала вода. Уже через пару часов этой пытки человек начинал сходить с ума.