До самой дрожи

Катрин Корр, 2018

Думаете, если ваш рейс задержали, значит вам просто не повезло? Не ваш день? Звезды не так сошлись? Нет. Это значит, что вы просто не должны вовремя вылететь, поскольку за это пусть и короткое время с вами обязательно должно приключиться что-то очень для вас значимое и глобальное. И поймете вы это не сразу, возможно, даже, через несколько лет, когда будете находиться под толщей самых разных проблем и обстоятельств: слепая ответственность перед родителями, нежелание прислушиваться к себе и следовать зову сердца, неудачный брак… И когда это случится, когда над вашей головой, наконец, загорится лампочка, вы столкнетесь с еще большими катастрофами, о которых прежде и подумать не могли. Перевернется весь ваш мир и взгляды. Вы будете делать то, что прежде осуждали. А все почему? Потому что это любовь. До самой-самой дрожи.

Глава 4

наши дни

Самый лучший подарок в мой день рождения — долгожданный приезд любимой мамы. Мы с Ваней надули воздушные шарики разных цветов и теперь стоим дурачимся, а бабушка с тетей Олей переминаются с ноги на ногу и с нетерпением ждут, когда же слабое кряхтенье автомобиля послышится на дороге.

— Давай, напугаем их? — предлагает Ваня, скорчив рожицу. — Я подкрадусь и шарик проткну, а?

— Ага, а потом мы мой торт будем в больнице есть, да? Потому что этих дамочек туда определят после твоей шалости.

Внезапно две сестрицы забегают во двор и закрывают калитку на щеколду, а потом таращатся на нас с Ваней так, словно случайно разбили фару на машине соседа и боятся быть обнаруженными.

— Кажется, такси едет! — тихонько воскликнула тетя Оля, потирая ладошки. — Аленушка наша!

— А чего попрятались то? — смеюсь я.

— Да не знаю, Галка побежала, а я следом за ней!

Мы с Ваней выходим на улицу, размахивая над головами воздушными шарами, и с довольными улыбками наблюдаем, как черный автомобиль уже паркуется около нашего двора.

— Ма-а-амочка! — громко восклицаю я и открываю заднюю дверцу. Наша мама расплывается в несколько сконфуженной, но счастливой улыбке. — Привет, красавица наша!

— Шарики, божечки!

— Аленушка, какая ты у нас красивая! — напевает тетя Оля и обнимает маму, которая оглядывает всех уставшими с долгой дороги глазами.

Невозможно не заметить, что её внимательный и обеспокоенный взгляд совершает длительные остановки только на мне. Мама как будто уже сейчас старается убедиться, что со мной действительно все в полном порядке, что я не схожу с ума и улыбаюсь по-настоящему искренне.

Спустя двадцать минут все мы сидим за обеденным столом, едим красный борщ, что сварила тетя Оля, грызем вареную кукурузу и слушаем «полюбившуюся» мне за эти три месяца передачу «Давай, поженимся». Мы с Ваней смотрим её иногда просто для того, чтобы повеселиться, а не потому что она боже-мой как нам нравится, в отличие от наших бабулек-сестричек.

— Аленушка, ты похудела совсем! Прям ручки такие тоненькие стали.

— Так она же в зал ходит, — говорит Ваня тете Оле, что продолжает щупать мамину руку. — У нее мышцы каменные стали!

— Ой, прям уж похудела! Слушайте, только тетя Оля может сварить такой вкусный красный борщ! У меня совершенно другой получается, как бы я не старалась.

— Как и у меня, — говорю я, улыбаясь маме. — То есть, получался. Я больше ничего такого не варю.

И вряд ли буду. Вообще, я очень люблю готовить и экспериментировать на кухне, но когда не для кого это делать — какой смысл? Я уже сейчас представляю, как вернусь в Тюмень и буду жить на одном рисе, гречке и пюре, потому что заморачиваться над приготовлением какого-нибудь шедевра для себя одной не считаю нужным.

— Насмотреться на тебя не могу! — все причитает тетя Оля, поглаживая маму по руке. — Катюша наша на тебя похожа! Если бы еще такой же брюнеткой была, то один в один.

— Она когда глаза закатит, то на папу похожа! — вставляет Ваня, смеясь надо мной.

— Замолчи.

— Как будто окосевшая такая сидит и всех учить жизни собирается! — продолжает веселиться мой брат, бросив объеденный кочан кукурузы в большую ярко-красную чашку.

Мы с мамой переглядываемся: она улыбается мне, мол «да ладно тебе, не обращай внимания», а я же посылаю ей уставший взгляд и едва заметно киваю.

Мама у нас настоящая красавица. Самая добрая и терпеливая. И хотя первый пункт ставят под легкое сомнение её достаточно резкие и острые черты лица, стоит ей только улыбнуться и вся её внешняя колкость мгновенно разглаживается. Иногда я думаю, не будь она такой терпеливой, какая есть, то уже давно бы встретила мужчину, который по-настоящему носил бы её на руках. Я бы, наверное, больше и не услышала из её уст, что все они одинаковые, все они козлы, все они ходят налево и всем им всегда мало одной женщины. Пожалуй, я чересчур мечтательная и наивная особа, раз до сих пор верю в существование самых-самых. Столько лет видя перед собой гадкое предательство, я продолжаю уверять себя, что где-то в мире существуют идеальные люди, что точно пазлы скрепляются друг с другом. Невозможно соединить две части с разными углами и впадинами, как ни крути, они все равно где-то не сойдутся. Но ведь любая картинка в конечном итоге должна получиться, верно?

— Ты такая загорелая, — говорит она мне, развеяв мои мысли. — Впервые вижу тебя такой темненькой.

— Она без лифчика загорала! — вставляет Ваня, закатив глаза. — У меня шея болела лежать в одном положении, потому что поворачиваться нельзя было!

— Тебе всего пятнадцать лет, но ты все чаще напоминаешь мне старого дедка, который делает «бу-бу-бу» себе под нос.

— Мама, там люди были, а она голая лежала!

— Не голая, а топлес, умник, — подмигиваю я Ване, который этим летом открылся для меня совершенно с новой стороны.

Недели три назад старый знакомый пригласил меня на вечернюю прогулку. Он выгуливал своего огромного пса, с которым днем страшно было появляться на людях, потому что видок у этого хвостатого был не шибко дружелюбный. Я сообщила женщинам, что вернусь домой к одиннадцати, и, услышав это, Ваня начал наводить такую панику, что под конец, когда мне уже нужно было идти на встречу, из меня лезли рога и выходил красный пар.

— Катя, кто он? Ты его знаешь? А где именно вы будете гулять? Почему ты надеваешь юбку? Жарко? Нет, нисколько. Ты же у нас та еще мерзлячка, а тут вдруг жарко! Во сколько придешь? Я тебе буду писать сообщения, отвечай на них!

Да мне и в шестнадцать лет такой допрос не проводили, хотя тогда мне казалось, что я жила с самыми строгими взрослыми и проклинала весь этот мир за такую вопиющую несправедливость. А тут вдруг младший брат. Пятнадцатилетний мальчик говорит двадцатисемилетней девушке, во сколько быть дома, как одеваться и где именно гулять. Вернувшись домой и заметно успокоившись, я спросила у Вани, в чем причина его таких глубоких, но бессмысленных переживаний.

— У тебя всегда был Дима. Не могу свыкнуться, что теперь все иначе.

Я была так тронута этими словами, что прижала мелкого к себе и едва сдержала слезы. Когда Дима появился в моей жизни, Ване было шесть и ясное дело, что за столько лет мой брат даже никогда не задумывался о каких-то других парнях своей сестры, потому что их вовсе не было. Он не знает, что такое отпускать сестру на свидание с одним, а через месяц с другим парнем, поэтому то, как бурно я отреагировала на его допрос, несомненно, вынуждало меня ощущать глубокое чувство вины.

После обеда и рассказов мамы о работе и запуске новой клиники, мы все уходим в дом. Наша новоиспеченная гостья ложится на диван, бабули рядом, а мы с Ваней опускаемся на пол и играем в карты.

— Как там Мартин? — спрашивает Ваня, глядя в свою колоду.

Мама вздыхает:

— Как еще, получает от папы. По полной программе.

Мы с ней переглядываемся и обе одновременно поджимаем губы.

— Так и гадит?

— Не знаю, что с ним стало. Все ведь хорошо было. Как кастрировали, так начал сюрпризы делать. И ладно бы куда-нибудь на пол, чтобы я тихонько убрала и Сережа не видел, так ведь он на нашу постель это делает. Пометит и уйдет. На прошлой неделе лужа такая была, что матрас промок.

— Мои как? — поспешно спрашиваю я, чувствуя себя перед Ваней настоящей эгоисткой. Ребенок очень переживает и безгранично любит своего огромного и такого доброго кота, но когда тот остается один на один с нашим папой — постоянно случается какая-то напасть.

— Хорошо, — уклончиво отвечает мама, а потом спрашивает у тети Оли о её дочери, что не так давно перенесла тяжелую операцию.

— Мама? — с тревогой гляжу на нее и опускаю свою колоду карт на пол. — С моими котами все в порядке?

Пусть меня посчитают глупой кошатницей, что готова последний кусок хлеба хвостатым отдать, а сама с голоду умереть, но я все равно не перестану безгранично любить своих питомцев. Каждый из них троих особенно дорог мне. Тишу, черного и беспородного с белыми лапками, подарил мне Дима на девятнадцатилетие. Принес крошечным комочком на плече с красной ленточкой. Из всей троицы именно он видится мне самым мудрым и шибко умным котом. Спустя шесть лет у нас появился рыжий мейн-кун — сыночек Мартина и рыжей красавицы Теи, которую мы с Димой подарили маме на день рождения. Лунтик — самый ласковый и ручной, а еще невероятно жадный до еды. Распродав котят, мы с мамой решили, что для нашего счастья и спокойствия вполне достаточно одного помета, поэтому приняли решение кастрировать Мартина, чтобы этот кавалер не приставал больше к нашей милой девочке. Однако, этот шустрик успел заделать еще котят за день до операции. Так, со второго помета я уговорила Диму оставить у нас маленькую трехцветную девочку. Я знала, что количество котов в нашей семье станет огромным раздражителем для моего папы, который спал и видел только внуков, внуков, внуков, внуков. Бурная реакция последовала незамедлительно — папа звонил и писал Диме смс-сообщения, чтобы тот как можно скорее избавился от Бусинки, потому что нам, черт возьми, надо было детей заводить, а не котов. И оставляя своих питомцев у своих же родителей, я, уезжая на лето к бабушке, почувствовала странную и внезапную пустоту внутри — то чувство явно что-то значило. И сейчас, глядя на заметно поникшую маму, я больше чем уверена, что тогда оно появилось не просто так.

— Что случилось, мам? С моими все в порядке? Они дома? Почему ты молчишь?

— Сначала я хочу тебе сказать, что с каждым из них все хорошо.

— Он их раздал… Он их раздал?! — взрываюсь я и подскакиваю на ноги. — Кому?! Как?!

— Катя, мы раздали только девочек…

— Но почему?! — кричу я, не веря собственным ушам. — За что он так?! Она же моя была! Буся моя была!

— Пожалуйста, не нервничай, доченька, — говорит мама, сев на край дивана. — Ты ведь знаешь его…

— Что он за человек то такой?! Чем она помешала ему? Чем?! Как он это объяснил? Говори, мам, как он объяснил свой поступок?!

— Тебе нужно личную жизнь строить, а не с котами жить, — отвечает мама так тихо, что мне приходится вглядываться в её рот. — У Буси хороший дом, её там очень любят, поверь мне.

— Как мои коты мешают строить мне личную жизнь? Каким образом?! Я не хочу её строить сейчас, я вообще сейчас ни одного мужика видеть не хочу! Как он мог так поступить со мной?! Почему он постоянно сует свой нос туда, куда не должен?!

Я рыдаю, да так, что уже сама не слышу и не понимаю, что говорю. Выхожу на улицу, сгибаюсь пополам и смотрю на то, как капли слез остаются на светлой плитке темными пятнышками.

Она для меня никогда не была всего лишь кошкой. Я бы запирала каждую тварь в темном и холодном подвале, которая без зазрения совести мучила и избавлялась от животных. Я презираю всех, кто внушает даже глупым хомячкам свою любовь, а потом вышвыривают их на улицу, потому что те надоели. Почему же вы не избавляетесь так от своих детей, которые ломают, гадят, портят и все вокруг пачкают? Почему их вы не выставляете в коробке в холодном подъезде, а потом не подносите им молочко на блюдце? Они же все дети. Все, черт возьми, дети, которые не смогут сами о себе позаботиться!

Личная жизнь.

Внуки.

Личная жизнь.

Внуки…

«Да, у меня не вышло, папа! Не получилось заделать тебе внуков, на которых перешло бы все твое внимание, но я старалась. Нет, мы старались. Мы пытались, но ничего не выходило, уж извини, что так. Извини, что не все зависит от меня и что-то я все-таки не смогу сделать так, как хочешь ты! А ты всегда делаешь только то, что считаешь нужным! Всегда. Хочешь словом задеть — задеваешь. Хочешь свою власть продемонстрировать — демонстрируешь. А хочешь, чтобы я немедленно начала свою личную жизнь налаживать — хрен тебе. Да-да, именно так. До этой самой минуты я делала все, чтобы угодить тебе, чтобы ты гордился мной и никогда даже не посмел сказать, что я чем-то тебя разочаровала. Ты ведь папа. Ты всегда старался ради нас, так почему же я не должна делать того же для тебя? И я делала, возможно, что ты и не замечал этого, ведь у тебя всегда была еще одна жизнь, с которой ты сравнивал нас с мамой. И даже это не останавливало меня, я всегда была за тебя, потому что я твоя дочь. Мне хотелось быть маленькой рядом с тобой; даже в свои двадцать семь лет, я хочу быть маленькой и беспомощной, а не боевой и вечно остерегающейся бабой!

Я боюсь смеяться и особенно боюсь, когда смеешься ты. Потому что дальше, не сегодня так завтра, последуют слезы. Всегда ведь так: за белой полосой идет темная, за штормом обязательно следует штиль. А знаешь, как у нас в семье? Черная полоса настолько длинная, что когда подходишь к слишком короткой светлой, хочешь просто перешагнуть её, потому что даже к слабому свету очень быстро привыкаешь и очень долго и болезненно прощаешься с ним».

Будь я смелее, наверное, озвучила бы папе свои мысли. Наверное, научилась бы разговаривать с ним по душам, смогла бы раскрыть ему свои чувства. Каждое в отдельности. А их так много, что нам не хватило бы одного вечера и бутылки виски. Но я, к моему глубочайшему сожалению, стану продолжать держать оборону где-то внутри себя. Я не настолько сильна, как это может показаться со стороны.

— Доченька?

Я оглядываюсь, а потом выпрямляюсь. У мамы блестят глаза, и я ненавижу себя за то, что именно моя реакция стала тому причиной. Она обнимает меня так, словно виновата передо мной, а я опускаю руки на её голову, точно стараюсь утешить.

— Извини меня, пожалуйста. Я испортила твой день рождения.

— Ничего ты не испортила, мам. Ты приехала сегодня, а я тебя очень ждала. Самый лучший подарок.

— У Буси хороший дом, Катюш. Не переживай за нее.

— А Тея? С ней все хорошо?

— И с ней тоже все хорошо. Люди за городом живут, купили для нее большой домик. Я сделала все, что только было в моих силах.

— Я знаю это. Спасибо, мам. Я люблю тебя.

— А я очень-очень люблю тебя, доченька.

* * *

— О, боги! Ты просто шикарна, крошка! — Ира бежит навстречу ко мне и обнимает так, словно мы не виделись с ней несколько лет. — Волосы подстригла, загорелая, в юбочке короткой! Да ты просто богиня!

— Скажешь тоже, — усмехаюсь я и киваю на машину, — садись, давай! Как доехала вчера?

В салоне тихо играет Matrang. Ира, как обычно, сначала пристегивает ремень безопасности и только после этого начинает говорить. Порой мне кажется, что она со школы ни капельки не изменилась. Её всегда поражает удивительная способность Джареда Лето не стареть и оставаться одинаковым, но так-то по сути, она сама не далеко от него ушла. Все такого же хрупкого телосложения, хотя всякий раз, когда мы видимся, она утверждает, что набрала лишние кило. Не припомню, что когда-нибудь видела её темные волосы в хвостике или пучке — они всегда распущенны и блестят чистотой. Она одна из тех девушек, что даже лохматая и без макияжа может очаровать своей девичьей естественностью, хотя сама это отказывается признавать.

— Вчера ливень такой был, ужас! Мы пока с мамой добежали до машины, насквозь промокли. Еще и чемоданы за собой тащили, потому что папа с зонтиком долго разбирался и помочь нам не спешил.

— Да уж. Я всю ночь переживала, что папин вылет отменят и он никуда не улетит.

— Он в Крыму уже?

— Угу, — протягиваю я и выезжаю на дорогу. Сегодня ранним утром я отвезла его в аэропорт и с облегчением выдохнула. — Я заказала роллы и купила наше любимое шампанское!

— О-о-о! Это то, которое я приносила несколько вечеров подряд, когда вы с Димой разводились?

— Оно самое, детка, — подмигиваю я, мельком припомнив те долгие вечера со слезами, шампанским и разговорами о моей провалившейся в бездонную яму семейной жизни. — Ну, а ты то как отдохнула? К бабушке ведь ездили с мамой, да?

Ира рассказывает о своем двухнедельном отпуске в Альметьевске, пока мы движемся в вечернем потоке автомобилей. На самом деле, я очень скучала по этим нашим разговорам, что строились по принципу «сначала обсуждение последних новостей, а потом вернемся к прошлому и посмакуем детали еще раз». И к тому моменту, когда мы поднялись в квартиру, первая часть была уже благополучно выполнена.

— Располагайся, а я сейчас, — говорю подруге, а сама на пару минут скрываюсь в ванной комнате. Вернувшись в гостиную, я обнаруживаю Иру у телевизора. Она смеется, наблюдая за неуклюжими попытками героев моего любимого сериала «Друзья» унести огромный диван вверх по лестнице. — Клевая серия!

— Да они все клевые.

— Ты садись, я сейчас бутылку открою. Ужин должны подвести с минуту на минуту.

— А я так проголодалась! Знаешь, я последнее время так много ем, может я беременна?

Ну вот, началось.

— Постоянно жрать хочу, особенно по ночам. У меня уже бока свисают, скоро джинсы треснут!

С пробкой от бутылки я разделываюсь достаточно быстро — опыт как-никак. Вообще, на любом девчачьем сборище, где бы я не была, функцию откупоривания и разливания постоянно перекладывают на меня. Как будто у меня на лице написано, что я не смогу отказать в такой обычной просьбе и стану безоговорочно обслуживать каждую девчонку, как вежливый паренек. И самое обидное, что когда в моем бокале заканчивается игристое, никто не додумывается хотя бы разок поухаживать за мной, тихонько наполнив фужер. Не знаю, может эта моя дурацкая самостоятельность идет впереди меня и дает всем понять, что я все могу и хочу делать сама?

Нам привозят ужин. Пока я вскрываю упаковку апельсинового сока, Ира расставляет пластиковые контейнеры с едой на столе.

— Я тут на днях Гришу нашего видела, — говорит она, осторожно вскрывая баночки с соевым соусом. — Весь в татуировках!

— Ляпочкин? — уточняю я, имея в виду нашего одноклассника, над которым всю школьную жизнь смеялись все, кому не лень. А точнее — над его походкой «пружинки».

— Он самый. Ты заходила на его страницу в «ВК»? Видела фотки?

— Я её восстановила всего несколько дней назад.

— А, ну да…

— И что это за пауза такая? — усмехаюсь я и ставлю стаканы с соком на стол. — Я пережила это, слава богу. В какой-то момент поняла, что не могу каждый день по миллиону раз заходить на страницу Димы и проводить сканирование.

— Кому лайки поставил, кого добавил…

— Вот именно. Меня все дергало и цепляло. Пришлось удалиться из «ВК», потому что я уже не вывозила морально все это.

— А теперь?

Мы садимся напротив друг друга и берем бокалы с шампанским.

— А теперь мне, наконец-то, абсолютно все равно, — искренне улыбаюсь я. — Сейчас я вообще не понимаю того своего убийственного состояния. Зачем? Для чего? Только нервы себе трепала.

— А помнишь, как ты плакала? Когда я тебе говорила, что Катя, очень скоро ты будешь вспоминать именно эту минуту и не понимать, какого черта так себя изводила, помнишь?

— Помню.

Ира вздыхает, но продолжает внимательно глядеть на меня.

— Точно отпустило? Прям вот все?

— Я три месяца пила успокоительные, — улыбаюсь я, вспоминая, как бабушка все причитала, что так нельзя и эти таблетки, несмотря на слова в рекламе, все равно вызовут привыкание, — не знаю, был ли толк от них. Почти каждую ночь мне снился один и тот же сон и, просыпаясь, у меня от боли живот сводило. Я видела, как он шел под ручку с другой девушкой. Ну, ты знаешь с какой именно. И всякий раз видя это, я прям ощущала это режущее чувство неуверенности и дикого, страшного дискомфорта. Как будто я девяносто девять лет жила по одним правилам и установкам, а потом вдруг раз — и на сотый год моей жизни происходит революция, а все то, к чему я привыкла просто перестает работать. И, наверное, в какой-то момент я замучила себя до такой степени, что мой мозг решил, наконец, на Delete нажать. Спасибо ему за это.

— Помнишь, я тебе говорила?

Я улыбаюсь:

— Помню. Я старалась любить его так, как нужно любить мужчину, но у меня ничего не вышло. Наверное, я не заточена под все это…

— Невозможно, Катюш, стараться полюбить. Она либо есть, либо её нет. И под все ты там заточена, просто человек не твой оказался… Давай, за любовь? Я вот, например, вообще не знаю, что это такое, но уверена — она существует! Поэтому, пусть эта мадам уже ворвется в наши жизни!

Поддерживаю тост и делаю несколько глотков. Мы синхронно протягиваем довольное «ммм», смакуя вкус игристого, и приступаем к еде.

— Погоди! А что ты скажешь о тех, кого насильно замуж выдают? Там-то любви точно нет никакой, но за годы люди все же обретают её.

— Ну, да, когда выбора нет, что остается то? — хмыкает Ира. — Это чувство, что по сей день остается для меня загадкой, должно появиться вот так, — щелкает она пальцами. — Может и не сразу, конечно, с встречи так второй-третьей. Да и вообще, его можно и не осознавать до конца, не понимать и принимать, потому что все мы в некотором роде скептики, но душа ведь требует магии, пусть даже и шепотом.

— Ты так говоришь, как будто точно знаешь, что это такое, — играю я бровями. — Образ не того ли парня витает над тобой, о котором ты мне на свадьбе рассказывала?

— Я? — хлопает глазами Ира, перестав пережевывать ролл.

— Вообще-то, ты, — смеюсь я. — Ты же вроде не пьяненькая тогда была, чтобы забыть об этом.

— Да помню я, просто думала, что ты меня не слушала вообще в тот момент. Ты же на унитазе сидела!

— И не могла попи́сать, потому что у тебя не закрывался рот.

— Ты не могла попи́сать, потому что уже тогда сомневалась в правильности своих решений. — Ира замолкает и часто хлопает глазами. — Извини. Давай, не будем больше об этом? Все прошло и слава богу!

— Не парься, все замечательно у меня, — подмигиваю я и опускаю ролл в соевый соус. — Вкусный ужин хоть?

— Очень! Ты всегда в этом ресторане заказываешь?

— Стараюсь не экспериментировать. Так и что там с Гришей?

— А! Точно! Он же стал фитнес-тренером! Накачался, татуировки набил.

— Гриша? Фитнес-тренером?

— Ага! А еще, у него были фотки на странице с какого-то соревнования, там бодибилдеры на сцене стояли и наш одноклассник — в самом центре!

— Серьезно?! Мне сложно представить Гришу качком. Он ведь всегда плоским был, как доска.

— Всё меняется, — загадочно ухмыляется Ира, — поедим, включишь свой бук и посмотрим на него. Мой Паша видел, как я однажды рассматривала его.

— Подзатыльник не дал?

— Нет, что ты! Мы вместе смотрели потом.

Я смеюсь, а Ира пытается засунуть в рот огромный ролл, который было бы куда лучше разрезать на две равные половинки.

— Ты уже зарегилась на сайте знакомств? — издевается надо мной подруга. — Смотрела, какие нынче мужики есть? Какие бывают? Какие в моде?

— Мое отчаяние еще не достигло таких масштабов, — улыбаюсь я.

— О! Но оно все же есть, да? Просто моя знакомая, тоже Катя, кстати, после развода, который тоже, кстати, — забавно округляет она глаза, — случился этой весной, не теряя времени, зарегистрировалась на сайте знакомств и активно мониторит там мужиков.

— На кой черт мне это надо?

— Вдруг скучно станет, захочешь на свидание сходить, а не с кем. Тут зашла, кликнула, лайкнула и пошла марафет наводить!

— Нет, я ни кликать, ни лайкать никого не собираюсь. Найти мужика в интернете, заинтересоваться им по переписке — дикость и тупость.

— Эй! Я с Пашей так познакомилась!

— Но ты же его не любишь. Сама говорила.

— Да, но…

— Но?

Ира сощурилась:

— Влюбиться можно где угодно! Хоть на улице, хоть в кофейне, хоть аэропорту, хоть на остановке и даже в интернете! Представь себе, в само́м интернете! Просто у нас с Пашей странные отношения, потому что оба мы немного с приветом и…

–…почему? — хмурюсь я и смотрю на Иру.

— Что?

— Ты перечислила только те места, где сама бываешь, но назвала аэропорт, хотя никуда не летаешь последние лет пять уж точно. Почему ты не назвала вокзал? Ты же часто на поезде ездишь.

Ира непонимающе глядит на меня и вытягивает губы.

— Да-а-а-а просто первое, что в голову пришло.

— Мм. Ну да.

— А это так важно? — интересуется Ира с таким лицом, словно я слабоумная. — То есть, нам нельзя произносить это слово?

— Какое?

— Я боюсь его говорить, вдруг ты убьешь меня!

— Аэропорт?

Ира продолжительно моргает, и я вижу, как она с трудом сдерживает в себе смех; уголки её острых губ беспокойно дергаются.

— Да я просто Шерлока пересмотрела с Ваней, наверное, — улыбаюсь я, почесав нос. — Там же столько мыслей у него, такие цепочки…

— А последний сезон вообще шикарный! Мы с Пашей всю ночь не спали и смотрели. И холодильник весь съели на нервах.

Вот опять. Если бы я начала подсчет этих знаков с самого их появления, то уже явно насчитала бы за две сотни. И это только за последний месяц. Говорят, что мозг автоматически вынуждает замечать даже самые мелкие детали в повседневной жизни, в зависимости от того, чего человек хочет и о чем частенько задумывается. Только вот в моем случае все не так. Мысли, которые вертелись и по сей день беспрерывно вертятся в моей голове, так или иначе, связаны с папой.

Усилится ли его власть надо мной, когда я осталась одна? Винит меня и будет ли, если когда-нибудь узнает, что исключительно по моей вине мы с Димой разошлись? Да, обдумав все и выплакав, я признала, что во всем случившемся виновата только я. Не была бы такой трусливой, глупой и ведомой — оба сейчас были бы счастливы и, возможно, оставались друг для друга хорошими знакомыми. Но нет, я ведь шибко ответственная!

— Тащи ноутбук, давай! Будем мужиков смотреть!

Еще одна особенность Иры — умение найти человека в «ВК», увидев его всего лишь один раз. Главные требования — запомнить место, где его видела и, конечно же, лицо. Она может облазить все городские группы, кликать на людей, а потом через их друзей, друзей и еще раз друзей — найти свою цель. Ей-богу, я не понимаю, как такое возможно, но она даже через лайки способна эта сделать.

— Так, вводи в поисковой строке «Гриша Ляпочкин», — командует она, а я выполняю. На экране появляется несколько вариантов. — Вот он! Нажимай!

Кликаю на изображение полуголого качка с блестящим от масла телом и надуваю щеки.

— Ну, что скажешь? Секси?

— Ненавижу качков.

— Ой, ничего ты не понимаешь! — смеется Ира. Я знаю, что она их тоже недолюбливает. Ну, по крайне мере, привлекательными они ей не кажутся. — Только взгляни на его кубики. Их тут не сосчитаешь!

Я листаю фотографии и кривлюсь каждой, потому что все они одинаковые — блестящее тело в одних трусах. На некоторых даже лица нет.

— Стой-стой! А ну верни! Погляди, у него там бугорок в трусах!

— Надо же, он ведь мальчик!

— Просто на предыдущих фотках он был маленьким, а тут вдруг…

Я поворачиваю к Ире голову и едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.

— Милая, у тебя недотрах?

— Этот недотрах случается, когда я оказываюсь вдалеке от Паши! Как будто специально. Но стоит нам оказаться рядом и все — я ничего не хочу.

— Знакомая тема. Но неужели все настолько хреново, что ты уже достоинство Ляпочкина разглядываешь? — улыбаюсь я.

— Я в принципе обращаю на это внимание, — смеется Ира, попивая шампанское, — глаза как-то сами собой падают туда!

— Ну, не знаю. У меня обычно глаза падают на другое.

Ира поворачивается ко мне, требуя пояснений.

— Затылок. Руки. Ноги. Обувь.

— Обувь должна быть чистой?

— Ага, — киваю я, пролистывая однотипные фотографии.

— А затылок что?

— Мне сложно объяснить, но в затылке сконцентрирована мужская уверенность.

— Ничего себе… А руки?

— Когда опущены — к кистям стекаются вены. Они становятся более выразительными и их сплетение заворожить должно. Ну и, несомненно, сами ладони и пальцы.

— Большие и длинные?

Мои губы растягиваются в веселой улыбке.

— Говори уже!

Я поворачиваюсь к Ире и с явно порозовевшими щеками поясняю:

— Чтобы они нравились моим бедрам. Вот так схватили их и больше не выпускали. Чтобы и с места сдвинуться не могла.

— Офигеть. Боюсь спросить, что насчет ног!

— Там все просто, твердые и спортивные.

— А, ну да, все очень просто, по сравнению с уверенным затылком и руками, которые будут устраивать твои бедра. Делов то!

За ноутбуком мы сидим целых два часа. Обсуждаем одноклассников, смотрим их фотографии, смеемся и вспоминаем школьные годы. Когда бутылка шампанского становится пустой, нам вдруг взбредает в голову отыскать в «ВК» мальчика, который был в нашем классе самым тихим и странным, девочки даже побаивались одного его взгляда.

— Как его фамилия?

— Хоть ты тресни, не могу вспомнить!

— Погоди! А у тебя есть фотки, которые мы в школе делали? В альбомах таких? Там ведь написаны имена и фамилии! — озвучивает свою идею Ира.

Я залажу в огромный шкаф-купе, что находится в спальне родителей, и, поднявшись по стремянке, ищу на бездонных полках розовый рюкзак, где мама хранит все наши старенькие альбомы. И стоит мне передать его в руки Иры, как тут же моя подруга принимается разглядывать семейные снимки и смеяться надо мной маленькой.

Мы просматриваем почти все альбомы и совершенно забываем о причине, по которой я вытащила этот рюкзак. Уже давно я не заглядывала в это милейшее прошлое, когда мы всей семьей садились в машину и ехали в Крым четверо суток; вот мы с папой и дедушкой выехали утром в поле пострелять из воздушки по пустым бутылкам; здесь мама чистит тонну грибов, которые мы собрали в лесу, а её хмурое выражение лица говорит, что ей совершенно не в кайф этим заниматься. Хорошее какое-то время было. Добрее, чем сейчас. И родственники приходили по выходным, и танцевали дома, и веселились. А теперь каждый в своей каморке, а фотографии стали собираться не в дешевых альбомчиках с бледными обложками, а в бездушных телефонах.

К двенадцати часам Ира понимает, что уже устала и хочет спать. Я, если честно, уже бы как час назад с удовольствием обняла подушку и крепко уснула. Подруга вызывает такси, и пока я наблюдаю за тем, как она пытается зашнуровать свои кеды, меня вдруг посещает очень странная и совершенно неприятная мысль. Я её знаю, поскольку когда-то мы были с ней так близки, что все мое существование вертелось именно вокруг нее. Я узнала, что могу быть неуправляемой стервой и упрямой собственницей. Что бы я и собственница — да никогда! Но нет, у меня срывало кукушку настолько, что я познала кайф всевластия, ей-богу!

— Ладно, дорогая моя, споки-ноки, — целует меня Ира, и мы обнимаемся, — спасибо за ужин! Надо будет повторить, да?

— Даже не обсуждается. Сообщи, как будешь дома.

— Окей. А ты давай садись в «ВК» и ищи мужика. О! Гляди, рифма какая!

— Делать мне больше нечего, — улыбаюсь я и проворачиваю замок на двери, — еще и в интернете его искать.

— Так ведь мужики сейчас ужасно нерешительные! Надо все в свои руки брать, Катя!

— Ой, все!

Выпроводив подругу, я тихонько смеюсь и еще с минуту стою на месте, то и дело останавливая взгляд на своем отражении в большом зеркале.

Почему кроме мамы ни до кого не доходит мое абсолютное нежелание с кем-либо встречаться? Да, нельзя и эгоистично ставить всех мужиков под одну гребенку, но сейчас каждый из них видится мне именно таким, каким был Дима. Нет, не плохим, не жестоким, не ужасным. Дело, наверное, даже не столько в Диме, сколько в моем отношении к нему. Я все время думаю, что к любому, кто проявит ко мне свое внимание, буду относиться точно также.

Приятно?

Да.

Весело?

Да.

Комфортно?

Да.

Любовь?

Наверное.

Когда подобные мысли проникают в голову, я всегда резко выдыхаю и принимаюсь за какую-нибудь работу. Заметила это не так давно и даже рассмеялась своей реакции. Перестав ощущать потребность в отдыхе, я хватаю пахучее средство для зеркал и начинаю протирать и без того сверкающие поверхности, слушая приглушенную песню Селены Гомес. Мое успокоительное сводится к уборке, и чем масштабнее она будет, тем лучше. Однако, протирание зеркал, которых в квартире родителей достаточно, не приводит мои мысли в порядок. Я по-прежнему думаю о будущем, которое слишком беспокоит моего папу, о мужчинах, которые в двадцать семь и старше уже давно обзавелись семьей и остались только те, кому в принципе претит семейная жизнь или кто просто настолько занудный, что нафиг ни одной женщине не нужен.

— Да на кой оно тебе все сдалось?! — восклицаю я, уставившись на свое отражение. — Пошли они все! Давай уже делать то, что действительно хочешь, идет? Не то, что надо делать для других, а то, что ты сама хочешь! Давай уже, будь самостоятельной до самого конца, а? Давай!

Мой сотовый издает короткий звон, и я возвращаюсь в гостиную.

«Я дома, подруга! Мама удивлена, что я не в какашку:) В следующий раз надо две бутылки выпить!»

«От двух бутылок я достигну самого дна! Но я, черт возьми, не против;)»

«Ну все! Тогда до встречи!»

«Ага, споки!»

Я усмехаюсь и блокирую сотовый, как вдруг от Иры приходит еще одно сообщение.

«Ты мужиков смотрела?»

«И не собираюсь!»

«Да ну ты что такая скучная то?! Никто ведь не узнает, что ты там ищешь, на кого смотришь! Просто посмотри, какие они сейчас бывают:)»

Я решила ничего не отвечать на это. Зная Иру, она будет упорно стоять на своем, пока на то есть возможность.

В душе, стоя под едва теплыми струйками воды, мои мысли вновь возвращаются в прошлое. К конкретному моменту, вспоминая который еще пару месяцев назад, я грызла себя так рьяно, как голодные белки крепкие орехи. Сейчас этот поступок, что совершил Дима, не кажется мне предательством, хотя на тот момент он как будто уничтожил мою жизнь, проехавшись по ней катком. Сейчас он видится мне совершенно по-другому. Совершенно.

Завариваю себе чай перед сном и как-то машинально сажусь за свой ноутбук. По телеку без перерыва крутятся серии «Друзей», на подоконнике тихонько играет колонка, звучит спокойная песня Ланы Дель Рей, а мои пальцы нависают над клавиатурой. Я смотрю на узкую поисковую строку и внутри у меня вдруг все так знакомо сжимается, что от этого глупого дежавю я нервно усмехаюсь. Мои челюсти сжимаются-разжимаются сами собой, поисковая строка с мигающей в ней курсором точно специально призывает дать ей особое задание. Зачем она всегда так мигает?

Давай.

Давай.

Пиши.

Пиши.

Кирилл ******.

У меня загораются щеки, когда глаза видят это особое имя и фамилию. Такое чувство, если я нажму «искать», то он об этом тот час же узнает. Узнает, что я не поленилась нажать каждую букву и за восемь лет не смогла забыть его имя. Фамилия, город, возраст… Я задала все параметры, ни разу не усомнившись. Вообще, у меня чертовски ужасная память на имена. Это выглядит примерно так: «Катюша, познакомься, это мой друг «Медуза, медуза, медуза, мы друзья-я-я, медуза, медуза», с которым учились еще в университете!». Или так: «Вы едете в Сургут? И я тоже, у меня там дочка живет. Меня зовут «Между нами тает лед, пусть теперь нас никто не найдет», а вас?». И я понятия не имею, с чем это связано, мне приходится запоминать по принципу ассоциаций. Иногда получается, но чаще всего я путаюсь еще сильнее.

А здесь я запомнила все, и как мне это удалось — по сей день остается загадкой. Устав сомневаться и загоняться опасениями, я нажала на поиск. На экране появляется всего три возможных варианта. Первый — страничка удалена. Третий — мальчишка лет двенадцати. А вот второй…

Это он. Не в онлайне — замечательно. Возможно, что моя вылазка действительно останется незамеченной. Я осторожно кликаю на аватарку и перехожу на страницу парня, которого когда-то, так ничего ему и не объяснив, в прямом смысле слова удалила из своей жизни. В эту секунду, когда фото с его аватарки открылось на весь экран, чувство глубокой вины пронзило мои внутренности. Камера запечатлела его широко шагающим по футбольному полю, в темной форме. Он сосредоточенно глядит себе под ноги и вряд ли подозревает, что его фотографируют в этот момент. И я опять не могу увидеть его глаза.

Опять.

К моему сожалению, никаких фотографий кроме этой на его странице больше нет. А может и есть, но доступ к ним левых людей, какой сейчас являюсь я, просто закрыт. Никакой информации о семейном положении и дате рождения. Только город проживания и все.

Интересно, окажись я хитрее восемь лет назад, каким оказался вдруг Дима, по-прежнему бы мы с Кириллом поддерживали общение? Я могла бы тайком общаться с ним, в том же ICQ, куда Дима заглянул лишь однажды, должно быть, как раз для проверки. Существует столько мессенджеров, выбирай — не хочу, но я так просто вышвырнула человека, так легко отказалась от общения с ним! А ради чего? Чтобы доказать себе, что я не такая, как папа, что я ни за что не предам любимого? Бог мой, а ведь именно этот любимый оказался таким же, как я, только в отличие от меня — шибко ответственной и честной, он показал, каким хитрым умеет быть.